Текст книги "Эмили из Молодого Месяца. Восхождение"

Автор книги: Люси Монтгомери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

– Но почему ты не смотрел, как едят остальные, и не брал с них пример?

– Слишком был растерян. Но я вот что скажу... при всем их шике, еда была ничуть не лучше, чем у вас в Молодом Месяце... нет, даже не такая хорошая – ни в коем разе. Твоя тетя Элизабет готовит так, что запросто очко даст вперед всем кушаньям Харди... да и на тарелку они накладывают столько, что человеку еле-еле хватает! Когда обед кончился, мы вернулись в парадную гостиную... у нихона называется приемной... и дела у меня пошли уже не так плохо. Ничего из ряда вон выходящего я не совершил – только опрокинул книжный шкаф.

– Перри!

– Да он был такой хлипкий. Я прислонился к нему, когда говорил с мистером Харди, и прислонился, должно быть, слишком крепко, так как этот чертов шкаф опрокинулся. Но то, что пришлось поднять его и поставить книги на место, похоже, помогло мне сделаться раскованнее, и после этого я уже не был таким косноязычным. Дальше тоже все у меня шло неплохо... только иногда вырывалось жаргонное словечко. Честное слово, я пожалел, что не последовал твоему совету и не отучился от жаргона давным-давно. Один раз толстая старая леди согласилась с чем-то, что я сказал – у нее есть не только три подбородка, но и здравый смысл, – и я так обрадовался ее поддержке, что от восторга выпалил: «Молодчага!» И еще думаю, я немного хвастался. Неужели я слишкоммного хвастаюсь, Эмили?

Этот вопрос никогда прежде не вставал перед Перри.

– Да, – ответила Эмили искренне, – и это оченьплохая манера.

– Ну, потом мне стало вроде как стыдно. Я думаю, мне еще ужасно многому надо научиться, Эмили Я собираюсь купить себе книжку по этикету и заучить ее наизусть. Я не хотел бы пережить такой вечер еще раз. Но под конец все стало совсем неплохо. Джим Харди увел меня в свою берлогу, и мы сыграли в шашки. Я разбил его в пух и прах. С моим шашечным этикетом все в порядке, можешь не сомневаться. А миссис Харди сказала, что моя речь на дебатах была лучшей из всех, какие она когда– либо слышала от мальчика моего возраста, и захотела узнать, кем я собираюсь стать. Она отличная тетечка и здорово умеет создать светскую атмосферу. Это одна из причин, почему я хочу, чтобы ты, Эмили, когда придет время, вышла за меня: мне нужна жена с мозгами.

– Не говори глупостей, Перри, – высокомерно заявила Эмили.

– Это не глупости, – упрямо возразил Перри. – И вообще, самое время для нас прийти к окончательному решению. Ни к чему задирать передо мной нос только из-за того, что ты Марри. Когда-нибудь я буду стоящим женихом даже для Марри. Ну же, утешь меня в моем горе!

Эмили встала с презрительным видом. У нее, как у всех девушек, были свои мечты и среди них яркая, как красная роза, мечта о любви, но Перри Миллеру не отводилось в этих мечтах никакого места.

– Я неМарри, а Старр... и я иду наверх. Спокойной ночи.

– Подожди-ка секундочку, – сказал Перри с широкой усмешкой. – Когда часы пробьют одиннадцать, я тебя поцелую.

Эмили ни на миг не пришло в голову, что Перри действительно может сделать что-либо подобное – и это было очень глупо с ее стороны, так как Перри имел обыкновение всегда осуществлять все, что задумал. Но, с другой стороны, он никогда не был сентиментален. Она проигнорировала его слова, но задержалась на минутку, чтобы задать еще один вопрос о его визите в дом Харди. Перри не ответил на него. Часы как раз начали бить одиннадцать, когда она произнесла последние слова... и тогда он перекинул ноги через подоконник и очутился в комнате. Эмили слишком поздно поняла, что он собирается осуществить свой замысел. Она лишь успела нагнуть голову, так что Перри чмокнул ее, энергично и от души – в его поцелуях не было ничего утонченного – в ухо вместо щеки.

В тот самый момент, когда Перри поцеловал ее, и прежде чем у нее вырвались раздраженные слова протеста, произошло нечто совершенно неожиданное. Порывом ветра, ворвавшегося в открытое окно, задуло маленькую свечу, а в открывшейся двери столовой появилась тетя Рут, облаченная в розовую фланелевую ночную рубашку и держащая в руках другую свечу, свет которой снизу бил в ее окруженное венчиком из папильоток лицо, придавая ему зловещее выражение.

Это одно из мест повествования, где честный биограф чувствует, что не способен – если употребить старое доброе выражение – «воздать своим пером должное» этой сцене.

Эмили и Перри стояли словно окаменев. На миг окаменела и сама тетя Рут. Тетя Рут предполагала найти Эмили пишущей, как это произошло однажды ночью месяц назад, когда вдохновение посетило Эмили перед сном, и она, прежде чем лечь спать, тихонько пробралась в натопленную столовую, чтобы там записать свои мысли в «книжку от Джимми». Но увидеть такое! Надо признать, что со стороны происходящее действительно могло показаться более серьезным, чем на самом деле. Так что вряд ли стоит осуждать тетю Рут за ее негодование.

Тетя Рут сурово смотрела на незадачливую парочку.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она у Перри.

И тут Стоувпайптаун совершил ошибку.

– Ищу круглый квадрат, – сказал Перри легкомысленно, глядя на нее ясными глазами, полными озорства и лукавства.

«Дерзость» Перри – так назвала это про себя тетя Рут, и нельзя не согласиться, что он был дерзким – естественно ухудшила и без того скверное положение. Тетя Рут обернулась к Эмили.

– Может быть, тысможешь объяснить, почему ты здесь в такой час и целуешься в темноте с этим типом?

Эмили вздрогнула от жестокой вульгарности этого вопроса, словно от удара. Она забыла о том, насколько подозрительны обстоятельства, в которых ее застали, и, не желая противиться обуявшему ее духу противоречия, гордо вскинула голову.

– На такойвопрос, тетя Рут, я отвечать не собираюсь.

– Так я и думала. – У тети Рут вырвался весьма неприятный смешок, в котором задребезжала неблагозвучная нотка торжества. Можно было подумать, что, несмотря на гнев, она испытывает некоторое удовольствие. Приятно найти подтверждение своему давно сложившемуся мнению о ком-либо. – Что ж, может быть, ты будешь добра ответить на несколько других вопросов. Как этот тип попал сюда?

– Через окно, – лаконично сообщил Перри, увидев, что Эмили не собирается отвечать.

– Я не спрашивала вас, сэр. Уходите. – И тетя Рут театральным жестом указала ему на окно.

– Я не двинусь ни на шаг из этой комнаты, пока не узнаю, что вы собираетесь делать с Эмили, – заявил Перри упрямо.

– Я, – сказала тетя Рут с ужасно отрешенным видом, – не собираюсь ничего делать с Эмили.

– Миссис Даттон, будьте человеком, – умоляюще и вкрадчиво начал Перри. – Во всем виноват я один – честное слово! Эмили ни чуточки не виновата. Понимаете, все вышло так...

Но Перри опоздал.

– Я попросила объяснений у моей племянницы, и она отказалась их дать. А вашия слушать не желаю.

– Но... – попытался возразить Перри.

– Тебе лучше уйти, Перри, – коротко сказала Эмили – выражение ее лица не сулило ему ничего хорошего. Она произнесла эти слова негромко, но самый гордый из гордых Марри не смог бы отдать более четкого приказа. Было в ее тоне нечто, не позволившее Перри ослушаться. Он покорно вылез из окна, чтобы исчезнуть в ночи. Тетя Рут шагнула к окну и закрыла створку. Затем, совершенно игнорируя Эмили, она – приземистая фигурка в розовой фланели – решительным шагом направилась наверх.

Эмили плохо спала в ту ночь – и, как надо признать, поделом ей было! Приступ гнева прошел, и теперь стыд хлестал ее словно кнут. Она поняла, что повела себя очень глупо, когда отказалась объяснить произошедшее тете Рут. Тетя Рут имела право требовать объяснений, поскольку эта неприятная ситуация возникла в ее собственном доме, и не имело значения, как злобно и каким неприятным тоном она их потребовала. Конечно, она не поверила бы ни единому слову Эмили, но Эмили, если бы дала такие объяснения, не осложнила бы свое и без того затруднительное положение.

Эмили имела все основания ожидать, что теперь ее с позором отправят домой, в Молодой Месяц. Тетя Рут категорически откажется оставить такуюдевушку в своем доме... и тетя Элизабет согласится с ней.. а тетя Лора будет безутешна. Выдержит ли такое испытание даже верность кузена Джимми? Перспективы были весьма неприятными. Неудивительно, что Эмили провела ночь без сна. Она была так несчастна, что каждое биение сердца, казалось, причиняло боль. И вновь необходимо заявить, весьма недвусмысленно, всего этого она заслуживала. У меня нет для нее ни одного слова жалости или оправдания.

Глава 18

Косвенное доказательство

В субботу утром за завтраком тетя Рут хранила каменное молчание, но жестоко усмехалась про себя, пока намазывала маслом и ела свои жареные хлебцы. Было совершенно ясно, что тетя Рут наслаждается жизнью... и так же ясно, что об Эмили сказать этого было нельзя. Тетя Рут передавала Эмили хлеб и повидло с убийственной вежливостью, словно говоря: «Я ни на йоту не отступлю от правил приличия. Возможно, я выгоню тебя из моего дома, но, если ты уйдешь без завтрака, то вина за это ляжет исключительно на тебя саму».

После завтрака тетя Рут ушла в город, чтобы – как подозревала Эмили – позвонить по телефону доктору Бернли и передать через него послание в Молодой Месяц. Эмили ожидала, что по возвращении тети Рут немедленно получит приказание собирать чемодан. Но тетя Рут так и не заговорила. В середине дня прибыл кузен Джимми в открытых санях с двумя двойными сиденьями. Тетя Рут вышла на крыльцо, чтобы поговорить с ним. Затем она вернулась в дом и наконец нарушила молчание.

– Одевайся, – сказала она. – Мы едем в Молодой Месяц.

Эмили молча повиновалась. Она села на заднее сиденье саней, а тетя Рут устроилась рядом с кузеном Джимми. Кузен Джимми оглянулся на Эмили поверх воротника своего мехового пальто и сказал: «Привет, киска», – но не слишком весело. Очевидно, кузен Джимми предполагал, что произошло нечто весьма серьезное, хотя не знал что именно.

Поездка оказалась неприятной, несмотря на дымчато-жемчужную красоту серого зимнего дня. Неприятным стало и прибытие в Молодой Месяц. Тетя Элизабет смотрела сурово, а тетя Лора с тревогой.

– Я привезла сюда Эмили, – сказала тетя Рут, – так как чувствую, что не в состоянии справиться с ней в одиночку. Думаю, Элизабет, что вы с Лорой должны оценить ее поведение сами.

Итак, предстоял домашний суд, а она, Эмили, оказалась на скамье подсудимых. Справедливость... будут ли ее судить по справедливости? Что ж, она постарается этой справедливости добиться. Эмили вскинула голову, и ее побледневшее лицо вспыхнуло румянцем.

Когда она спустилась из своей комнаты, все уже были в гостиной. Тетя Элизабет сидела за столом, тетя Лора, готовая разразиться слезами, на диване. Тетя Рут стояла на коврике у камина, недовольно глядя на кузена Джимми, который вместо того, чтобы уйти, как ему следовало, в конюшню, просто оставил лошадь привязанной к ограде сада и сел сзади в углу, твердо решив, как Перри, узнать, что «сделают с Эмили». Рут была раздражена. Почему Элизабет вечно требует, чтобы Джимми допускали на все семейные советы, на которых он желает присутствовать? Нелепо давать ему какое-либо право голоса, ведь он всего лишь взрослый ребенок.

Эмили не села. Она отошла и встала у окна – ее силуэт и черная головка темнели на фоне красной шторы, как сосна на весеннем закате. За окном в ледяных сумерках первых мартовских дней лежал белый, мертвый мир. За садом и ломбардскими тополями тянулись пустынные и мрачные поля Молодого Месяца, а за ними еще медлила на небе ярко-красная полоска заката. Эмили содрогнулась.

– Ну, – сказал кузен Джимми, – давайте приступим к делу и покончим с ним. Эмили, должно быть, хочет поужинать.

– Если бы ты знал о ней то, что известно мне, то решил бы, что она нуждается кое в чем помимо ужина, – с кислой миной отозвалась миссис Даттон.

– Я знаю об Эмили все, что нужно, – возразил кузен Джимми.

– Джимми Марри, ты осел, – гневно заявила тетя Рут.

– Что ж, мы с тобой родственники, – любезно согласился кузен Джимми.

– Джимми, помолчи, – величественно сказала Элизабет. – Рут, мы готовы тебя выслушать.

И тетя Рут рассказала все. Она строго придерживалась фактов, но излагала их в такой манере, что произошедшее выглядело даже еще более ужасным, чем можно было предположить. Ей удалось сделать всю эту историю чрезвычайно неприглядной, и, слушая ее, Эмили снова содрогнулась. По мере того, как тетя Рут приводила новые подробности, лицо тети Элизабет становилось все жестче и холоднее, тетя Лора заплакала, а кузен Джимми начал насвистывать.

– Он целовал ее шею, – заключила тетя Рут. Ее тон подразумевал, что, как ни плохо целовать девушек в обычные места, в тысячу раз более возмутительно и позорно целовать их в шею.

– В действительности это было мое ухо, – пробормотала Эмили с неожиданной озорной улыбкой, от которой не успела вовремя удержаться. Несмотря на всю свою тревогу и ужас, она чувствовала, что в ее душе присутствует и Нечто, словно отступившее на шаг назад и наслаждающееся этой сценой – ее драматизмом и комизмом. Но это проявление чувств было весьма некстати. В результате она произвела впечатление легкомысленной и бесстыдной.

– Так вот, спрашиваю вас, – сказала тетя Рут, воздев свои пухлые руки, – неужели вы можете рассчитывать, что я оставлю такую девушку в своем доме?

– Нет, думаю, что не можем, – медленно произнесла Элизабет.

Тетя Лора начала отчаянно всхлипывать. Кузен Джимми со стуком опустил на пол передние ножки своего стула.

Эмили отвернулась от окна и окинула их всех взглядом.

– Тетя Элизабет, я хочу объяснить, что произошло.

– Думаю, того, что мы слышали, нам вполне достаточно, – сказала тетя Элизабет ледяным тоном... тем более ледяным, что ее душа была полна горького разочарования. Она уже начинала – сдержанно, как это пристало Марри – любить Эмили и очень гордиться ею, а потому известие о том, что племянница способна на такое поведение, стало ужасным ударом для тети Элизабет. Боль, которую она испытывала, сделала ее безжалостной.

– Нет, тетя Элизабет, так не годится, – сказала Эмили спокойно. – Я слишком взрослая, чтобы так со мной обращаться. Вы должнывыслушать и мой рассказ.

В ее глазах был «взгляд Марри» – взгляд, который Элизабет так хорошо знала и давно помнила. Она заколебалась.

– У тебя была возможность дать свои объяснения вчера вечером, – отрезала тетя Рут, – но ты не пожелала.

– Вчера я была обижена и сердита оттого, что вы так плохо обо мне думаете, – сказала Эмили. – К тому же я знала, что вымне не поверите.

– Я поверила бы тебе, если бы ты сказала правду, – возразила тетя Рут. – Просто ты не смогла ничего сразу выдумать, чтобы объяснить свое поведение. Но, как я полагаю, у тебя было достаточно времени со вчерашнего вечера, чтобы сочинить что-нибудь в свое оправдание.

– Ты когда-нибудь слышала, чтобы Эмили солгала? – спросил кузен Джимми.

Миссис Даттон открыла рот, чтобы произнести «да», но тут же снова его закрыла. Что если Джимми потребует привести конкретный пример? Она была уверена, что слышала от Эмили... выдумки... слышала десятки раз, но как это доказать?

—Ну, так как? – настаивал этот отвратительный Джимми.

– Ты еще будешь меня допрашивать!– Тетя Рут повернулась к нему спиной. – Элизабет, я ведь всегда говорила тебе, что эта девочка скрытная и хитрая?

– Да, – кивнула бедная Элизабет, с некоторым облегчением, так как на этотвопрос могла ответить со всей уверенностью: Рут, действительно, говорила ей это бессчетное количество раз.

– И разве эта история не доказывает, что я была права?

– Боюсь... что так. – Элизабет Марри чувствовала, что для нее самой это очень горькая минута.

– Тогда тебе решать, что делать дальше, – с торжеством заявила Рут.

– Подождите, – решительно вмешался кузен Джимми. – Вы не дали Эмили ни малейшей возможности дать свои объяснения. Это несправедливый суд. Дайте ей минут десять и не перебивайте.

– Да, это будет лишь справедливо, – неожиданно твердо сказала Элизабет. У нее появилась безумная, ничем не оправданная надежда, что Эмили все же сумеет обелить себя.

– Ох... ну... – Миссис Даттон недовольно согласилась и с глухим звуком опустилась на старый стул Арчибальда Марри.

– Ну, Эмили, расскажи нам, что произошло на самом деле, – сказал кузен Джимми.

– Ну, надо же!– взорвалась тетя Рут. – Ты хочешь сказать, что ярассказала не то, что произошло на самом деле?

Кузен Джимми предостерегающе поднял руку.

– Хорошо... хорошо... ты сказала, что хотела сказать. Давай, киска.

Эмили рассказала свою историю от начала и до конца. Ее слова звучали убедительно. Так что трое из ее слушателей наконец поверили ей, и огромная тяжесть упала с души у каждого из них. То, что Эмили говорит правду, чувствовала в глубине души и сама тетя Рут, но признать это она не пожелала.

– Чрезвычайно искусная выдумка, надо признать, – сказала она насмешливо.

Кузен Джимми встал и, пройдя через всю кухню, наклонился к миссис Даттон. Его розовое лицо с раздвоенной бородкой и детскими карими глазами, прямо смотрящими из-под седых кудрей, приблизилось к ее лицу.

– Рут Марри, – сказал он, – ты помнишь рассказы, которые ходили сорок лет назад о тебе и Фреде Блэре? Помнишь?

Тетя Рут подалась назад вместе со стулом. Кузен Джимми последовал за ней.

– Ты помнишь, что тебя застали в неприятном положении, которое выглядело куда хуже, чем это? Разве не так?

Бедная тетя Рут снова подалась назад вместе со стулом. И снова кузен Джимми последовал за ней.

– Ты помнишь, как ты злилась из-за того, что люди не верили тебе? Но твой отец поверил тебе... онверил тем, кто был одной с ним плоти и крови. Не так ли?

Тетя Рут, уже припертая со своим стулом к стене, была вынуждена сдаться на милость победителя.

– Я... я... отлично помню, – коротко сказала она.

Ее щеки были багровыми. Эмили смотрела на нее с интересом. Неужелитетя Рут зарделась от смущения? Рут Даттон, действительно, пережила несколько очень тяжелых месяцев в своей давно минувшей юности. Ей было восемнадцать, когда она случайно попала в очень неприятную ситуацию. Она была ни в чем не виновата – совершенно ни в чем, став всего лишь беспомощной жертвой самого рокового стечения обстоятельств. Отец поверил ее объяснениям, и вся семья выступила на ее защиту. Но ее ровесники много лет предпочитали верить «фактам» – и, возможно, все еще продолжали верить, если им случалось когда-либо вспомнить эту историю. Рут Даттон содрогнулась, вспомнив о страданиях, которые причинили ей сплетни. Она уже не смела отказать Эмили в доверии, но пойти на уступки с любезностью было не в ее привычках.

– Джимми, – сказала она резко, – будь добр, отойди и сядь! Я полагаю, что Эмили говорит правду... жаль только, что ей потребовалось столько времени на то, чтобы решиться ее рассказать. И я уверена, это существо всерьез ухаживает за ней.

– Нет, он сразу предложил мне выйти за него замуж, – холодно отозвалась Эмили.

Трое из присутствующих в комнате изумленно ахнули. Одна лишь тетя Рут не лишилась дара речи.

– И ты согласилась, если мне будет позволено спросить?

– Нет. Я говорила ему это уже раз десять.

– Ну, я рада, что у тебя хватило ума на это. Стоувпайптаун, подумать только!

– Стоувпайптаун не имеет к этому никакого отношения. Через десять лет Перри Миллер добьется такого положения, что даже Марри будут считать за честь принимать его у себя. Но он не принадлежитк тому типу мужчин, какие мне нравятся – вот и все.

Неужели это была Эмили... эта высокая молодая женщина, которая так хладнокровно приводила причины своего отказа выйти замуж... и рассуждала о «типе мужчин», который ей нравится? Элизабет, Лора и даже Рут смотрели на нее так, словно никогда не видели ее прежде – смотрели с уважением, которого не было прежде. Конечно, они знали, что Эндрю был... был... ну, короче, что Эндрю был. Но, разумеется, пройдет несколько лет, прежде чем Эндрю будет... будет... ну, короче, будет! А тут все это уже произошло, но с другим поклонником... даже происходило – обратите внимание!– «раз десять». В тот момент, даже не отдавая себе в этом отчета, они перестали смотреть на нее как на ребенка. В один миг она вошла в их мир, и впредь ей предстояло быть с ними на равных. Никаких больше семейных судов! Они все почувствовалиэто, о чем свидетельствовало следующее замечание тети Рут. Она заговорила почти так, как могла бы заговорить с Лорой или Элизабет, если бы считала, что ее долг упрекнуть их.

– Но только подумай, Эмили, что было бы, если бы кто-нибудь из прохожих увидел Перри Миллера, сидящего на подоконнике в такой поздний час?

– Да, конечно. Я прекрасно понимаю, как это выглядело, с вашей точки зрения, тетя Рут. Всё, чего я хочу, – это, чтобы вы взглянули на дело с моейточки зрения. Я поступила глупо, когда открыла окно и заговорила с Перри. Теперь я это понимаю. Я просто не подумала... а потом я так заинтересовалась рассказом о его промахах за обедом у мистера Харди, что забыла, как бежит время.

– Перри Миллер обедал у мистера Харди? – ахнула тетя Элизабет. Это было новым потрясением для нее. Мир... мир Марри... должно быть, перевернулся вверх дном, если выходца из Стоувпайптауна приглашали обедать на Куинн-стрит. В тот же момент тетя Рут с ужасом вспомнила, что Перри Миллер видел ее в розовой фланелевой ночной рубашке. Это не имело значения прежде, ведь он был всего лишь батраком в Молодом Месяце. Теперьон был гостем мистера Харди.

– Да. Мистер Харди считает его блестящим оратором и говорит, что у него есть будущее, – сказала Эмили.

– Что ж, – раздраженно отозвалась тетя Рут, – яхочу лишь, чтобы ты перестала бродить по моему дому днем и ночью, сочиняя свои романы. Если бы ты была, как тебе следовало, в постели, этого никогда не случилось бы.

– Я не пишу никаких романов!– воскликнула Эмили. – Я не написала ни единого слова вымысла, с тех пор как дала тете Элизабет обещание не писать рассказов. Я вообще ничегоне писала в тот вечер. Говорю вам, я просто спустилась, чтобы взять мою «книжку от Джимми».

—А почемуты не могла оставить ее там до утра? – продолжала настаивать тетя Рут.

– Ну, ну, – вмешался кузен Джимми, – не затевай новый спор. Я хочу ужинать. Девочки, пойдите-ка и накройте на стол.

Элизабет и Лора покинули комнату так послушно, словно получили распоряжение от самого Арчибальда Марри. Через мгновение за ними последовала и Рут. Исход дела оказался не таким, какого она ожидала, но, в конце концов, так было даже лучше. Кому хочется, чтобы о такой скандальной истории в семействе Марри, заговорили повсюду? А этого было бы не избежать, если бы вся родня признала Эмили виновной.

– Ну, этодело уладилось, – сказал кузен Джимми, обернувшись к Эмили, когда за Рут закрылась дверь.

Эмили глубоко вздохнула. Тихая, внушительная старая комната вдруг показалась ей очень красивой и дружелюбной.

– Да, благодаря вам, – сказала она, подбегая, чтобы порывисто обнять его. – А теперь отругайте меня, кузен Джимми, отругайте меня хорошенько.

– Нет, нет. Но было быблагоразумнее неоткрывать то окно, разве не так, киска?

– Конечно. Но порой благоразумие кажется мнимой добродетелью. Человек стыдится ее... ему хочется просто идти вперед и... и...

– И плевать на последствия, – подсказал кузен Джимми.

– Ну да, что-то вроде того, – засмеялась Эмили. – Ненавижу идти по жизни на цыпочках, боясь сделать один большой шаг из опасения, что кто-то наблюдает со стороны. Я хочу «дико махать моим диким хвостом, ходить, где вздумается, и гулять сама по себе». Никому не было ни капли вреда оттого, что я открыла окно и заговорила с Перри. Не было даже ничего плохого в его попытке меня поцеловать. Он сделал это лишь для того, чтобы меня поддразнить. О, я ненавижуусловности! Как вы говорите... плевать на последствия.

– Но мы не можем плевать на них, киска – в этом вся беда. Скорее уж они оплюют нас. Я так тебе это представлю, киска... предположим – почему бы и не предположить?.. предположим, что ты взрослая, и замужем, и у тебя дочь такого возраста, как ты сейчас, и вот ты однажды ночью спускаешься и застаешь ее с кем-нибудь... так, как тетя Рут застала тебя с Перри. Тебе это понравилось бы? Ты была бы очень довольна? Ну-ка, честно?

Эмили на миг пристально уставилась в огонь.

– Нет, не понравилось бы, – сказала она наконец. – Но, с другой стороны... ведь я не знала бы...

Кузен Джимми рассмеялся.

– В этом все дело, киска. Другие люди не знают. Так что мы должны вести себя осмотрительно. Да, я всего лишь «дурачок» Джимми Марри, но даже я понимаю, что мы должны вести себя осмотрительно. А на ужин, киска, у нас будет жареная свиная грудинка.

В эту минуту из кухни до них донесся ароматный запах, домашний, милый запах, не имевший ничего общего с компрометирующими обстоятельствами и скелетами в семейных шкафах. Эмили снова обняла кузена Джимми.

– Лучше блюдо зелени и при нем кузен Джимми, чем жаренные свиные ребрышки и при них тетя Рут,[84]– сказала она.

Глава 19

«Голоса эфира»[85]

«3 апреля, 19~

Бывают моменты, когда у меня возникает искушение поверить во влияние несчастливых звезд или существование несчастливых дней. А иначе как могут самые дьявольски нелепые события случаться с людьми, имеющими самые лучшие намерения? Тете Рут лишь совсем недавно наскучило напоминать мне о том вечере, когда она увидела, как Перри целует меня в столовой, и вот я в попала в новую переделку.

Но надо быть честной. Причина была не в том, что я уронила зонтик и подняла его сама,[86] и не в том, что в прошлую субботу в Молодом Месяце я уронила кухонное зеркало, и оно треснуло. Причиной стала моя собственная беспечность.

С нового года кафедра пресвитерианской церкви святого Иоанна в Шрузбури стала свободна, и теперь прихожане слушают пробные проповеди кандидатов на должность священника. Мистер Тауэрз, редактор местной «Таймс», попросил меня в те воскресные дни, когда я не уезжаю в Молодой Месяц, писать для его газеты репортажи об этих проповедях. Первая проповедь была хороша, и я с удовольствием написала отчет о ней. Вторая была просто бесцветной, абсолютно бесцветной, и я написала о ней равнодушно. Но третья, которую я слышала в прошлое воскресенье, оказалась совершенно нелепой. Я так и заявила тете Рут на пути домой из церкви, а тетя Рут сказала: «Ты считаешь себя достаточно сведущей, чтобы критиковать проповедь священника?»

Да, считаю!

Проповедь мистера Уикхема была совершенно нелогичной. Он противоречил сам себе раз пять. Он смешивал метафоры... приписывал апостолу Павлу строки Шекспира... он совершил почти все мыслимые литературные грехи, включая самый непростительный —наводил на слушателей смертную скуку. Однако, моей задачей было написать отчет о проповеди, и я его написала. Но после этого мне необходимо было сделать хоть что-то, чтобы освободиться от душившего меня негодования, и я, для собственного удовольствия, сделала подробный письменный анализ этой проповеди. Конечно, это было чистое безумие, но какое удовольствие я получила! Я указала на все противоречия, неверные цитаты, неубедительные доводы и сомнительные утверждения. Я наслаждалась, пока писала этот анализ... я постаралась сделать его как можно более острым, сатиричным и злым... о, я признаю, документ вышел весьма едкий.

А потом я по ошибке отдала егов «Таймс»!

Мистер Тауэрз, не читая, передал его наборщику. До сих пор он относился к моим работам с трогательным доверием – какого у него больше никогда не будет. Газета вышла на следующий день.

Я проснулась и обнаружила, что стала печально знаменита.

Я предполагала, что мистер Тауэрз придет в ярость, но он выразил лишь легкую досаду... и при этом было очевидно, что мой отчет его позабавил. Другое дело, если бы мистер Уикхем был здесь уже на должности священника. А так никого не волнует ни он сам, ни его неудачная проповедь; к тому же мистер Тауэрз – пресвитерианин, так что прихожане церкви святого Иоанна не могут обвинить его в том, что он хотел оскорбить их. Так что все бремя вины приходится нести одной бедной Эмили Б. Старр. Похоже, большинство из прихожан считает, что я сделала это, чтобы «себя показать». Тетя Рут в ярости, тетя Элизабет возмущена, тетя Лора огорчена, кузен Джимми встревожен. Критиковать проповедь священника! Это возмутительно! Традиции Марри требуют, чтобы к проповедям священников – особенно пресвитерианских – относились с благоговением. Самомнение и тщеславие еще погубят меня! Об этом мне ледяным тоном сообщила тетя Элизабет. Единственный, кто, как кажется, доволен, – это мистер Карпентер. (Дин уехал в Нью-Йорк. Но я знаю, емумой отчет тоже понравился бы.) Мистер Карпентер уверяет всех и каждого, что лучше моего «отчета» он в жизни не читал. Но мистера Карпентера давно подозревают в ереси, так что его похвала не способствует восстановлению моей репутации.

Из-за этой истории я чувствую себя несчастной. Мои ошибки беспокоят меня иногда больше, чем мои грехи. Однако что-то озорное и нечестивое в глубине моей души смотрит на все это с широкой усмешкой. Каждое слово в том «отчете» было правдивым. И более чем правдивым – самым подходящим. Уж я-то метафор не смешивала!

Ну, теперь надо искупить вину хорошим поведением!

********

20 апреля 19~

– «Поднимись ветер с севера и принесись с юга, повей на сад мой, – и пусть польются ароматы его»[87].

Так говорила я нараспев, когда шла этим вечером через Край Стройности – только я вставила «лес» вместо сад. Весна совсем близко, и я забыла все свои печали – в моем сердце только радость.

Рассвет был серым и дождливым, но днем вышло солнце, а вечером слегка, по-апрельски, подморозило – ровно настолько, чтобы земля затвердела. Мне казалось, что в такой вечер в уединенных местах можно встретиться с богами древности. Но я не увидела никого и ничего, кроме нескольких, прячущихся поодаль среди елей, коварных существ, которые моглибы оказаться компанией гоблинов, если бы не были просто тенями.

(Странно, почему гоблин– такое чарующее слово, а gobbling [88]такое некрасивое? И почему слово «тенистый» наводит на мысли о чем-то прекрасном, а «теневой» намекает на нечто сомнительное и подозрительное?)

Но, поднимаясь на холм, я слышала всевозможные волшебные звуки, и каждый приносил мне миг глубокой радости. Поднимаясь к вершине холма, всегда чувствуешь какое-то удовлетворение. А эту вершину я особенно люблю. Добравшись до нее, я немного постояла, чтобы впитать очарование этого вечера, которое лилось на меня, словно музыка. Как пела в березах вокруг меня Женщина-ветер... как насвистывала она в голых верхушках деревьев на фоне неба! Над гаванью висел один из тринадцати серебряных молодых месяцев этого года. Я стояла и думала обо всей красоте, которой так много... о диких, вольных весенних ручьях, бегущих по залитым звездным светом апрельским полям... о легкой ряби на атласно-серых морях... о стройном силуэте вяза в сиянии луны... о корнях, трепещущих и шевелящихся в земле... о смехе сов в темноте... о барашках морской пены, которые крутит ветер на длинном песчаном берегу... о молодом месяце, висящем над темным холмом... о серых красках бурного залива...