Текст книги "Повседневная жизнь отцов-пустынников IV века"
Автор книги: Люсьен Реньё
Жанры:
Религия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)
Чтение наизусть строк из Священного Писания во время работы не всегда было молитвой в строгом смысле слова, молитва должна была быть в самом сердце монаха. Святой Епифаний говорит, что «истинный монах должен непрестанно совершать псалмопение и молитву в сердце своем»[659]659
А 198 (=Епифаний Кипрский, 3. Достопамятные сказания. С. 57–58).
[Закрыть]. А Евагрий восклицает: «Нам не сказано постоянно работать, бодрствовать и поститься, для нас один закон – постоянно молиться!»[660]660
Евагрий. Монах, 49.
[Закрыть] Молитва становится явной и более интенсивной, когда монах откладывает свою работу и встает, часто – он поднимает к небу руки, а затем преклоняет колени, простираясь на земле. Частота такой молитвы могла зависеть от индивидуальных особенностей инока и внешних обстоятельств, по духовному усмотрению каждого или согласно принятому правилу совершать определенное число молитв в день. Авва Моисей, например, совершал по 50 молитв ежедневно, Евагрий – по 100[661]661
Лавсаик, 19, 6; 38, 11.
[Закрыть], Павел Фермейский – по 300, но сожалел, что не может, как одна известная ему монахиня, совершать по 700 молитв. Авва Макарий утешал его, говоря, что сам совершает по 100 молитв. Но авва Павел, как мы знаем, вообще не работал, а читал молитвы и считал их, выбрасывая из‑за пазухи камешки после каждой совершенной молитвы[662]662
Лавсаик, 20, 1–3.
[Закрыть]. Авва Аполлон тоже не работал, но «его делом было целый день возносить молитвы к Богу, преклоняя колени сто раз за ночь и столько же днем»[663]663
История монахов, 8, 5.
[Закрыть]. Те, кто занимался плетением, без труда могли рассчитать интервалы между молитвами по мере выполнения работы. Ссылаясь на практику монахов Скита, авва Иоанн Газский в VI веке советовал одному иноку: «Тогда, когда ты сделаешь три ряда ячеек в твоем неводе, вставай на молитву. Становясь на колени и поднимаясь, совершай молитву». Вероятно, рекомендовалось читать «Отче Наш» или какую‑то другую известную молитву, чтобы просить о прощении и освобождении от «ветхого человека». «После чего снова садись за рукоделье»[664]664
Barsanufe et Jean. Correspondance. Solesmes, 1972, Lettre 143.
[Закрыть].
О другом старце, жившем в Райфе, нам сообщают следующее: «Он пребывал в келье, низко склонившись к земле и постоянно качая головой, стоная и говоря: “Что же будет со мной?” Затем в полном молчании в течение часа плел веревку…»[665]665
N 531.
[Закрыть] Его стенания, должно быть, и были молитвой, которую он совершал все время. Другая апофтегма говорит о том, что следует делать перерыв в работе через каждый час, чтобы монах мог подняться и «воздать Богу тот долг, что именуется молитвой»[666]666
N 592/47.
[Закрыть].
Стоит задаться вопросом: лежала ли практика ежечасной молитвы днем и ночью в основе утреннего и вечернего правила, включающего в себя чтение 12 псалмов и столько же безмолвных молитв? Авва Исидор как‑то сказал: «Когда был я молод, не имел я меры для молитвословия, все время было для меня молитвословием»[667]667
A 360 (=Исидор, 4. Достопамятные сказания. С. 70).
[Закрыть]. В самом начале Отцы пустыни не знали правила чтения 12 псалмов утром и вечером, поскольку молились постоянно – и днем, и ночью. Мы точно не знаем обстоятельств происхождения тех правил, которые впоследствии назовут «службами после заутрени» и «вечерней». По словам Иоанна Кассиана, они восходят к апостольским временам и являются ангельским откровением[668]668
Иоанн Кассиан. Установления, 2, 5–6.
[Закрыть]. Согласно Палладию, это откровение было дано Пахомию для его киновитов[669]669
Лавсаик, 32, 6.
[Закрыть]. Несомненно то, что практика утренних и вечерних молитв существовала в христианских общинах повсеместно, но только в IV веке она почти повсюду была преобразована в правило произнесения 12 псалмов два раза в день. У отшельников утренняя служба начиналась после полуночи, а вечерняя – после захода солнца. Когда двое или трое монахов сходились вместе в назначенный для службы час, каждый из них поочередно пел стоя псалмы – какую‑то часть из двенадцати, а другой, или двое других, сидя, присоединялись к нему в молитвенном молчании[670]670
А 486, N 229.
[Закрыть].
Ревностные монахи, такие как авва Памво, ели один раз в конце дня[671]671
А 724.
[Закрыть]. Авва Паисий мог сказать, что солнце никогда не видело, как он ел[672]672
А 430.
[Закрыть]. Во время Великого поста это было обычной практикой. В другое время большая часть Отцов вкушала пищу в девятом часу, то есть около 15 часов пополудни, а петь двенадцати псалмие они начинали вечером, перед сном[673]673
А 799; N 229.
[Закрыть]. Однако Палладий говорит, что в Нитрии около девятого часа из каждой кельи было слышно пение псалмов[674]674
Лавсаик, 7, 5.
[Закрыть]. Являлись ли данные псалмы, которые пели в этот час перед едой, дополненем к двенадцатипсалмию вечерней службы? Палладий упоминает, что у монахов–пахомиан есть правило из трех псалмов, исполняемых в час девятый[675]675
Там же, 32, 6.
[Закрыть].
По мнению аввы Моисея, приводимому Иоанном Кассианом, еда в девятый час представляется верным решением, в особенности потому, что оставляет дух бодрым для вечерних и ночных молитв[676]676
Иоанн Кассиан. Собеседования, 2, 26.
[Закрыть]. Как кажется, долгое время еда в девятый час в дневном распорядке отшельника была наиболее распространенным обычаем. Правда, тот или иной монах, в качестве исключения, мог по каким‑то причинам отложить трапезу на вечер. Одному брату, искушаемому бесами, который обычно ел в девятом часу, авва Макарий посоветовал дождаться вечера[677]677
А 456 (=Макарий, 3. Достопамятные сказания. С. 103).
[Закрыть]. Однажды Антоний Великий, который, согласно его житию и сведениям из апофтегм, ел в девятом часу после того, как стоя совершил молитву[678]678
Житие Антония, гл. 65; А 34 (=Антоний, 34. Достопамятные сказания. С. 17).
[Закрыть], отложил трапезу до времени после вечерней службы, чтобы испытать своего нового ученика Павла[679]679
Лавсаик, 22, 6.
[Закрыть].
Вероятно, вечернее и утреннее псалмопение стало правилом только в конце IV века, но время его совершения могло сильно варьироваться, поскольку, как мы уже сказали, некоторые монахи уже начинали новый день тогда, когда другие еще не завершили день предыдущий. Продолжительность сна тоже сильно разнилась.
Ночные занятияВ Фиваиде авва Пахомий научился у аввы Паламона трем различным способам проводить ночь: «Или вы молитесь с вечера до полночи и затем спите до утра, или вы спите до полуночи и молитесь до утра, или, наконец, вы молитесь немного и затем немного спите и делаете так с вечера до утра»[680]680
Veilleux A. La vie de saint Pachôme… P. 77.
[Закрыть]. Возможно, эти три способа имели место и у отшельников Нижнего Египта, но первый из них был предпочтительнее.
Антоний Великий и многие другие часто проводили в молитве всю ночь[681]681
Житие Антония, гл. 7; A 486.
[Закрыть]. Авва Елпидий в своей скитской пещере по ночам читал наизусть всю Псалтирь[682]682
N 627 A.
[Закрыть]. Авва Виссарион стоял без сна сорок дней[683]683
A 161 (=Виссарион, 6. Достопамятные сказания. С. 46).
[Закрыть]. По сведениям Палладия, авва Моисей, искушаемый худыми пожеланиями, оставался в своей келье и молился стоя, не смыкая очей всю ночь напролет. Чтобы не дать сну себя одолеть, он брал у старцев кувшины и неслышно наполнял их водой[684]684
Лавсаик, 19, 7–8.
[Закрыть]. Авва Дорофей, учитель Палладия, никогда по своей воле не спал в назначенный час, и поэтому ему случалось засыпать во время работы или еды[685]685
Там же, 2, 3.
[Закрыть]. Авва Сармат часто постился по сорок дней подряд и говорил, что может спать тогда, когда захочет[686]686
А 872 (ср. Сармат, 2. Достопамятные сказания. С. 183).
[Закрыть]. Авва Арсений обычно проводил ночь в молитве и только под утро позволял себе немного сна[687]687
А 52, А 68, А 81.
[Закрыть]. Он говорил, что «монаху, если он подвижник, достаточно спать всего один час»[688]688
А 53 (=Арсений, 15. Достопамятные сказания. С 19).
[Закрыть]. Но это, конечно, максима не для всех. Авва Херемон советовал Иоанну Кассиану довольствоваться тремя или четырьмя часами сна[689]689
Иоанн Кассиан. Собеседования, 12, 15.
[Закрыть]. Монах из Келлий, о распорядке дня которого мы знаем из одной апофтегмы, спал четыре часа[690]690
Sy 20, 14.
[Закрыть].
Отшельник обычно располагался ко сну на циновке или спал на голой земле, но и здесь могли быть разные варианты. В героическую эпоху первых пустынников Пахомий и его брат Иоанн спали сидя посреди кельи, не опираясь спиной о стену[691]691
Veilleux A. La vie de saint Pachôme… P. 40.
[Закрыть]. Некоторые скетиоты принципиально не ложились спать, спали сидя или стоя, как, например, авва Виссарион или авва Макарий[692]692
A 163; Eth 14, 29.
[Закрыть]. Некоторые подкладывали себе под голову пучки папируса, embrimia, о которых писал Иоанн Кассиан. Авва Макарий, который однажды остановился на ночь в древнем языческом святилище, вместо подушки использовал мумию[693]693
A 466 (=Макарий, 13. Достопамятные сказания. С. 105–106).
[Закрыть]. Авва Бане спал, опираясь грудью о небольшую стену, сделанную им специально для этой цели[694]694
Ch 248 (=Изречения египетских отцов, 275).
[Закрыть].
При такой неудобной позе, в которой спали Отцы, им легко было пробудиться для молитвы. Авва Исайя искренне говорит: «Когда Господь разбудит тебя, совершай правило твое со рвением»[695]695
Исайя. Поучения, 4, 45.
[Закрыть]. Господь мог повелеть ангелу–хранителю всегда находиться подле спящего монаха: «Когда сердце твое скажет, днем или ночью, “Встань и молись!”, знай, что это говорит тебе ангел, неотступно стоящий возле тебя»[696]696
N 592/45.
[Закрыть]. Но иногда случалось, что под видом ангелов будить монаха на службу приходили бесы[697]697
N 224.
[Закрыть]. Возможная цель такого «перевоплощения» – измотать отшельника постоянной бессонницей[698]698
Иоанн Кассиан. Собеседования, 10, 10.
[Закрыть]. Но подобный «трюк» удавался бесам далеко не всегда, и монах во время молитвы мог им отомстить. Так, один демон не захотел больше рисковать и признался другому бесу о своем «подопечном»: «Однажды я разбудил его, а он встал и попалил меня псалмами и молитвами»[699]699
N 36.
[Закрыть]. Если естественный «будильник» не срабатывал, монах мог проспать долго и встать уже днем. Но тогда он должен был затворить дверь и окна кельи, чтобы совершить свое молитвенное правило[700]700
N 230.
[Закрыть]. Тому, кто мог проспать положенный час, рекомендовали определенные пищевые ограничения[701]701
N 592/18.
[Закрыть].
Когда же отшельику наступал час пробудиться, то первое, что следовало ему сделать, – это воздать славу Творцу и петь псалмы, ибо «первое дело, к которому прилепится дух на заре, он затем продолжит молоть подобно жернову весь день, будь то зерно или плевелы. Так всегда бросай туда зерно, прежде чем враг кинул туда же плевелы»[702]702
N592/43.
[Закрыть]. Другой старец дал такой совет: «Вставай в назначенный час и говори себе: “Тело, работай, чтобы накормить себя; душа, будь бодрой, чтобы получить наследство”»[703]703
N 269.
[Закрыть].
Даже в то время, когда у отшельников еще не существовало правила петь 12 псалмов, они понимали пользу псалмопения до и после сна – Антоний Великий советовал своим посетителям поступать именно так[704]704
Житие Антония, гл. 55.
[Закрыть]. Но отшельники могли молиться и по–другому, не связывая себя строгими рамками чинопоследования. Суть состояла в том, чтобы сразу же зажечь молитвенный огонь в своей душе и как подобает провести весь оставшийся день. Авва Исайя говорил: «Каждый день, вставая утром, приведи себе на ум слова Божии, помни, что ты воздаешь должное Богу во всех поступках своих, и не греши против Него»[705]705
Исайя. Поучения, 3, 42; 16, 34.
[Закрыть]. Святой Антоний советовал то же: «Каждый день, вставая, мы думаем, что не дождемся вечера, а вечером, когда мы укладываемся спать, думаем, что не проснемся»[706]706
Житие Антония, гл. 19.
[Закрыть]. Отцы часто удерживали в своем сердце мысль, что каждый день они только начинают подвизаться. Перечисляя подвиги и добродетели, авва Иоанн Колов начинает так: «Каждый день, когда ты поднялся на рассвете, попробуй сперва соблюсти всякую добродетель и заповедь Божию…»[707]707
А 349 (=Иоанн Колов, 32. Достопамятные сказания. С. 82–83).
[Закрыть] Авва Пимен любил говорить про авву Пиора, что «он каждый день начинает заново»[708]708
А 659 (=Пимен, 85. Достопамятные сказания. С. 146).
[Закрыть]. А авва Силуан говорил авве Моисею, что начинать заново можно не только каждый день, но и каждый час[709]709
А 866 (=Силуан, 11. Достопамятные сказания. С. 182).
[Закрыть]. Но, может быть, речь здесь идет скорее о той работе, которая постоянно происходит в душе отшельника, о том очень важном делании, которое совершается тайно и видимо только Богу и ангелам Его?
Глава девятая
ВНУТРЕННЕЕ ДЕЛАНИЕ
Внутренняя жизнь отшельникаВсе дни, а зачастую и ночи отшельник проводил в трудах и молитве, кроме того немногого времени, что он должен был посвящать поддержанию телесных сил и сну. Но это – не главное, это лишь видимая часть айсберга. Даже то, что древние называли «размышлением», было не только той умственной деятельностью, которую понимают под этим словом сейчас. Оно, наряду со словесной молитвой, составляло часть внешней аскезы, ибо было повторением – громким или тихим голосом, а иногда и едва заметным шевелением губ – слов Священного Писания. Но истинная суть деятельности монаха–пустынника была скрыта от посторонних глаз и ушей, она совершалась в глубине его души. Именно это Отцы и называли «внутренним деланием», обнимавшим все мысли, желания, намерения, чувства и слова, короче говоря, все то, что мы сейчас именуем «внутренней жизнью».
Отцов–пустынников часто изображают людьми, вернувшимися в первобытное состояние, в мир животных и растений, которые как роботы делают однообразную работу и как заводные читают свои постоянные молитвы. Нет ничего невероятного в том, что несколько старых монахов в пустыне долгие годы «влачили свое существование» таким образом. Но правильнее будет думать, что подобные пустынножители долго в пустыне не задерживались и возвращались обратно в мир. Однако если Отцы смогли заселить пустыню и так оживить ее, это, наверное, произошло не только благодаря их умению плести корзины и повторять наизусть псалмы или другие библейские тексты, но и потому, что в глубинах их душ шла такая напряженная внутренняя работа, какую мы едва ли можем себе представить. То, что мы можем понять, и то, о чем мы можем говорить, слишком мало по сравнению с истинным положением вещей, ибо египетские отшельники слишком сильно заботились о том, чтобы ничего не отвлекало и не смущало их, даже какие‑то, едва заметные проявления почета или уважения. Говорят, что авва Пимен имел обыкновение все делать втайне[710]710
А 712 (=Пимен, 138. Достопамятные сказания. С. 153).
[Закрыть], но это было в пустыне делом обычным. Отцы прятали, как могли, от посторонних глаз все свои внешние правила жизни. И можно себе представить, насколько более ревностно охраняли они свою внутреннюю жизнь! К счастью для нас, им не удалось скрыть ее целиком, они все же раскрывали ее вопреки своей воле, в своих словах – или в своем молчании, и, благодаря апофтегмам, дошедшим до нас, мы все‑таки можем кое‑что узнать об этой стороне их жизни[711]711
Hausherr I. Noms du Christ. Roma, I960. P. 165–167.
[Закрыть].
Эта внутренняя жизнь не была интеллектуальной деятельностью, рефлексией мыслителя, философа или даже богослова. Однако отшельник находился в условиях, предполагавших тишину и уединение, что способствовало концентрации внимания, самонаблюдения и духовной активности до такой степени, что мысль Отцов пустыни смогла приобрести исключительную ясность и точность. Отцов–пустынников часто считают ярыми противниками всякой интеллектуальной деятельности. Конечно, не они развивали богословскую науку – не в этом было их призвание, но они все же сыграли значительную роль в истории христианской духовности и – осмелимся сказать – в духовной истории человечества. Их изречения свидетельствуют о глубочайшей мудрости и тонком знании человеческой психологии. Вот почему, как очень верно заметил Анри Бремон, они имели «самое глубокое, самое широкое и самое длительное влияние на христиан и христианскую цивилизацию»[712]712
Brémond H. Les Pères du désert. Paris, 1927. P. XX.
[Закрыть]. Предшественники нынешних профессиональных психологов и психоаналитиков, разве не они продвинули гораздо глубже, чем все предыдущие поколения, исследование своего «я»[713]713
Hausherr I. Direction spirituelle… P. 93.
[Закрыть] и всего внутреннего мира человека, то есть того пространства, где собственно и протекает человеческая деятельность, где осуществляется истинное назначение человека?
Как говорил один из старцев, «человек непременно должен работать внутри себя»[714]714
N 241.
[Закрыть]. Монах, пришедший в пустыню, чтобы всецело предать себя Богу, старался посвятить Господу не только свои поступки, но и свою внутреннюю жизнь. Авва Арсений говорил: «Всеми силами своими сражайся за то, чтобы внутреннее твое делание было богоугодно»[715]715
A 47 (=Арсений, 9. Достопамятные сказания. С. 19).
[Закрыть]. То есть требуется не только согласие с Божественной волей, но и стремление к Богу, желание к нему «прилепиться». Иными словами, монах должен постоянно заниматься делами Божиими. «Пчела, куда бы ни летела, вырабатывает мед, монах, где бы ни находился, исполняет дело Божие»[716]716
N 399.
[Закрыть]. Это и есть то «духовное дело, ради которого он пришел в пустыню»[717]717
N 240.
[Закрыть], или «дело души»[718]718
A 277–278.
[Закрыть], то есть главное занятие монаха, или даже можно сказать – единственное его дело, просто – «монашеское делание»[719]719
A 243.
[Закрыть]. Да и не только монаха. Антоний Великий говорил о «великом деле человека»[720]720
A 4 (=Антоний, 4. Достопамятные сказания. С. 11).
[Закрыть] – всякого человека; но монах совершает его всю свою жизнь.
Апофтегмы, которые говорят нам об этой внутренней работе, весьма многочисленны, и они сильно различаются по смыслу тех описаний и определений, которые содержат, поскольку работа эта является одновременно и единой, и многообразной. Авва Иоанн Колов говорил: «Святые – как сад, в котором разные деревья приносят разные плоды, хотя и орошаются одинаково. Так и делание одного святого – одно, а другого – другое, но один дух действует в них»[721]721
А 958.
[Закрыть].
Другой старец учил: «Сердцевина пальмы едина – она бела и заключает в себе все ее развитие. Подобное этому находим мы у праведных, ибо сердце их простое и единое, смотрящее только на Бога»[722]722
N 362.
[Закрыть]. Но у каждого из Отцов был свой способ выполнять эту внутреннюю работу. Каждый актуализировал ту или иную черту, либо по своим внутренним мотивам, либо – для пользы собеседника, с которым он общался. Поэтому мы попытаемся не спеша собрать воедино все эти элементы, чтобы иметь точное и полное представление о внутренней жизни Отцов пустыни настолько, насколько нам это вообще возможно сделать.
В сложной конфигурации мыслей, образов и чувств сначала присутствуют воспоминания о прошлом, а в особенности – память о совершенных грехах. Она, как кажется, притягивала внимание отшельника в наибольшей степени. Это воспоминание занимает в текстах такое место, что может возникнуть искушение полагать, что все монахи до прихода в пустыню были законченными уголовниками и тяготились своим тяжелым прошлым. На самом деле, как мы уже видели, помимо нескольких бывших разбойников основная часть отшельников в прошлом была честными и порядочными людьми. Но их постоянный контакт с Богом в уединении сделал их сознание столь чистым и столь чутким, что они укоряли себя в малейших проступках, которые обычно ускользают из‑за непостоянства человеческой природы. Как очень верно говорил по этому поводу авва Матой: «Чем ближе человек становится к Богу, тем больше он видит себя грешником»[723]723
А 514 (=Матой, 2. Достопамятные сказания. С. 117).
[Закрыть].
Именно в такой перспективе стоит читать те тексты, где говорится, что монах должен плакать о своих грехах, или где мы видим, как Отцы сами практикуют то, чему они учат других: «Сиди в келье своей и плачь о грехах своих»[724]724
А 455, А 480, А 495; Sy 15, 52; Ch 107.
[Закрыть]. Такой совет часто давал авве Макарию авва Пимен. Авва Арсений особенно часто плакал, так что во время работы должен был всегда иметь на груди платок, чтобы вытирать слезы[725]725
А 79 (=Арсений, 41. Достопамятные сказания. С. 27).
[Закрыть]. Авва Пимен говорил: «Кто желает искупить грехи свои, искупает их слезами. Плачьте, ибо это путь, указанный нам Писанием и Отцами нашими, которые говорили: “Плачьте”, ибо нет иного пути, кроме этого»[726]726
А 693, А 696 (=Пимен, 119, 122. Достопамятные сказания. С. 151).
[Закрыть].
Отцы знали, что суть состоит не в видимых излияниях, которые не всегда возможны и желательны, но в расположении сердца, а слезы – это лишь внешнее проявление того, что они называли скорбью. Эта скорбь сродни той боли, которую мы постоянно ощущаем, когда теряем близкого человека. Всякому, кто имеет смерть в себе, следует рыдать[727]727
А 512 VII, А 580.
[Закрыть]. И кажется, что эта скорбь не отпускает монаха и следует с ним до самой смерти.
Однако не все отшельники имели об этом одинаковые представления. Например, в этом вопросе духовный мир святого Антония отличался от взглядов Макария или Пимена. И в пустыне, как и в других местах, могли иметь место сильные различия в способах покаянной практики. Так, сохранилась история о двух братьях, которые оставили пустыню, чтобы согрешить с женщиной. Затем они раскаялись, и Отцы наложили на них такое наказание: год пребывать в затворе на хлебе и воде. Когда год прошел, один из них стал бледным и угрюмым, другой вышел цветущим и радостным. А произошло так потому, что первый провел весь год в страхе, раздумывая над своими грехами и грядущими наказаниями за них, а другой благодарил Бога за то, что Он исторг его из греховной нечистоты, и в радости размышлял о Господе[728]728
N 186.
[Закрыть].
Но как бы ни было важно для монаха сокрушение о прошлых грехах, главное состояло в заботе о том, чтобы избежать их в настоящем. С этой целью отшельники усердно занимались тем, что сами называли «хранением сердца», то есть наблюдением за всеми мыслями, которые приходят на ум, и их различением. Антоний Великий по этому поводу говорил, что монах, ушедший в пустыню, освобождается от трех видов духовной брани – «слуха, уст и очей, но остается только одна – брань сердца»[729]729
А 11 (=Антоний, 11. Достопамятные сказания. С. 12). В данном случае правильное чтение kardias (сердца), а не pomeias (блуда): таков точный смысл слов Антония в большинстве греческих рукописей, а также в древних латинской и сирийской версиях. А Руссель (Porneia. Р 185–186) по каким‑то своим причинам предпочитает в этом месте перевод Ж–Кл. Ги, сделанный неосмотрительно по содержащему ошибки тексту Котельера, перепечатанному в Патрологии Миня (в русском переводе, сделанном по Патрологии, также стоит «блуд». – А Я). Но знает ли она, что писал по этому поводу отец Ириней Осер: «Ну и что же нам теперь думать о тех “критических умах”, кои тотчас набросились на эту porneia, намекая, что монахи–пустынники были подвержены нападкам обостренного libido?» (Orientalia Christiana Periodica. XII. 1956. P. 34).
[Закрыть]. Покидая мир, отшельник устранял от себя все, что с видимой, внешней стороны могло вовлечь его в грех. И только его душевный мир сохранял такую опасность. Поэтому внутренняя, душевная работа была для него чрезвычайно важной.
Отцы пустыни конечно же не пренебрегали исследованием своего ума в определенные моменты, утром и вечером[730]730
Житие Антония, гл. 55; А 560.
[Закрыть], или в определенных обстоятельствах, например, перед тем как выйти из кельи или прежде чем туда войти[731]731
А 340, А 350, А 606.
[Закрыть]. Но в большей степени они говорили о постоянном бодрствовании, к которому принуждали себя и в келье, и за ее пределами. Отшельник жил постоянно настороже, постоянно во «внимании к самому себе»[732]732
А 2 (=Антоний, 2. Достопамятные сказания. С. 11).
[Закрыть], согласно известному выражению стоиков, которое у христиан приобрело смысл, отличный от того, что был у языческих учителей морали[733]733
Hausherr I. L’Hesychasme // Orientalia Christiana Periodica. 1956. XXII. P. 273–285.
[Закрыть]. Монах бодрствует, чтобы не прогневить Бога, стараясь «сохранить всегда Господа перед очами своими»[734]734
A 3 (=Антоний, 3. Достопамятные сказания. С. 11).
[Закрыть]. Это – внутреннее чувство «страха Божия» в библейском смысле слова, которое не исключает любовь к Богу, но прежде всего выражает убеждение в возможности жить, постоянно находясь перед очами Божиими. Смиренномудрие – непременный спутник страха Божия, который, по мнению аввы Пимена, необходим монаху так же, как дыхание, исходящее из уст его[735]735
А 623 (=Пимен, 49. Достопамятные сказания. С. 141).
[Закрыть]. Тот же авва Пимен говорил, что страх Божий одновременно начало и конец[736]736
N 647.
[Закрыть], первый и последний шаг в монашеской жизни.
Утвердив себя в страхе Божием, отшельник внимательно наблюдал за всеми помыслами, которые неизбежно появляются в его уме. Авва Исидор замечал: «Если мы не будем иметь мыслей, то станем подобны диким зверям»[737]737
VP VI 4, 21 в SP, nouveau recueil. P. 206.
[Закрыть]. А авва Моисей говорил Иоанну Кассиану: «Невозможно, чтобы дух наш не тревожился множеством мыслей, но он позволяет нам либо принимать их, либо отсекать»[738]738
Иоанн Кассиан. Собеседования, 1, 17.
[Закрыть]. Одному брату, который сожалел о том, что принял помыслы, авва Пимен преподал хороший урок. Он вытащил его из кельи на сильный ветер – а хорошо известно, какие иногда бывают в пустыне ветры! – и сказал: «Раскрой пазуху и собери туда весь ветер». «Это невозможно, – сказал брат. – Хорошо, – ответил старец, – если ты не можешь этого сделать, то тем более не можешь помешать помыслам прийти к тебе, но сопротивляться им ты можешь»[739]739
А 602 (=Пимен, 28. Достопамятные сказания. С. 139).
[Закрыть].
«Труд монашеский, – как говорил другой старец, – это увидеть издалека, как приходят помыслы»[740]740
М 64 в SP, nouveau recueil. P. 214.
[Закрыть]. Отшельник должен спрашивать все возникающие у него помыслы: «Вы наши или от врага? И они непременно ему откроются»[741]741
N 99.
[Закрыть]. Обычно, с помощью страха Божия и бодрствования, монах обретал благодать различения[742]742
Eth. 13, 7; 13, 18.
[Закрыть], но чаще всего это происходило после длительного обучения под руководством старца, которому он эти помыслы открывал.
