Текст книги "17 - Prelude"

Автор книги: Люси Сорью

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

– Вот блин. – проронил я, таращась на это оружие. – Пиломечи кто-то еще использует?

– Не могу знать.

– А я тебя и не спрашивал.

***

– Так устраивает, или нет? – вновь спросил Виндикатор. Я огляделся по сторонам; позади меня заграждение на дороге само по себе опустилось, и серебристый «Ворпал Блейд» утаскивал искалеченный «Айвори Тауэр» прочь отсюда. Сэа, чей эш-ка маячил у Виндикатора за спиной, в бой вступать не спешила – только горели на темном в ночи силуэте глаза. Стекла шлема горели сами по себе: светодиоды, установленные обычно в глазах[21] эш-ка, применяются не только для устрашения противника, но и для освещения и оптической телеграфной связи.

Я выловил болтавшуюся трубочку и зажал в зубах. Поток воды хлынул мне в рот. На клапане остались следы крови из прокушенной губы.

– Отодвиньтесь, а? Вы мне мешаете установить лазерное соединение.

– Прошу прощения. К слову, буквально через пару минут "Ворпал Блейд" отойдет достаточно далеко, чтобы вы могли возобновить радиосвязь. – "Мертвая Голова" отступил в сторону и коротко поклонился.

– Вот спасибо. Активировать лазерный передатчик, включить режим автопоиска.

– Выполнено. Режим автопоиска включен. – произнес ИИ, а затем продолжил: – Соединение с "Вейл Дементиа" установлено. Открыть канал?

– Открывай.

– Принято.

Пауза.

– Тебе меч одолжить, что ли?

– А как ты догадалась?

– Очень просто. Чем ты его мутузить будешь, щитом?

Еще нажим, еще глоток.

– Сэа, а тебе не кажется, что тут все-таки есть что-то неправильное?

– То есть?

– Ну, переговоры по открытому каналу, паясничание с именами, вот уже и дуэль на мечах сейчас будет… Как-то это… не по-настоящему.

– Для упоровшегося наркотиками ты на удивление трезво рассуждаешь.

– Так отпускает же временами…

– Не делал бы ты этого, но ладно, слушать меня ты все равно не станешь. А вообще знаешь что я тебе скажу? Меньше возмущайся. Реальность редко бывает реалистичной.

– Спасибо, ты мне очень помогла…

– Рада стараться. – иронии Темпести, похоже, не поняла. – Вот, держи.

"Вейл Дементиа" отстегнул и протянул мне висевший на поясе широкий меч.

– Тепловой меч производства Singapore Leosocial. Вешай на пояс и подключай к реактору, он от него работает. Заточки нету, кромка лезвия выполнена из боразона, она и нагревается. Ах да, вешай с правой стороны, он же на проводе.

– Ага, понял. – я повертел меч в руках и поднес к креплению на правом боку; дальше руки довел уже ИИ. – Подключить оружие по внешнему кабелю питания.

– Принято. – На спине выдвинулся бронированный кабель питания, тотчас подхваченый пальцами руки "Кросс Трайфорса" и поднесенный к рукояти. Столь мелкую работу ИИ проделал быстро и точно – каких-нибудь десять секунд, и меч уже был подключен.

Вытянул его я уже сам – осторожно и вручную. По счастью, кабель был достаточной длины, чтобы не стеснять движений.

– Тепловой меч: активация. Начать подачу питания на лезвие.

– Выполнено. Распределение мощности возвращено к стандартному уровню. Первая подача питания на лезвие через три… два… один.

Черный обод лезвия широкого меча-бастарда начал медленно окрашиваться в оранжевый, приобретая все большую яркость с каждой секундой. Я глотнул было воды, но в результате получил только противный сербающий звук – воды уже было только на самом дне.

Я выплюнул трубочку изо рта.

– Эй, Виндикатор. Я готов. – сообщил я по внешней связи. Меч я держал перед собой, а щитом прикрыл туловище. – Ты не струсил, часом?

– Вовсе нет. – "Персевиранс"-класс и сам стал в боевую стойку. Пиломеч он держал обеими руками перед собой. – Готовьтесь.

Зубья цепи пришли в движение – сначала медленно, но постепенно увеличивая скорость, пока отдельные зубья не стали совершенно неразличимыми.

– Всегда готов. – выплюнул я.

– En garde![22]

«Мертвая Голова» стронулся с места, отводя пиломеч в сторону; на левом плече тут же отскочил и вытянулся противовес, хотя и так было видно – эш-ка идет на полностью ручном управлении. Чего и следовало, подумал я, ожидать – пиломеч оружие тяжелое, и без должной подготовки сбивает гироскопы машины к чертям, да и с ней тоже. Да и вообще рекомендуется в ближнем бою сражаться «на ручнике», чтобы зря не загружать ИИ.

Я вовремя выставил щит, почувствовав, как восприятие опять замедлилось. Стимуляторы вновь вступали в свои права, замедляя реакцию и даруя затухающие уже всплески восторга.

Грохот, скрежет, фонтан искр. Зубья пиломеча ударились об поверхность щита, оставляя в нем борозды и отталкивая его прочь. Я передвинул встречающую сопротивление левую рукоять управления вперед, пытаясь если не оттолкнуть врага, то хотя бы сдержать его натиск, но бессильно.

Я отступил на шаг, едва не потеряв при этом равновесие, а затем отдернул щит, отступил еще на шаг и ударил мечом сверху вниз. "Мертвая Голова" принял удар краем наплечника-эполета, удержался на ногах и пихнул меня яблоком рукояти пиломеча. Я блокировал этот удар успешно подставленным щитом и усилил натиск на плечо. В ободе эполета, на который крепились похожие на лепестки подвижные пластины, осталась оплавленная борозда.

Я отдернул меч, дав возможность Виндикатору отступить и провести еще один удар. Его движения казались мне невозможно медленными, и дело было не только в восприятии. Пиломечом нельзя было делать резкие движения и проводить сильные рубящие удары, чтобы не нарушить равновесие машины, он был бесполезен для проведения колющих ударов, и для нанесения повреждений его надо было держать хотя бы некоторое время – как, собственно, и мой тепловой меч. Но он мог парировать удары не хуже моего щита, а от мономолекулярных зубьев в щите остались глубокие борозды.

Этот удар я тоже блокировал щитом, но на этот раз я сразу отступил назад, нанося режущий удар мечом, пришедшийся в тыльную сторону пиломеча. Виндикатор тут же отдернул оружие, открывшись для удара в плечо, под наплечник. Но этот мой удар был тотчас парирован пластинами наплечника, и мне пришлось снова отступить, уворачиваясь от нового удара пиломеча.

– Дальнейшее продвижение назад невозможно.

Я уперся в стену дома спиной, и едва успел выставить перед собой щит, блокируя им очередной удар.

– Внимание: структурная целостность модуля щита нарушена.

– И что ты прикажешь мне делать по этому поводу?! – выкрикнул я. В пылу боя я не заметил, как разжался и отлетел эластичный бинт, да и не до него было.

На мое удивление, «Мертвая Голова» отдернул пиломеч сам; но, прежде чем я мог нанести удар или подставить щит, он опустил его на сустав левой руки. ДР-очки окрасились пульсирующими красными окнами предупреждений, сенсоры по левому борту доносили только визг цепи и скрежет металла, и все что я успел – провести колющий удар, вонзив тепловой меч в верх наплечника и протолкнув его глубже, силясь достать раскаленным лезвием до плечевого сустава.

– Левое предплечье не отвечает. Локтевые суставы по левому борту уничтожены.

Пиломеч прошел дальше, скользнув по пластине юбки вниз; я зарычал и с удвоенной силой нажал на застрявший в плече врага тепловой меч.

Отрубленное левое предплечье «Кросс Трайфорса» упало оземь в тот же момент, в который вся левая рука «Мертвой Головы» повисла мертвым грузом. Я рывком высвободил меч, замахнулся им и ударил по пиломечу сверху, уводя его, вместе с туловищем вражеского эш-ка, вниз – лишь для того, чтобы сразу же увести меч вверх и ударить по округлому горбу на спине, оставив в нем длинную борозду.

Победа была на моей стороне. В третий раз. Или же мне так показалось: "Мертвая Голова" двинул мечом вверх, изо всей силы ударяя им об паховый узел "Кросс Трайфорса". Я и оглянуться не успел, как эш-ка, волоча за собой выключенный уже пиломеч, высвободился из-под лезвия моего меча и отступил в сторону, пока я заново восстанавливал нарушенное на несколько секунд равновесие.

– Мои поздравления, господин Вольфр-Икаруга! – обратился ко мне Сигиллайт Инграм Виндикатор. – Ничья!

Он вернул пиломеч на его место на боку и подобрал револьвер с земли. Левая рука так и висела, будто бы сломанная. На самом деле, конечно, так и было.

– Я надеюсь, вы не будете продолжать бой?

– Нет. – рыкнул я. ИИ рапортовал о сильном нагреве конструкции – сказывался бесконтрольный выход тепла на месте бывшего радиатора 7. – Катитесь на все четыре стороны. Вы и ваша субмарина.

– Субмарина? А, конечно же. Мы уходим. Но наша работа здесь не закончена, и мы вернемся… хотя, может и не здесь?

– Работа? Какая работа?

– Боюсь, что я… действительно не могу сказать. Но мы еще встретимся, господин Вольфр-Икаруга. Возможно.

Говоря это, он подошел к краю набережной и спрыгнул вниз, оказавшись по середину туловища машины в воде.

– Прощайте! – вскинул руку на прощанье эш-ка и побрел прочь.

В глазах вдруг, ни с того, ни с сего, потемнело. Я отодвинулся от здания, в которое упирался спиной, и подошел к середине площади.

– Лелуш? Эй? Ты как?

– Ой не знаю… Что-то голова кружится, похоже. – пробормотал я и переключил частоту: – Эй, господа офицеры! Никого не задели?

– Никак нет! – отозвался командир пехотных доспехов КЭГ. – Вы молодец, господин, э-э, капитан. Верно нам сказали, без нужды не вмешиваться, вы отлично с ними разобрались!

– Спасибо. Давайте, короче, отчитывайтесь своим. – я снова переключил частоту. – Нас отсюда… заберут или мы своим ходом?

– Заберут. Надо только сообщить. А что?

– Да нет, ничего. Ты, главное, сообщи…

В глазах потемнело окончательно, и я качнулся вперед и повис на ремнях безопастности. Из открывшейся раны на боку толчками вытекала кровь, но я уже этого не заметил, потеряв сознание от кровопотери.

– Сообщить? Что сообщить? – тщетно надрывалась рация. – Эй?! Ты меня слышишь?! Лелуш?! Лелуш?! ЛЕЛУШ!!!

Глава IV

Центральный комплекс Восточного Лифта, медицинское крыло

Симстимы бывают разные. Бывают шаблонные симстим-конструкты, которые по большей части статичны и неизменны. Бывают разной степени сложности симстим-программы, которые изменяются под воздействием решений переживающего симстим. Бывают эволюционирующие симстимы, которые динамично появляются, спонтанно изменяются и исчезают, чтобы потом вплести наиболее удачные моменты в новую версию, которая пройдет тот же жизненный цикл. На симстимах, появление которых опять же предугадал тот самый Гибсон еще в тысячу девятьсот восьмидесятых, держится большая часть индустрии развлечений и сферы компьютерного моделирования. Виртуальные военные полигоны и мыльные оперы с полным эффектом присутствия – самые банальные частные случаи симстимов.

А конкретно я сейчас находился вот в таком шаблонном симстиме, уже давно знакомом и надоевшем до чертиков. Здесь было: потолок подвесной, одна штука; стены кафельные с осветительным покрытием, четыре штуки; пол кафельный, одна штука; и ванна нанопластиковая, одна штука. С водой неестественно голубого цвета, которой, воды, тоже одна штука.

Было бы мне дело до симстимов, я бы попросил его поменять, но дела до симстимов мне не было. И попадал сюда, в этот чудный отстойник, имевший что-то общее с палатой для буйных психов, я только по большим праздникам. Например, когда калечился. Или же когда мне должны были снова менять какой-то орган, но пересадки закончились ровно тогда, когда мне исполнилось восемнадцать.

Исходя из этого, делаем вывод, что я снова покалечился. Интересно, когда? В голову ничего не лезло, а себя можно было рассматривать хоть до умопомрачения – в этом симстиме никаких повреждений не заметно. Для проформы надо было посмотреть на руки, что я и сделал.

Руки как руки. Симстим работал, я лишний раз себе это доказал. Больше делать было нечего. Лежи, отмокай и думай о чем-то.

В общем, вы уже имели сомнительную честь со мною познакомиться. Лелуш Вольфр-Икаруга, двадцати лет от роду, по призванию не пойми кто, по профессии оператор штурмового комплекса. До рождения прошел интенсивную генную модификацию для улучшения реакции, органов чувств и пространственной координации и незначительного ускорения метаболизма. Впоследствии прошел курс трансплантации подавляющего большинства внутренних органов, в частности пищеварительной, кровеносной и лимфатической систем. Приобрел иммунитет к наркотическим веществам натурального происхождения и большей части вирусных заболеваний. Но вам это ничего не говорит, да и мне, признаться, тоже. Разве что, скажем, где-то в китайской глуши до сих пор болеют куриным гриппом, а вот я – нет, ниразу не болел, а эпидемии гриппа захлестывают половину мира с интервалом в два года между всплесками эпидемиологической активности. Насморк случается, ну да и хрен с ним.

Мой главный интерес – что-либо, что не включено в мой обширный список «Вещей, которых Лелуш терпеть не может». Список действительно обширный, так как в него я внес за глаза всю обозримую Вселенную. А начинается он с того, что вы уже и так знаете: я терпеть не могу свой образ жизни, свою работу, свою судьбу, своих друзей(хотя на друзей этот пункт действует строго по желанию моей левой ноги или еще чего-нибудь); терпеть не могу алкоголь, и безалкогольное пойло тоже терпеть не могу, терпеть не могу наркотики, терпеть не могу шумные вечеринки, терпеть не могу секс и одинаково терпеть не могу всеобщую зацикленность на сексе; терпеть не могу повальную аугументацию и равносильно не переношу всякие зеленофашистские отказы от нее; терпеть не могу политику, религию и вопросы морали; одним словом, назовите что-либо и гарантированно получите ответ, что я это что-либо на дух не перевариваю. Меня, таким образом, нельзя назвать даже полноценно сформировавшейся личностью: подобный разброд, шатание и мизантропия свойственны альтернативно одаренным личностям пубертатного возраста, к коим я себя отнести не могу. Прыщи я тоже терпеть не мог, и поэтому прибегнул к лазерной коррекции, но это было уже давно. Четыре года – казалось бы, короткий срок, но иногда он кажется прямо-таки вечностью.

Кафельные стенки вдруг прогнулись внутрь и вернулись обратно, залив комнату темно-красным светом и сопроводив это событие гулким стуком, похожим на удар сердца. Последовало еще одно робкое «сокращение», а затем стены начали то гнуться, то разгибаться в определенном ритме, подчеркивая его гулким стуком сердца откуда-то снизу. Где-то там в моем теле сердце начинало биться в привычном ритме. В этом и была беда конкретно с этим симстимом – он обожал ни с того, ни с сего вводить в осязательный ряд намеки на то, что сейчас переживает мое тело. Сжимающиеся стены – это еще цветочки, потому что обычно программа презирала всяческие аллегории и демонстрировала мне, скажем, мое собственное сердце или еще что-то. Нет, не выдрав конкретный орган из моего тела, а конструируя муляж из подручных предметов. Подручных предметов, кроме стен, потолка и вделанной в пол ванной, здесь не было, и по первости меня здорово испугали, например, собственные почки из кафельных плиток. Муляж кровеносной системы, который симстим сконструировал в другой раз, мне понравился уже чуть больше. Вены и капилляры были прозрачные, а по ним текла пусть и не кровь, но подкрашенная вода. Симпатично.

Побившись так минуты две, комната вернулась к прежнему состоянию и расцветке. Меня вновь окружал мягкий белый свет, как в операционной. Симстим больше не желал меняться и был инертным, и мне не оставалось ничего, кроме как лежать на поверхности воды и пялиться в потолок. Пялиться, в конце концов, мне надоело, и я закрыл глаза.

– Откровенно говоря, господин Вольфр-Икаруга показал хорошие результаты. – чей-то незнакомый голос доносился до меня, словно через плотную пелену. – Два выведенных из строя эш-ка за час с небольшим, в ближнем бою, при отсутствии предыдущего опыта таких столкновений – это достойно похвалы.

– Вы ему льстите. – а этот голос принадлежал, похоже, Синдзи.

– Отнюдь. – сообщил незнакомый голос; разобрать интонацию было невозможно. – Но не говорите за него. Когда его разбудят?

– Простите, но он – служащий "Синамуры", и мы его готовили. Если это действительно большое достижение, то мы имеем все основания им гордиться.

– Да, готовили. Я уже беседовала с господином Кимэрой по этому поводу. Так когда его разбудят?

– К вечеру придет в норму. Но он наверняка будет слаб, и…

– Не беспокойтесь, господин Синамура. Мы не станем сразу докучать господину Вольфр-Икаруге…

В ушах зашумело, и я открыл глаза, вновь оказываясь в стерильной белизне симстима, из которого меня только что ненадолго выбросило.

Точно. Я ж опять работал, только уже не упомню, когда это произошло. В симстиме время течет не так, как в реальном мире. Я просто-напросто вижу сейчас заранее срежиссированный компьютером сон. Так вот, я работал, сидел в кабине эш-ка и дрался. Ну, сражался, хорошо. Эш-ка, по-моему, было три, одному я руку оторвал, другому вскрыл как хлопушку, третьему просто сломал, причем хорошо так.

Будь такое почаще, я был бы только рад. Может, было бы меньше причин ненавидеть свою работу. Раз уж я и создан-то был, чтобы пилотировать гигантских роботов, я бы мог получать удовольствие от процесса. И получал когда-то. Но рутина быстро приедается, а выхода из нее нету.

Или, может быть, все-таки есть, а я просто его не ищу?

***

Глаза, когда я попытался их открыть, наотрез отказались разлепляться, и мне пришлось протирать веки пальцами. Пока я, спросонья, вслепую тянулся рукой к лицу, я несколько раз ткнулся об пластиковую поверхность.

Протерши и разлепивши глаза, я некоторое время щурился от света и только затем понял, что единственные источники света тут – крошечные лампы подле изголовья и вдоль моей… не-а, не кровати. Надо мной смыкался стеклопластиковый купол филактерия, что несложно было понять по послушно раскрывшейся на стекле сбоку панели управления и по составу воздуха. Я не могу определить состав воздуха в точности, но этого не требовалось, чтобы понять: воздух в филактерии насыщен кислородом.

Я зевнул. Уши тотчас заложило. После этого я потянулся(по крайней мере попытался), стукнувшись руками об стеклопластик над головой, и провел краткий личный досмотр себя любимого. Все было на месте и все было цело. Ах, на боку ж должен быть…

Но на боку ничего, кроме полосы идеально гладкой кожи, не было. То же самое обнаружилось и на плече. Логично – за то время, пока я тут валялся, залечить ранения и вывести шрамы было самым плевым делом.

Это в симстиме я плохо соображал, а сейчас я хорошо помнил, как вчера вырубился прямо в кабине эш-ка. Или это было не вчера? Счет времени я все-таки потерял.

Как потерял, так и нашел: часы на приборной панели показывали 11:27, 04.07.2117. А тогда какое число было? Вроде ж еще второе. Итого два дня. Что со мной делали? – тоже логично: переливали кровь, предварительно запустив в филактерий медицинских наноботов, залечивших уже закрывшиеся наверняка раны.

Итак, последний вопрос.

Где я, черт возьми?!

– Доброе утро! – прошелестел динамик в изголовье филактерия.

– А? Что? Где?

– Здесь! – сверху, за стеклопластиковым куполом, надо мною склонился улыбающийся Синдзи Синамура. – С добрым утром, Лелуш!

За ухом у Синдзи была крошечная гарнитура, по-видимому шедшая в комплекте с филактерием, а сам он был облачен в бордовое кимоно, поверх которого был надет черный жакет – хаори.

– Привет, Синдзи. Выглядишь ужасно.

– Ради бога, главное что мне нравится. Ты сам-то как?

– Нормально. Хоть сейчас на передовую. Что случилось в мое отсутствие?

– Что случилось-то? А это, дружище, в двух словах и не пересказать…

– А ты попробуй.

– Ну-у… – Синдзи присел куда-то рядом с филактерием, продолжая внимательно смотреть на меня. – Ну, например, нас привлек к сотрудничеству "Анубис-Хед".

– Вот тебе раз… А за что-то? Я задавил чью-то любимую собачку? Разметал мирную демонстрацию экотеррористов?

– Не-а, все гораздо сложнее. Видишь ли, тот сегмент орбитального кольца, который упал в океан, был не обычным сегментом со всеми причитающимися деталями, а боевой лазерной установкой. Руководство "Анубис-Хеда" послало сюда своих людей разбираться, а когда они прибыли, – вчера только, между прочим, – Ваня Чхонли, ну, гендиректора КЭГ, и след простыл.

– И никто об этом ничего не знал?

– И никто об этом ничего не знал, да. Гендиректора и след простыл, его личного конвертоплана – тоже, причем простыл ровно тогда, когда ты рисковал своей жизнью, защищая Подножие от "Миллениума". Ну, "анубисы" недолго думая привлекли нас к сотрудничеству, так сказать. Меня вызвали, я взял с собою Аоки и его "Маджестик", и мы прилетели…

– И все? Тихо-мирно так?

– Ну, Рюдзи переговорил с их командиром до нашего прибытия, а потом "анубисы" изучили записи бортовых компьютеров и пришли к выводу, что напрямую нашей вины, какой бы она ни была, нету. Но допрос учинить нам всем тоже не забыли. Ну, кроме тебя, тебя они трогать не стали. Пока не стали, а теперь…

– Да понял я, понял… – недовольно пробурчал я. – Нет, ну нету в мире справедливости! Я просто выполняю свою работу, а ко мне еще и претензии какие-то выдвигают…

– Успокойся! Пока еще никто ничего не выдвигает. Их командир – на удивление приятная женщина; она собственно и хотела с тобой переговорить. И никаких претензий у них нету, боже упаси.

– Уверен? Ну, пощупаем – посмотрим. Меня скоро выпустят из этой банки?

– Конечно скоро. Я похлопочу, чтобы этот процесс чуть ускорили.

– Дело твое. А, Синдзи, вот еще что…

– Что?

– Напомни мне потом на досуге, чтобы я не забыл. Симстим этот надо поменять. Весь целиком.

– Хорошо, напомню. Я… пойду, хорошо?

– Конечно, Синдзи. Спасибо что навестил.

– Не вешай нос. Тебя ведь сейчас выпишут.

– Жду с нетерпением. – сообщил я и поднял руку в прощальном жесте. Синдзи сделал то же самое и ушел.

К чести персонала медицинского крыла Восточного Лифта(наземный комплекс), меня и правда выписали довольно быстро. Без особой заботы, впрочем, можно сказать вытолкнув в конце концов за дверь. Рубашку мне выдали другую, и она неприятно терлась об тело, ну да и фиг с ней, и не такие носили.

У самого выхода из медицинского крыла я столкнулся с Аоки Кимэрой.

– Ты как? – спросил он сразу после того, как мы обменялись рукопожатиями.

– Жив-здоров. В меня влили несколько литров искусственной крови, правда.

– В меня тоже, и не раз. Хуже тебе точно не будет.

– А я и не утверждал. Ты за мной шел?

– Нет, прогуливался без дела! – сыронизировал Аоки. Свой комбинезон он расстегнул и повязал на поясе, чтобы было не так жарко, и был в белой футболке с головой RX-78[23] на груди. – А серьезно, да. Тебе, к слову, Лейдзи привет передавал.

– Второй, что ли?

– Ага. А чего, кстати, "Второй"?

– Я ж тебе говорил вроде. – отмахнулся я, но затем все-таки сообщил: – Нас же двое, и оба на "Л" начинаемся. Ну так вот чтобы не путать.

– А-а… – протянул Аоки.

Широкие коридоры с обоями-светильниками, лампами-аквариумами и просто светящимися полами сменялись просторными залами, которые больше походили на крошечные скверики под крышей да с огражденными от зелени дорожками. На дорожках бежали стрелки с надписями на английском, китайском, японском и русском, показывавшие дорогу в какой-то из офисов огромного комплекса. Самый крупный зал – похоже, центральный – был лестницей с крупными площадками, каждая из которых и была центральным залом каждого этажа. Кроме лестниц здесь шли эскалаторы, а потолок подпирали прозрачные колонны турболифтов. Посередине самой лестницы-эскалатора, разделяя ее напополам, шел огражденный искусственный водопад, «берега» которого поросли травой и даже небольшими деревцами. Через получившуюся реку в залах-площадках были переброшены мостики.

И здесь были люди. Сотни людей, практически одинаковых в своей подчеркнуто деловой внешности, суете, спешке и списке духовных и материальных потребностей. Они двигались, поднимаясь по лестницам и эскалаторам, они взмывали вверх в свистящих турболифтах, они сидели у шумящих водопадов и сбивались у пищевых репликаторов и под колпаками-вытяжками для курения, они говорили, жаловались, негодовали, шутили и смеялись. При всем желании я бы не смог выделить из этой толпы даже одного человека и запомнить его – настолько все они были одинаковы.

При всей моей нелюбви к собственной профессии, в такой среде я был нечеловечески счастлив, что для нее я – чужеродное тело. Вот сейчас Кимэра, рефлексивно бормоча всяческие «простите», решительными движениями рук раздвигает толпу, давая нам пройти, за доли секунды выбирает направление, лавируя между стайками сараримэнов, тормозит ровно на мгновение, чтобы пропустить идущего навстречу по одному из мостиков, а серая масса вокруг нас почти не замечает. Лишь наиболее любопытные таращатся на двух необычных людей, как на какую-то диковинку. Кто мы такие, они примерно догадываются, хотя и не верят поначалу – да, оператора выдают разом и внешность, и манера ходьбы, и повадки, но все-таки врожденные, если не привитые искусственно, осторожность и страх удерживают их от однозначных выводов.

Мы – не они. А человеку свойственно бояться отличного от него.

– Аоки, а чего их так много-то? – спросил я, когда мы наконец выбрались из заполоненного людьми зала. – Лифт же вон не работал…

– Ну, так теперь работает, да и служащим тут находиться всегда положено. Хотя да, наверное позавчера их было меньше.

– А не рано ли они его открыли?

– Вот их, – Кимэра резко ткнул пальцем куда-то в сторону зала, – и спроси. Не меня. Нас, раз уж тебя выписали, окончательно выперли из центрального комплекса. И "Манта" по-прежнему стоит на приколе в этом их северном районе, забыл как его…

– Нордстар Хайтс? – за время своей длинной прогулки что-что, а названия я заучил.

– Точняк, он самый. А здесь припарковано знаешь что?

– Что? И вообще куда ты меня ведешь?

– Смотри сам. – Аоки остановился у окна и приглашающе махнул рукой в его сторону. Я послушно подошел и посмотрел.

Окно выходило на посадочную площадку для вертолетов и конвертопланов, располагавшуюся этажом ниже. Правда, летательных аппаратов на ней сейчас не было. Посередине площадки стоял, приставив протонное орудие к ноге на манер копья и опираясь другой рукой на ростовой щит, бордового цвета штурмовой комплекс. По габаритам он совсем не походил на канонирский эш-ка – корпус был слишком стройным. Наплечники расширялись к краям, поднимаясь вверх, а на спине выдавался назад и расходился двумя пилонами, похожими на крылья, прыжковый ранец. На пилонах же были смонтированы направляющие РСЗО, заряженные и готовые к бою. В поднятых наплечниках находились пусковые установки ПТУРов. С левой стороны пояса выглядывал широкий контейнер, напоминавший ножны: из него, при ближайшем рассмотрении, действительно выглядывала длинная рукоять меча. Шлем на голове был тоже высоко поднят, почти как у «Нордлюфтцуга», но разделен надвое; одна половина была выкрашена в темно-красный, а другая – в мраморно-белый. Опоясывал основание шлема золотой обруч со свернувшейся и поднявшей голову коброй ровно над «переносицей» лицевой пластины. Низ лицевой пластины переходил в сине-золотую загнутую бородку, а с боков голову обрамляла гигантская копия сине-золотого египетского платка.

– Ничего себе… – ошеломленно пробормотал я.

– Ты на плечо левое-то посмотри. А я на твое лицо потом посмотрю. – предложил Аоки.

Я посмотрел.

Привычная анубис-хедовская эмблема, – шакалья голова с египетским платком, выглядела чуть-чуть дополненее. Она теперь украшала собою панцирь блестящего темно-синего священного скарабея, из-под которого раскинулись загнутые многоцветные орлиные крылья, по подобию которых были сделаны пилоны на спине эш-ка. Приглядевшись, я смог разглядеть надпись под гербом, сделанную по-английски аккуратным готическим шрифтом.

– «JACKAL-Pharaoh»… – прочитал я вслух. А только затем до меня дошло: – Чего-чего?!

– Чего видишь. – кисло усмехнулся Аоки. – Или тебе Синдзи не сказал, что сюда прибыли не рядовые "анубисы"?

– Не-а. Вот черти б его драли! Предупреждать надо!.. – разошелся было я, но стушевался. – Это ж… блин! "Шакал-Фараоны"!

– Угу. Боюсь представить себе, как этот красавец снаружи выглядит в парадной экипировке.

Я уже коротко обмолвился об отдельных боевых частях в армиях мира, которые используют эш-ка – официально «частях механизированной кавалерии специального назначения». Конечно, в разных странах названия и официальные наименования различаются. Эш-ка в таких частях были найновейшие, а операторов для них отбирали найлучших, иногда даже с рождения – так, например, поступали японцы, китайцы и русские. Каждый такой «кавалерист-спецназовец», «рыцарь современного мира», стоил по самым скромным подсчетам десяти человек(не то чтобы это спасало его от пули в голову), а в своем эш-ка мог без особого труда нанести поражение трем рядовым операторам. Я в сражении с таким противником не продержался бы и двух минут. Все они были гордостью нации, ее лицом и олицетворением ее могущества и военной мощи.

Так вот, у «Анубис-Хеда», созданного ООН для противостояния и контроля за эш-ка во владении террористических, полувоенных и корпоративных организаций, тоже имелась такая боевая часть. И название какой-то умник ей дал не в меру странное – «JACKAL-Pharaoh», или попросту «Шакал-Фараон». Согласно официальным данным, по вооружению и подготовке своим коллегам из регулярных армий они не уступали: и если под знаменами «Анубис-Хеда» порой вышагивали новейшие «Суверены», «Эквабилити» и «Сталинграды», то подготовку проверить было никак невозможно.

Я о таком помыслить не боялся. Просто я был уверен, что с «Шакал-Фараоном» повстречаться мне уж точно не доведется. Но, как говорится, на антивирус надейся, а софт проверяй.

– Господин Кимэра, господин Вольфр-Икаруга?

Я обернулся на голос, – спокойный и мягкий, – первым, и тут же уставился в голографическую копию эмблемы, увиденной мною на плече бордового эш-ка. Крошечное удостоверение-голопроектор держал в руке высокий мужчина в графитно-черной униформе «Анубис-Хеда».

– Я искал вас. – коротко сообщил он, не меняя тона. – Пожалуйста, пройдемте со мной, господин Вольфр-Икаруга.

***

Полковник "Анубис-Хеда", Люция Лэндлайт, и в самом деле оказалась довольно приятной женщиной, а строгая черная униформа ее только украшала. Каштановые волосы у нее были собраны в хвостик, а глаза скрыты темными ДР-очками, которые она продолжала носить и в помещении, за что сразу же извинилась. Осанка выдавала в ней оператора эш-ка. Воротник ее форменного френча украшали крошечные золотые головы шакалов, а на рукаве была нашивка в виде герба "Шакал-Фараона".

Своего адьютанта, того самого высокого мужчину, который привел меня к ней, она представила как майора Флоренса Линдсея. Майор выглядел полной противоположностью своей начальнице: высокий, худой и неестественно бледный, со светлыми волосами и темно-синими глазами. Даже пальцы на руках были длинными и тонкими. Униформа лишний раз подчеркивала его худобу, и целиком майор Линдсей вызывал ассоциации с макарониной.