Текст книги "Большая расплата (ЛП)"

Автор книги: Луиз Пенни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Глава 7

В комнатах Академии, где останавливался коммандер Гамаш, теперь весело горел камин и освещал гостиную.

Обычно вечером он возвращался домой, в Три Сосны. Всего час езды, эта поездка всегда доставляла ему удовольствие. Но сегодня по прогнозу обещали метель, и Арман решил остаться на ночь в Академии. К нему приехала Рейн-Мари, прихватив с собой коробку с собственными бумагами и пакет в коричневой обертке.

– Новый стул? – Гамаш указал на пакет.

– Да ты детектив! – восхитилась Рейн-Мари. – Вообще-то это пони.

– Эх! – Гамаш разочарованно дернул сжатой в кулак рукой. – Это я и собирался сказать.

Жена засмеялась и проследила взглядом, как он шел по коридору, чтобы начать новый трудовой день.

Рейн-Мари проводила время за разбором архивных документов, пока Арман преподавал или занимался накопившимися административными делами. Бывший коммандер игнорировал бумажную работу, а у Сержа ЛеДюка, бывшего зама, была собственная повестка дня, по-видимому, не включавшая в себя нужды Академии.

Но сильнее всего Гамаш был занят работой с личным составом – оставшимися преподавателями и кадетами-старшекурсниками. Сказать, что они сопротивлялись нововведениям, было бы грубым преуменьшением.

Даже те, кто был счастлив увидеть старую гвардию, были поражены масштабами перемен.

– Может, стоит делать это помедленнее? – старался помочь Жан-Ги.

– Non, – ответил ему профессор Шарпантье. – Скоро сообщай дурные вести, и мало-помалу – добрые. Макиавелли.

Шарпантье был одним из приглашенных Гамашем профессоров и преподавал тактику, для него «Государь» Макиавелли являлась настольной книгой. По сути, это был не столько курс тактики, сколько курс манипуляции.

Бовуар взглянул на мальчишеского вида профессора с изрядной долей сомнения.

Шарпантье обильно потел, словно каждое слово вырывали у него силой. Юный, хрупкий и субтильный она часто колесил вокруг на кресле-каталке.

– Мы внесем изменения разом, быстро, – решил коммандер Гамаш, и назначил собрание для сотрудников, чтобы объявить о своем решении.

Так начался семестр, так началась борьба.

Прошла неделя, и пока все не вошло в ритм и ежедневную рутину, его авторитет подвергался сомнению ежедневно и ежечасно. Коммандера Гамаша воспринимали не как глоток свежего воздуха, а как своенравное и неразумное дитя, ломающее здание из кубиков, даже те, кто сознавал, насколько эти «кубики» прогнили.

– Дадим им время, – говорил Гамаш Жану-Ги в конце особенно трудного дня.

– Время, патрон, – Бовуар засовывал книги в сумку, – как раз то, чего у нас нет.

Это правда, подумал Гамаш. А Жану-Ги и половины правды не известно.

Но в тот вечер, в конце первой недели, надо было как-то разрядить напряженную атмосферу. Хотя бы попытаться.

Вернувшись в свои апартаменты, Арман сменил костюм на брюки, оксфордскую рубашку с открытым горлом и джемпер. Рейн-Мари была в кашемировом свитере с шелковым шарфом и в юбке чуть ниже колена.

Сидя на эймсовском стуле и отставив в сторону кружку с чаем, Арман потянулся за коричневым пакетом.

– Знаешь, что внутри?

– Нет, – ответила Рейн-Мари. – Оливье вручил мне его сегодня утром перед нашим отъездом. Сказал, что для тебя. Пожалуйста, не тряси.

Он всегда встряхивал посылки, по причине, которую она никак не могла понять. Конечно, не для того чтобы убедиться в отсутствии бомбы – в этом случае тряска не спасла бы, даже наоборот.

Он потряс пакет, прислушиваясь к нему. Понюхал его. Все исключительно для того, чтобы подразнить Рейн-Мари.

– Это не пони, – заключил он с сожалением.

– Твоим студентам и невдомек, насколько мощного интеллекта человек взялся за их обучение.

– Полагаю, они начали догадываться.

Открыв пакет, он на мгновение замер.

– Что там? – нетерпеливо спросила она.

Гамаш развернул содержимое, и она улыбнулась:

– Боже милостивый, вот это да!

– Oui, – Арман был с ней согласен.

Пред ними предстала старая странная карта, найденная в стенах бистро. Оливье поместил ее в рамку. К заднику прилагалась открытка, гласившая:

«Чтобы ты всегда находил путь домой».

Открытку подписали Оливье, Габри, Клара и Мирна. А Рут приписала каракулями: «На случай, если ты облажаешься снова».

Арман заулыбался, и глубоко вздохнув, извлек себя из уютного кресла, и, оставив карту на краю стола, подошел к огромному окну.

Апартаменты Гамашей располагались на верхнем этаже Академии, из панорамных окон открывался захватывающий дух вид. Точнее, он был бы захватывающим, если бы не ночь и метель.

А сейчас Арман мог видеть лишь свое отражение. Снежный шторм проглотил город Сент-Альфонс, его огни и всё остальное.

Сент-Альфон несколько веков назад одним из первых был заселен французами, потому что в этих местах преобладала плодородная равнина. Но все, что придавало лету прелесть, зимой оборачивалось против человека.

Абсолютно ничто здесь не противостояло снегу и ветру, рвущимся с гор вдоль берегов рек прямо к долине. Единственным, что в конечном итоге остановило их, стал город Сен-Альфонс, встретивший стихию лицом к лицу.

Из темноты в толстое стекло окна ударил белый кулак снега, словно напоминая Гамашу, что шторм всё ещё там. И не очень доволен.

Гамаш не вздрогнул, но определенно прочувствовал, насколько им посчастливилось находиться сейчас внутри, а не снаружи.

Раздался стук в дверь и вошел Жан-Ги.

– С каких это пор ты стал стучать, mon beau? – осведомилась Рейн-Мари, поднимаясь, чтобы поприветствовать зятя.

– Это на случай, если к вам уже кто-то пришел, – объяснил Жан-Ги, окидывая взглядом комнату.

Он догадывался, что остальной преподавательский состав в курсе их родственной связи, но студенты пока не знают. Он не желал демонстрировать перед кем-либо дружбу и тем более родство с Гамашами.

Бовуар внимательно осмотрел комнату, в любую минуту готовый отразить нападение, будь то бандит или открытая книга стихов.

Эти апартаменты в корне отличались от любого из домов, где когда либо жили Гамаши.

Это пространство выглядело стильным. Стиль середины века, модерн, определил Бовуар. Кресла странных очертаний – никаких тебе La-Z-Boy – на вид совершенно неудобные. Сначала он предположил, что квартира меблирована кем-то другим, но потом узнал, что обстановку выбирали Гамаши на свой собственный вкус.

Жан-Ги не их вкус не разделял.

Пройдя по толстому шерстяному ковру, Бовуар погрел руки у камина, потом взял со стола с напитками кока-колу.

Снова раздался стук в дверь – начали прибывать первые гости. Через двадцать минут комната наполнилась группками тщательно выбранных кадетов и столь же тщательно выбранными профессорами.

Все выпивали, закусывали и переговаривались.

Первоначально натянутая атмосфера смягчилась благодаря веселому теплу камина, непогоде за окном, выпивке и дружеской простоте хозяев – коммандера и мадам Гамаш.

* * *

Амелию Шоке не проведешь.

Она стояла в углу, сжавшись между книжными полками и панорамным окном, сквозь ткань рукава чувствуя холод стекла. Время от времени снаружи раздавалось царапанье – порывами ветра в окно бросало снежные клочья, и те сползали по стеклу.

Из своего укрытия Амелия изучала окружающих.

Окружающие изучали ее в ответ. Когда одна пара глаз прекращала на нее пялиться, на смену ей приходила другая. Было похоже на командную игру в гляделки. Или на бой без правил.

Идя сюда, Амелия ожидала чего-то совершенно иного. И уж точно не коктейльную вечеринку.

Мадам Гамаш приветствовала ее у входа и проводила к столу с напитками, где Амелия выбрала для себя виски Canadian Club с имбирем.

В мягком свитере и шарфике, пахнущая мылом и розами, жена коммандера смотрелась для Амелии инопланетянкой. Сама же девушка выглядела инопланетянкой для остальной компании.

Это было очень заметно. Она либо раздражала, либо пугала, либо возбуждала любопытство у других кадетов. Преподаватели же просто ее игнорировали.

Все, кроме одного. Средних лет, невысокий и коренастый, но не толстый. Амелия прямо чувствовала напряжение мышц под простым свитером и подумала, не принимает ли он стероиды.

Мужчина продолжал рассматривать ее, но смотрел без осуждения. Сначала бросил на нее быстрый взгляд, потом посмотрел внимательнее. Она заинтересовала его. Не в сексуальном плане, она могла заявить это уверенно – у нее на этот счет был очень чувствительный радар.

Тут было что-то иное. Он оценивал ее.

Остальные, насколько она могла судить, составляли странное сборище. Она сначала подумала, что пригласили самых многообещающих, самых умных, врожденных лидеров. Хотя это не объясняло, почему пригласили ее.

А сейчас, рассмотрев пристальнее всю компанию, Амелия поняла, что все не так просто. Тут были мужчины и женщины, одни определенно англо, другие франкофоны. Большинство белые, одна азиатка и один чернокожий. Был даже гость в инвалидном кресле, она не смогла определить, студент он или преподаватель.

Ничего выдающегося.

Азиатка подошла к Амелии.

– Хуэйфэнь.

– Чего?

– Так меня зовут. Я на третьем курсе. А ты новенькая?

Она выжидательно уставилась на Амелию. У этой женщины, решила Амелия, совсем нет инстинкта самосохранения.

– Что? – переспросила Амелия.

– Ты кто?

– Не твое собачье дело.

Разговор сосем не походил на беседы, подобающие на пенной коктейльной вечеринке, о каких Амелия читала в книгах.

Хуэйфэнь кивнула, словно Амелия поделилась с ней полезной информацией. Амелия приняла ее реакцию за смущение.

– Он тоже новенький, знаешь ли, – Хуэйфэнь кивнула в сторону коммандера Гамаша, стоящего с бокалом в окружении нескольких студентов и внимательно их слушающего.

– А выглядит как старенький, – отметила Амелия.

Хуэйфэнь засмеялась.

– А вот тот, – Хуэйфэнь указала на того самого профессора, что рассматривал Амелию – Профессор ЛеДюк. Мы зовем его Дюк. Раньше он тут всем заправлял.

Хуэйфэнь перевела взгляд с ЛеДюка обратно на Гамаша, склонилась к Амелии, которая тут же отпрянула назад, но успела расслышать шепот Хуэйфэнь:

– Держись от него подальше. Он тобой интересуется, я вижу. Избегай его.

Хуэйфэнь выпрямилась и рассмеялась, как будто одна из них сказала что-то остроумное.

Амелия посмотрела на ЛеДюка, потом на Гамаша, совсем не уверенная, кого именно имела в виду старшекурсница.

– Я все думаю, зачем он тут, – заговорила Хуэйфэнь, и стало очевидно, что она имеет в виду Гамаша. – Так или иначе, – девушка снова взглянула на Амелию, – это становится интересно.

Подняв брови и улыбнувшись, она на первый взгляд бесцельно поплыла по комнате. Но скоро Амелия разглядела её цель. После короткого фланирования, Хуэйфэнь остановилась возле ЛеДюка. Дюка.

Тот совершенно не выглядел дюком-герцогом – ничего царственного в его внешности не было. Он излучал грубую мощь и смотрелся чем-то примитивным в столь изысканном собрании.

Он одновременно отталкивал и притягивал, не в личностном смысле, а так, как притягивает открытая сила. И не только Амелия это чувствовала.

Вокруг него собралась довольно тесная кучка студентов.

Хуфа, или как там ее зовут, что-то ему сказала. Он медленно повернул голову и посмотрел на Амелию.

Это был второй раз, когда ЛеДюк на нее посмотрел. То был долгий, задумчивый, оценивающий взгляд. Такими глазами смотрят на кусочек головоломки – подойдет или нет? Полезная вещь или не очень?

Амелия подумала, не подходила ли Хуфа к ней по его просьбе. Тогда, что она рассказала ему про Амелию.

Миновала секунда, связь прервалась, и Амелию снова предоставили самой себе.

Отпивая свой виски с имбирем, она продолжила наблюдать за приливами и отливами вечеринки. Ее внимание привлек кое-кто, так же как она, пристально изучающий присутствующих.

Пожилой профессор. Он появился последним, когда все уже были в сборе. Амелия никогда не видела его раньше, ни в коридорах, ни в аудиториях, ни в столовой.

Он был здесь новеньким. И старым.

Он одиноко стоял у двери, элегантно удерживая стакан скотча и сканируя комнату. Его глаза встретились с глазами Амелии, и той на секунду показалось, что он улыбнется. Или того хуже, поманит ее, чтобы она составила ему компанию.

Но его колючий взгляд скользнул сквозь нее, потом за нее, мимо нее.

Кто он – старая гвардия или новый профессор, приглашенный Гамашем?

Скорее всего, старая гвардия. Он так и выглядел – старым и на страже.

Она некоторое время наблюдала за ним – достаточно, чтобы он почувствовал, что за ним наблюдают. Амелия делал это ради забавы, она любила ходить по краю лезвия, играть с острыми предметами.

Потом она сменила объект наблюдения. Теперь ими стали коммандер Гамаш и его жена. Гамаш улыбнулся, потом рассмеялся чему-то сказанному одним из кадетов. Они сидели у камина, и теплые отсветы играли на их лицах. В Гамаше было какое-то спокойствие. Оно было в том, как он говорил с мадам Гамаш, в том, как он слушал, не испытывая необходимости главенствовать.

Краем глаза Амелия заметила, как профессор ЛеДюк откололся от небольшой группы окружающих его и направился к только что пришедшему. Улыбаясь, пожал старику руку. Эти двое обменялись парой фраз, после чего Дюк бросил взгляд на коммандера.

Совершенно не дружеский взгляд.

Она тоже посмотрела на Гамаша: любой, кто вызывал в другом человеке столь явную ненависть, заслуживал ее внимания.

Н-да – подумала она, отпивая виски и слушая, как звенят кубики льда в бокале, как воет буря за окном – в Академии может и не весело, но эта азиаточка права – становится интересно.

О чем кадет Амелия Шоке не знала, не могла знать, о чем не догадывались остальные, так это о том, что не успеет снег растаять, как один из них будет убит. И совершит это тоже один из них.

И вряд ли то, что случится, можно будет описать словом «интересно».

Глава 8

– Не смотрите туда, – прошептал Бовуар в ухо Гамашу. – Бребеф и ЛеДюк нашли друг друга.

Жан-Ги наблюдал, как ЛеДюк дружески пожимает старому знакомому руку. Confrères, подумал Бовуар. Братья. Одного поля ягоды.

Коммандер Гамаш не стал оборачиваться. Вместо этого он указал зятю на кресло, чудом остававшееся незанятым. Жан-Ги засомневался – кресло черной кожи смахивало на рот, который вот-вот захлопнется. Решившись, сел и откинулся на спинку.

– Merde, – прошептал он.

Это кресло, без сомнения, оказалось самым удобным из всех тех, в которых ему выдалось сиживать.

И это не единственная неожиданная вещь в комнате.

Так много всего за такое короткое время произошло с момента его вступления в должность зама в Академии, что Жан-Ги не успел расспросить Гамаша о причине сохранения за ЛеДюком должности преподавателя. И о возвращении Бребефа.

Оба решения казались опрометчивыми. Вкупе они казались безрассудными, граничащими с безумием.

Соединить этих двоих в одном кампусе уже достаточно плохая идея, а уж пригласить их на общую вечеринку?! Да еще дать доступ к алкоголю?!

Бовуар мимоходом подумал, вооружена ли они. Гамаш запретил сотрудникам носить огнестрельное оружие, даже офицерам Сюртэ, нанятым Академией. Поэтому Жан-Ги против воли и инстинктов расстался с пистолетом, оставив его в штаб-квартире Сюртэ.

Бовуар наблюдал, как с каждой минутой отношения этой парочки становилась все теплее. ЛеДюк оживленно говорил, Бребеф сдержанно кивал. Соглашался.

Мишель Бребеф, бывший суперинтендант Сюртэ, был одним из самых влиятельных офицеров полиции до своего разжалования.

Серж ЛеДюк был еще более влиятельной персоной, но уже в Академии. Он выпустил в мир сотни кадетов, вооружив их, несмотря на то, что отнял у них моральные ориентиры.

Было нестерпимо тревожно видеть, как эти двое голова к голове что-то обсуждают.

– Мне пойти к ним? – спросил Жан-Ги, готовясь вырвать себя из объятий вызывающе удобного кресла.

– Зачем?

– Притормозить, – ответил Бовуар. – Порушить им планы.

– Если они не поговорят здесь, то поговорят где-нибудь еще, – заметил Гамаш. – Тут они, по крайней мере, на виду.

– Это же не подростки, впервые пьющие спиртное, патрон, – настаивал Жан-Ги, пытаясь говорить вежливо. – Эти двое… – он попытался подыскать слово.

– Merde? – подсказал Гамаш с улыбкой. Потом посерьезнел. – Полагаю, слово, которое ты ищешь, это «зло».

– Не оно, – честно отвечал Бовуар. Он не рассматривал проблему в рамках добра и зла. И даже не в рамках «хорошо» или «плохо».

Жан-Ги мыслил просто и прямо. Требуется ли остановить кого-то? Требуется ли кого-то арестовать? И если кто-то нарушил закон, нанес вред, то преднамеренно или нет?

Что касалось этих двоих, о непреднамеренности не могло быть и речи. Каждое действие тут тщательно обдумывалось.

Но то же самое можно сказать и о патроне, отметил про себя Бовуар. Гамаш намеренно весь вечер поворачивался к двери спиной. Спиной к Бребёфу и ЛеДюку.

Словно провоцировал атаку. Или слал сообщение.

Арамн Гамаш не просто руководил здесь всем, он полностью все контролировал. Был неуязвим. Серж ЛеДюк и Мишель Бребёф могли совершить всё самое ужасное, но оно никогда бы не пересилило добра, исходившего от Гамаша. Гамашу нечего опасаться.

Может, именно это пытался донести до них Гамаш, но Жан-Ги догадывался, что всё не так просто. И подозревал, что Гамаш тоже в курсе.

Спина, повернутая к злу, символична. Но не более.

Серж ЛеДюк встретил бывшего суперинтенданта Сюртэ, никак не выказывая осуждения совершённому Бребёфом.

А Бребёф? Он отлично знает, чем занимался и продолжает заниматься ЛеДюк. Он приветствовал Дюка, как король в изгнании приветствует верного вассала.

– Может вам и все равно, патрон, – сказал Жан-Ги, – но что насчет них?

Гамаш повернулся в своем кресле, чтобы увидеть кучку студентов, окруживших парочку, в ожидании хоть крохи внимания.

Снова повернувшись к Жану-Ги, коммандер сказал:

– Мне не всё равно. Я очень переживаю. Потому я и здесь.

В его спокойном голосе послышались горечь и осуждение.

– Désolé, конечно, вы переживаете. Но надо же что-то с этим делать?

– Мы уже делаем, Жан-Ги.

Стараясь скрыть беспокойство, все свое внимание Гамаш теперь обратил к кадетам, окружившем его, мадам Гамаш и Жана-Ги у камина.

Мишель Бребёф не был приглашен на вечеринку. Более того, его появления ожидали в Академии лишь завтра.

Но он был здесь. Избежал снегового шторма, зато оказался в объятиях Сержа ЛеДюка. Может быть, сюрпризом это и не стало, но очень расстраивало.

И даже больше.

У него была причина свести этих двоих вместе, но он полагал, что будет контролировать ситуацию. Теперь стало очевидно, что он переоценил свои силы.

Повернувшись лицом к жаркому пламени камина, Гамаш почувствовал, как волосы на его загривке шевелятся.

* * *

Большинство преподавателей и студентов уже покинули вечеринку, и Амелия тоже направлялась к двери, когда заметила на краю стола пожелтевший листок бумаги с рисунком на нем. Она взяла его в руки.

– Что ты об этом думаешь? – услышала она голос коммандера Гамаша, и попыталась вернуть картинку на место, но было уже поздно.

Он ее поймал.

Она пожала плечами.

– Ну хотя бы предположи, – Гамаш протянул руку и она вернула ему рисунок.

– Это карта, – сказала она. – Место где-то в Квебеке. – Она указала на снеговика с хоккейной клюшкой, – Но к чему здесь пирамида?

Гамаш не спускал с неё глаз. Амелия Шоке сходу отыскала самую странную вещь на странной карте.

– Без понятия.

– Мне понравилась открытка, – добавила Амелия. – Ваши друзья ждут, когда вы облажаетесь?

– Да, постоянно.

Колечко в губе дернулось, что означало улыбку.

– Снова? – она указала на слово, которым заканчивалась сентенция Рут.

– Нельзя, дожив до седин, несколько раз не облажаться, знаешь ли, – ответил Гамаш.

Он смотрел на нее, и второй раз за день Амелия отметила проницательность в его взгляде.

Он – напомнила она себе – просто еще один крупный белый мужик средних лет. Навидалась она таких. Буквально.

– Узнала, что означает девиз Академии? – поинтересовался он.

– Velut arbor aevo. «Словно древо сквозь века». Это значит, что вы должны пустить корни.

Она понимала, что не совсем права. Этот очевидный смысл лежал на поверхности, но было еще кое-что. Что-то глубокое. Как и в этом человеке.

И в глазах Гамаш она заметила это кое-что. Некое знание, словно он понимает ее лучше, чем она понимает сама себя. Словно он разглядел в ней что-то такое, что, по ее мнению, ему не понравится.

* * *

– Так. Это уже интересно, – заметила Рейн-Мари. Они только что закончили уборку и смогли наконец отдохнуть перед камином. – Заметил ли ты некоторую напряженность?

Вопрос она задала, широко и невинно распахнув глаза, как бы допуская, что может оказаться не права.

– Может, самую малость, – ответил ей муж, усевшись рядом на диване.

– Хотите? – предложил Бовуар принесенное с кухни блюдо с сэндвичами. Один сэндвич он поедал, второй держал в руке.

И теперь протягивал блюдо Арману и Рейн-Мари, взявшей один сэндвич.

– Не нравится мне это, – заметил Бовуар, присаживаясь в кресло под названием «Барселона», которое отныне считал своей собственностью.

– О чём ты? – спросила его Рейн-Мари.

– Да всё о том же, – отвечал Бовуар. – О вечеринке с кадетами.

– А, низшая каста? – уточнила Рейн-Мари. – Мне казалось, ты получил удовольствие.

– Ну, может слегка,– согласился он. – А что это за девица-гот? Как она вообще сюда попала? Судя по ее виду, ей самой этого не очень хотелось. Некоторые кадеты выглядят мягкотелыми, но они, по крайней мере, хотя бы горят энтузиазмом. А эта…

Он стал подыскивать верное слово, потом повернулся к тестю.

– Нет, не зло, – поспешил он опередить Гамаша.

– Я и не собирался так говорить.

– Тогда как вы ее опишете? – настаивал Бовуар.

– Плывущая по течению, – сказал Гамаш. Потом поправился: – Нет, не так. Вернее будет тонущая.

– Проблемная, несомненно, – добавила Рейн-Мари. – Зачем ты принял ее, Арман? Как я слышала, ей отказали.

– Что?! – Бовуар попытался выпрямиться в кресле, – Ей отказали, а вы её приняли? Почему?

– Я пересмотрел заявления от всех абитуриентов, – ответил Арман. – И все они теперь на первом курсе, потому что я в каждом что-нибудь да разглядел.

– И что ты разглядел в ней? – спросила Рейн-Мари, успев опередить Бовуара, который задал бы тот же вопрос, но совершенно другим тоном.

– Последний шанс, – ответил Гамаш. – Шанс на спасение.

В дверь постучали и он поднялся.

– У нас не исправительная школа, – крикнул ему вслед Бовуар. – Академия Сюртэ не богадельня.

Возле двери Гамаш обернулся, и, взявшись за дверную ручку, проговорил: – Кто сказал, что это последний шанс именно для неё?

Арман открыл дверь и оказался лицом к лицу с Мишелем Бребёфом.

Рейн-Мари тут же встала рядом с мужем.

– Арман, – приветствовал Гамаша Бребёф, потом повернувшись к ней: – Рейн-Мари.

– Мишель, – коротко, но вежливо поприветствовала его она. От него пахло виски, но пьяным он не выглядел.

– Прошу прощения за то, что появился на вашей вечеринке, куда меня не приглашали, – по-мальчишески смущенно улыбнувшись, сказал он ей. – Я не хотел. Я приехал на день раньше из-за шторма и хотел вам сообщить о своем прибытии, а попал прямо на вечеринку. А теперь вернулся, чтобы извиниться.

– Я немного устала, – сказала Рейн-Мари мужу. – Пойду-ка в постель. Мишель.

Она кивнула мужчинам, Мишель улыбнулся.

Рейн-Мари покинула комнату, Жан-Ги заметил взгляды, которыми обменялись Гамаши.

Рейн-Мари не на шутку рассердилась, разгневалась на это очередное вторжение в их личную жизнь, трату их личного времени. Жан-Ги редко видел тёщу в гневе. Арман дал жене знать, что всё понимает, просто пожав ей руку, прежде чем та удалилась в спальню.

– С Жаном-Ги Бовуаром вы знакомы, конечно, – проговорил Арман, и Бребёф с Бовуаром обменялись рукопожатиями.

– Да, инспектор. Как поживаете?

– Нормально, – ответил Бовуар. – Как и вы, по всей видимости.

Когда-то суперинтендант Бребёф приходился Бовуару начальником, но отстоял от того далеко вверху по иерархической лестницы. Они почти не пересекались. А теперь оказались на равных. Словно ничего не произошло.

Всё это была игра. Шарада.

Одно слово. Звучит как лицемерие.

Но Бовуару виделось большее. Да, Гамаш претворился гражданским. Но ведь никуда вся та история не делась. И история была не только о боли, но и глубокой привязанности.

Может ли привязанность пересилить боль? Могло ли такое произойти? Подобные вещи вообще возможны?

Жан-Ги проследил, как Гамаш приглашает Бребёфа войти. Бывший суперинтендант остановился возле камина в ожидании, когда ему предложат сесть.

Пауза затянулась.

Потом Арман жестом указал Бребефу на кресло, и Мишель в него опустился.

И Бовуар ушел, унося с собой неприятное чувство тошноты.