Текст книги "Дамы и господа"
Автор книги: Людмила Третьякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)
4
Из Парижа от Павла Демидова пошли первые письма. Мать внимательнейшим образом, порой по нескольку раз, перечитывала каждую строчку, пытаясь узнать больше, чем было написано.
Вот уже несколько месяцев, как сын покинул дом, а она все корила себя, что не отправилась с ним вместе. Надо было хотя бы первое время не оставлять его одного. Дядюшку Анатоля Аврора Карловна справедливо считала источником дополнительной опасности для Павла и на него не надеялась.
Но, кажется, все устроилось и без нее. Павел был доволен тем, как его приняли в посольстве, и с явным интересом описывал первые поручения начальства. Для пущей уверенности Аврора Карловна окольными путями навела справки о парижском житье-бытье сына и получила совсем успокоившие ее вести.
Однако очень скоро обстоятельства сложились так, что Павел оказался вовлеченным в историю, которая могла ему стоить не только дипломатического статуса, но и повлечь за собой более тяжелые последствия.
Все случилось в разгар его романа с дамой парижского полусвета, уже пустившей на ветер не одно состояние длинной череды возлюбленных. Абонируя одну из лучших лож в театре «Водевиль», Павел явился с ней на спектакль, совсем не приняв во внимание, что он, представитель дипломатического корпуса России, и его известной репутации подруга окажутся в непосредственной близости от ложи, занимаемой императором с супругой. Так оно и вышло. Зал усиленно лорнировал кресла, где с одной стороны сидели высокий импозантный русский дипломат с самой дорогой кокоткой Парижа, а с другой – императорская чета.
Сам Луи-Наполеон – и это было широко известно – вовсю, хоть и тайно, прибегал к услугам дам, подобных той, что расположилась в демидовской ложе. Но в данной ситуации такое соседство на глазах у всех было расценено как неслыханная дерзость, жест неуважения к его императорскому величеству.
Демидова срочно отозвали в Петербург. Для испуганной матери настали горячие деньки. Аврора Карловна почти не покидала кареты, разъезжая по влиятельным знакомым и добиваясь аудиенции у высокопоставленных лиц Министерства иностранных дел.
Вся эта история в общем-то была раздута и вполне могла сойти за дипломатическую оплошность. Но, как всегда, чужие миллионы у кого-то вызывали большое желание хоть как-то отыграться на любимчике фортуны. По Петербургу даже ходили разговоры о том, что молодого Демидова хотят освидетельствовать на предмет вменяемости.
Павел, совершенно не ожидавший такого крутого поворота событий, был расстроен, безотлучно находился на Большой Морской и ждал решения своей судьбы.
К удивлению общества, за него заступилась такая строгая в вопросах морали дама, как жена Александра II. Приписав случившееся неопытности молодого человека, Павла вернули на службу в Париж с четкой инструкцией впредь быть осмотрительнее.
…Должность сверхштатного секретаря посольства, очевидно, оставляла Демидову слишком много свободного времени. При его энергии и деньгах подобное обстоятельство было опасным. Павел, не довольствуясь арендованными апартаментами, решил обзавестись в Париже собственным особняком.
В центре города был куплен участок земли, заказан и в конце концов одобрен проект. Понятно, что будущее жилище должно было удивить видавшую виды французскую столицу не только обилием старинной роскоши, но и всеми мыслимыми новинками техники.
Разного рода фабрики, заводы и мастерские уже трудились над демидовскими заказами. В петербургскую контору потоком пошли требования денег, денег и еще раз денег.
Собрав все указания на этот счет молодого хозяина, управляющий бросился к Авроре Карловне и пригрозил отставкой: парижские забавы опустошали заводскую казну.
Российская пресса перепечатывала отчеты прессы парижской о грандиозных планах Демидова. Не только Барятинская, но и прочие светские знакомые интересовались ими. Всполошилась даже финская родня. Брат Авроры, горячо любивший племянника и всегда снисходительный к нему, просил уезжавшую в Париж сестру: «Скажи Павлу, что он должен стать мужчиной, способным преодолеть свое безделье, которое может кончиться тем, что ему вообще не удастся совершить в жизни что-либо дельное…»
На сей раз разговор матери с Павлом получился очень кратким и суровым: парижскую стройку остановить, все, что можно, распродать, заплатить неустойки и больше ни о чем подобном не заикаться.
Павел подчинился. Аврора собралась в обратный путь. Сын упросил ее остаться и немного побыть с ним: он опять был влюблен, рассказывал ей об очередной даме сердца, а на вопрос, серьезно ли это и не собирается ли он жениться, укоризненно отвечал: «И об этом спрашиваете вы, знающая меня до кончиков ногтей? Так вот – нет, никогда!»
…Уступив просьбам сына, Аврора Карловна начала бывать в обществе и помимо своей воли вновь давала пищу для толков. При ее появлении в парижских особняках стихал гул оживления, прекращались разговоры. Казалось, в зал входила императрица. А между тем своими нарядами русская миллионерша словно бросала вызов французским щеголихам с их пристрастием к пышности и роскоши.
В те времена женский туалет стоил невероятно дорого и был весьма броским, эффектным. Мода превратила бальное платье в подобие водопада из оборок, кружев, лент, бутоньерок. Если бусы – то в несколько рядов. Если браслеты – то на обеих руках и тоже не по одному. Порой за ворохом портновской и ювелирной изобретательности не было видно саму обладательницу этого неуемного изобилия.
Аврора Карловна держалась своего стиля. Ее платья оставались простыми по покрою, хотя шились из дорогой материи. И по-прежнему из украшений она предпочитала алмаз Санси на тоненькой золотой цепочке, едва заметной на шее.
Как-то на одном из парижских балов произошла история, которую почти всегда упоминают в таинственной биографии легендарного камня.
Аврора танцевала с братом императора, герцогом Мор– ни. Неудержимый вихрь вальса превратил нарядную толпу в сияющий брызгами водоворот. Подумав, что в этой толчее цепочка может оборваться, Аврора, улучив момент, передала камень своему партнеру. Герцог опустил его в карман белой жилетки. Танцы продолжались. О Санси Аврора вспомнила, только вернувшись домой, но была совершенно спокойна, не сомневаясь, что завтра же получит свое сокровище. Прошел день, другой, однако ни герцог, ни посыльный от него не появлялись.
Тогда Аврора написала своему кавалеру любезную записочку с напоминанием об алмазе. Получив ее, герцог Морни покрылся холодным потом. Он совершенно забыл о камне, а жилетка, в кармане которой лежал Санси, уже была отправлена в стирку.
Едва обретя дар речи, герцог послал своего камердинера к прачке. Когда тот со всех ног прибежал к ней, то увидел, что у дверей дома сидит ее трехлетний малыш и играет ярко блестевшим камешком.
Санси возвратился к хозяйке, а герцог, надо думать, на всю жизнь запомнил те тягостные, казавшиеся вечностью минуты, когда он ждал камердинера.
…В Петербург Демидова вернулась с уверенностью, что Павел все-таки возьмется за ум и ее разъезды туда-сюда кончатся.
Однако из Парижа поступили известия, что, защищая честь оскорбленной при нем женщины, Павел вызвал на дуэль ее обидчика. Имя этого господина не знала даже вездесущая пресса – говорили, этот знатный испанец имел отношение к королевской семье. Дуэль, на счастье, окончилась бескровно, но имела громкий резонанс: о ней толковали в Европе и, разумеется, в Петербурге.
Конечно, на берегах Невы вовсю и отнюдь не сочувственно обсуждалось поведение вздорного миллионера. Понимая положение Авроры, Александр II сумел положить конец сплетням и нападкам на ее сына. Во время многолюдного приема он повел разговор так, чтобы иметь возможность коснуться инцидента в Париже.
– Павел Павлович весьма симпатичен мне, – громко сказал государь. – Должен сказать, что я на его месте вел бы себя точно таким же образом.
Разговоры тотчас примолкли. И все же, спокойствия ради, Демидова, имя которого было у каждого на слуху, решили перевести служить в Вену.
…Вена не Париж. Авроре хотелось, чтобы эти изменения не сказались болезненно на самолюбии сына. Все складывалось так, что ей надо опять отправляться в путь, посмотреть, как устроится Павел на новом месте, пожить с ним…
Маленькая красивая Вена тех лет была достойным соперником Парижа как город музыки и театра. Концертные залы были переполнены, вернисажи следовали один за другим, а светская жизнь била ключом. Ни о какой провинциальной скуке, которой боялся Демидов, тут не могло идти и речи. Как всегда, он приобрел себе здесь друзей, а его громкая слава миллионера даже при самой маленькой должности открывала ему двери дворцов австрийской знати. Само собой, матушки и дочки оживились при виде русского красавца, которому, как прошел слух, принадлежали неисчислимые богатства холодной и загадочной Сибири.
В любом случае присутствие здесь матери Павла оказалось очень кстати. Недаром она, смеясь, говорила своему старому приятелю Тютчеву, что уподобляет себя опытному брандмайору, который не только мигом срывается на пожары, но даже порой знает, где может загореться.
* * *
Приехав в Вену, княгиня Бетси с удвоенной энергией стала возить племянницу всюду, где собиралось общество. Все вернулось на круги своя: она вновь ругала Мари за апатию и нежелание вызывать к себе интерес.
– Я могла бы подумать, что вы, дорогая, просто рождены быть монашкой, если б не эта неуместная прыть, которая обнаружилась в вас ну… в этих ваших амурах с наследником.
При этих словах Мари, шедшая рядом с княгиней по дорожке Пратера – излюбленного венцами парка, остановилась и с каким-то странным выражением лица посмотрела на тетушку.
Бетси смутил этот взгляд, и она примирительно сказала:
– Ах, милая, не обижайтесь. Но надо же в самом деле понимать, кто вы и что он.
Она приподняла раскинутый над нею зонтик.
– Для вас все эти амуры означали зря потерянное время. Что прикажете делать теперь? Австрияки не немцы, конечно, но тоже любят считать деньги и ищут невест с приданым. А есть ли тут кавалеры из русских, которых не волнует приданое? Бог знает…
Вечером Барятинская повезла Мари к графу Шварценбергу, пригласившему их на премьеру музыкальных новинок.
…Когда Аврора Карловна с сыном вошли в большую гостиную, здесь уже было много народа. Гости переговаривались между собой. Шелестели программки, предусмотрительно заготовленные хозяевами. Музыканты настраивали инструменты.
Демидовых усадили на еще свободные, удобно расположенные кресла. Аврора Карловна заметила чуть впереди, наискосок сидевшую княгиню Барятинскую. Она была с племянницей, которую Демидова тотчас узнала.
Княгиня что-то говорила ей, потом осматривалась, словно отыскивала тех, кого надеялась увидеть, и снова обращалась к Мари.
Та сидела, повернув к княгине голову. Аврора видела низко уложенный узел темных волос и тонкую нитку жемчуга на нежной шее.
Демидова хотела сказать Павлу о Бетси, но тут заиграла музыка, и она принялась слушать.
В какой-то момент она увидела, что сын глядит в ту же сторону, куда только что смотрела она. Его взгляд, напряженный, пристальный, удивил Демидову. Выражение лица было такое, будто он силился что-то вспомнить.
Едва окончилась первая пьеса, Павел, пригнувшись к матери, спросил:
– Вы видели Бетси? А кто рядом с ней?
– Ее воспитанница. Мещерская, кажется. – Прикрывшись веером, она добавила: – Бетси сейчас живет здесь и всюду возит ее с собой. Хочет как-то пристроить. Девушка совершенно без состояния. Но очень милая.
Но тут музыканты вновь заиграли. Павел, чуть отстранившись от матери, казалось, ничего не слышал, думая о своем.
Когда объявили антракт и все стали подниматься с мест, чтобы немного размяться, она сказала:
– Надо подойти к Бетси.
– Нет-нет, – неожиданно отказался Павел.
Они увидели, как к ней и Мещерской приблизился какой-то осанистый господин. Все трое вышли в соседний зал, где на столиках было приготовлено для гостей легкое угощение.
Павел уговорил мать уехать пораньше. В экипаже все молчал, сидел, прикрыв глаза. Но она видела, что сын взволнован, и не находила тому причин.
Приехав домой, они разошлись по своим комнатам. Переодевшись, Аврора Карловна, как всегда перед сном, взялась за книгу.
Раздался осторожный стук, дверь приотворилась, и сын, стоя на пороге, тихо спросил:
– Вы не спите? Я хотел…
– Заходи же.
Павел все еще был во фраке, но мать заметила, что настроение у него переменилось: сын выглядел довольным и умиротворенным. Сев в кресло напротив, он сказал:
– Помните ту девушку в зале, что сидела с Бетси? Я женюсь на ней!
…Через два месяца в Вене состоялось венчание Павла Демидова с княгиней Марией Мещерской.
Аврора Карловна была счастлива. За долгие-долгие годы неизбывная тревога за сына уступила место спокойствию. Несмотря на то, что свадьба с Мещерской произошла скоропалительно, и у нее не было времени составить о Мари мнение, что-то подсказывало, что на этот раз ее беспутный Поль вытащил счастливую карту. Похоже его фраза, «Я женюсь на ней!» – была не минутной прихотью, каких за ним числилось множество, а оказалась провидческим внушением ангела-хранителя, вмешаться которого в неупорядоченную жизнь сына денно и нощно молила мать.
После ночного разговора Аврора внимательно наблюдала за Павлом. Она видела, как быстро тот изменился. Всегдашняя беспечная усмешка исчезла с его самодовольного лица. Он заметно похудел и все выспрашивал, что ему делать, если на свое предложение он получит отказ. Собравшись к Барятинской с визитом, которому отводил роль решающую, Павел в первый раз за всю жизнь попросил у матери успокоительных капель. Прощаясь с ней, он был бледен как смерть и у порога обернулся: «Перекрестите…»
Все это давало Авроре Карловне надежду, что сын вступил в совершенно новую пору жизни. Она видела увлеченность Павла своей избранницей, его постоянное стремление любой их разговор свести к Мари. Выражение глаз, движение руки, старавшейся ненароком коснуться хотя бы кружев на платье невесты, новые интонации в голосе, новые суждения по поводу тех или иных вещей – все это убеждало Аврору, что сын изменился, обрел новый, сокровенный смысл в жизни.
…Хлопот хватало и после свадьбы. Молодые были измучены визитами, которые полагалось сделать. За обедом Павел говорил, что мечтает о том времени, когда их все оставят в покое, и что оно, похоже, не за горами: пользуясь как молодожен отпуском, он решил убедить Мари не кочевать в свадебном путешествии по европейским отелям, а пожить в Сан-Донато.
– Где же это? – тихо спросила Мари.
Вместо Павла горячо отозвалась Аврора:
– О, дорогая, соглашайтесь, не мешкая. Это чудесное место. Я назвала бы его лучшим на свете, если бы не было моего Трескенде, куда я днями думаю возвратиться.
– Как, маман? – воскликнул Павел. – Разве вы не поедете с нами?
На лице Мари появилось разочарование – она тоже не соглашалась с решением свекрови.
– Нет-нет, – упорствовала Аврора, – я уже скучаю по своему дому. Мои цветы, как-то они там? За них беспокоюсь, а вот за вас – нет. – Она улыбнулась и, положив ладонь на руку Мари, добавила: – Умоляю, дорогая, не давайте воли этому шалопаю. Я уверена, у вас достанет сил. Ну а если он все же попытается выйти из повиновения, присылайте за мною – я мигом явлюсь на подмогу.
И они дружно рассмеялись.
…После отъезда Авроры стали собираться в путь и молодожены. Из всех драгоценностей, полученных ею к недавнему торжеству, Мари взяла с собой лишь платиновую шкатулку. Перед тем как положить ее в небольшой кожаный саквояж, она приподняла крышку: внутри, на бархате, сиял алмаз Санси – свадебный подарок свекрови.
5
Свадьба сына стала для Авроры Карловны событием, знаменовавшим счастливый поворот в его судьбе.
В том страстном чувстве, которое Павел испытывал к своей избраннице, виделся залог надежного супружеского союза. Мари ей очень нравилась, и она не сомневалась, что из невестки получится добродетельная мать семейства. О чем еще можно было мечтать?
И все-таки Аврора Карловна возвращалась домой в тревожном настроении. Приготовления к свадьбе, радостно-взволнованное состояние Павла заставляли ее молчать о событиях, которыми делились с ней в письмах финские родственники. Все северные земли империи, в том числе и родина Авроры, переживали страшное, можно сказать, библейское бедствие, когда сошлись, вооружась против всего живого, две напасти: голод вместе с эпидемией тифа и оспы.
Лето 1867 года было просто чудовищным. В июне, когда венчался Павел и Вена утопала в цветах, Хельсинки завалило снегом, а поля покрылись толстым слоем льда. Наступил июль, за ним август и сентябрь, а картина оставалась такой же.
Несмотря на все старания правительства, славшего сюда обозы с пшеницей и продовольствием, дело принимало катастрофический оборот. Тысячи крестьян какое-то время пытались спастись от голодной смерти, раскалывая лед на полях в поисках остатков прошлогодних злаков, травы, кореньев. С деревьев обдирали кору, листья, хвою – несчастные пытались употребить это в пищу. День ото дня сил у людей оставалось все меньше, вымирали целые хутора.
По дорогам, ведущим в центр России, можно было видеть похожее на погребальное шествие передвижение людей, которые, покидая край холода и смерти, надеялись добрести до более благополучных районов. На санках везли стариков и детей. Шли от селения к селению, находя там те же безлюдье, бескормицу и уже смирясь с неотвратимой смертью.
…Экипаж Авроры Карловны продвигался навстречу этому медленному исходу обреченных. По обочинам дороги сидели женщины с безумными глазами, крепко прижимая к себе мертвых детей, лежали трупы замерзших людей. Ледяной ветер заносил их снегом, словно одевая в саван и желая спрятать весь этот ужас от взглядов тех, кто еще был жив.
Добравшись до своего имения, она увидела огромную толпу людей, пытавшихся укрыться от холода.
Десять градусов мороза – летом! – можно было пережить, если бы люди так не ослабели от голода.
Не решавшиеся самостоятельно распорядиться барским добром, управители Трескенде получили от Авроры приказ открыть все закрома, амбары, подвалы, хозяйственные постройки, кормить людей и давать им ночлег. Те, кому не хватало места, размещались вокруг день и ночь пылавших костров. Вся многочисленная прислуга имения, вплоть до последней горничной, была мобилизована помогать людям с полным соблюдением справедливости. Особое внимание проявлялось к старикам и детям. Им отдавали весь имевшийся запас лекарств и теплую одежду.
Можно только поражаться душевной стойкости Авроры Карловны, сознательно ввергнувшей себя в пучину людского горя. В обстановке всеобщей паники и безнадежности она составила четкий план действии, которого придерживалась, не давая увлечь себя эмоциям. Ей претила роль романтической героини-патриотки, приехавшей в Финляндию, чтобы «умереть со своим народом». Напротив, она явилась сюда вестницей надежды и жизни, готовой отстаивать и то и другое до конца.
Природа наделила ее недюжинными организаторскими способностями, умением предвидеть развитие ситуации и направлять его по нужному руслу. В обстановке, когда надо было действовать незамедлительно, поскольку люди умирали каждый день, Авроре удалось быстро, что удивительно при неизбывной чиновничьей волоките, закупить продовольствие в Петербурге. Один за другим в Финляндию пошли обозы с провиантом.
Труднее всего было наладить четкое и справедливое его распределение среди населения. Во все эти вопросы Аврора вникала сама, просматривала списки, требовала отчета от тех людей, кому поручалось обеспечение населенного пункта или стихийно возникшего лагеря беженцев. Эта «горестная канцелярия» требовала огромных сил, неусыпного внимания и времени. Аврора, почти не смыкавшая глаз круглые сутки, благодарила небо, даровавшее ей крепкое здоровье и психологическую выносливость.
По ночам, когда усталость притупляла людские горести и даже вселяла надежду на завтрашний день, Аврора принималась за письма. Эта корреспонденция с описанием истинного размаха бедствия отправлялась не только императору, но и в правительственные учреждения с призывом действовать, действовать, действовать… Кроме продовольствия нужны лекарства и врачи – обессиленных людей косила эпидемия.
Хозяйка Трескенде тормошила благотворительные организации, обращалась к церкви, к состоятельным людям. По ее распоряжению петербургская контора Демидовых выделила огромную сумму для помощи крестьянам, разоренным стихией, и тем, кто, из-за голода покинув родные края, решил обосноваться в другом месте.
…Однажды она услышала, что недалеко от имения есть сторожка, в которой уже несколько дней лежат без помощи обессилевшие мать с ребенком – все отказывались нести им пищу и лекарства, боясь заразиться.
Не желая никого принуждать, Аврора решилась идти одна, хотя двадцать один год назад их семью постигла трагедия, которую трудно было забыть. Родная сестра Авроры, Эмилия Мусина-Пушкина, узнав об эпидемии тифа в их деревне, вместе с двумя врачами поехала ухаживать за больными. Благодаря ее усилиям с эпидемией удалось справиться, а сама она, заразившись тифом, умерла – сгорела в четыре дня.
Аврора ловила себя на мысли, что поступок сестры казался ей примером для подражания: «Иди и спасай».
Через несколько дней после того, как она отнесла больным все необходимое, устыдив своим поступком малодушных, Аврора почувствовала страшный жар. Сомнений не было. Это оспа.
Болезнь протекала в очень тяжелой форме. Все лицо и тело Авроры было покрыто нарывами, которые зудели так, что хотелось содрать с себя кожу. И тогда она приказала связать себе руки, чтобы невозможно было расчесывать мокнувшие, саднящие язвы.
Когда много позднее Аврора рассказывала об этой истории, ей отказывались верить: оспа оставляет следы на всю жизнь, однако на ее лице кожа была идеальной, без единого изъяна.
* * *
А в Сан-Донато ведать не ведали обо всех этих бедах. Оттуда шли подробные письма Павла с обязательной припиской Мари. У молодых все обстояло благополучно, и Аврора каждый день благодарила Бога за его милость.
…Человек устроен так, что в моменты жестоких испытаний, когда, кажется, уже не осталось сил и нервы напряжены до предела, из недр памяти вдруг поднимаются картины прошлого, проливающие бальзам на израненную душу. Авроре вспомнилось Сан-Донато времен собственного свадебного путешествия, где ровно тридцать лет назад они с отцом Павла провели почти полгода. Именно там Аврора поняла, что станет матерью. Правда, муж увез ее незадолго до родов. Их сын появился на свет в Веймаре, но она всегда считала своего мальчика дитем Италии, выношенным ею в тепле Сан-Донато, среди его красот.
И вот теперь Павел с молодой женой начал свою супружескую жизнь в том же райском уголке. В этом Авроре виделось особое, доброе предзнаменование. Будь благословенно Сан-Донато, приютившее молодое счастье ее сына!..
