Текст книги "Разбитые иллюзии (СИ)"

Автор книги: Любовь Пушкарёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Разбитые иллюзии

Глава 1

Вот уже три недели, а то и дольше, дни текли лёгкой светлой рекой. Я готовилась к свадьбе Митха. Её откладывали, но вот теперь назначили точную дату. Ранняя осень – отличная пора… Золотые деревья в Центральном Парке и посвежевший, ставший чище воздух Манхеттена. Уже и не лето, жаркое и душное, но и не осень, холодная и дождливая. Счастливое межсезонье.

Вообще-то я волновалась за Митха: он совершенно обычный человек, ничего о нас не знающий, скучный хороший парень. Зачем он, слуга-шофер, понадобился молодой змее-перевёртышу, преуспевающему юристу? Да, змеи спасли его в ночь боя с вампами, но это не давало никакой гарантии, что они не навредят ему в будущем. Ведь очень часто сверхъестественные существа вредят людям, сами того не желая, – просто потому, что это их природа, над которой они не властны.

Две недели тому назад я поняла, что мне крайне необходимо получить ответы на эти вопросы. Через Фрешита, опекавшего всех оборотней-инородцев, я вышла на невесту Митха, и у нас с ней состоялся неприятный, но интересный разговор.

Ритеш Адвани оказалась классической индийской красавицей с огромными глазами, нежным ртом, слегка великоватым носом и шикарной фигурой. Но больше всего меня поразил в ней острый и смелый ум. Мне б такой.

Ритеш не стала отпираться и рассказала всё начистоту. Её семья, вернее, змея-прародительница, была создана кем-то из индийских богов для охраны сокровищницы. Однако богатства требуют не только охраны, им нужен и счёт – так повелось, что семья казначеев стала служить не только радже, но и змеям-перевёртышам. Эта служба не была радостной: раз в два-три поколения нужно было отдать старшего сына змеям. Женить. Молодой муж жил недолго: чтобы родился перевёртыш, требовалось забрать жизнь отца, медленно, по капле перелив из родителя в дитя. Как правило, мужчина успевал порадоваться трем-четырем сыновьям, а затем медленно угасал, пока жена вынашивала девочку – змею-королеву.

Услышав это, я с трудом сдержалась, стиснув зубы и позволив Ритеш продолжать свой рассказ.

Столетиями всё было неизменно, раджа был самым богатым среди своих соседей. Но пришли англичане. Три поколения правителей сопротивлялись иноземцам, прежде чем проиграли. Змеи чуть не умерли, потеряв своё золото и самоцветы, но смогли спастись, сохранив венец раджи. В середине двадцатого века прямая линия правителя прервалась, а старший сын рода казначеев, презрев дхарму, отправился в Америку за лучшей долей. Ритеш, родившаяся незадолго до падения раджи и разграбления сокровищ, настаивала на том, чтобы змеи отправились вслед за казначеем и непрямыми потомками правителя в США. Несколько лет её мать не соглашалась на столь отчаянный и рискованный шаг, как покинуть родную землю, но из дворца сделали отель, и старая змея дала согласие на переезд, решив, что ничего хуже в этом мире произойти уже не может.

Здесь, в Америке, Ритеш возродила семью. Она посчитала, что предназначение змей – сохранять богатство вне зависимости от его вида. Да, её предки стерегли золото, сапфиры и бриллианты, но мир меняется, сейчас богатство не всегда можно взять в руки и запереть под замок. Ну и что с того? Его всё равно надо охранять. Смелый ход мыслей, говоривший о гибком и незашоренном уме младшей змеи. Она получила отличное юридическое образование, нашла потомков раджи и стала вести их финансовые дела. Змеи, встав на путь дхармы, обрели былую силу. Следующим пунктом было позаботиться о том, чтобы казначеи вспомнили, кто они. Она нашла их семью. Сам беглец-отступник не зажился на чужой земле, а его сын и внуки прозябали в нищете. Ритеш, как и положено по закону, уготовила себе в мужья старшего, а младшему через подставных лиц дала хорошее финансовое образование. Он недавно получил диплом, и она по-родственному пристроила его в свою фирму.

Видя, что я сижу мрачнее грозовой тучи, змея перешла к главному:

– Я полюбила Митха, – вдруг выпалила она, – и мне нестерпима мысль о том, что я отниму его жизнь. Это наше проклятие – убивать любимых. Мы сами угасаем после, не в силах жить.

– Твоя мать жива, – мрачно процедила я.

– Она не могла бросить меня молодой и глупой, когда всё рушилось. Горе состарило и изуродовало её, но она нашла в себе силы жить ради меня и братьев.

– Ведь Митх не просто так вдруг стал моим шофером, да? – зло бросила я. – Уж не ты ли помогала Сэму в поисках загородного домика?

Я с трудом сдерживала чёрную злобу, загоняла её в клетку, не давая расти. Ненавижу, когда меня обманывают и используют втёмную. Сэм, мой предыдущий шофер, уходя на пенсию, рекомендовал Митха на свое место, и молодой индус полностью оправдал мои ожидания. Я чувствовала себя в ответе за него, и на этом факте змея собиралась сыграть.

Ритеш собралась и произнесла официальным тоном:

– Я прошу вас помочь мне родить истинное дитя, сохранив при этом жизнь мужу. За это я буду вести ваши дела: сохранять богатство, а брат моего мужа будет приумножать его.

Я стукнула ладонью по столу, дав выход ярости.

– Почему ты сразу не пришла ко мне с таким предложением? Ты что, не понимаешь, что унизила меня этим обманом? Думаешь, filii numinis нравится, когда их вынуждают к чему-то?

Ритеш с ужасом смотрела на стол. Место удара выглядело так, словно годами стояло под лучами солнца и поливалось дождями, от него змеились трещины, и кусок столешницы грозил отвалиться, как прогнившая рухлядь. Ну да, я вложила в удар чёрную vis, надо же было её куда-то деть…

– Я не хотела вас оскорблять, – впервые за весь разговор Ритеш выглядела не собранным, уверенным в себе профессионалом, а испуганной женщиной. – Я хотела подстраховаться, чтобы вы не просили слишком много.

– Дура! – беззлобно в досаде бросила я. Ярость ушла, хвала Свету и Тени. – Вот будут болтать, что змея обвела вокруг пальца одну из сильнейших filius numinis, одну из трёх глав города, и что будем делать? Что буду делать я? Фрешит и Седрик?

– Никто ничего не узнает, – затараторила она. – Мастер Фрешит не интересовался подробностями, он не знает, что Митху грозит смерть. Мои люди молчат, и я буду молчать.

– Хорошо, – сдалась я. – Как оформим договор?

Договор мы оформили не только клятвами, но и по-людски: заключив контракт.

Ритеш оказалась фанатичным законником. Похоже, поменяв дом и отчасти род занятий, она поменяла и божество. Закон превыше всего. Кто не чтит его – тот отступник, достойный презрения, а может, и смерти. Митх был добропорядочным и законопослушным гражданином, но теперь я понимала, что это лишь отсвет огня, горевшего в его невесте. Фанатичная преданность закону и порядку, тем не менее, не мешала Ритеш видеть дыры и лазейки. Если бы у неё был герб, то на нём красовалось бы два девиза: «Закон превыше всего» и «Что не запрещено, то разрешено».

Перестав сокрушаться о том, что хитрая змея-юристка решила избавиться от проблемы за мой счет, я признала, что её предложение опекать мой капитал как нельзя кстати. Я ценила деньги, вернее, свободу и независимость, которую они обеспечивали, но мне всегда тяжело было распоряжаться ими. Максимум, на что меня хватило, – держать сумму, необходимую для ведения дел, на счетах, а часть прибыли переводить в золото и класть в сейф. Причем я так до конца и не смогла понять: законно ли мне, частному лицу, владеть золотом в слитках или нет? Вот пусть теперь змея-хранительница и разбирается.

А я тем временем занималась своей частью сделки: наполняла амулеты-накопители. Постоянная работа с зелёной силой сделала меня спокойной, умиротворенной и… туповатой. Вообще работа с силой отупляет: уходишь в свою собственную реальность и крайне слабо реагируешь на реальность объективную. Лиан и Пижма обеспечивали меня чистым зелёным vis, а Ники и Тони помогали придать ей нужный оттенок – животный, оборотнический.

Шон, наконец, перестал смотреть на меня как фанатик на своё божество – но лишь потому, что чуял по нашей ментальной связи, что мне от этого, как говорят люди, дискомфортно. Я избавила его от проклятия инкуба: от ежесуточной пытки опустошением и голодом, от постоянной, въевшейся боли.

Но я не питаю иллюзий по поводу собственного могущества: Страж позволил мне это сделать, да и сам Шон столетиями шёл к своему освобождению. Поворотным событием стало то, что он согласился удвоить свои мучения, спасая меня. Вот так и вышло: он выручил меня, а я – его.

И нечего на меня смотреть как на воплощение Чистого Света. Я и близко не такая. Я светлый универсал с двумя фамилиарами, один из которых чёрный. Хотя справедливости ради надо признать, что фамилиар у меня всё же один: чёрный сервал Кения. Кисс чем дальше, тем меньше моя и больше Лиана… и своя собственная. Перестарались мы с флерсом, создавая её: уж очень умненькой и самостоятельной вышла крылатая розово-салатного окраса кошка.

Шон приходит каждое утро и готовит приторные восточные сладости на завтрак, насыщая их своей красной силой плотского желания. Часть откладывает для Кисс, маленький кусочек для Лиана, – бывший флерс настаивает на том, чтобы привыкать к красной силе, – остальное мне и никому больше. Даже Эльвису бьет по рукам, если та пытается что-то стянуть.

Эльвиса… Она ревнует, вернее, боится, что я отберу у неё Шона, пожелаю, чтобы он принадлежал лишь мне. Элейни, бывшая глава Майями, терпела рядом со своим инкубом только дочь Венди и её несмышленую подружку Ники. Причем Ники терпела только потому, что это шло на пользу дочери.

Задиристая и слегка сумасшедшая Эльвиса раздразнила хозяйку города, и та пожелала её наказать, а палачом был Шон. Инкубы в принципе глупые, опасные и вредоносные существа, Шон был исключением. Древний бог Уту заключил в нём свет – понимание того, что каждая жизнь ценна, – и наш Шон столетиями пытался делать меньше зла, чем того требовала его природа. Соблюдя букву приказа, но нарушив его дух, «наказанием» он помог Эльвисе обрести опору в безумном водовороте человеческих эмоций. И потом не раз тайно помогал красной divinitas, когда она оказывалась на грани потери себя, на грани безумия. Прознав об этом, Элейни сурово покарала Шона, и это сыграло с ней дурную шутку: инкуба не было рядом с ней, чтобы защитить или дать силы, когда вампы напали на город.

Избавившись от проклятия, от страданий, Шон не потерял свойств инкуба. Он по-прежнему мог отравить своей силой любого, если у него было достаточно времени и его подпустили слишком близко. Я всегда была с ним осторожна и никогда даже не думала о том, чтобы обмениваться с ним силой потоком, без барьеров.

В Шоне запросто можно было утонуть. И Эльвиса тонула – это было её спасением. А та же Элейни, не удержавшись пару раз, потом разрывалась между страхом себя потерять и желанием вновь окунуться в это безумие страсти. Я себе таких терзаний не хочу, потому и всегда осторожна с ним. А Эльвиса просто не понимала, как можно «быть рядом с оазисом и не окунуться», оттого и боялась, что я захочу забрать этот «оазис» в единоличное пользование.

Уж сколько я ей втолковывала, что Шон для меня не «оазис» и у меня, урождённой зелёной divinitas, его сила не вызывает такого сильного соблазна хотя бы потому, что я никогда не смогу забыть о том, что это яд. Эльвиса слушала, кивала, но когда мне нужна была красная сила человеческих эмоций, она спешила дать мне её, дабы мне не пришлось брать у Шона. С одной стороны, я привыкла к простой и ясной силе плотского желания и не всегда могла совладать с тем водоворотом самых разных эмоций, что она на меня обрушивала, но с другой – мне это было полезно для развития.

Вот из-за Эльвисы Шон совершенствовал и оттачивал свое умение насыщать пищу силой. Мне уже до оскомины надоел рахат-лукум, но другие блюда не могли впитать столько же vis.

В конце концов, три дня назад, когда Шон, немного играя на публику, хозяйничал на кухне под влюблённым и малость голодным взглядом Эльвисы, я небрежно поинтересовалась:

– А почему бы вам не пожениться? Официально.

Они оба замерли, уставившись на меня. На лице Эльвисы застыло неверие своим ушам, а Шон судорожно пытался понять, что стоит за моими словами. Приказ? Проверка? Услышав его сомнения по ментальной связи, я не выдержала и сняла все заслоны. Поняв, что я всего лишь пытаюсь избавить нас от проблемы, которая со временем лишь усугубится, Шон ответил:

– Не знаю, готов ли я взять в жены такую…

Эльвиса, бросив на него гневный взгляд, в волнении обернулась ко мне.

– Ты бы действительно не возражала против нашей свадьбы?

– Только если вы оба этого хотите и готовы.

Шон немного сварливо изрек:

– Тыщу раз было сказано: Пати мне сестра и глава, но не жена и не невеста. А ты всё никак этого в голову не возьмёшь. Как на тебе, такой глупой, жениться?

Я бы за такие слова мужчину ударила не кулаком, так хоть словами, но Эльвиса была из другого времени и другой страны.

– Шхан, я всё поняла, – она обвила его, ластясь, как одалиска. – Возьми меня в жёны. Я буду хорошей женой. Буду за твоей спиной, у твоего очага…

– Да? Ты сейчас не даешь мне служить моей сестре и госпоже, как должно, а став женой, и подавно встанешь между нами.

– Нет, Шхан, нет! Никогда! Я была глупой. Я больше не буду удерживать тебя вдали от твоей… от нашей госпожи. Делай, что должен, и пусть Пати докажет, что не хочет большего.

Мы с Шоном облегчённо вздохнули, и он, взяв мою ладошку, влил vis в поцелуе. Я сосредоточилась на конвертации силы сексуального желания в чистую радость и жизнь. На то, чтобы наполниться, ушло четверть часа, а то и больше – Кисс, недовольно чавкая, съела заготовку рахат-лукума, Лиан неспешно вылакал свою порцию, Эльвиса с неослабевающим вниманием следила за нами…

Почувствовав, что ещё чуть-чуть – и не удержу, расплещу, я мягко отняла руку и ушла в спальню. Дрёма – лучший способ пережить обжорство, vis-обжорство в том числе.

Сегодня я наполнила последний накопитель – цельный, без дырок и трещин камешек янтаря. Всего их было девять – неказистых неполированных янтарей, но все они ярко сияли, если смотреть vis-зрением. Этого хватит, чтобы зачать перевёртыша и на первый месяц или даже два, а там я ещё наполню. Достав настоящую золотую проволоку, – эх, старые запасы не безграничны, надо бы не забыть пополнить, – я принялась оплетать камни, собирая их в ожерелье. Будет оригинально: дикий камень в золоте. Выдам за дорогую дизайнерскую работу, если мой подарок увидят обычные люди, а divinitas и так поймут его ценность: или увидят, или учуют.

Интересно, а как змеи-перевёртыши воспринимают vis? На нюх? Или зрением? Вроде бы кто-то из редких оборотней слышит vis как музыку… надо будет обязательно спросить Ритеш.

Завтра надену умопомрачительное шёлковое платье, бережно сохранённое ещё с тридцатых годов, и буду пытаться затмить невесту. В отместку. За всё. И за излишний ум, и за то, что не может защитить Митха от злословящих соплеменников: бедняк женится на богачке, какая неслыханная дерзость и попрание устоев. Буду флиртовать с Митхом, – смеясь, думала я, – совсем немножко. Он испугается, наверное, а Ритеш озлится. Ничего, ей полезно, а то относится к нему, будто он давно уже ей принадлежит. А он не её, он мой. Пока. И я сплетаю ожерелье ради него, чтобы он был счастлив и жил долго. Долго и счастливо, как в сказке. Хорошей детской сказке, где чудовища оказываются заколдованными принцами и принцессами…

Мои мысли вплетались в узелки проволоки, как пёстрые ленточки…

Так прошёл день.

Глава 2

Свадьба была роскошной и… странной. Не индийская, но и не европейская. Невеста восхищала всех стилизованным сари нежно-зёленого цвета. Без позументов и привычного орнамента на ткани сари смотрелось изысканным дизайнерским платьем. Жених был в классическом и дорогущем английском костюме. Большая часть гостей была в европейской одежде, остальные – в индийской, но с минимумом украшений. Я щеголяла в платье чуть желтоватого цвета жирных сливок, и дважды какие-то «дальние гости» приняли меня за невесту.

Шон и Эльвиса сопровождали меня, отказавшись отпускать одну «в логово змей, где будет ещё куча разных оборотней-инородцев». На Шона все пялились. Ещё бы! Копия молодого Бреда Пита. Особенно позабавил один самоуверенный и напористый хлыщ: он знал лицо, но не помнил, откуда. Когда я случайно услышала их разговор, мне показалось, будто я перенеслась в книгу Вудхауза – настолько это было нелепо и смешно.

Не знаю, может, винтажное платье виновато, а может, регтайм в качестве музыкального сопровождения торжества, но меня не оставляло чувство, будто я перенеслась в тридцатые годы. Когда я выходила замуж с просто-таки неприличной частотой. Да, было дело… Я ещё не стала белой – просто не была чёрной… Странно. Даже сейчас я не испытываю ничего похожего на раскаяние. В одно и то же время я трепетно заботилась о престарелом Косте, поддерживая его тело и дух, и позволяла своим мужьям умирать не совсем естественной смертью от слишком частых и слишком бурных постельных утех. Тогда это казалось мне нормальным…

Да и сейчас я считаю так же. Белый универсал – не христианская святая, радеющая за всех людей, правых и виноватых. Наши родители, древние боги, не опекали слабых – и мы, filii numinis, такие же. Да… Но древних нет, или они бледная тень самих себя. Мы, их дети и внуки, прячемся среди смертных, блюдя режим секретности. И кто был прав? Кто выиграл? Тот, кто отбирал лучших и играл ими словно игрушками – или тот, кто принял под свою защиту всех без разбора?

Я – дочь своих родителей, и я отбираю лучших. Но я ими не играю. Нет. Люди достойны уважения и любви. Только не все, ох, не все…

Время словно свернулось в кольцо.

Костя и Вик.

Костя… И Вик…

Мы могли бы… Я выросла, я уже не глупый ребенок. А Вик – не старый солдат, потерявший кров и друзей. У нас могло бы быть будущее. Могло бы… Сердце сжалось в светлой тоске от проблеска надежды. Может, я смогу отнять его у Стража и Вик станет моим… А я – его…

От этих мыслей мне захотелось бежать куда-нибудь, забыться в мерном движении без цели и направления.

Я тихо покинула праздник.

Шон всё понял, он мудрый, хоть и не во всём. И у него своё мнение о моих отношениях с Виком. Никто из моей внезапно сложившейся семьи не в восторге от того, что человек, да ещё почти Страж, так много для меня значит. Но Шон, пожалуй, лояльней всех, и он решил помочь мне по-своему. Отвлечь от глупых мыслей, навеянных свадьбой человека и divinitas.

Следующим утром Шон сообщил, что хочет официально познакомить меня со своим отцом – Уту. Строго говоря, Уту не отец Шону, а как бы крёстный. Шон родился человеком и умер, а уже после смерти его превратили в инкуба. Естественно, не Уту это совершил. Древний бог сделал «подарок» новорождённому, не умеющему сдерживаться и управлять собой чудовищу, что в итоге, через столетия, привело того к освобождению и вылепило из безмозглого инкуба моего названого брата.

Я побоялась пускать древнего бога в свой дом. Пусть сейчас он слаб, но он Древний, и этим всё сказано.

В то утро моё ежедневное совещание с Дениз завершилось быстро. Управляющая уже не обижалась на меня за то, что я практически перестала уделять время ресторану, за последние месяцы она успела привыкнуть к этому и вышла, так сказать, в автономный режим. Я ей доверяла полностью, и она всегда оправдывала это доверие.

Ограбив кухню и пококетничав с Полем – гениальным шеф-поваром и гениальным истериком, превращавшим жизнь всего персонала ресторана то в рай, то в ад, я возвращалась к себе в кабинет, жуя банан по дороге.

Чуть нервничающий Шон и какой-то опрятный смуглый старичок поджидали меня у двери…

Это – Уту???

Сильно же он изменился за два месяца. В ту решающую ночь он вылез на карниз десятого, кажется, этажа и, заглядывая в окно с наружной стороны, пытался знаками объяснить, что в моих силах всё изменить и спасти Шона. Тогда он был грязным, щербатым бомжем, а сейчас… У него даже зубы все на месте. Интересно, это магия или стоматолог?

– Здрасьте, – выдала я, не зная, что сказать и что сделать. Подмышкой два банана, в руках персики и надкушенный банан, непрожёванный кусок которого я срочно затолкала за щеку. Секунду мужчины смотрели на меня, такую несуразную, потом Шон опомнился и выхватил фрукты.

– Открывай дверь.

Я открыла, одновременно пытаясь проглотить защёчный запас. Мне это с трудом, но удалось.

– Десять часов, – оправдываясь, произнес Шон. Ну да, мы договаривались на десять, а я не то чтобы забыла, просто не рассчитала время.

– Да, – грустно согласилась я. – Хорошо, что вы пришли, – обратилась я к Уту, – нам надо познакомиться поближе.

Мне было даже не неловко, а просто грустно оттого, что Древний будет думать обо мне, как о несуразном ребёнке.

– Пати, ты такая… милая, – у Уту был странный мягкий акцент.

– Вы хотели сказать – смешная, – ответила я.

Уту удивился, а я прикусила язык. Древние крайне редко играют словами и искажают правду… как я слышала.

– Нет, не смешная. Милая и непосредственная… – его взгляд рассеялся. – Ты напомнила мне кого-то, кого я давно забыл… – он, казалось, ушёл в себя, но вдруг собрался и посмотрел мне в глаза. – Я хочу поблагодарить тебя за сына, единственного сына. Ты спасла его, назвала братом. Большего счастья в моей жизни не было.

– Да как-то… – я смутилась, – я ж не нарочно, не продуманно. Так вышло.

– И хорошо вышло, – Уту улыбался, и я не могла не улыбнуться ему в ответ.

– Я глупый, немощный старик, – вдруг продолжил он, – который боится холодных серых демонов. Но если я смогу чем-то помочь, то с радостью помогу. Я не набиваюсь тебе в отцы, но знай, что тебя, сестру моего единственного сына, я буду любить так же, как его.

Я не успела задуматься над этой странной речью, как вмешался молчавший доселе Шон.

– Пати, Уту может ходить по лучу: он ведь бог Солнца, а уж потом – бог справедливого суда.

Я глянула на старика. Его как будто разрывали противоречия, он смотрел в пол и порывался что-то сказать. Шон, чувствуя это, положил ему руку на запястье.

– Он скромничает насчёт глупости и немощности, – продолжил он. – Да, он в чём-то ограничен, как все мы, но не глуп. И не немощен.

Шон смотрел на меня, будто чего-то ждал. Я попыталась открыть нашу связь, но он её запер наглухо, только силой ломать.

У меня возникло подозрение, что мне опять устроили какой-то экзамен, и я задумалась, закрыв глаза. Я доверяю Шону, значит, надо постараться сделать именно то, чего он ждет от меня. Работа с vis переучивает думать иначе: иногда слишком быстро, интуитивными озарениями, иногда слишком медленно, а иногда просто перестаешь видеть неугодное. Так было и в этот раз.

Ходить по лучу… Я посмотрела в окно. Оказаться в Центральном Парке, таком близком и таком далеком. Нас разделял всего-то переулок, мой дом – многоквартирное здание – и Сентрал Парк Уэст… Именно улица удушливым смрадом машин и отсекала парк от нас, делала далеким и как бы призрачным – видишь деревья, но не ощущаешь их, не слышишь, не чуешь. Ходить по лучу… В одно мгновение перенестись в парк, под деревья, услышать запах опавших листьев и горький аромат хризантем…

– Принеси мне хризантему, – услышала я свою просьбу и открыла глаза, встретившись взглядом с Уту. Пару мгновений в тишине… Моя просьба. Его вопрос и неуверенность, проигнорированные мной.

– Принеси жёлтую, маленькую – они сильнее пахнут.

Уту отвел взгляд, посмотрев в окно, чуть склонил голову, так что один из лучиков солнца оказался у него на лице, и просто пропал… Никаких киношных спецэффектов: был – и нет его.

– А-а-а! – радостно завопил Шон и захлопал в ладоши, как ребенок, впервые увидевший фокус. – Пати! Пати! Я знал! Ты! Ты… – Он вспыхнул и вылил на меня жаркий белый vis любви и обожания. На несколько мгновений я отключилась, ловя подарок.

– Мой свет, моя жизнь, ты поверила! И вернула ему веру в себя, – Шон был рядом и обнимал меня за плечи, там, где они были прикрыты рукавами блузы. Инкуб легко может отравить, заставить желать себя и пить силу похоти, лишь коснувшись ладонью кожи, и Шон никогда об этом не забывал – ни в сумасшедшем голоде, ни в яркой радости.

– Пати, – выдохнул он, вкладывая в моё имя всю благодарность, всю любовь, переполнявшую его.

– Ну вот, у нас в городе теперь свой бог Солнца, – я пыталась осмыслить этот факт. Вдруг раздался глухой стук удара. Мы обернулись на звук и увидели Уту, съезжающего спиной по стене. Солнечное пятно было примерно в паре метров от пола, Древний впечатался в стену и теперь нетвердо стоял на ногах.

– Ты цел? – с беспокойством спросил Шон.

Уту глянул на него абсолютно пьяными от радости глазами.

– Вот! Они пахнут, – он протянул веточку неказистых хризантемок, наполнивших ароматом всю комнату.

Шон забрал цветы, придирчиво осмотрев отца, не ушибся ли тот всё же.

– Я пойду, – попросил Уту, глядя на меня. – Я вернусь.

Он ждал моего разрешения, и я быстро закивала.

Уту чуть подпрыгнул, дотягиваясь до солнечных лучей, и снова пропал, как пропадает свет, когда нажмешь на выключатель.

– Пати, не волнуйся, – заговорил Шон. – Уту не Саббиа, он хороший.

– Я так заметно нервничаю? – невесело спросила я. Шон дипломатично промолчал. – Я ещё молода, глупа и слаба, Шон. Конечно же, я буду бояться тех, кто сильнее и мудрее.

– Ты же слышала, что он сказал. Хочешь, он поклянется тебе? Демоны клятв властны над всеми, даже над богами.

Я задумалась. Да, если бы Уту поклялся мне помогать или хотя бы не вредить, было бы намного спокойнее, но только если он сделает это добровольно. История с принудительной клятвой Седрика меня многому научила. Я поделилась своими соображениями с Шоном.

– Пати, не сомневайся: как только отец напрыгается, я поговорю с ним, и он не откажется.

– А почему нужна была именно я? Моя вера в его возможности?

Шон замялся.

– Моей веры было мало. Эльвиса нестабильна, ненадежна. Венди, Ники и Тони слишком молоды и слишком прониклись человеческим прагматизмом. Оставалась только ты. Я верил, что ты поверишь, – скаламбурил он, улыбнувшись.

– Не захваливай, – отмахнулась я. – Кстати, как Эльвиса?

– Под впечатлением, – заулыбался он, – ты смогла ей доказать, что не хочешь большего. Но она уже достала меня с женитьбой. Пати, ты действительно считаешь, что это хорошая идея?

Я вздохнула.

– Шон, мужчине нужна женщина – жена, подружка, любовница. Сестра не в счёт. Я собираюсь устраивать свою личную жизнь и подумала, что тебе тоже неплохо было бы это сделать. Мне показалось, у вас по-настоящему доверительные отношения и с огоньком. Я могла ошибиться. Ты знаешь, что для нас свадьба – это крайне серьезный шаг, так что если ты сомневаешься или не готов, то просто забудь.

– Пати, говоря о своей личной жизни, ты говоришь о Вике?

– Да, – отрезала я.

– Он без пяти минут серый демон. Страж, – поправился Шон, видя, как меня передёрнуло. Стражи не демоны. Ну… не то, что принято понимать под демонами, они не злые. Они равнодушные.

– Сколько ему осталось? – продолжил Шон. – Год? Два? Я боюсь за тебя, Пати. Боюсь, что ты привяжешься к нему ещё больше, а он умрет и станет Стражем. Забудет тебя и останется здесь! В этом городе! Ты – и пустая оболочка любимого. Равнодушный демон вместо светлого человека. Каково тебе тогда будет? Как ты это переживёшь?

– Шон, перестань, – простонала я.

– Прости, я должен договорить до конца. Ты думаешь, что сможешь его забрать у Стража. Но это невозможно, Пати. Не обманывай себя. Ты сильна, но всё, что ты сделала, ты делала с позволения Стража.

– Я знаю, Шон. Я всё знаю, – я не сдерживала слез. – Не думай, что я мню себя всемогущей. Просто… – я набрала воздух и выдохнула, успокаиваясь. – Просто, пока Вик жив, помоги мне бороться за него, а когда… если умрет, помоги смириться.

Шон внимательно посмотрел мне в глаза.

– Да, мой свет. Ты всегда и во всем можешь на меня рассчитывать.

Отчаяние, вызванное словами Шона, выело весь свободный vis, и я в бессилии закрыла глаза, пытаясь задремать на несколько минут и дать высвободиться резерву.

– Хотел как лучше, а опять навредил, – горько произнес мой названый брат.

– Нет, ты сделал, что должен… И я не помню, чтобы ты мне вредил, – тихо пробубнила я.

Он вдруг снова вспыхнул, хоть и намного слабее, и снова отдал мне всё без остатка. Небольшая порция vis высвободила резерв, и, словно согревшись изнутри, я тут же почувствовала себя полной сил, в отличном настроении и готовой ко всему.

Шон был измучен двумя вспышками подряд и пуст, но очень горд собой: устранил вред, якобы причинённый им. Я взяла его за руку, не за ладонь, а там где манжеты, и повела к диванчику. От опустошённости он совсем плохо соображал и покорно плюхнулся, когда я подтолкнула его. Когда я завозилась, пытаясь совладать с узкой юбкой и при этом сесть ему на колени, как наездница, до него дошло.

Радостно сверкнув глазами и расплывшись в счастливой улыбке, он быстренько спрятал ладони себе под бёдра, как бы сев на них: условный знак, что он не коснётся меня без разрешения. Я тоже обрадовалась. В последнее время он стал так самостоятелен и самоуверен, что я всерьез опасалась его возражений по поводу предстоящего подкармливания.

– Как раньше, – выдохнул он.

– Угу, – улыбнулась я, и, собрав светло-розовый vis на кончике пальца, провела им по губам. Шон не выдержал соблазна и поймал его, но не глотнул vis сразу, а слизывал, растягивая удовольствие. Шон ощущает vis на нюх и на вкус, моя светло-розовая сила для него – пьянящая сладость с тысячей оттенков. Сколько вариантов светлых эмоций, столько и еле уловимых вариантов вкуса. Он застонал от удовольствия, и я тихо засмеялась – в этом звуке не было ничего сексуального, это был стон гурмана, получившего лучший в мире деликатес. Слизав всю силу, он выпустил мой палец и даже слегка отстранился. Шон легко бы вытянул из меня ещё, но тянуть – это не просто невежливо, это оскорбительно, а тому, из кого тянут силу, это как минимум неприятно.

– А как же Эльвиса? – спросила я. – Она же может дать что угодно…

– Но только не сладость, – ответил Шон с сожалением, – я сам удивляюсь, отчего так.

Я расхохоталась.

– Я твоя конфетка.

Он улыбнулся чуть грустно и укрепил расползшиеся щиты на нашей связи, но тихое эхо всё же долетело до меня: «Ты мой свет».

«Моя защита и моё копье. Мой брат, вставший вровень со мной», – ответила я…

И оказалась в пустыне. Во внутреннем мире Шона.

Он стоял рядом, и я с интересом всмотрелась в него. Он изменился. Стал выше. Действительно вровень со мной. Лицо со змеиными глазами и изогнутыми длинными щелями ноздрей было странно красивым. Шрамы не портили его, а смотрелись естественным украшением. Мало что изменилось в нём – и в тоже время не осталось ничего прежнего.