Текст книги "Дамы и господа"
Автор книги: Людмила Третьякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)
Смеясь, мать говорила сыну, что не слишком, видимо, прогневила Бога – он указал ей, каким образом надо распоряжаться такой опасной вещью, как богатство. Тут все у Авроры Карловны было продумано. Каждое утро она начинала с разбора просьб, изложенных в письмах и записках. Их приносил камердинер, по заведенному правилу обходивший с подносом тех, кто обращался к Авроре Карловне за помощью.
По прочтении этой корреспонденции она назначала определенную сумму каждому просителю или бралась составлять ходатайство в государственные органы о приеме на службу, на учебу. Писала в суды о несправедливостях, нанимала адвокатов, устраивала лечение у хороших врачей.
Иногда причитающейся ей доли доходов от уральских заводов на все это не хватало. Тогда Аврора Карловна потихоньку продавала свои украшения, а порой, как говорили, занимала даже у собственных слуг. Устроенный ею Дом милосердия в Гельсингфорсе по-прежнему оставался образцовым пристанищем для бедствующих женщин.
Видя жизнь матери, наполненную смыслом и благородными заботами, Павел Павлович чувствовал прилив сил. Хандра отступала. Часами они гуляли по окрестностям. Она хвалилась своими цветниками и оранжереями, где все было сделано «по науке», причем с большой фантазией, и прекрасно ухожено.
Дом, в котором жила Аврора Карловна, был устроен без излишней роскоши, но отличался уютом и удобством. Из Петербурга хозяйка перевезла сюда вещи, радовавшие глаз и милые сердцу, независимо от их материальной ценности. Впрочем, на стенах висели первоклассные, огромной стоимости полотна голландских мастеров, портреты дорогих хозяйке людей: финской родни, Демидовых, Карамзиных, ее первой любви – Муханова. Фотографии в рамках: обе невестки, внуки и внучки…
Рядом с креслом, в котором обычно сидела Аврора Карловна, читая либо рукодельничая, стоял секретер красного дерева. Здесь, переплетенные в альбомы, хранились листки с мадригалами Баратынского и Вяземского, полные любви и нежности письма Андрея Карамзина, ученические тетради Павла, первые рисунки, а скорее каракули, маленького Элима. Рядом платиновая шкатулка с украшениями – свадебный подарок Павла-старшего.
– Знаешь, – признавалась Аврора Карловна, – ни один из наших дворцов для меня не может сравниться с этим домом. Конечно, он обыкновенный, деревянный, но для меня – сущий рай. Вот смотри, здесь вся моя жизнь – в этих вещицах и рамках. Что ты улыбаешься? Стыдно насмешничать над старушкой. – Она и сама начинала смеяться. – Состаришься – вспомнишь меня, тоже будешь собирать и беречь милую сердцу дребедень.
К концу дня со второго этажа, где находились личные комнаты, спускалась компаньонка и помощница Авроры Карловны в делах благотворительности – тогда они втроем садились за ужин. Мирно прошедший день заканчивали на террасе, любуясь заходящим солнцем.
Всякий раз Павел Павлович с неохотой уезжал от матери: в сущности, она всегда оставалась единственным любившим его человеком. С тоскливой мыслью иной раз он думал: как ему жить, когда ее не станет?
…О смерти Павла Павловича в сорок пять лет говорили как о совершенно неожиданной. Последнее время на здоровье он не жаловался и даже ездил охотиться в Африку. Но возможно, какие-то мрачные предчувствия у него были, недаром писали, что «он уехал умирать в Италию».
Домашний доктор никак не ожидал столь быстрого и печального развития событий. Позже в газетах появилось сообщение, что Павел Павлович скончался «от нарыва в печени».
В Пратолино возле больного не было ни единой родной души. Понимая, что умирает, Демидов попросил привезти из Швейцарии старшего сына, которому шел семнадцатый год. Элим приехал за несколько часов до кончины отца.
Наверное, желание умирающего было продиктовано здравой мыслью: Элим быстрее остальных родственников мог добраться до Пратолино. Хотя не исключено, что у Павла Павловича имелись и другие причины видеть именно старшего сына. Это предположение подтверждают строки, оставленные подругой Марии Демидовой: «Я никогда не могла смотреть на Элима без волнения, так как я находила в нем прекрасные черты и взгляд его покойной матери».
И не эти ли черты, не этот ли взгляд – самое дорогое и незабываемое – хотел увидеть Павел Павлович перед тем, как уйти в вечность?
…Аврора Карловна отправилась из Финляндии в Италию, чтобы привезти прах сына и похоронить его в семейной усыпальнице «на заводах». Так было заведено: рожденные за границей и подолгу жившие там, на вечный покой Демидовы возвращались даже не в Петербург, а «к себе» – на Урал.
Можно ли описать состояние несчастной матери, когда ее экипаж приближался к Пратолино, где во временной могиле был похоронен ее сын? Вдвоем с Элимом они провели еще несколько часов у гроба, приготовленного к долгой дороге в Россию. Ехать предстояло через всю Европу. Впереди были Петербург, Москва с ее огромным стечением народа, пришедшего на панихиду.
Елена Петровна с детьми встретила прах мужа в Киеве. Далее водным путем гроб повезли через Пермь до последнего пункта следования – Нижнего Тагила.
Очевидцам запомнилась главная улица, усыпанная лапником, по которой погребальная процессия двигалась к фамильному склепу, сооруженному еще тульским кузнецом Никитой Демидовым, основателем династии.
В большом барском доме с колоннами, увитыми гирляндами из еловых веток, состоялись поминки, на которые были приглашены местное общество, руководство демидовских контор, инженеры-заводчане. Поминальные столы накрыли и для простого люда…
Разумеется, разговоров после траурных мероприятий было много и самого разного, как вспоминали, толка – «о похоронах Демидова, о княгине, о попе, которого она привезла и с которым будто бы жила, о сопровождавших ее прихлебателях…»
Весь этот хаос из обрывков всякого рода слухов, в частности, дал ход утверждению, что отношения Елены Петровны с ее киевским духовником зашли слишком далеко, и что будто бы после смерти мужа она даже родила дочь, которая считалась в семье воспитанницей.
Сведения эти достоверного источника не имеют, проверить их едва ли когда представится возможным, но всякое упоминание о несложившейся жизни Павла и Елены Демидовых без них не обходится.
Однако даже если вспомнить пословицу, что «дыма без огня не бывает», то все же следует принять во внимание обыкновение простого народа сочинять басни про своих господ, которые обывателями разносятся по всему белому свету.
Одно известно о Елене Петровне совершенно точно: в тридцать один год эта красавица со сказочным капиталом осталась вдовою.
Трудно предположить, что не было охотников завоевать сердце вдовы-миллионерши. Но ни в Киеве, ни в Петербурге, ни в Париже, где, кажется, самое место лечиться от одиночества, ей не встретился человек, ради которого она решилась бы покончить со своим вдовством. Брак с Демидовым так и остался единственным в ее жизни.
* * *
Авроре Карловне судьба посылала все новые и новые испытания, словно ожидая момента, когда она возропщет, ослабеет духом.
Однажды ночью Аврора Карловна неожиданно проснулась. В комнате стоял резкий запах гари. Набросив на плечи теплую шаль, она отворила дверь и увидела, что часть дома охвачена пламенем. Аврора Карловна ужаснулась: на втором этаже жила знакомая, приглашенная ею в Трескенде.
Ни секунды не размышляй, она бросилась наверх по лестнице, словно крыльями отбиваясь развевающейся шалью от языков пламени. Сизый дым, плотный и вязкий, валил клубами. Дышать становилось все труднее, и в какой-то момент сознание помутилось настолько, что Аврора Карловна уже не понимала, куда и зачем она бежит. Удушливая волна, рванувшись сверху, сбросила ее со ступенек. Вслед, словно догоняя Аврору Карловну, летели горящие клочки шали.
Пожар, вспыхнувший со стороны парка, не сразу был замечен обитателями поместья и жившими неподалеку крестьянами. Лишь когда огонь переметнулся на парадную часть здания, они поспешили на помощь. Но было поздно: дом превратился в пылающий костер. Кровля вот-вот готова была обвалиться. Растерянные люди стояли, окаменев от ужаса: их добрая хозяйка, ангел-хранитель здешних мест, погибла такой страшной смертью…
Огонь бушевал долго. Наконец дом обрушился. Женщины плакали. Серый пепел уже затягивал черный хаос пожарища, когда кто-то крикнул: «Смотрите, вот она!»
В обгоревшей одежде, без сознания, Аврора Карловна лежала на каменной ступеньке лицом вниз и с протянуты ми вперед руками. Какой силой отшвырнуло ее сюда, как не убило валившимися сверху горящими балками – этого невозможно было понять.
…Когда восьмидесятилетняя хозяйка Трескенде пришла в себя, к физическим страданиям прибавились душевные: ей не удалось спасти гостью, сгоревшую заживо, и погибло все, что было в доме и что составляло ее мир: не только художественные ценности, но и, главное, «память сердца» – архив, которым она очень дорожила. Перед этим священным пеплом прочие потери казались несущественными.
«Бог все забрал у меня и, видимо, знал почему», – написала она родным. Эта мысль смиряла ее с утратами: сколько, да еще каких, пришлось ей пережить!
Когда Авроре Карловне вручили очищенную от копоти платиновую шкатулку – свадебный подарок первого мужа, – сердце ее забилось от радости. Драгоценности, которые были предназначены внучкам, тоже не пострадали.
Шкатулку эту нашли рабочие, разбиравшие обугленные завалы. Их наняли для восстановления дома. Аврора Карловна осталась пока жить в небольшой сторожке в парке. Но заново отстроить здание так и не удалось…
Ровно через два года после пожара по Финляндии пронесся ураган, подобный которому в этих краях не могли припомнить и старожилы. Причем главный удар стихии пришелся как раз по южной части страны, где было расположено Трескенде. Столетние дубы в рощах падали, словно тростинки, цветники, кустарники, беседки, увитые благоухающими в этом несчастном августе розами, – все в одночасье сделалось добычей дьявольской силы. Труды не одного десятка лет, когда хозяйка Трескенде с рассветом поднималась и шла высаживать рассаду или подвязывать нежные побеги, пошли прахом.
Несмотря на то что Демидову-Карамзину, которая продолжала числиться кавалерственной дамой, давно не видели в Петербурге, ее помнили, ею интересовались и, читая сообщения в газетах о ее несчастьях, сопереживали ей. Невестка звала жить к себе. Но Аврора Карловна, держась своих правил, предпочитала быть самостоятельной, вести тот образ жизни, к которому привыкла.
Поняв, что ей уже не по силам восстановить Трескенде, она перебралась в Гельсингфорс, где поселилась в доме на берегу залива. Хозяйство ее сильно уменьшилось, однако забот и треволнений только прибывало. Казалось, покой существовал только над неоглядной водной гладью, которая была видна из ее окна. Все остальное представляло собой сплошное скопище тревог и огорчений.
Из ближайших финских родственников, с которыми Аврора Карловна всю жизнь была очень дружна, почти никого не осталось. Тем не менее она считала своим долгом опекать их потомство, помогая и советом, и деньгами. Жизнь племянников и племянниц, особенно семейная, складывалась непросто, да и жили порой они от нее далеко. Но это не мешало восьмидесятишестилетней Авроре Карловне, например, отправиться в Португалию, чтобы повидаться с семейством своей умершей младшей сестры Алины.
Самое горячее участие принимала она в жизни племянника Алексея Мусина-Пушкина, который после дуэли из-за жены остался инвалидом. Вдобавок неверная супруга все-таки оставила его. Человек громадного жизненного опыта, хорошо разбиравшаяся в людях, Аврора Карловна в этой трагической и, казалось, достаточно ясной ситуации искала возможность примирить мужа и жену. Она старалась устраняться от категорических обвинений и, несмотря на очевидные порой факты, умела войти в положение каждого.
Нечего и говорить, что внуки и внучки считали бабушку Аврору высшим арбитром в самых запутанных и болезненных ситуациях. Ей поверяли сердечные тайны, молодые восторги и печали. Она утирала слезы огорченным внучкам, наставляла на путь истинный внуков. Именно здесь, в Гельсингфорсе, у бабушки Авроры праздновались свадьбы, здесь же вместе с нею переживались первые разочарования и неудачи.
Но ни для кого из Демидовых не было тайной, что первое место в сердце бабушки занимает Элим. Она всегда молила Бога, чтобы он призвал ее к себе не раньше, чем ее любимец женится. Только увидев, что он находится в хороших, добрых руках, она сможет спокойно закрыть глаза.
…Редко бывая в Петербурге, Аврора Карловна все же время от времени показывалась на придворных балах, где однажды встретилась со своей давней знакомой княгиней Барятинской.
Давно овдовевшая Бетси, хотя была и моложе Демидовой, поседела и погрузнела, но не растеряла прежней энергии и в разговоре с Авророй Карловной ругала своего внука, женившегося на актрисе.
– При входе, – говорила она, – я столкнулась с Элимом и его молодой женой… Какая партия! Как не позавидовать вам, дорогая Аврора Карловна. Видно, бедная Мари молит за сына на небесах…
Она подняла вверх все еще красивые глаза. В это время распахнулись двери. Начался так называемый большой выход императорской семьи.
Императрица Мария Федоровна с приветливой улыбкой кивала расступившимся гостям. Александр III, как всегда во время подобных церемоний недовольный, шел вместе с министром двора графом Воронцовым-Дашковым. Взгляд государя, хмуро скользивший по собравшимся, неожиданно выхватил из толпы молодое лицо. Какие знакомые черты! Точно мягкий удар в грудь отбросил Александра в прошлое.
– Кто этот хлыщ? – буркнул он, замедляя шаг. – Там справа, высокий.
Взглянув назад и тут же наклонившись к нему, Воронцов-Дашков ответил:
– Это Элим Демидов, государь. Служит по дипломатической части. – И добавил: – Мой зять…
* * *
Элим, как старший сын Павла Павловича Демидова, получил самую значительную часть наследства, за состоянием которого до его совершеннолетия наблюдала специальная, утвержденная государем опека.
Интересно, кстати, как распределились демидовские богатства между сыновьями и дочерьми Павла Павловича: мужскому потомству причиталось по триста долей движимого и недвижимого имущества, женскому – менее ста. Но в любом случае каждый из детей был не просто богатым, а очень богатым человеком.
Состояние же Элима и вовсе резко возросло после того, как скончался, не дожив до тридцати лет, его сводный брат Павел. Примечательно, что именно ему Павел Павлович– младший завещал свою долю наследства. И ни у кого это не вызвало неудовольствия, что свидетельствует об отношениях Элима с детьми Елены Петровны: они были по-настоящему родственными и таковыми сохранились на всю жизнь.
Известно, что в период с 1891 по 1900 год Элим Павлович получал чистого дохода от выпускаемых на его заводах рельсов до 1 миллиона рублей в год. Пожалуй, это была рекордная цифра для всех нижнетагильских владений Демидовых.
В возрасте двадцати пяти лет Элим женился на графине Софье Илларионовне Воронцовой-Дашковой. Счастливая жизнь супругов омрачалась лишь одним – отсутствием детей. Вместе они прожили сорок девять лет – Элим Павлович скончался за год до золотой свадьбы. Большую часть своей семидесятичетырехлетней жизни Элим Павлович провел вдали от родины, в столицах разных стран, но по своим мыслям и чувствам оставался совершенно русским православным человеком. Их с женой объединяли не только взаимная любовь и уважение друг к другу, но и сознание своей причастности к фамилиям, которые навсегда остались в истории России.
Забегая вперед, скажем: весть о большевистском перевороте застала супругов в Афинах. Элим Павлович принял решение не возвращаться, чем, вероятно, спас жизнь себе и жене, несколько родственников которой без суда и следствия были расстреляны в Крыму.
Демидовские же заводы новая власть национализировала, как, впрочем, и все остальное: дома, поместья, произведения искусства. Многое оказалось разграбленным, погибло в пожарах или, как демидовские могилы, было стерто с лица земли.
После революции, когда в Европу хлынули толпы беженцев из России, Демидовы в Афинах все силы и средства направляли на то, чтобы помочь соотечественникам в грозный час испытаний. Энергичную Софью Илларионовну в 1921 году выбрали заместителем председателя Союза русских православных христиан в Греции.
От отчаяния и безнадежности спасала вера – русская Святой Троицы церковь в центре греческой столицы стала сердцем русской колонии.
Возле этого храма в 1943 году похоронили Элима Павловича. Он умер в ранге чрезвычайного посла и полномочного министра уже не существующей Российской империи.
* * *
Бабушка Элима Павловича скончалась на заре двадцатого века, который принес столько мук и ее стране, и ее потомкам.
До самого дня, а вернее, ночи своей смерти Демидова чувствовала себя хорошо и, ложась спать 13 мая 1902 года, была полна планов на следующий день.
Но для Авроры Карловны он не наступил. Она умерла во сне, легко, лишь трех месяцев не дожив до своего девяностачетырехлетия.
Конечно, ее уже могли считать глубокой старушкой. Но она никогда не была ею. Аврору Карловну природа наделила крепким здоровьем, которое она поддерживала ежедневными прогулками верст по пять, а то и больше. Годы, что страшны не сами по себе, а болезнями, утратой.
По традиции в каждом демидовском поколении обязательно были мальчик по имени Павел и девочка Аврора. Внучка Авроры Карловны считалась одной из самых очаровательных и оригинальных женщин Петербурга. Однако вместе с бабушкиной красотой она унаследовала и бурный демидовский темперамент. Поклонники, скандалы, дуэли, измены, громкий бракоразводный процесс, нервные срывы – все это было в короткой биографии несчастной Авроры Павловны, закончившей свой жизненный путь в 30 лет былой подвижности и интереса к жизни, казалось, не досаждали ей.
На последних снимках Демидовой нет той безнадежности и тоски, что почти всегда видны на старых лицах. Она как будто избегла убожества увядания – конечно, красота ушла, но не смогла унести с собой всего, что даровала природа.
Заметим, что мода прошлого была с женщиной заодно на всех этапах ее жизни. Она давала ей возможность в молодости, скажем, щегольнуть красивыми обнаженными плечами и тонкой талией, а на склоне лет, не лишая возможности выглядеть нарядно, скрыть несовершенство фигуры, под элегантной кружевной наколкой спрятать поредевшие волосы.
Главным же украшением Авроры Карловны оставались ее глаза, в которых светились ум, доброжелательность и спокойствие человека, хорошо прожившего свой век. Ничто ее не одолело. Даже груз невероятного богатства, чего, как правило, не выдерживает сильный пол. Аврора Карловна умела считать деньги, но всегда знала им истинную цену и на опыте собственной жизни убедилась, что власть и могущество золота сильно преувеличены.
Впрочем, кто же станет отрицать и благую роль обеспеченности? «В бедности всегда присутствует запах смерти». И ничто так не подтачивает физическое и душевное здоровье женщины, оставляя на лице след уныния, как вечная, окаянная, беспросветная нужда. Ничего подобного Демидова не знала. И это одна из причин той моложавости и бодрости, что изумляла ее современников. «Она и старушкой была прекрасна», – писал об Авроре Карловне князь Вяземский, ее поклонник с полувековым стажем.
Помогая людям, она поневоле делалась свидетелем их несчастий, видела, в какие переплеты они попадают. Этот общий человеческий удел смирял Аврору Карловну с горькими потерями, которые сопровождали всю ее жизнь. Она вспоминала дорогих и близких людей, ушедших в мир иной, с любовью и нежностью. И не сетовала на судьбу, следуя завету своего прежнего знакомца Василия Андреевича Жуковского: «Не говори с тоской – их нет, но с благодарностью – были».
…Казалось, что 17 мая 1902 года на Старом кладбище Гельсингфорса хоронили не только преклонных лет даму Аврору Карловну Шернваль-Демидову-Карамзину, но и весь девятнадцатый век – город Петра с его имперской статью, государями, гулявшими в Летнем саду, пушкинским ямбом, проказами молодцов в бело-красных мундирах, с веселой пылью Марсового поля, с дамами и господами, по выражению лиц которых безошибочно узнаешь их принадлежность к этому веку.
И роскошный венок, присланный вдовствующей императрицей Марией Федоровной своей кавалерственной даме, казался данью памяти не только усопшей, но и времени, ушедшему безвозвратно.
Гроб Авроры Карловны несли уже взрослые внуки тех ее далеких современников, которые были свидетелями всей жизни «северной звезды» – жизни, похожей на роман…
