Текст книги "Разбитые иллюзии (СИ)"

Автор книги: Любовь Пушкарёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– Госпожа, нашего гостя зовут Оптимус…

– Оптимус Прайм, – почти пропел он бархатным голосом, сверкая белозубой улыбкой, протягивая руку так, чтобы принять мою для поцелуя.

«Где я слышала это имя?» Я сделала вид, что не замечаю руки, и ласково улыбнулась:

– Пати Дженьювин.

– Ах, как мило, на французский манер, – он завел руки за спину и качнулся на носках. – Вы из Франции? – и он заглянул мне в глаза, словно от ответа зависела его жизнь.

– Все мы родом из старушки Европы, – светским тоном откликнулась я и устроилась на диванчике, жестом пригласив его вернуться в кресло.

– Пати, я сделаю тебе чай, – немного заполошно предложила Венди и, не дожидаясь ответа, выскочила из гостиной.

– Какой милый ребенок, – произнёс Оптимус, глядя на закрывшуюся дверь. – А вы, наверное, гадаете, где слышали моё имя?

– Признаться – да, – не стала отпираться я.

– О, вы никогда не догадаетесь, – тоном довольного ребенка отозвался он. – Дело в том, что лет двадцать, а может, уже и тридцать, как создали такие, знаете, игрушки превращающиеся… машинка в человечка и наоборот. Трансформеры.

Я что-то такое видела, когда подыскивала подарок сыну Дениз несколько лет назад, поэтому неуверенно кивнула.

– И вот, значит, чтобы эти игрушки лучше продавались, их разделили на два лагеря и дали имена. А потом сняли претупейший мультик, и не один. Так вот, главу положительных трансформеров назвали Оптимус Прайм. Ну не тупицы ли безмозглые? – он смотрел на меня с веселым осуждением, ожидая, что я его поддержу.

– А почему тупицы? – осторожно поинтересовалась я.

Он махнул рукой

– Потому что тавтология. Моё имя – шутка. А у них тупейший пафос.

– Самый Лучший… Странная шутка.

– О, не странная, а очень злая и на самом деле смешная.

– Мне бы интересно было выслушать.

– Ах, ну зачем вам чьи-то семейные дела? – он опять взмахнул рукой и отвернулся вполоборота, но взгляд не отвёл. И я не могла понять: он хочет, чтобы его поуговаривали – или чтобы не лезли в личные дела.

– Я не хочу показаться нахальной и лезть не в свое дело, но мне действительно любопытно, – я включилась в игру и захлопала ресницами в лучших традициях инженю.

– Ну, раз так, – и он тут же развернулся ко мне и сполз на самый краешек кресла, чтобы максимально приблизиться. – Дело в том, что я первенец у своего папаши, а вот его угораздило оказаться внуком Диониса и Гекаты. Диониса и Гекаты! – повторил он, захохотав и хлопнув себя по коленке.

Мне стало дурно. Неужели? Собрав все силы, я уставилась на гостя, стараясь вслушаться в его рассказ.

Глава 5

– Внучок двух древних психов. Ну, Дионис с кем только не переспал, и мой дедушка был вполне себе ординарным получеловеком. Спокойно правил своим селом, гордо именовавшимся каким-нибудь царством. Так не повезло бедняге, говорят, красив был, и одна из дочек Гекаты на него позарилась. А уж такая профура если что захочет, то обязательно получит. Вот так и появился на свет мой папашка, тоже изрядный псих, как потом выяснилось. Он, видишь ли, слегка помешался на своих дедушке и бабушке. Это поначалу слегка, да… А потом… в общем, пыжился он, пыжился, но поклонения добиться не смог. Время уже было не то. Людишки измельчали, да и не только они. Тогда он решил родить великого сына и, знаешь, не придумал ничего лучше, как найти свою тётку и соблазнить её. Ему это легко удалось, Гекатида тоже бредила идеей великого потомства. Звезды встали, как положено, когда зачинали и когда рожали. Гадали всеми возможными способами, и всё-всё предсказывало, что должен родиться великий бог. А родился я. Без капли силы! – Он снова захихикал и хлопнул себя по коленкам. – Родители чуть не удушили меня от досады! Спасибо кормилице-гидре, покусала она этих психопатов, отбила меня у них да к бабке-тетке отнесла. Так я у неё спокойно и вырос.

– А какие у вас сейчас отношения с отцом? – поинтересовалась я, уже не сомневаясь в том, кто передо мной сидит.

– А никаких, – широким жестом подтвердил он свои слова. – Папаша совсем спятил. После того, как его поймали на нарушении конвенции… таком мерзком, – доверительно сообщил он мне, – и примерно наказали, чтоб другим неповадно было, он и вовсе превратился в полное ничтожество.

– Какого пункта конвенции?

«Неужели его всё же наказали за Календулу?» – подумала я.

– Ах, стыдно сказать, – Оптимус горько вздохнул, – пункт о лишении разума divinitas. Помните тот ужасный скандал, когда кучка придурошных слабаков не нашла ничего лучше, как уподобиться мерзким людишкам – компрачикосам? Воровать или выкупать за бесценок детишек у слабых divinitas, я бы сказал «у filii numinis», если бы они не были слишком никчёмны для такого звания. Но это не умаляет вины преступников, – с жаром вскричал он, – Нет! Те, кто, подобно ходячим трупам людишек, сосёт силу сородичей – недостоин жить!

– Совершенно верно, – мрачно согласилась я. – Скажите, какое конкретно обвинение выдвинули Винье? – я смотрела на Оптимуса, зная, что он сейчас «взбрыкнет».

Он улыбнулся светло и радостно. Полный псих, недаром Венди так его испугалась.

– Я не называл никаких имён. И, кстати, что там задумал этот странный волчок за моей спиной? – он продолжал улыбаться, но в vis диапазоне готовил атаку.

– Оптимус, если вы не нападёте на меня или него, то и мы на вас не нападём.

– Однозначное заявление, – заметил он и притормозил приготовления к атаке, но не остановил.

– Ведь ваш отец – Винье? – спросила я.

– Да… – он отмахнулся от вопроса, как от мухи… и вдруг замер, глядя на меня. – Не может быть… Патриция… Виноград.

Я молча кивнула.

– Сестрица!!! – завопил Оптимус и дёрнулся ко мне. Тони издал рык и вскинул пистолет, хорошо, что сдержался и не выстрелил.

Оптимус отреагировал правильно: вернулся в кресло, но энтузиазм не поубавил, буквально прыгая на месте.

– Силы неведомые! Сестричка! О! Как я удивлен! Ты такая… Такая успешная! – он восхищённо развел руками. – Не ожидал.

– Оптимус, так что инкриминировали Винье? – вернулась я к тому, что меня интересовало больше всего.

– Ну… Вообще-то ему вменили и тебя, и ту дриаду, которую он таки превратил в фамилиара. Но ты… – он развел руками, давая понять, что я была главным пунктом обвинения.

– Он не поставил семейную метку, и я неизвестно сколько лет была не в полном разуме, – мрачно ответила я.

– А как ты сбежала?

– Почуяла, – грустно ответили я. – Меня не охраняли, тот домовой не в счёт.

– Всё равно, сестричка, я не пойму…

– Мама постаралась. Перед смертью.

– Теперь ясно. Она тебя кому-то обещала? – с интересом спросил он.

– Можно сказать и так, – ответила я.

– Ах, Патриция, Патриция… Это многое объясняет… но не всё, – он задумчиво разговаривал сам с собой, приложив пальцы ко рту.

– Оптимус, а что тебя привело в наши края? – я снова вошла в роль инженю.

Сумасшедший братец взглянул на меня совершенно пустым удивлённым взглядом, но потом смысл вопроса дошёл до него.

– А, ищу кое-что, – отмахнулся он и снова погрузился в свои мысли.

– Что именно? – мягко настаивала я.

– Так ты помнишь свою мать? – вместо ответа спросил он.

– Да, помню. И мать, и флерса Календулу.

– О, так мне не показалось, и тут действительно есть несколько маленьких флерсов?

– Да, так и есть. Они мои.

– Патриция, – Оптимус доверительно склонился ко мне, – не могла бы ты попросить своего ручного волка покинуть нас? Его ненависть меня несколько раздражает и мешает думать.

– Это пёс, Оптимус…

– Да? – братец развернулся всем корпусом и оценивающе уставился на Тони.

– И он беспокоится за свою хозяйку, – закончила я свою мысль.

– Но он должен слушаться тебя, иначе он плохой пёс, – сообщил Оптимус.

– Тони, успокойся и отойди чуть дальше.

Оборотень опустил пистолет и сделал пару шагов назад. Я не приказывала ему выйти, поэтому он остановился у двери, выбирая место, где снова сможет держать Оптимуса на мушке.

– Так что ты ищешь, дорогой братец? – снова спросила я.

– Оружие.

– Оружие? – непритворно удивилась я.

– Ах, не пугайся, сестричка, у тебя есть такой смелый пёсик, он тебя защитит, – похоже, Оптимус не издевался, а его слова просто не поспевали за мыслями.

– Братец, да я не пугалась, пока ты меня утешать не начал.

– Ах я болван, – расхохотался он.

– Понимаешь, сестричка, оружие живое, – он замялся, – и оно направлено против весенних. Оно может повредить тебе и твоим флерсам, – закончил он шепотом и добавил уже нормально. – Гипотетически! Ведь у тебя есть пёсик… Такой милый…

Тони ответил глухим рычанием.

– … и смелый, – закончил Оптимус, разглядывая моего оборотня.

– Оптимус, не дразни его, – холодно попросила я.

– Ах, да кто же его дразнит? Такая прелесть. Может, ты дашь мне его на время, на чуть-чуть, по родственному?

Я настолько опешила от такого предложения, что не сразу нашлась с ответом.

– Нет, у волкодавов может быть только один хозяин на всю жизнь.

– О… волкодав! Шотландский?

– Кавказский.

– Кавказский… кавказский… А, это мохнатые такие? Прелесть.

– Оптимус, так что за странное живое оружие ты ищешь? И для чего? Оно потерялось, и ты хочешь вернуть его владельцу? – невинно поинтересовалась я.

– Нет-нет, владельцу я его вернуть не хочу, – рассеянно ответил психопатичный родственник.

– Себе оставишь?

– Полноте, что за предположения, Патриция? Ай-ай-ай!

– Тогда зачем?

– Оружие опасно, его надо уничтожить, что ж ты, сама не понимаешь?

– А ты сможешь его уничтожить?

– Да и твой милый пёсик сможет, главное – их близко к себе не подпустить. Главное их оружие – коварство. Оружие оружия, – засмеялся он.

– Они?

– Да, Пати, – он тут же стал серьезен. – Они. Выглядят как флерсы, только без крыльев. И они очень опасны. Притворяются страдальцами и высасывают всю силу из жертв. Досуха. До смерти. До обращения в сырую землю, – он буквально вбивал в меня эти фразы.

– Ясно…

– Главное – им не верить. Они могут говорить что угодно, но у них нет своей воли, они – оружие. Говорящее, думающее оружие, которое может быть очень искренним и лгать само себе.

– Ясно…

– Я напугал тебя, сестричка?

– Нет, Оптимус.

– А зря… Я чувствую, они где-то недалеко, знаешь, они оставляют vis-след, я слышу его как вонь. Ужасную вонь. Запах ландышей и мертвечины. Ты не слышишь?

– Нет.

– Они опасны, Патриция.

– Да, конечно. А ты не знаешь, кто их создал?

Оптимус лишь развел руками, но раз он промолчал, значит, знает и просто не хочет рассказывать.

– Оптимус, ты сказал, что твоё имя – очень смешная и злая шутка, – он заинтересовался моими словами и улыбкой предложил мне продолжать. – А злая она и смешная потому, что ты действительно Самый Лучший. Просто ты не родился таким, а стал.

Говоря это, я полностью перешла на vis-зрение и всмотрелась в него. То, что я увидела, меня очень обеспокоило. От Оптимуса отходило множество щупалец. Длинные, тонкие и подвижные, они были еле видны, а их касания не ощущались совсем. Меня оплетало несколько, два или три изучали Тони, один нашёл спрятавшегося Кению, но кот поймал его и держал в зубах, с десяток выплыли за дверь. Наверное, он контролировал Венди и, скорей всего, знал о присутствии Шона. Могли ли щупальца-шпионы превратиться в нечто вредоносное? Да запросто, Оптимусу достаточно высвободить резерв и плеснуть силу в эти нити. Только вот какой силой он ударит? Я вернула зрение в обычный диапазон и опустила щиты ментальной связи с Шоном, передав ему только что увиденную картинку и просьбу не дергаться. Шон невнятно ответил, мол, что-то такое и подозревал. Он не видел силу, зато vis-нюх его не подводил, а запах чужака уж слишком расползся по дому.

– Ты мне льстишь, сестрица, – ответил Оптимус, – ты ж видишь… Виноград…

О, какое милое балансирование на грани лжи.

– Виноград, – согласно кивнула я, – тебе стоит лучше поработать над маскировочными щитами, братец. И втяни, пожалуйста, свои… лозы? Они меня несколько нервируют.

– Лозы?

– Щупальца. Так понятнее? Втяни их, если не собираешься нападать. Все втяни.

Он надулся, как ребенок.

– А ты не собираешься на меня нападать?

– Я уже сказала, я нападу, только защищая себя или своё.

Он закрыл глаза, будто прислушивался.

– Твой фамилиар, какая мерзость, он жрет ниточку, – пожаловался он. – Из чего ты его лепила? И почему он чёрный?

Я опять глянула полноценным vis-зрением: Кения втягивал в себя щупальце, как человек – спагетти. Щупальце пыталось убраться назад, но он придавил его лапой и ел, пытаясь подтянуть к себе ещё порцию лакомства.

– Да останови же его! – вскрикнул Оптимус.

– Оборви… нитку, он всё равно не отдаст того, что к нему попало, – меланхолично отозвалась я. Не хочу я обижать своего фамилиара и вырывать у него что-то изо рта, тем более такую гадость. Кения не Кисс, но он тоже весьма умён, и когда всё уляжется, я попытаюсь его расспросить о съеденном.

Оптимус тем временем подтянул свои щупальца-разведчики к себе и с видом обиженного ребенка посматривал на меня.

– Дорогой братец, давай не будем плести кружева полуправды. Ответь мне прямо, на кого ты работаешь и почему интересуешься Ландышами.

– Ох, сестричка, ты как-то не по-женски прямолинейна. Работаю я на Конклав и уже очень давно. Это здесь, в Новом Свете, мне ещё могут задавать столь дурацкие вопросы…

– Конклав?

Что он несет? Конклав – это собрание кардиналов, избирающее главу католической церкви.

– О! Патриция, нельзя же быть такой тёмной, – негодующе вскричал Оптимус.

– Ну, извини, что отец не поставил на меня семейную метку, считая, что фамилиару знания ни к чему, и я не в курсе столь очевидных вещей, – едко отозвалась я.

– О, сестрица, – горестно всплеснул руками Оптимус. – Я не хотел тебя обидеть, – огромные чёрные глаза умоляли простить бестактность.

– Хорошо. Так что такое Конклав?

– Конклав – это совет сильнейших filii numinis, наша законодательная власть. Конклав собирался трижды: потребовать Скрытности, создать Конвенцию и потом дополнить её. Название, как и у католиков, принято потому, что члены высокого собрания запирали сами себя, чтоб никто не покинул его, пока не принято единодушное решение. А чтобы Скрытность и Конвенцию чтили, мне и ещё нескольким filiinuminis поручили следить за её исполнением. Я шериф, как на Диком Западе, – с улыбкой закончил он.

– Можешь пристрелить преступника на месте, – задумчиво заметила я.

– Ну, убиваю я только кровососов и полулюдишек, а вот divinitas – крайне редко. Тяжко это, знаешь ли…

Знаю. Когда умирает кто-то из нас – это утрата, которую трудно описать.

– Так вот, сестрица, эти бывшие флерсы убили двух весенних и белого универсала. Filii numinis, конечно, были слабенькие, но…

– Оптимус, ты сам только что сказал, что ищешь оружие. Теперь ты говоришь: «оружие убило». Убило не оружие, а тот, кто создал его и владел им на тот момент.

– Ты права, сестрица, я неточно выразился. Я ищу бешеных зверей, они, может быть, и хотели остановиться, но не в силах превозмочь свою природу, поэтому продолжат убивать и без приказа.

– Оптимус, кто их создал? – без обиняков спросила я, требовательно и в лоб.

– Какая разница?

– Большая.

Он демонстративно молчал.

– Кто натравил их на белых?

– Могу предположить, что вампирица Лорел Детройтская.

– Хорошо, Оптимус, слушай. Вампы держали у себя флерсов, не знаю для чего. Возможно, с ними хотели сделать то же, что и с Ландышами. Я узнала об этом и отбила этих двух флерсов у мертвяков, а также случайно обнаружила Ландышей. На грани смерти. И спасла их. Они мои. По всем законам.

Оптимус открыл рот, что-то сказать, но я жестом попросила его замолчать.

– У нас было столкновение с вампами. Да что там, маленькая война за власть. Меня пытались убить, отдав команду Ландышам. И они сопротивлялись. Твои разговоры о том, что они будут убивать без приказа, мягко говоря, не состоятельны. Они способны противиться приказу. Они флерсы. Их светлой сути никому не изменить. Я оставила их у себя, и я ищу способы уничтожить их чёрную vis-систему, вернуть им крылья. Они уже несколько недель мирно сосуществуют с другими флерсами и divinitas. Я тебе их не отдам. Будем драться?

Несмотря на будничный тон, и я, и Тони с Шоном были готовы начать бой. Оптимус, впрочем, тоже.

– Сестрица, их ищут и найдут рано или поздно. Выкрадут. И снова пошлют убивать. Я не могу этого допустить.

– Я тоже. Поэтому я их надежно спрятала и охраняю. Скажи, что не нападешь на меня и не возьмешь ничего моего без спроса, Оптимус.

– Ты думаешь, тебе по силам их вернуть?

– Да, Оптимус. Мне по силам.

Он внимательно смотрел в меня vis-зрением.

– Меня смущает твой шрам и этот чёрный уродский кот, – светским тоном заметил он, как будто речь шла об излишней бледности.

– Или нападай, или клянись. Я считаю до трёх. Один… Два…

Он взорвался чёрным огнем. В доли секунды Тони успел выстрелить, прежде чем упал, хватаясь за горло.

И тогда я вспыхнула обжигающим светом. Солнце! Неумолимое! Убивающее! Нет запахов! Нет ничего! Только Свет и Жар! Свет и Жар!

Словно вдалеке слышались выстрелы и вопль: «Сдаюсь! Пощады! Клянусь не вредить Пати, дочери Винье, моей сестре, – скороговоркой говорил булькающий голос. – Клянусь не посягать и не вредить всем, кто носит её печать, всему, что ей принадлежит. Сестра, пощады!».

Я вышла из боевого транса и в ошеломлении уставилась на монстра, полностью покрытого прочной тёмно-зелёной чешуёй. Рядом валялась окровавленная кисть с пистолетом, рука принадлежала Оптимусу… Над чудовищем, перегнувшись через спинку кресла, нависал Шон в своем истинном обличье. Я видела лишь бритый череп и чувствовала, что он истек ядом, пуст и на грани истощения.

– Сестра… – задыхаясь, произнес монстр.

– Что?

– Я поклялся тебе. Вынь его из меня – или мы с ним оба умрем.

Что значит «вынь»? Шон ему лишь в голову вцепился… А потом я увидела… Клыки, наверное, проткнули череп, если он был у этой твари, а все десять отравленных когтей инкуб воткнул в голову врага, словно электроды. От опустошения Шон впал в vis-кому. Я мягко потянула за руку – куда там! Когти словно вросли в плоть монстра… а может, так оно и было.

– Стань мягче, – потребовала я.

Монстр-Оптимус лишь простонал в ответ. Тут до меня дошло, что счёт идёт на секунды. Я принялась максимально быстро, но аккуратно выдергивать пальцы Шона из капкана плоти. Я боялась поломать его когти, вдруг новые не отрастут или Оптимус всё же помрёт от такого «подарочка», но всё обошлось. Клыки… Я не представляла, как и куда тянуть, чтобы вытащить отравленные зубы. К счастью, решение нашлось быстро: собрав ошметки vis, я выкрасила их плотским желанием и отдала Шону, приказав силе убрать клыки. Приказ был исполнен, зубы дёрнулись, расширяя раны, и втянулись, Шон стал заваливаться на пол. Я подхватила его и уложила. Оптимус тоже ушёл в отключку. Тварь, что он сделал с Тони? Тот, обернувшись псом, лежал на пороге комнаты, Венди обнимала его, стараясь отдать силу, удержать его.

– Ударил сырой смертью, – пролепетала она сквозь слезы.

Глава 6

Я попыталась что-то выдавить из себя и не смогла. Жестокий жар Солнца выжег дотла и меня, я просто не могла вспомнить, как вспыхнуть силой жизни. Я тоже была опустошена до самого дна.

Если Венди не остановится, то и она свалится в vis-кому, подумала я, пытаясь обрести фокус и не отключиться.

И тут пришло спасение. Свежие чистые ароматы, живое тепло… Флерсы. Фиалочка, Мальвочка и Незабудка. Девочки обняли лицо Венди, а Незабудка прижался ко мне. Его крылья обдували моё лицо, но это был не воздух, а чистый vis, я вдыхала его, впитывала кожей. С каждой секундой мне становилось легче, казалось, они все со мной: и Лиан, и Пижма, и Фиалочка…

Я снова на своем лугу.

У моих ног лежит измождённый, измученный пёс… Его обнимает девочка-принцесса, она испугана и плачет, хоть и старается скрыть слёзы.

– Всё хорошо, – сказала я, – Мы дома.

У меня с рук капала вода, даже текла ручейком, капли, сверкая светом, падали в траву… Я стала омывать огромную псину, моего Тони. Когда он успел так исхудать и усохнуть? От воды он оживился и даже поднял голову, чтобы пить с руки. С одной ладошки он пил, а с другой я лила на него воду-свет. Девочка-принцесса перестала плакать и зачаровано смотрела, её измученное личико начало расплываться в светлой улыбке, и, наконец, она засмеялась и обняла пса. Смеясь, она чесала его тощие бока, трепала загривок, и пёс довольно жмурился, но пил воду-свет не отвлекаясь. Я тоже смеялась. Они оба были такие смешные и хорошие… Тони пил и выздоравливал, худоба уходила, мех становился пушистым, я не помнила, когда он поднялся на лапы, но теперь они держали его крепко. Закончив пить, он лизнул мне пальцы, подмигнул и, боднув улыбающуюся девочку, бодро потрусил с поляны. Она убежала за ним.

Что-то ещё…

Ах да, пустыня… Вода нужна в пустыне. Я сделала шаг и оказалась на границе холодных сумеречных песков. Сухой, пронизывающий ветер…

– Шон! – позвала я.

Что-то зашевелилось в темноте.

Было страшно покидать свой луг, но мне шепнули: «Мы здесь. Мы сохраним проход». В этом шёпоте я узнала голоса всех своих флерсов и даже голос Календулы, поэтому смело пошла в серый холод.

Как только я ступила в пустыню, на меня налетел ветер, несущий злой песок. Я закрыла лицо волосами, как платком, и пошла, высматривая Шона.

– Шон, брат мой!

И ветер стал тише, а небо чуть просветлело. Я увидела фигуру, почти занесённую песком.

– Шон…

Вода уже не текла с моих рук, но они всё ещё были влажными. Я прижала ладони к потрескавшимся тонким и мягким губам, к длинным, подобным эфам скрипки, ноздрям. Он одним вдохом осушил мои руки и открыл глаза.

– Шон…

Он смотрел на меня, пытаясь прийти в себя и вспомнить, кто мы и где мы.

– Пати, – выдохнул он, – Свет мой…

– Пойдём ко мне. В гости. У меня вода.

Он засомневался.

– Ненадолго, – продолжила уговоры я. – Напьёшься и вернёшься к себе.

Он тяжело сел, попытался встать и упал. Я попробовала его поднять, но он оказался тяжёлым.

– Я не смогу, – прошептал он. – Мне нельзя покидать свою пустыню, нельзя к тебе.

– Ну отчего же? Чем мой луг не оазис? – Я, видно, очень захотела, чтобы мы оказались у меня на лугу… Вдруг он возник в шаге от нас.

Шон с удивлением рассматривал мой мир.

– Нет, – вдруг произнёс он. – Мне нет туда хода. Не смог раньше войти и сейчас не смогу. Ничего не изменилось.

Он закрыл глаза и откинулся на песок.

– Я посплю, – прошептал он, – и непогода уляжется. И снова будет тепло, и может быть, я смогу найти свой оазис и шатер Эль-Виси…

Я не хотела бросать его тут на долгие часы, а может, и дни. Хоть моё сознание и было затуманено выходом из реальности, я помнила, что Шон впал в vis-кому и мог серьезно покалечиться. Я не хотела, чтобы мой названый брат стал vis-калекой, не хотела, чтобы безжизненный песок безвозвратно занес его оазис и шатер.

Я встала и сделала шаг к себе на луг, так хотелось убежать из этой кошмарной пустыни, но я оставила одну ногу на песке, оказавшись таким образом на границе наших миров. Мои ладони снова стали наполняться влагой, будто я собирала дождь, но медленно, очень медленно. Я терпеливо ждала, и когда воды хватило на два глотка, вернулась к Шону и влила в него жизнь. Он снова очнулся.

Я не помню, сколько раз я наполняла ладони и поила его… Пустыня начала светлеть, ветер – утихать, а вот у меня на лугу, наоборот, тучи затянули небо и похолодало.

– Всё, свет мой, хватит, – буквально взмолился Шон. – Ты устала.

Я действительно устала, но послушала его, потому что смогла рассмотреть проблеск зелени.

– Твой оазис, – прошептала я.

Он оглянулся и не сдержал улыбки.

– Да.

Потом с тревогой вновь обратился ко мне.

– Свет мой, отдохни.

Я молча согласилась и, зайдя к себе на луг, легла в травы, последней мыслью была просьба к тучкам уйти и не заслонять солнце.

Очнувшись, я услышала чужой эмоциональный голос:

– То, что вы делаете – это уже пытки! Так нельзя!

– А нападать на свою сестру можно? Можно убивать её и её родню⁉ – голос Венди звенел гневом.

Я вспомнила. Этот чужак – мой старший брат Оптимус Прайм. Самый лучший. Он напал на меня, потому что ему нужны Ландыши.

Попробовав пошевелиться, я поняла, что лежу на диване в малой гостиной, заботливо укрытая пледом.

– Пати проснулась! – радостно сообщил Незабудка звонким голоском и всплыл перед моим лицом ярко-голубым кусочком летнего неба.

– Спасибо, Незабудка, вы нас всех спасли, – прошептала я. Он лишь смущённо засмеялся в ответ. В двери как по волшебству возникли Шон, Тони и Венди.

– Как ты? – настороженно поинтересовался Шон.

– Нормально, – улыбнулась я и села, опустив ноги на пол. – Пуста, правда…

Мой резерв израсходовался полностью, и я чувствовала себя очень неуютно… Голой. Я чувствовала себя голой и беззащитной.

Мне нужен источник. Сегодня все, включая флерсов, выжали себя до дна, и тянуть силу из них значит истощить и покалечить. Нужен кто-то посторонний. Чужой.

– Чего верещал Оптимус? – спросила я.

– Приковали его железными цепями к железной батарее, – с мрачным злорадством ответил Тони.

– Железо на голое тело? – скривилась я. Оптимус, конечно, дрянь, и я с ним буду разбираться, но пытать его я не хочу.

– Нет, конечно, – оскорбился Шон. – Что мы, вампы – мучить зря? Просто мера безопасности. Мы не ожидали, что ты так скоро очнешься.

– А сколько времени прошло?

Они переглянулись.

– Часа полтора…

Да… Быстро я пришла в себя.

– Мне нужен источник, – мысль, всё время крутившаяся в голове, вырвалась на свободу.

– Поедем в город, – тут же ответил Шон. – Если не найдём никого для тебя, для меня точно найдутся, и я тебя наполню. Тони, Венди, – деловито обратился он, – к хаотику не подходить, не разговаривать с ним, и жгите чабрец с полынью. Мы к утру вернемся, а если повезёт, то и раньше.

Раскомандовался – констатировала я, и не могла понять, довольна я этим фактом или нет. Шон, подошёл ко мне и поднял на руки, как ребёнка, так и понёс в автомобиль, завёрнутую в одеяло.

– Ники едет сюда, поддержать Венди и Тони, а Эльвиси я всё же оставил дома, – сообщил он, пока шёл к машине.

– Почему? – слабо удивилась я, ведь она могла его наполнить.

– Эльвиси – природный хаотик, – мрачно ответил Шон, – но она пытается избавиться от этого. Незачем ей встречаться с тем, кто сам себя превратил в безумную тварь. Я и без неё быстро восстановлюсь, – уже другим тоном продолжил он, – и тебя наполню, свет мой. Всё будет хорошо, вот увидишь.

Город был небольшим, но и не крошечным, солнце садилось, и Шон, сам того не замечая, мрачнел и торопился.

– Шон, – я положила ладонь на его руку, коснулась кожи, – закат не страшен.

Секунду он смотрел на меня, будто пытался понять смысл слов, а потом выдохнул.

– Да, закат не страшен, – улыбнулся он. – Старые привычки и страхи…

– Так сразу от тебя не уйдут, – закончила я.

Мы остановились у какого-то бара, а может, ночного клуба, набитого студентами. Шон рвался туда, а я нет. Да, секс и веселье. Но какое-то пустое… С гнильцой.

Посидев в машине, я решила прогуляться вечерними улицами. Хотя я и была без сил и сейчас ничем не отличалась от человека, но со мной был Кения. Кения всегда со мной.

Мы шли, никого не встречая, мои мысли сами свернули к Вику. Любовь? Это любовь? Я думала, это что-то яркое и безумное, из света и ветра… Думала, любовь – это что-то внезапное, как июльская гроза, ошеломляющее, как молния…

А оказалось, что любовь – это просто тихо и незаметно подкравшаяся потребность. Потребность видеть его, касаться, быть рядом, знать, что у него всё хорошо, что ему хорошо…

Но у Вика всё совсем не хорошо. Шон прав. Прав во всём. И что осталась нам всего пара лет, и что станет он таким же усталым, равнодушным чудовищем, как Отшельник. Но как мне принять это? Как смириться? Или же – как разрушить всё? Совсем всё.

Хаотик. Презревший порядок, презревший равновесие, поставивший себя над ними. Подминающий мир и реальность под себя. С переменным успехом. Вечно на грани, вечно в борьбе с самим собой, вечно во лжи самому себе. Я могу им стать. Запросто – чернота уже меня коснулась. А Страж уязвим. Все уязвимы. Я смогу разорвать его сделку с Виком. Но спасет ли это его?

И тут я увидела белого-белого человека… И бросилась ему навстречу:

– Вик! Вик!!! Как ты меня на…

На меня удивлённо смотрел чёрный мужчина лет сорока. Уставшее и грустное лицо.

– Я не Вик, мэм, – тихо ответил он и попробовал сделать шаг.

Не Вик.

Но я не могла разжать пальцы, не могла отвести взгляд.

– Отпустите меня, – мягко попросил он. – Я не Вик.

Я кивнула, смутившись, и попробовала совладать с руками.

Он ждал, пока я отцеплюсь, а я не могла. Не могла его оставить.

Вдруг он сделал шаг навстречу и обнял меня, окутав своим светом. Я со всхлипом вдохнула его запах и его силу… Да я сейчас разревусь.

Нельзя плакать.

– Можно. Можно плакать, – гладя меня по голове, произнёс он.

Я сказала это вслух? Стиснув зубы, я отрицательно помотала головой. Если я буду плакать, то выплачу всю силу, что он мне даёт.

Словно услышав мои мысли, он поцеловал меня в глаза… и я разревелась.

Горько и беспомощно.

Я не предам себя и не убью Стража, потому что этим не спасу Вика. Он не сможет любить меня-хаотика, а значит, умрёт. Мы сможем быть долгие годы вместе, но это будет жизнь во лжи, во всепоглощающем притворстве. И любви не будет места во всём этом, и значит, Вик умрёт. Просто позже. И хуже. Значит, у нас есть только эти год-два…

Оптимус… Он ведь не отступится. Ему нужны Ландыши, и если я в ближайшие месяцы их не вылечу, он найдет способ их выкрасть или убить.

Винье… Мерзкий и жалкий. Я должна убить его. Рано или поздно мне придется оборвать его жизнь. Обратить его в землю. Своего отца. Давшего мне лозы винограда, одиночество, страх и независимость.

А ещё… Ещё что-то страшное надвигается на нас. Нас всех ждет испытание. И не все его переживут.

Ужасно. Ужасно быть пустой и беззащитной, не иметь силы закрыться от всего. От правды. От реальности.

Но есть тепло и свет. Они есть. Они дадут силы…

– Не бросай меня…

Мужчина смотрит в смятении, но потом крепко обнимает и уводит с собой.

Засветло Шон заехал за мной, найдя по ментальной связи, словно по маяку.

– Запомни адрес, – попросила я. Он согласно кивнул.

Человек, спасший меня этой ночью, нуждался в деньгах и втором шансе, дабы подняться со дна. И то, и другое я могла дать с лёгкостью.

Чем я не сказочная фея?

Дома, на ферме, всё было хорошо. Вчера вечером Стивенсон навестил в схроне зелёную пару и Ландышей, отнёс им еду и тёплые одеяла.

Оптимус корчил из себя жертву. Венди вообще не рисковала входить в гостиную, где он сидел, зато Тони отлично справлялся с обязанностями тюремщика, скормив пленнику последние запасы сладкого, и даже не ударил ни разу, хотя хотел, ох как хотел – придурочный хаотик дразнил его, как только мог. Ники курсировала между названой сестрой и парнем, обнимая то одну, то другого, при этом что-то весело щебеча. Собственно, присутствием Ники объяснялись покладистость Тони и целость физиономии Оптимуса.