Текст книги "Меч Севера"

Автор книги: Люк Скалл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

КАЗНЕННЫЕ

От стука по двери камеры он вздрогнул и очнулся. Он снова видел во сне ее. Каждый раз, как он закрывал глаза и погружался в сон, именно лицо Моники занимало его мысли. Хотя бы за это маленькое блаженство он был благодарен.

В ночь перед казнью можно зациклиться на чем–то куда хуже.

По двери еще раз стукнули, и затем раздалось бренчание ключа, который вставляли в замок. Полумаг вздрогнул, несмотря на то что на лбу неожиданно выступил пот.

Пора.

Дверь, заскрипев, отворилась, и, возникнув из полумрака, в камеру заглянул Стражник.

– Ты проснулся?

– Разумеется. Было бы довольно легкомысленным с моей стороны проспать собственную казнь.

– Ты пойдешь мирно? Без магии?

– Такова была сделка.

По крайней мере, он надеялся, что это все еще в силе – Тимерус ничего бы не выиграл, нарушив слово и причинив Монике вред после того, как все будет кончено. Великий Регент останется верным своему обещанию, ему приходилось повторять это себе снова и снова. Другой вариант был слишком ужасным, чтобы о нем размышлять.

– Тебе нужна помощь с этим креслом?

– Как великодушно с твоей стороны предложить это, – язвительно ответил Эремул, хотя, по правде говоря, он был несколько удивлен искренностью, прозвучавшей в голосе стража. Доблестные Алые Стражники не упустили ни одной возможности, чтобы досадить ему во время заключения. Как лучше почтить последние дни осужденного, нежели мочиться в его еду или угрожать спалить книгохранилище и работу всей его жизни вместе с ним? Что бы ни говорили о некомпетентности маршала Браки, когда речь шла об обеспечении безопасности города, новый командующий Алой Стражей был непреклонен в том, что касалось поддержания стандартов в сфере мелочной жестокости.

В глазах этого стражника не было никакой злобы. Только появился тихий испуг, когда он подошел, взялся за кресло Эремула и выкатил его из камеры в подземелья, которые занимали самый нижний уровень темной громады Обелиска. Вдоль стен тянулись факелы, освещая плиты и инструменты, столь хорошо знакомые Эремулу. Личность, которой он некогда был, умерла в этом месте, умерла, чтобы возродиться как Полумаг. Было вполне уместно, что оно послужит ему последней остановкой сейчас, прежде чем искалеченная пародия на человека, которая пережила Отбраковку много лет назад, покинет сей мир навсегда.

– Почему ты это сделал? – спросил стражник, везя Эремула вверх по лестнице, ведущей на первый этаж. – Ты был героем. Зачем устраивать заговор, чтобы разрушить город, который ты помог освободить от тирана? В этом нет никакого смысла.

– Кто ж может понять разум безумца, – ответил Эремул в шутку.

Он устал заявлять о своей невиновности. Это ничего бы не изменило. Он и Лорганна будут в полдень повешены, мир по– прежнему будет вертеться, люди – продолжать сражаться, и трахаться, и умирать, и всем будет по барабану, что он умер. До последнего времени и ему было бы все равно, но теперь он ощущал острое чувство сожаления, что покинет Монику так неожиданно, даже не попрощавшись. Только он нашел что–то ценное в своей жизни, как это сразу же безжалостно у него отобрали.

«Убивает именно ирония». К счастью, боги были мертвы, или он обвинил бы их в наличии чувства юмора.

– Моя старушка–мать так не думала, – неожиданно сказал стражник.

– Что не думала? – Прежний стоицизм Эремула теперь его оставил.

В животе у него бурлило от нервного возбуждения, броня гнева и негодования, которая не пускала в его душу чувство ужаса, перестала защищать, когда приближалось решительное мгновение.

– Не думала, что ты безумен. Она приходила к тебе за помощью. Ты дал ей лекарство от боли в суставах. Она сказала, что ты не принял платы.

Эремул нахмурился, пытаясь припомнить тот случай, о котором говорил стражник. Недели после смерти Салазара слились в единое неясное целое со всем тем, что произошло с тех пор.

– Я не помню. Как она себя чувствует?

– Она ходит гораздо лучше.

– Некоторым из нас везет, полагаю.

Они вышли из лестничного колодца и приблизились к двойным дверям Обелиска. Эремул закрыл на миг глаза, ощущая нежный ветерок, омывающий вестибюль, наслаждаясь этими последними секундами спокойствия перед постыдным маршем – или точнее сказать «прокатиться в коляске»? – к казни через повешение. Увижу ли я ее лицо в последний раз, подумал он.

Капли дождя застучали по его голове, и он наконец открыл глаза. Грозовые тучи застилали небо от края до края. Не будет ему последнего славного мига в лучах солнца – только возможность промокнуть до нитки в качестве любезности, оказанной осенней бурей.

«Но, с другой стороны, ничего иного я и не ожидал».

Пока его везли через внутренний двор, за ними пристроились другие стражники из казарм с обеих сторон. Некоторые навели на него арбалеты.

– Готов умереть, получеловек? – усмехнулся один из офицеров.

Проигнорировав его, Эремул сосредоточил внимание на улицах, пока они двигались на восток, а затем – на юг, к Крюку. Квартал Знати разграбили несколько месяцев назад, и с тех пор все стало еще хуже, по мере того как Белая Госпожа продолжала вывозить из города ценности. Сонливия созрела для бунта, и женщина, которая представлялась Лорганной, быстро использовала это в своих целях. Каковы были цели Мелиссан, Эремул до сих пор так и не выяснил. Он по–прежнему пребывал в замешательстве, не понимая, почему она вовлекла его в свои козни. Зачем устроила встречу в здании маяка? Зачем позволила экспериментировать с пленником и раскрыть истину в отношении контролирующих разум татуировок?

Он снова проклинал себя за то, что передал это устройство Мелиссан в здании маяка. Она сказала ему, что собирается представить его Совету как доказательство, и, очевидно, умудрилась избавиться от него прежде, чем Стража арестовала ее. От стражников у своей камеры Эремул узнал, что Мелиссан вообще ничего не сказала после того, как ее схватили. Таким образом, его слово было против слова Реми… и, как выяснилось, никто не был склонен верить безумному, но общему мнению, чародею.

По мере того как его везли под конвоем к большой площади, толпы, собиравшиеся посмотреть на казнь, становились все гуще. Дети обрушивали на него потоки брани, а их матери презрительно ухмылялись и делали оберегающие жесты. Мимолетное уважение, которым он наслаждался, полностью исчезло. Он опять стал пугалом и посмешищем. Это обижало его сильнее, чем он ожидал.

«После всего, что я сотворил для этого города. Так–то вы меня благодарите?»

Сделав над собой усилие, он добился, что его руки перестали дрожать, и сделал суровое лицо. Он не доставит им удовольствия видеть его страдающим. Пусть таращат глаза и гогочут. Арест Мелиссан ничего не изменит. Сонливия – на грани катастрофы, чуть–чуть подтолкнуть – и город рухнет в бездну.

Виселицы были воздвигнуты на Крюке. По мере того как они приближались к возвышению, собравшаяся вокруг него толпа ревела все громче. Шквал оскорблений нарастал, и на Эремула градом посыпались гнилые фрукты и овощи, которые заляпали ему всю одежду, били по лицу и стекали по подбородку.

– Почти на месте, – сказал молодой стражник, который толкал кресло.

Он говорил почти извиняющимся тоном. Где–то в толпе гавкнула собака, и это напомнило Эремулу о важной детали, которую он упустил. Переполошившись, он повернулся к стражу.

– Тайро, – поспешно выпалил он.

– Что ты сказал?

– Моя собака. Тайро. Я оставил ее в книгохранилище. Кому–то нужно будет ее кормить, когда меня не станет.

Стражник оказался в замешательстве.

– Ты сказал, я отказался от платы. Когда твоя мать приходила ко мне. Если она все еще хочет вернуть свой долг, то может присмотреть за моим песиком. Ему тоже понадобится дом.

– Я… Я скажу ей об этом.

– Спасибо. – Эремул несколько расслабился и вновь обратил внимание на помост. Мелиссан была уже там, со связанными за спиной руками и мешком на голове. Кресло Эремула подняли на помост, и там его подкатили к предводительнице мятежников. Палач опустил петлю и надел на шею Мелиссан, затем наступил черед Полумага.

Он смотрел на собравшихся горожан, пока надевали веревку, и думал о том, сколько же ему понадобится времени, чтобы задохнуться, после того как опустят рычаг, который открывает помост. Поразмыслив, Эремул предположил, что ему потребуется больше времени, чтобы затянуть петлю вокруг горла, чем человеку с целым телом, с учетом дополнительного веса пары ног.

«Возможно, я вообще не задохнусь. Может быть, я буду просто висеть там, как упрямый подонок, и чахнуть днями или даже неделями». Он надеялся, что до этого дело не дойдет. Чем скорее он умрет, тем скорее Тимерус освободит Монику оттуда, где ее держали в заточении.

Хэкнув, палач сорвал мешок с головы Мелиссан. Женщина, которую он некогда знал как Лорганну, была в синяках и кровоподтеках, но без учета косметических дефектов лица выглядела именно такой, как он ее помнил. Она была удивительно проста для женщины, вызывавшей такую преданность в своих фанатиках, которая добилась места в Совете посредством умопомрачительно дерзкого обмана.

Глядя на Мелиссан, Эремул внезапно почувствовал: что–то не так. Это ощущение терзало его с ошеломляющей настойчивостью, словно зудящее место, которое он не мог почесать. Но тут толпа раздалась, и появился Тимерус.

Великий Регент был в золотой мантии, а на его лысеющей макушке сверкал нелепый серебряный венец. За ним следовал личный телохранитель, служительница Белой Госпожи в белоснежном одеянии. Брака тоже был там, дородный маршал выкрикивал своим людям приказы без всякой причины, наслаждаясь иллюзией важности, которую ему это давало. Несколько поодаль суетливо поспешал главный шпик Реми, взъерошенный, как всегда, и, вполне вероятно, снова пьяный, хотя маг не стал бы утверждать это, с учетом проливного дождя, мешающего обзору.

Тимерус поднял руку, и толпа умолкла. Эремул встретился взглядом с глазками–бусинками Великого Регента, и невыносимое самодовольство на этом вытянутом лице чуть не вынудило его отказаться от их сделки.

«Я мог бы стереть эту улыбку с твоей поганой рожи, ишарская змея». Словно прочитав его мысли, служительница слегка дернулась и мягко покачала головой. Эремул подавил ярость и заставил себя успокоиться. Скоро все будет кончено.

– Сограждане, – произнес нараспев Тимерус, высокомерно растягивая слова, его голос перекрывал тихий рокот дождя. – Представляю вам обвиняемых! Эта женщина Мелиссан замышляла сокрушить наш мирный город, сумев втереться в доверие его Совету. Кампания террора, которую она раздувала посредством сообщества фанатиков, причинила значительный ущерб городской казне.

– Не только нашей казне! Я лишился своей жены в ночь пожара, – выкрикнул мужчина, его голос срывался от волнения. – Она заживо сгорела в нашей постели.

Мышцы на лице Тимеруса задергались оттого, что его прервали, но он склонил голову и произнес печальным тоном:

– Действительно. Давайте также не забывать о людях, которых мы все потеряли из–за злодеяний этой женщины.

– Шлюха! – крикнул кто–то.

Тимерус сказал что–то маршалу, который, в свою очередь рявкнул несколько слов своим помощникам. Внедрившись в толпу, стражники принялись суровыми криками требовать соблюдения тишины, пока говорит Великий Регент. Эремул устало наблюдал за происходившим. Выполняя свои обязанности всего лишь несколько месяцев, Тимерус проявлял диктаторские замашки, достойные самого Салазара.

Он снова бросил взгляд на Мелиссан. На ее непримечательном лице не отражалось никаких чувств. Скорее… она выглядела так, будто… чего–то ждала. У него снова возникло прежнее назойливое чувство, которое взывало к его воспоминаниям, но они ускользали, словно уж.

– Козни Мелиссан не только усугубили тяжелые последствия нашего славного освобождения, – продолжал Тимерус, – она также повернула против нас одного из горожан. Человека, некогда считавшегося героем. Увы, чародей, который сидит перед вами, не удовлетворился великой честью, пожалованной ему за ту роль, которую он сыграл в завоевании городом свободы. Нет, он возжелал большего. Как и у всех чародеев, жажда власти развратила его душу. И потому он замыслил заговор с женщиной, что сейчас рядом с ним, и вместе они стремились разорвать город на части в своем стремлении к власти. Вы видите перед собой, леди и джентльмены, истинную личину злодейства.

– Повесить их! – крикнул кто–то.

– Мерзкие изменники! – проревел кто–то другой.

Остальные присоединились, и вскоре толпа кипела яростью, изрыгая потоки брани. Тимерус позволил многочисленным гражданам взвинтить себя до полного неистовства, а потом поднял руку, и порядок был восстановлен.

– Эти двое глупцов считали, что им удастся ввести в заблуждение Большой Совет. Они безрассудно верили, что их гнусные козни останутся безнаказанными. Мои коллеги и я служим воле Белой Госпожи, мы несем ее свет в наших сердцах, и нет такой тьмы, которую он не озарит, когда угрозе подвергается наш народ.

Это было чересчур. Не сумев удержаться, Эремул испустил сдавленный смех, из носа брызнуло, и сопли, смешавшись с дождевой водой, потекли по подбородку. Полумаг должен был отдать дань Тимерусу: ему приходилось слышать немало всякой чуши, но последний перл Регента был чистым золотом, самородком полного идиотизма, который он заберет с собой в могилу.

– Кто–нибудь скажет последнее слово? – протяжно изрек Великий Регент. Если он и заметил реакцию Эремула, то не подал вида.

Полумаг попытался откашляться. Ему много чего хотелось сказать. Хотелось кричать о своей невиновности, хотелось заявить, что все это – большая ошибка, что женщина, которая находится рядом с ним, его подставила. Но для всего этого было слишком поздно. Моника – у них, и, если он не подыграет, они убьют ее. Это было странно – беспокоиться о ком–то настолько, чтобы по своей воле отказаться от жизни. Возможно, верным было то, что утверждал культ Безымянного: любовь – величайшая слабость человека.

Может, это и верно, но, когда Эремул смотрел на сотни пар глаз, уставившихся на него, он видел лишь улыбку Моники.

– Никаких слов, – устало сказал он, его голос едва перекрывал шум дождя. – Просто… помни о нашем соглашении.

Тут Мелиссан подняла голову.

– Я буду говорить, – сказала она, и на слух Эремула ее голос прозвучал более музыкально, чем он помнил, ни с того ни с сего то назойливое чувство вспыхнуло в нем с такой силой, что чуть голова не разорвалась. Смаргивая с век воду, он смотрел на нее, не отрываясь, борясь с невидимыми силами, которых не мог понять, не мог объяснить, за исключением настойчивого ощущения, что здесь что–то не так.

– Я хочу признать свою вину.

Тимерус приподнял узкую бровь.

– Полагаю, твоя вина уже установлена. У нас есть твое полное признание.

– Я желаю признаться кое в чем еще.

Великий Регент сложил вытянутые пальцы рук вместе перед подбородком.

– Продолжай.

– Сорок лет назад в соответствии с вашим исчислением времени к дальнему берегу прибыл корабль. Раньше к этому берегу приходили другие суда, и их прогоняли, но этот был потрепан штормом и мог в любое мгновение перевернуться. Я пожалела его экипаж и позволила ему войти в наш порт. Это было моей первой ошибкой.

Ошеломленный Эремул смотрел во все глаза: кожа Мелис– сан будто покрылась рябью.

– Моей второй ошибкой было предложить членам экипажа убежище, пока они приходили в себя. Самые молодые среди нас никогда прежде не видели человека. Им было любопытно. Они слушали… и так мы их потеряли.

Словно поток воды, спешащий заполнить прорванную дамбу, воспоминания нахлынули на Эремула. Воспоминания о ночи возле книгохранилища, когда человек, которого, как ему казалось, он знал, раскрылся как нечто совершенно другое. С нарастающим ужасом Полумаг наблюдал, как лицо Мелиссан принимало более угловатые очертания, а ее кожа, белея, становилась все бледнее.

– Когда людям пришло время возвращаться через море, двое из нас решили отправиться с ними. Они жаждали увидеть мир, который мы оставили. Я предостерегала их против такого безрассудства… но в своей слабости я уступила, позволив в конце концов им уехать. Это была моя третья ошибка.

Вся толпа была прикована к месту словами Мелиссан, околдованная ее голосом.

– Моих сородичей привезли в город, который вы, люди, называете Призрачный порт, и представили лорду–магу Мариусу. Сначала они с удовольствием делились с ним своими знаниями, показывая технологии, до открытия которых людям оставались многие столетия. Но этот человек, Мариус, становился все более требовательным. Он хотел узнать все их секреты до последнего. А когда они устали от его требований, он стал пытать их. Страдания, которые пришлось испытать нашим сородичам, невозможно себе представить. И в этом… я виновна.

Страдание в голосе Мелиссан вызвало у Эремула слезы, и, окинув взглядом толпу, он увидел, что все остальные тоже плакали, мужчины и женщины рыдали у объятиях друг у друга. «Женщина» рядом с ним каким–то образом воздействовала на чувства присутствующих, заставив разделить ее горе, сочувствовать ее утрате. К его чести или, возможно, к его вечному проклятию, Тимерус, казалось, оставался равнодушным.

– Кто ты? – спросил Великий Регент.

– Она – Фейд, Исчезнувшая, – проскрежетал Эремул.

И он знал, что это правда, ибо он один встречал раньше подобное существо. В ту ночь, когда пал Салазар. Столкновение с Айзеком возле книгохранилища.

– Фехд, – мягко поправила его Мелиссан. – Исчезнувшими мы стали две тысячи лет назад. Мы дали вам многое, прежде чем ушли: орудия, чтобы построить цивилизацию, которая, как мы надеялись, однажды станет такой же славной, как наша. Вместо этого вы тиранили свой народ. Вы убили своих богов. Вы нарушили Структуру и, сотворив это, нанесли миру неизмеримый ущерб. Мы решили, что человечество – это яд. Яд, который должен быть очищен, чтобы когда–нибудь эта земля восстановилась.

– Скажи мне, – спросил Тимерус, чуть дрогнувшим голосом. – Что… что я могу сделать в качестве компенсации?

– Компенсации? Тот, кого вы зовете Салазаром, тоже пытался предложить компенсацию. Сорок тысяч человеческих жизней за две наши. – Мелиссан покачала головой, и каждая прядь ее прекрасных серебристых волос затанцевала, словно сплетенная из лунного света. – Но их недостаточно. Если бы он принес в жертву каждого человека на этом континенте, этого тоже было бы недостаточно.

Тимерус кивнул, а затем повернулся к маршалу Браке.

– Застрели ее.

Мелиссан подняла руки, и каким–то образом они оказались не связанными. В левой руке у нее было цилиндрическое устройство из металла. Наступила многозначительная тишина – а затем мир будто взорвался.

Когда зрение в конце концов вернулось к нему, Эремул обнаружил, что лежит на боку, а шею неуклюже тянет кверху петля. Его кресло опрокинуло взрывной волной, одно колесо бешено вращалось в потоках дождя. В ушах у него звенело, а в носу стоял запах дыма. Веревка на шее сильно натянулась, так что Полумаг задыхался, и он смотрел на представшее перед ним зрелище выпученными от ужасного давления на горло глазами.

Безголовый труп Тимеруса бился в диких конвульсиях в течение нескольких секунд, прежде чем опрокинуться назад. То, что осталось от головы Великого Регента, было разбрызгано по Реми и Браке, но, прежде чем они успели что–нибудь сделать, служительница Белой Госпожи извлекла прозрачный меч из… откуда–то и обезглавила их обоих быстрее, чем даже Нерожденная. И вот тогда–то Эремул заметил, что ее глаза были не бесцветными, как у других служительниц, а скорее, черными, как обсидиан, и старше гор и лесов, – такими древними, что даже его собственная смерть от удушья показалась ему прискорбно несущественной.

«Как?» – вяло подумал он, пока мир вокруг начал темнеть.

– Моя сестра избавилась от одного из этих существ несколько месяцев назад и заняла ее место, – сказала Мелиссан, словно прочитав его мысли. – Трое из нас скрывались в этом городе годами. Осуществляя подготовку.

Фехд сделала шаг к нему. Ее свободная рука опустилась к талии, и, когда она убрала ее оттуда, рука сжимала клинок, который выглядел стеклянным. Он прозвенел в воздухе, слишком быстро, чтобы успели проследить его слабеющие глаза. А потом Эремул оказался лежащим на помосте, разрубленная петля слетела с его шеи, и он глотал воздух.

– Трое из вас? – прохрипел Эремул, восстановив дыхание настолько, что смог заговорить.

Толпа начала бушевать, чары, под которыми пребывали люди, были теперь разрушены. Алую Стражу атаковали мужчины, размахивавшие ножами и другим оружием, которое они, должно быть, прятали под одеждой. По мере того как Полумаг разобрался в воцарившемся хаосе, он осознал, что многие из тех, кто находился сейчас в центре беспорядков, это, должно быть, фанатики с управляемым разумом, которых продуманно разместили в толпе.

– Ты встречался с нашим братом Айзеком, – сказала Мелиссан. – Это он организовал перевозку нашей армии пленников – тех, в кого вживлены наши устройства, – в город. Лилек сейчас с Первой Флотилией. Она скоро прибудет.

Раздался громкий шум – на площади взорвалась первая зажигательная бомба, и зловоние горящей плоти наполнило воздух.

Затем раздались крики.

– Зачем? – спросил Эремул, перекрывая грохот. – Зачем снимать меня с виселицы? Зачем щадить?

– Наш брат Айзек приказал, чтобы тебе не причинили вреда, по крайней мере пока. Тебе следует знать, что это – лишь временная передышка. Люди, которых мы перебили на Небесных островах, были всего лишь первыми. Мы не остановимся, пока вся ваша раса не будет удалена с этих земель.