Текст книги "Дамы и господа"

Автор книги: Людмила Третьякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Кое-кто из студентов из-за трудных денежных обстоятельств задерживался у них подолгу. Аврора знала, что сын помогает друзьям и деньгами. Это ее радовало. Всегда внимательная к нему, она благодарила Бога за то, что у Павла добрая, сострадательная душа. Да, он вспыльчив, способен увлечься и быстро охладеть, ему не хватает постоянства, основательности. Порой в запале Павел ударялся в бахвальство, демонстрируя друзьям модную обновку из Парижа, сделанное на заказ ружье или дорогие пуговицы на жилете! За такие выходки Аврора жестко отчитывала сына, и он, на которого ни у кого не было управы, кроме матери, глубоко вздыхал и обещал впредь ее не огорчать.

Надолго ли хватало этих обещаний – неизвестно, но все прегрешения сына не могли поколебать уверенности хорошо разбиравшейся в людях матери: Павлу дан характер открытый, веселый, общительный. Это тоже богатство. Он и тут оказался баловнем судьбы.

А как женщина, Аврора не могла не признать за ним и на редкость удачной внешности. Семейные портреты свидетельствовали: классически правильными и тонкими чертами лица Павел уродился в нее. Как все Демидовы, он был высок, быстро распростившись с юностью, раздался в плечах, по-мужски заматерел. В нем, брюнете, с глазами темными и, как принято говорить, «с поволокой», ощущалось что-то от итальянского романтического героя – пылкое, нежное.

Один из дальних родственников Демидовых, который жил в особняке на Большой Морской, оставил весьма красноречивый портрет молодого хозяина, чья натура, при всех ее изъянах, несомненно, привлекала исключительным обаянием.

«Сама личность молодого Демидова была из необыкновенных, и в связи с его колоссальным богатством и с его поразительной красотою это был тогда своего рода герой нашего времени.

Красота его была до того поразительна, что приходилось ему слышать возгласы: „Батюшки, какой красавец!“ От этого одного было с чего вскружить себе голову.

И если к этому прибавить его деньги, то одному можно было удивляться: как этот молодой человек мог выдержать эти первые годы молодости, буквально со всех сторон окруженный и даже опутанный всеми возможными обольщениями. Без преувеличения скажу, что не менее десяти в день получал молодой Демидов объяснений в любви и призывов на свидание, и не то что от заинтересованности его деньгами, но исключительно по адресу его личности. И не из того мира, где зов незнакомого на свидание есть обыденное явление, а из света, из большого даже света, из балетного мира и мира французских актрис».

…Павел стремительно мужал и начинал жить взрослой жизнью. Он всегда был и оставался очень откровенным с матерью. Она знала о его первых порывах сердца, любовных приключениях. Ей сделались привычными его восторги по поводу «небесной красоты» какой-нибудь бойкой барышни, имени которой через месяц сын не мог вспомнить. И вот уже он опять являлся домой, воспламененный очередной страстью, и советовался с матерью относительно подарка на именины новой прелестницы. Потом вдруг на него находила меланхолия, и в камин летели все нежные послания, врученные швейцару для передачи «милому Полю».

О будущем сына Аврора думала не без трепета. Множество соблазнов ожидает его – такого богатого, да еще с такой внешностью. Сколько ума и характера надо иметь, чтобы противостоять искушениям!

Учеба Павлу давалась легко, свободного времени оставалось предостаточно. И очень скоро последствия этого дали о себе знать. Случалось, Аврора получала счет из ресторана, в котором помимо прочего указывалось количество разбитой посуды, а иногда и зеркал. Так бывало после очередных посиделок Павла «со товарищи».

Между тем всякий раз мать расточительного студента внимательно проверяла предложенные к оплате суммы, так как знала, что порой рестораторы самым бессовестным образом занимаются приписками.

Денег, выдаваемых Павлу «на жизнь», ему хронически не хватало. Иногда он просил мать о таких значительных суммах, которых у нее на руках не было. Не желая обращаться в контору во избежание ненужных разговоров, Аврора предпочитала через доверенных лиц продавать кое-что из своих драгоценностей.

Она прекрасно понимала, сколько всякого недобросовестного люда вьется вокруг Павла, старается под тем или иным предлогом выудить у него деньги или втянуть в сомнительное предприятие. Не раз мать устраивала сыну выволочку за неумение сказать, когда надо, решительное «нет» и предрекала ему плачевное будущее, если он не возьмется за ум. Павел обижался, отговаривался тем, что он уже взрослый и сам знает, что к чему. Однако дуться друг на друга мать и сын не умели. Мир водворялся быстро. Тем не менее, проходило некоторое время, и Павел в очередной раз – конечно же «совершенно случайно» – делался героем новой проказы, о которой говорил весь город.

И все же, как писал мемуарист, не понаслышке знавший жизнь в доме на Большой Морской, в «водовороте обольщений Демидов тогда сравнительно уцелел».

«Действительно, – рассуждал он, – давши ему необыкновенную красоту, давши ему необыкновенное богатство, судьба дала ему, кроме того, очень способный и тонкий ум и в придачу прекрасное сердце…»

Разумеется, Павла научили играть в карты. К нему приходили друзья, рассчитывавшие на его горячий, увлекающийся темперамент и на деликатность, побуждавшую давать отыграться тому, кто проиграл ему крупную сумму…

Огромное и все прибывающее богатство делало Демидовых объектом пристального внимания придворных кругов. Любое происшествие в их семье, порою обрастая фантастическими подробностями, на все лады обсуждалось в гостиных. Это очень тревожило Аврору – менее всего ей хотелось, чтобы у людей, облеченных властью, и в первую очередь в императорской семье, о Павле сложилось мнение как об отпетом шалопае. Но сын, невзирая на увещевания матери, продолжал свое: он будто притягивал к себе разного рода неприятности.

Однажды после очередной пирушки, которая кончилась за полночь, Павел с приятелями решили прокатиться по ночному Петербургу. Все были сильно навеселе. Их экипаж то и дело останавливался возле городовых, в результате чего стражи порядка оказывались насильственным путем запертыми в своих полосатых будках. Их неистовые крики и ругательства будили горожан.

Ночное развлечение закончилось для веселой компании трехдневным заключением в карцер и большим штрафом, который Павел, объявив себя зачинщиком этой затеи, заплатил за всех.

* * *

Лето Аврора с сыном обычно проводили в Финляндии. Этот несуетный край, близость родных людей дарили ей ни с чем не сравнимую радость и душевное спокойствие.

С детства мать, любившая повторять: «Дьявол всегда найдет занятие праздным рукам», приучила Аврору, как и других своих детей, не сидеть без дела. Для них, уже взрослых, это стало жизненной необходимостью, и теперь Аврора, самая богатая женщина империи, засучив рукава и надев передник, погружалась в хозяйственные заботы. Ее пристрастием было разведение цветов, декоративных кустов, вьющихся растений. Суровый, с холодными ветрами и дождями, климат только подстегивал энтузиазм Авроры. Книги и журналы, выписанные из Европы, подсказывали ей массу идей, которые хотелось воплотить в жизнь в маленьком уютном Трескенде.

Пользуясь погожими днями, с раннего утра и до сумерек, прерываясь лишь на короткий послеобеденный отдых, Аврора с помощниками расширяла и улучшала свое садоводческое хозяйство. На плоских, без единого взгорка участках устанавливались и обсаживались вьюнами перголы, беседки, которые придавали местности романтический вид. Возле громадных валунов разбивались клумбы, устраивались небольшие водоемы с перекинутыми через них изящными мостиками. Видя, как ладится дело, как все вокруг преображается, Аврора чувствовала огромный прилив сил. В Петербурге ничего подобного с ней не бывало. Она помнила ту усталость, тот сумбур в мыслях и чувствах, с какими она обычно возвращалась со светских увеселений.

…Вокруг Трескенде располагались хутора. Крестьяне жили бедно. Болезнь кормильца, недород, пожар или падеж скота становились для них катастрофой. Разбогатев, Аврора взяла за правило помогать неимущим. Выходило так, что ее вмешательство требовалось постоянно. Отправляясь по делам благотворительности, она нередко брала с собой и Павла. Ей хотелось, чтобы он не из сентиментальных книжек, а сам узнал, как по-разному живут на земле люди.

Зрелище человеческих бедствий тягостно. Оно омрачает собственную жизнь, какой бы благополучной она ни была. Иногда, после дневных хлопот, у Авроры не было настроения ехать веселиться к кому-нибудь из соседей. И она оставалась в кругу близких, предаваясь неспешной беседе, чтению книг, прочим тихим занятиям.

…Но время шло, и Аврора понимала, что такая полусельская жизнь, лишенная ярких впечатлений, может показаться Павлу скучной. Совсем недавно, подростком, он с удовольствием отправлялся с ней в Трескенде, радуясь, что на просторе будет ловить рыбу и с местными охотниками поджидать зазевавшихся уток.

Такие денечки миновали – ее мальчик вырос. У него появились другие желания. А потому Аврора решила так: одну половину лета они проводят по-прежнему в Финляндии, другую – во Франции.

Париж! Прибыв сюда, госпожа Демидова ввела сына в дома русской знати, подолгу жившей на берегах Сены. Павел был представлен людям, имевшим большой вес во французском обществе и даже в императорской семье. Но куда более интересным для молодого человека оказалось знакомство с Парижем художественной богемы и прелестных, не обремененных излишней стеснительностью актрис.

Дядюшка Анатоль чувствовал себя здесь как рыба в воде и, получив подкрепление в виде обаятельного, веселого племянника, быстро приохотил его к парижским радостям.

Разница в возрасте, правда, не такая уж и большая, не мешала обоим Демидовым отлично понимать друг друга. Они оказались весьма схожи не только в интересе к достопримечательностям «столицы мира», но и в пристрастии к прекрасному полу, а также к безудержному мотовству.

Порой Аврора по нескольку дней не видела сына, получая от него лишь записочки с просьбой не беспокоиться: он в высшей степени жив и здоров. Такого рода сообщения не слишком успокаивали ее: она уже мечтала, чтобы университетские каникулы поскорее закончились и настало время ехать домой.

Но, увы, по возвращении в Россию Аврора поняла, что невские берега для ее сына не менее опасны, чем берега Сены. Как и следовало ожидать, жизнь в Париже не прошла для Павла бесследно. Ее сын приобрел налет фанфаронства и изящной небрежности. Элегантный, одетый по последней парижской моде, Павел в любом обществе притягивал к себе женские взгляды и нередко вызывал в мужском кругу зависть и раздражение. К тому же он, добряк по природе, если его задевали за живое, мог вспыхнуть как порох и уж тогда не помнил сам себя. Этого, чисто демидовского, свойства характера мать всегда боялась, и, как оказалось, не напрасно.

…В тот весенний день 1860 года она уже с утра была беспричинно, казалось, встревожена, не находила себе места и не покидала дома, несмотря на множество запланированных дел. От прислуги ей стало известно, что Павел уехал еще спозаранку. Куда? Никто не мог дать ответа. Лекции начинались много позже. В ответ на ее расспросы горничная сказала, что видела барина, стоявшим у дверей материнской спальни. Он словно прислушивался, не поднялась ли она, и, минуту-другую потоптавшись, быстро спустился вниз. В вестибюле Семен накинул ему на плечи студенческую шинель и, как всегда, перекрестил вдогонку.

Словом, ничего в этот день необычного замечено не было. Но беспокойство не покидало Аврору. Она все ходила вдоль больших окон зала на втором этаже, откуда хорошо просматривалась улица с пешеходами, идущими по тротуару на противоположной стороне, и темные короба экипажей, шум от которых то усиливался, то затихал.

Так шел час за часом, приближался полдень. Аврора уже хотела было пройти в свой кабинет и отвлечься чтением, как снизу до нее донесся чей-то сдавленный крик.

В мгновение ока Аврора очутилась на середине парадной лестницы и увидела, как в распахнутые двери, придерживаемые дрожавшим и беззвучно хватающим ртом воздух Семеном, трое на руках вносили Павла. Руки его безжизненно свисали из-под накинутой на тело шинели. Все поплыло перед глазами Авроры, теряя сознание, она покачнулась и наверняка расшиблась бы, если б кто-то из прислуги не подхватил ее.

– Вы слышите меня, Аврора Карловна! Павел Павлович жив. Жив, голубушка, жив! Все обойдется…

Приоткрыв глаза, Аврора увидела перед собой лицо незнакомого мужчины, доктора, который, приведя ее в чувство и дав указание горничной, направился к раненому.

Скоро стала ясна суть трагического происшествия. На Крестовском острове Павел дрался на дуэли с одним из офицеров Конногвардейского полка. Тот прострелил ему обе ноги, сам же остался невредим.

Военно-уголовный кодекс, хотя и смягченный – во времена Пушкина дуэль каралась «высшей мерою наказания», – предполагал лишение чинов и прав состояния. Однако следственная комиссия посчитала достаточным выдержать виновников два месяца «под арестом в крепости на гауптвахте».

…Демидова добилась аудиенции у государя. Выслушав ее взволнованный рассказ, Александр II с сочувствием отнесся к материнскому горю. Сын Николая I, поддерживая традицию благоволения к Авроре, разрешил ей «во всякое время свободный вход в каземат» Петропавловской крепости. Кроме того, учитывая тяжесть ранения, Павла могли беспрепятственно посещать и доктора.

Ровно месяц отсидел Демидов в Петропавловке. Что ни говори, это было тяжелое испытание, несмотря на все старания матери ободрить его. Говорили даже, что она оклеила сырые стены камеры обоями, а обед заключенному доставляли из ресторана. Впрочем, возможно, это были досужие вымыслы. Хотя Аврора, за которой все признавали крайнюю скромность и нежелание привлекать внимание к своим огромным капиталам, пренебрегала мнением общества, если дело касалось сына.

К тому же эта несчастная дуэль пришлась на время подготовки к выпускным экзаменам в университете. Мать уговаривала сына меньше размышлять о вчерашнем, а больше о будущем, и тот при тусклом свете, который пробивался сквозь маленькое зарешеченное оконце у потолка, до рези в глазах сидел над конспектами и учебниками.

…Осенью Демидов получил диплом об окончании Санкт-Петербургского университета. В благодарность своей альма-матер он положил в банк деньги на стипендии наиболее одаренным студентам «по разряду административных наук».

Наступала пора зрелости, и Аврора Карловна решила передать сыну управление уральскими заводами. Дядюшка Анатоль с этим согласился, предпочтя, ничем себе не утруждая, получать от племянника определенную часть дохода.

Павел серьезно отнесся к своему новому статусу главы огромной демидовской империи. Понимая, что его юридического образования тут недостаточно, он некоторое время штудировал экономические науки в Париже, а вернувшись домой, поступил на «выучку» к Дмитрию Ивановичу Менделееву, для которого построил новую химическую лабораторию, где, в частности, проводились анализы и тагильских руд.

Летом 1863 года Демидов, пригласив с собой ученых, «специалистов-практиков», поехал на заводы. Прибыв на место, он взялся за проблемы социальные и производственные. Так, ему удалось решить многие конфликтные вопросы между рабочими и управленческой верхушкой.

А в Нижнем Тагиле был основан первый завод по производству стали бессемеровским процессом. Изделия из нее на международных выставках неизменно признавались лучшими. Менделеев свидетельствовал, что в то время никто в мире не мог конкурировать с Россией по качеству металла, который производился на демидовских заводах.

Благодаря совсем еще молодому, двадцатипятилетнему хозяину на Урале начался настоящий бум по поиску и разработке новых месторождений каменного угля. Огромные средства были вложены в приобретение современной европейской техники, в модернизацию производства. К чести Демидова, не имея собственного инженерного опыта, он сумел превосходно воспользоваться советами настоящих знатоков своего дела. Металлургическая промышленность Урала на этом этапе обрела верный курс развития.

…После уральской экспедиции Демидов явился к матушке хотя и усталый как никогда, но окрыленный чувством выполненного долга. Теперь он разговаривал в обществе о серьезных вещах: о золотых приисках, каменноугольных копях, конкуренции на мировых рынках металла, английских машинах, достижениях инженерной мысли в горнодобывающей отрасли.

И вправду, светские собеседники слушали Демидова внимательно и с удовольствием – мало кому доводилось побывать на далеком Урале. Краем глаза загоревший и будто раздавшийся в плечах Павел замечал: среди дам и девиц на него развернулась настоящая охота.

Когда он, смеясь, рассказал об этом матери, то удивился, насколько серьезно и даже с одобрением их хитроумных уловок она слушала его.

Аврора Карловна мечтала видеть сына женатым. Это казалось ей единственной возможностью упорядочить его жизнь, отвлечь от сомнительных знакомств. Мало того что все кто попало пользуются его карманом, они еще и втягивают его в скверные истории.

Однако все разговоры на эту тему Павел пресекал.

– Маман, неужели вы не видите, что я не готов составить чье-либо счастье. Прикажите мне жениться – я сделаю это, как послушный сын. Но знайте, вы увеличите число несчастных на этом свете на две единицы. Одна – я, другая – моя жена. Как-то не по-христиански, ей-Богу. Вы же говорите, что во мне мало серьезности и постоянства, что я сумасброд.

– Поль, – отзывалась Аврора Карловна, – все это пройдет. Ты добр, мягок, ты сердечен, наконец. Ты способен слушать, понимать, сочувствовать. Поверь мне, для женщины эти качества значат очень многое. Сколько их страдает от сухости мужей, от холодной сдержанности, за которой они якобы прячут свои истинные чувства. О нет! «Что в сердце, то и на устах» – так, кажется, сказано в Писании. А у тебя характер легкий. С тобой можно объясняться, рассуждать. А коль так, недоразумения, обиды выговариваются. От этого легче, и всем бедам конец.

– Какой же прекрасный мой портрет вы нынче нарисовали! А я ведь знаю почему, маман. Хотите навести меня на разговор о тех трех девицах, с которыми я имел честь благодаря вам познакомиться. – И Павел назвал три очень известные в свете фамилии.

– Хотя бы и так, Поль! Ведь верно – барышни славные. А тебе надо бы подумать и о будущем.

– Славные, маман, славные! Кто же спорит? А дочка Барятинских и того славнее. Я уже наслышан обо всех ее достоинствах и талантах – княгиня Бетси во всех подробностях рассказала. Проходу не дает! Где ни увидит, так и сразу: «Потанцуйте с моей дочерью!» По мне, так уж лучше раз – ив Неву! Или нет, зачем в Неву? На каторгу пойду, но не женюсь.

Аврора рассмеялась и, взяв с мраморной столешницы веер, легонько стукнула сына по затылку.

* * *

Все это шутки, конечно! Если уж думать о будущем, то вовсе не о невестах, а о деле, настоящем мужском деле. Павел вовсе не хотел ограничить свою жизнь кабинетом ученого или кошмарной участью главного управляющего необозримых семейных владений.

В конце концов, его дедушка Николай Никитич был дипломатом. Так почему ему, дипломированному юристу, не попробовать себя на этом поприще?

В середине 1864 года Демидов был причислен к Министерству иностранных дел и получил направление на службу в посольство России во Франции. Впереди вновь замаячил Париж.

На перепутьях, когда Павел уже был в Германии, рано утром в раскрытое окошко гостиницы, где он провел ночь, до его слуха донесся басовитый голос:

– Ваше сиятельство, пожалуйте.

Демидов осторожно выглянул и увидел карету, которая, похоже, направлялась в Россию. Тут же из дверей появились две женщины. В одной он сразу узнал княгиню Барятинскую. Другая, не знакомая ему, в серой накидке, шла за ней. Ее голова была наклонена. Он заметил тяжелый узел волос, прикрытый полями соломенной шляпки с обвисшим цветком, и небольшой баул в руках.

Они быстро сели, и дверца кареты за ними захлопнулась. Павел подумал, как славно, что вчера вечером он ненароком не столкнулся с Бетси внизу. Между тем карета Барятинской выбралась на большак и покатила в направлении родных краев. Павел долго смотрел ей вслед, пока она вовсе не скрылась из вида…

3

Зимой 1865 года у императрицы Марии Александровны появилась новая фрейлина – княжна Мещерская.

Ходили слухи, что опекуншу девушки, княгиню Барятинскую, как иронизировал кое-кто из ее светских знакомых, «все еще не уклонявшуюся от роли поглотительницы сердец», стала раздражать молоденькая племянница. Шереметев же прямо называет причину того рвения, с которым Елизавета Александровна добивалась для Мари места фрейлины. Причина весьма банальна: ревность. Если, как он писал, княгиня испытывала к Мещерской все большее «нерасположение», то «совершенно обратное произошло с князем. Тот, казалось, все более и более привязывался к девушке и, сам, быть может, того не замечая, просто-напросто влюбился в нее».

А потому искушенная в подобных ситуациях супруга постаралась, чтобы ничего не подозревавшая Мари обрела приют во фрейлинских комнатах Зимнего дворца.

Появление здесь Мещерской не могло остаться незамеченным. Новенькая очень отличалась от придворных дам и девиц. В ней не было заметно ни малейшего старания побыстрее освоиться в новой обстановке, обзавестись знакомствами. Эту неразговорчивую, меланхоличного вида особу не интересовали все те разнообразные события, разговоры и треволнения, которыми, как полагалось, жил свет. От нее веяло холодным спокойствием, что, видимо, раздражало дам, и при случае они давали новенькой это понять. Не случайно Шереметев называл Мари «загнанной большинством».

Придворная жизнь, однако, шла своим чередом. Княжна, хотя и чувствовала себя не очень уютно под пренебрежительными взглядами дам, была обязана являться на все светские развлечения.

Как-то у Кочубеев состоялся костюмированный бал. Блестящее общество, неузнаваемо и причудливо разодетое, заполнило особняк хозяев. Со слов не спускавшего с Мари глаз влюбленного корнета мы знаем, как она выглядела в тот вечер.

«Задумчивая, словно подавленная грустью, почти неподвижная» она была «ослепительно хороша… Белая хламида спадала у нее с плеч, голову украшала диадема с одним блестящим алмазом. То было изображение сфинкса, и сама она выглядела молчаливой, загадочной, как сфинкс…»

Шереметев был в восторге. Слыша обрывки фраз и наблюдая то особое выражение, которое появляется на лицах мужчин при виде красивой женщины, он с радостью отметил, что его знакомая «произвела сильное впечатление».

Итак, далеко не один Шереметев любовался прелестной молчуньей. У общества словно открылись глаза. От бала к балу о Мари говорили все больше и в самых лестных словах. Теперь уже признавали: «Княжна Мария Мещерская была красавицей. В ней было что-то восточное, и ее большие бархатные глаза очаровывали всех. Она пользовалась исключительным успехом».

Немало самых блестящих кавалеров искали возможность обратить на себя внимание молчаливой красавицы. Увы, неожиданное обстоятельство охладило пыл дворцовых ухажеров: в свете заговорили, что в Мещерскую влюбился царский сын, великий князь Александр. Перебегать ему дорогу охотников не находилось.

Княжна и великий князь сразу же привлекли к себе всеобщее внимание. Публика была заинтригована: сколько очаровательниц во всеоружии целого арсенала испытанных женских средств пытались завлечь Александра в свои сети. Девицы на выданье и бойкие женушки, каждая по своим соображениям, подбирались к нему и так и эдак, но все напрасно.

Ироничный взгляд Александра действовал на распалившихся соискательниц подобно холодному душу. «Сущий медведь!» – фыркали они и, разочарованные, спешили ретироваться. И вот, пожалуйста: эта новенькая, всегда будто спавшая на ходу, без малейших усилий привязала царского сына к своей юбке.

Кто-то слышал, как в ответ на нежности, которые он шептал ей на ушко, княжна полушутливо-полусерьезно ответила: «Молчите, августейшее дитя». Танцевали они вместе очень редко, но было заметно, что высокий и широкоплечий Александр словно старался заслонить собою от любопытных глаз свою маленькую партнершу и обращался с ней, точно с хрупкой драгоценностью.

Для Мари, как и для ее рыцаря, это была первая любовь со всем ее самозабвением и восторгом. Она переживала это чувство с признательностью человека, почти свыкшегося с одиночеством. А тут вдруг судьба подарила ей встречу с умным, серьезным, очень добрым и милым человеком – самым лучшим на свете!

Любовь щедра. Она прекрасна своими преувеличениями, своей способностью смотреть на жизнь сквозь розовые очки и свято верить в нечаянно выпавший счастливый шанс.

…В царской семье к Александру, второму по старшинству сыну, относились с некоторой прохладцей. Его, некрасивого, неуклюжего, называли в семье Булькой, на что тот привык не обижаться. Он вырос как-то сам по себе: даже образование его было пущено на самотек. Все внимание родителей сосредоточилось на старшем сыне, Николае. Это было вполне объяснимо: именно ему предстояло сменить на троне отца и стать следующим царем Российского государства.

Мать-императрица особенно благоволила к Николаю. Он был похож на нее и внешне, и характером: тонкий, деликатный, с каким-то по-особенному изящным внутренним миром.

Высший свет, всегда умевший держать нос по ветру, уловил эти семейные предпочтения. Николай, во всеобщем мнении, был существом почти идеальным, а про его брата говорили: неодарен, неучен, неловок и вдобавок плохо воспитан.

Понятно, что Александр знал об этих разговорах. Возможно, даже в глубине души был ими и задет. Но его сложившаяся и мало кому известная натура твердо держалась своих правил. Он терпеть не мог светских, поверхностных, ни к чему, в сущности, не обязывающих отношений. Предпочитал проводить время не в бальной суете, а с теми, к кому его искренне влекло, кому он доверял, кто пришелся, как говорится, по душе. Забегая вперед, можно сказать, что друзьям детства и юности он не изменял до конца жизни. Среди них был и Сергей Шереметев, с которым он когда– то играл в солдатики и делился первыми мальчишескими тайнами.

Никакие иные доводы, кроме «сродства душ», не принимались Александром в расчет, если говорить о его душевных привязанностях. У него в «подружках», например, состояла небезызвестная Вера Федоровна Вяземская, к тому времени дама семидесяти пяти лет, в добрых приятельницах ходившая еще у Пушкина и отдавшая в молодости щедрую дань своему неугомонному сердцу. Вот с ней-то Александр, которого никакими калачами не удавалось заманить на придворные вечера, мог беседовать долгими часами. Прямая до резкости старуха, с ее живой и блестящей речью, метким словцом, обращалась с Александром без лишних церемоний и даже, как вспоминали, «на правах старости позволяла грозить ему иногда своею тростью».

Эти их посиделки царский сын не променял бы ни на какие свидания с великосветскими соблазнительницами. Он вообще принадлежал к той, весьма малочисленной, части мужчин, для которых всякое сближение с женщиной непременно должно становиться итогом искреннего, сильного, проверенного чувства.

Конечно, как всякий молодой человек, Александр не был равнодушен к женской красоте. Однако он быстро сообразил: за ним ухаживают, с ним интересничают не из-за его собственных достоинств, а вследствие исключительности положения. С этим невозможно было смириться, поэтому великий князь предпочитал одиночество.

Что и говорить, в любом возрасте такая ноша не из легких, а в молодости особенно. Мари скинула с плеч Александра этот груз. Мир заискрился, стало легче дышать, нелюдимый увалень с тяжелой походкой совершенно переменился.

Отнюдь не сентиментальный, царевич теперь строчил Мари прочувствованные записочки и называл ее «милой дусенькой». В архивах до сих пор хранятся подарки, которые она посылала Александру: рисунок девушки с венком на голове, возможно, автопортрет; засушенный цветок, сорванный во время совместной прогулки. Получив его, Александр прикрепил к стебельку бумажный квадратик с надписью: «От М.Э. в Павловском на Английской дороге».

…Уверенность в силе своей любви к «милой дусеньке» заставляла Александра думать о будущем.

Какое счастье, что не он, а брат – наследник престола! Стало быть, именно Николаю найдут жену где-нибудь в Германии или северных странах. «Я только одного и желал бы, чтобы брат мой был женат скорей и имел сына, тогда только, говорил я себе, я буду спокоен», – позже вспоминал Александр.

Оставаясь на вторых ролях, он получил для себя главное: возможность выбрать жену по сердцу. Конечно, положение великого князя предполагало брак с высокородной, королевской крови девушкой, но в августейшем семействе уже были случаи, когда женились отнюдь не на принцессах. Эта мысль казалась Александру залогом будущего счастья с Мари.

Наступала весна 1865 года. Петербург еще стыл от порывов холодного влажного ветра, на Неве еще плыли обломки льдин, а эти двое пребывали в райских кущах, для них пели ангелы, и все вокруг было залито нездешним, животворящим светом.

Александр был полон уверенности: вот все и свершилось, Бог послал ему друга жизни, будущую жену и мать его детей. Он не хотел ничего ждать и уверял Мари, что никакая сила не сможет их разлучить.

 
Не властны мы в самих себе
И, в молодые наши леты,
Даем поспешные обеты,
Смешные, может быть, всевидящей судьбе.
 

* * *

Летом Александр II с женой посетил Финляндию. Предварительно просмотрев программу визита, царь внес туда небольшое изменение: поездку в имение самой известной в этих краях дамы – Демидовой-Карамзиной.

В Трескенде гости пожелали осмотреть парк вокруг довольно скромного дома и гордость хозяйки – цветники, равных которым не было во всей Финляндии.

Аврора Карловна с царем шла впереди, за ними шествовали государыня Мария Александровна с фрейлинами, свита и брат хозяйки, который давал гостям пояснения.

Едва не наступая на подол светлого кружевного платья Авроры, трусил любимый пес Александра II, черный сеттер Милорд.

Оглянувшись на него, царь пошутил:

– Это самый лучший сторож на свете, Аврора Карловна. Не обольщайтесь его мирным видом. Просто он понимает, что рядом с вами я могу опасаться только за свое сердце.

– Это правда, что вы с ним неразлучны? – перевела Карамзина разговор на другое.

– Да, я беру его во все свои поездки: так нам спокойнее друг за друга. Знаете, какое развлечение придумал этот шельмец? В моем кабинете он всегда лежит на ковре у стола с правой стороны. Для меня до сих пор загадка, каким образом он обнаружил кнопку, с помощью которой, наступив на нее, я могу вызвать по экстренной важности охрану. Так вот, сижу я спокойно за столом, просматриваю бумаги, как вдруг дверь распахивается и вбегает охрана. «В чем дело?»– спрашиваю. «По вашему приказанию…» – «Какому приказанию?» – «Как же! Сирена сработала». В первый раз решили, что произошло недоразумение. А потом такие вещи начали повторяться регулярно. Я набрался терпения и все же поймал Милорда с поличным. Это он так развлекался, ударяя лапой по кнопке.