Текст книги "Большая расплата (ЛП)"

Автор книги: Луиз Пенни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

Глава 24

– Café?

Мэр Флоран качнул кофейником в сторону посетителей.

Поль Желина, одетый сегодня в гражданское, отказался, а Изабель Лакост согласно кивнула.

Офис мэра наполнял запах старого, слегка пережаренного кофе. Лакост подозревала, что стеклянный кофейник, покрытый десятилетним слоем кофейного налёта, стоял на плите круглый день. По крайней мере, кофе это то, что мэр всегда мог дать своим избирателям.

В полвосьмого, холодным мартовским утром, это стало бы не самым худшим предложением.

Добавив по её просьбе молока и сахара, он протянул ей кружку.

Офис сам по себе впечатления не производил. Когда-то, может быть, но не теперь. Ламинированные панели стен потрескались, звукоизолирующие плитки потолка покрывало не одно тёмное пятно. Ковер знавал лучшие времена, и только Господь ведает, что ещё он повидал.

И, тем не менее, несмотря ни на что, комната была уютной, с разномастной обивкой кресел и столом, извлеченным из чулана какой-нибудь старой монастырской школы, подозревала Лакост. Стены сплошь увешаны фотографиями местных спортивных команд, улыбающихся и демонстрирующих завоеванные трофеи, свидетельствующие о третьих, вторых, пятых местах на разных турнирах.

Почти с каждого фото рядом с юными спортсменами сиял гордой улыбкой сам мэр.

Некоторые фотографии были довольно старыми. Чем свежее была фотография, тем крупнее и основательнее становился на ней мэр, а шевелюра его наоборот, делалась всё скромнее. Все сильнее проявлялась в ней седина.

Многие из этих мальчишек и девчонок уже обзавелись собственными детьми.

На столе мэра Флорана имелись небольшие снимки в рамках – его собственная семья. Дети и внуки. В обнимку с котами, собаками и даже лошадьми.

Усевшись перед посетителями, мэр не смог скрыть горького выражения на лице.

Он совершенно не соответствовал ожиданиям инспектора Лакост. Согласно описанию месье Гамаша, та думала встретить высушенного человека, изможденного невзгодами, разочарованиями и северным ветром.

Но взглянув в эти умные, внимательные глаза – такие глаза были у её деда – она припомнила, что месье Гамаш не описывал внешности мэра, а только сообщил, что у того остро развито чувство справедливости. И что мэр долго помнит нанесенные ему обиды.

Остальное дорисовало её воображение.

Ещё Гамаш упомянул, что мэр ему симпатичен. Теперь Лакост понимала, почему. Мэр и ей понравился. Офицер КККП рядом с ней расслабился и закинул ногу на ногу – мэр Флоран, вполне возможно, убил Сержа ЛеДюка, но для остальных не представлял никакой угрозы.

Изабель Лакост решила выбрать линию поведения, которой редко пользовалась.

– Вы убили Сержа ЛеДюка, Ваша Честь?

Такой вопрос почти всегда озадачивал.

Кустистые седые брови мэра поползли вверх, а заместитель комиссара Желина резко повернулся в своем кресле и воззрился на Лакост.

И тут мэр рассмеялся. Смеялся он не особенно долго и не очень громко, но искренне.

– О, дорогая моя, понимаю, почему вы могли так подумать.

Не многие позволяли себе называть Изабель Лакост «дорогой», но смелость мэра совершенно не рассердила её. Определенно, он не желал проявить фамильярность.

– Я бы тоже так подумал, – продолжил мэр. – Если бы был на вашем месте. Извините, я не должен был смеяться. Тут нет ничего смешного. Убит человек, и мне бы расстроиться. Но я не расстроен.

Мэр сцепил пальцы, его смеющиеся глаза стали колючими.

– Я презирал Сержа ЛеДюка. И если бы когда и задумал кого-то убить, то именно его. Если кто и заслуживал смерти, то именно он. Каждое воскресенье я хожу в церковь. Иногда и по будням, чтобы помолиться за горожан, находящихся в нужде или горе. И я всегда молился за Сержа ЛеДюка.

– За спасение его души? – предположил Желина.

– За то, чтобы он умер.

– Вы настолько ненавидели его? – спросила Лакост.

Мэр Флоран откинулся на спинку кресла и секунду молчал, в наступившей тишине Изабель Лакост расслышала смех и выкрики играющих на улице детей.

– Вы тут, потому что в курсе всей истории. Потому что коммандер Гамаш сообщил вам, что случилось в вашей академии.

Лакост удержалась, чтобы не поправить его насчет «её академии». Понятно, что он имеет в виду.

– Повторяться не хочу, просто скажу, что у нас тут очень маленькое сообщество. Мы не богаты. Главное наше достояние – наши дети. Мы годами зарабатывали деньги, чтобы организовать им достойное место для игр и развития. Место, где бы они могли посещать клубы по интересам, и круглый год заниматься спортом. Чтобы они росли крепкими и здоровыми. А после они наверняка покинут наш городок. Тут мало перспектив для молодежи. Но детство-то мы им должны обеспечить! И в большой мир отправлять закаленными и счастливыми. Серж ЛеДюк украл детство у наших детей. Мог ли я его убить? Да. Убил ли я его? Нет.

Он говорил с еле сдерживаемой яростью.

Да тут мина замедленного действия, подумала Лакост. Бомба, обернутая в плоть и кровь. Он, конечно, просто человек. Но именно по этой причине он может взорваться.

– Я в курсе, что вы и коммандер Гамаш разработали план, согласно которому местные дети могут пользоваться ресурсами академии, – сказала Лакост. – Это должно исправить ситуацию.

– Вы так полагаете?

Мэр смотрел на неё жестким взглядом, она отвечала ему тем же.

– Где вы были позавчерашней ночью, сэр?

Он подвинул к себе ежедневник и сверился с записями.

– Той ночью я был на ужине в клубе Львов. Ужин завершился около девяти, – он посмотрел на посетителей и улыбнулся. – Мы все так постарели. Девять для нас это уже достаточно поздно.

Лакост улыбнулась в ответ, и в мыслях помолилась, чтобы не возникла необходимость арестовывать этого человека.

Иногда Господь, думала она, слышит наши молитвы. Услышал же он мольбу мэра.

– Потом я отправился домой. У жены дома были участники клуба игры в бридж. Они расстались в конце роббера, и спать мы отправились в десять.

– Сколько лет вашей жене? – спросил Пол Желина.

Мэр вопросу удивился, но ответил с охотой:

– Она на год младше меня. Ей семьдесят два.

– Пользуется ли она слуховым аппаратом? – задал следующий вопрос Желина.

– Двумя. Да, она снимает их на ночь, – он перевел взгляд с одного посетителя на другого. – И да, полагаю, если я оставлю её среди ночи, она не услышит. У меня случается бессонница. Я спускаюсь на кухню и работаю. Насколько я знаю, Мари не замечает. Я стараюсь не беспокоить её.

Ведёт себя, подумала Лакост, как человек, которому нечего скрывать. Или нечего терять.

– Вы разрабатываете программное обеспечение, – сказала она, и мэр кивнул. – Какого рода эти программы?

– В основном, программы для страховых компаний. Актуарные таблицы. Вы бы удивились, как много переменных необходимо учитывать.

– Разрабатываете ли вы программы защиты? – спросила Лакост.

– Нет, тут нужно специальное образование.

– Информация, с которой вы работаете на страховые компании, конфиденциальна, – сказал Желина. – Приватна.

– Чрезвычайно, – подтвердил мэр Флоран.

– Таким образом, вы должны работать с информацией так, чтобы её никто не украл?

– Нет, я просто разрабатываю программы. За безопасность отвечает кто-то другой. А что? Погодите. Дайте-ка, угадаю, – он изучающе посмотрел на двух сидящих перед ним офицеров, уже без всякой улыбки. – Вы полагаете, что я могу взломать систему безопасности Академии? Возможно, хотя маловероятно. Уверен, защита в Академии очень серьезная. Берите мой компьютер и смотрите, с чем я работаю. И если найдёте порно, то знайте – это моей жены.

Тут даже заместитель комиссара Желина улыбнулся.

– Должно быть, вы хороши в том, чем занимаетесь, – сказала шеф-инспектор Лакост.

Мэр обвел взглядом офис:

– Неужели эта комната выглядит как офис успешного человека? Если бы я был так уж хорош, то жил бы в Монреале или Торонто, вам так не кажется?

– Мне кажется, это офис очень успешного человека, – заметила Лакост.

Мэр Флоранс задержал её взгляд.

– Merci.

Следователи поднялись, пожали мэру руку, получили заверения, что они тут желанные гости в любое время. Идя по обшарпанному коридору к выходу и яркому мартовскому утру, Лакост сказала:

– Актуарные таблицы. С их помощью прогнозируют…

– Смертность.

* * *

Занятия в Академии возобновлялись. Жан-Ги Бовуар узнал это из приказа коммандера Гамаша.

Делалось это не просто ради порядка и дисциплины, а чтобы оградить кадетов от самодеятельности. Как-то Бовуар видел слоняющихся возле комнат Дюка. Кадеты крутили возле офиса ныне покойного профессора, снимали отпечатки с дверной ручки, как будто следственная бригада могла что-то пропустить.

Замечал он их и в тренажерном зале, где они обыскивали шкафчики в надежде обнаружить хоть подсказку. Хотя, очевидно, понятия не имели, что конкретно ищут.

Всё это было естественно и выглядело бы даже мило, если бы так не раздражало. Это стало настоящим наказанием – полная Академия следователей-недоучек. И нераскрытое убийство.

Как только в восемь утра занятия начинались, Инспектор Бовуар проверял свой телефон. Он ждал ответа на электронное письмо, но его всё не было.

Он набрал длинный номер и стал слушать необычную для вызова мелодию – два сигнала вместо одного привычного долгого.

– МакДермот и Райан, – раздался весёлый голос, словно обладательница его торговала плюшевыми мишками или цветочками, а не оружием.

– Да, – проговорил Жан-Ги, стараясь контролировать свой квебекский акцент. – Я звоню из Канады. Я из Сюртэ дю Квебек и мы расследуем убийство.

– Одну минуточку.

Удержание? – подумал Бовуар. Она поставила меня на удержание? У них там что, вся линия забита звонками со всего света от полиции, и все из убойных отделов?

Может быть, у них есть подразделение, которое специально этим занимается?

Жан-Ги вздохнул и стал слушать классическую мелодию, но ждать ему пришлось недолго – в трубке послышался женский голос, теперь гораздо менее весёлый.

– Инспектор Бовуар?

– Oui.

– Меня зовут Элизабет Колдбрук. Я вице-президент по связям с общественностью. Получила от вас письмо и как раз писала ответ. Прошу прощения за задержку, но мне нужно было убедиться в верности информации, которую я вам передам.

Голос её был резок, и Бовуар почувствовал себя виноватым, словно сделал что-то не так. Это чувство часто посещало его, когда он вёл переговоры с кем-то из Парижа или Лондона.

– Не могли бы вы все-таки отправить мне ответ, – попросил он, – чтобы у меня было письменное подтверждение разговора? Но и поговорить с вами мне хотелось бы, если вы не против.

– Не против. Произошла ужасная вещь. В вашем письме говорится о смерти. Несчастный случай?

– Non. Предумышленное. Выстрел в висок.

– А! – голос в трубке зазвучал печально, но отнюдь не удивленно.

Когда занимаешься производством стрелкового оружия, подумал Бовуар, всегда знаешь, что может случиться.

– Вам удалось что-нибудь обнаружить? – спросил он.

– Да. У нас есть заказ на МакДермот 45 калибра MR VI. Был куплен Сержем ЛеДюком 21-го сентября 2011 года.

– Куплен? В Англии?

– Нет, у нашего дистрибьютора в Вермонте. Могу выслать вам номер заказа и информацию.

Теперь тон её голоса стал менее резким. Или Бовуар просто свыкся с ним.

Она, безусловно, старалась быть полезной, но Жан-Ги также понимал, что у неё огромный опыт общения с полицией.

– S’il vous plaît. Эта марка популярна?

– Сейчас не особенно. Её используют некоторые полицейские структуры, хотя, конечно же, постепенно переходят к автоматическим пистолетам.

– Вы и такие производите?

– Производим. Интересующий вас МакДермот 45 – очень старая модель. Шестизарядник.

– Как на Диком Западе?

– Полагаю, именно так, – она автоматически рассмеялась. – Кольт разработал свою модель на основе нашей. Ну, или нам нравится так считать. Рост популярности МакДермота пришелся на первую мировую. Мы так же поставляли оружие во время второй мировой, но потом спрос пошел на убыль.

– Тогда зачем кому-то в наши дни понадобился подобный пистолет?

– Их любят коллекционеры. Ваш человек был коллекционером?

– Non. Он был преподавателем в академии, готовящей полицейских тут, в Квебеке.

– Тогда, может, он интересовался оружием.

– Да, но современными моделями. Не антикварными.

– Пистолет может быть антикварным, но он отлично делает свою работу.

– Работа в том, чтобы убивать?

Последовала пауза, затем:

– Не обязательно.

Бовуар намеренно промолчал, пауза затянулась.

– Ну, хорошо. Иногда. А иногда работа в том, чтобы предотвратить кровопролитие. Мы не продаем пистолеты в Канаду, это запрещено. Вот почему мистер ЛеДюк заказал свой в Соединенных Штатах. Как он перевёз его через границу, мне неизвестно.

– Это не так сложно.

Границы гораздо проницаемее, чем принято считать.

– Поскольку он не коллекционер, вы не могли бы предположить, зачем ещё ему понадобилась именно эта модель? – спросил Бовуар.

– Пистолет прочный, и обладает не такой сильной отдачей, как другие револьверы. И он обладает очень высокой точностью вытрела.

– Точность тут вряд ли была причиной, – заметил Бовуар. – И не то, чтобы владелец в ближайшее время собирался на фронт. Зачем кому-то шестизарядник, когда можно приобрести автоматический пистолет?

Он почти услышал, как она пожимает плечами. Не от равнодушия, а просто потому что ответ был ей известен не больше, чем Бовуару.

Жан-Ги решил зайти с другой стороны.

– Почему он сделал заказ револьвера у вас, в Англии, а просто не купил Кольт, раз они так похожи?

– Наша модель имеет исторические корни. И качество. Знатоки предпочитают именно его.

– Но ведь Кольт или там Смит и Вессон тоже хороши, да к тому же дешевле, non? И выпускаются непосредственно в Штатах.

– Да, они менее дорогостоящие.

– Тогда, может быть потому, что с ним в комплекте не поставляется глушитель? – предположил Бовуар.

– С нашей моделью тоже не поставляется.

– Не может быть! У этого револьвера был глушитель. Я упоминал о нём в письме.

– Я полагала, это опечатка, или просто ошибка с вашей стороны.

– Вы полагаете, я не знаю, как выглядит глушитель? – спросил Бовуар.

– Что ж, не вижу в этом никакого смысла, – сказала она. – К револьверам не изготавливают глушителей. Они не работоспособны.

– Этот был вполне работоспособен.

Казалось, к мадам Колдбрук кто-то тоже прикрутил глушитель. Молчание в трубке стало неловким.

– Кто изготовил глушитель? – наконец задал вопрос Бовуар.

– Мне это неизвестно.

– Если не МакДермот, тогда кто? – настаивал он. – Если кто-то просит глушитель, к кому вы такого клиента направляете?

– Отдел автоматического оружия. У револьверов нет глушителей, – собеседница снова заговорила властным голосом, словно сквозь стиснутые зубы, потом немного смягчилась. – Трагично, когда кто-то решается на самоубийство, и наша компания принимает такое близко к сердцу. Я принимаю это как личную трагедию.

По какой-то причине он ей поверил. Сколько звонков в месяц, за неделю, за день поступает к этой женщине от полицейских со всего света, и за каждой беседой тело?

– Речь не про самоубийство, – уточнил Бовуар. Он не знал пока, делает себе хуже или лучше.

– Вы сказали, что меткость не являлась обязательной, и я подумала… – наступила тишина. – Это убийство?

– Да. Одиночный выстрел в висок, – напомнил он.

На этот раз пауза затянулась безмерно. Но даже через телефонные провода, сквозь километры, сквозь разделяющий их океан, он мог расслышать в этом молчании, как на том конце размышляют. На что-то решаются.

– О чем задумались, мадам Колдбрук?

– О специфическом дизайне пистолета, и об его использовании. И для чего кому-то нужен был именно такой. В особенности, если этот человек не коллекционер. Почему именно револьвер?

Это было скорее размышление вслух, не вопрос.

– И что вы надумали? – спросил Бовуар. Где-то в отдалении он расслышал стук и голоса.

– Откуда мне знать? – вопросила она. – Мы всего лишь изготовители. Как провозглашает ваша Национальная Стрелковая Ассоциация – людей убивает не оружие. Людей убивают люди.

– Я из Квебека, мадам. Это в Канаде. НСА не имеет к нам никакого отношения.

– А МакДермот и Райан не имеют отношения к данной смерти. Я сожалею, что так случилось. Очень сожалею. Единственный выстрел в висок из револьвера. Бедняга... Но уверена, вы все выясните. Отправлю вам письмо со всей имеющейся информацией, приложу чек.

Он собирался её поблагодарить, но в трубке уже была тишина.

Письмо от Элизабет Колдбрук пришло спустя несколько минут, и содержало краткое описание 45 МакДермот MR VI, а так же особенности заказа ЛеДюка.

Письмо имело подпись. Элизабет Колдбрук-Клэртон. Что-то зацепило его взгляд, и рассмотрев пристальнее, Бовуар понял – «Клэртон» было выделено другим шрифтом. Не особенно ярко – она могла и не заметить. Но Бовуар заметил.

Потом раздался характерный звук – в почту упал отчет криминалистов.

* * *

– Можете остаться в деревне, если желаете, – сказал Гамаш, надевая зимнее пальто. – Нет никакой необходимости возвращаться со мной в Академию.

– Хотите, чтобы я остался? – спросил Шарпантье, пока тот обувался. – Или вам нужно, чтобы я остался? Вы же не пытаетесь таким образом от меня избавиться?

Он шутил, но с подтекстом.

– Moi? – улыбнулся Гамаш. Потом посерьёзнел. – Выбирайте сами, Хуго. А если я чего-то захочу, я вам сообщу.

– Кому ещё известно, что они тут, патрон?

– Вы про кадетов? Сложный вопрос.

Двое мужчин попрощались с мадам Гамаш и медленно пошли сквозь снег и слякоть к B&B, где коммандер попросил кадетов собраться для встречи с ним.

Шарпантье закидывал костыли далеко вперед, затем подтягивал следом слабые ноги, продвигаясь в шаткой манере, которую успел усовершенствовать.

– Их одногруппникам и преподавателям надо было сообщить, куда они подевались, – сказал Гамаш. – И я сказал всем, что ребята дома.

– Без уточнения, что за дом имеется в виду.

Гамаш остановился на крыльце B&B и повернулся:

– Никто не должен знать, что кадеты здесь, понимаете?

Хуго кивнул. Но Гамашу было понятно, что Шарпантье принимает все за игру. Для тактика все это представлялось головоломкой, в которой кадеты были кусочками пазла, не людьми.

– Но мне вы позволили сюда попасть, – проговорил Шарпантье, его нос покраснел на свежем мартовском ветру. – Позволили узнать, что они тут. Почему?

Если он сейчас начнет потеть, подумал Гамаш, то превратиться в ледяную скульптуру.

– Потому что решил, что вы можете быть полезны.

Шарпантье кивнул.

– Могу. И уже помог.

Поднялись по ступеням, Гамаш позади Шарпантье, на случай, если тот поскользнется. На верхней ступеньке Шарпантье остановился. Он устал от прогулки, а лестница вымотала его вконец.

– Вы разыгрываете меня, коммандер? – его слова превратились в пар в студеном воздухе.

– Каким образом?

– Вы хотите чтобы я был здесь? Или чтобы меня не было в Академии?

– Вы разбираетесь в картах. Та, которую мы обнаружили, может оказаться важной.

– Верно. Но вчера вечером в Академии вы еще и не догадывались, что я могу помочь. Вы даже не знали, что я коллекционирую карты. Но вы позволили мне тут оказаться. Позволили обнаружит спрятанных тут кадетов.

Гамаш широко улыбнулся. Лицо покрылось морщинками. Он склонился к Шарпантье так близко, что молодой человек почувствовал запах мятной зубной пасты и одеколон с ароматом сандалового дерева. С легким оттенком розовой воды.

– Вам не кажется, что я вчера слишком громко упоминал карту в телефонном разговоре с мадам Гамаш?

Шарпантье округлил глаза.

– Вы заманивали меня?

– Я знаю вас лучше, чем вы предполагаете.

Умиротворяющий аромат сандала унесло холодным ветром, пронесшимся между ними.

И Хуго Шарпантье начал потеть.

– Думаю, нам стоит зайти внутрь, – заметил Гамаш. – Не против? Они ждут нас.

Глава 25

И действительно, кадеты ожидали Гамаша и Шарпантье в столовой B&B.

Тут же были Клара и Мирна, решившие составить своим квартирантам компанию, но усевшиеся за отдельный столик. Сидели они у камина, и уже доедали свои французские тосты с беконом и кленовым сиропом, когда Гамаш остановился, чтобы поздороваться с ними. И спросить:

– Как всё прошло?

– Прошлой ночью? – уточнила Мирна. – Отлично. Я улеглась под простыни, как только попала домой. Думаю, он проделал то же самое со своими простынями. Потом проверю их – нет ли прорезей для глаз. И поищу остроконечную шляпу[3]3
  Намек на кук-клукс-клан.


[Закрыть].

Арман одновременно усмехнулся и виновато поморщился:

– Прости меня за это.

– Амелия милая девочка, – сообщила Клара. – Проснулась чуть свет. Заправила постель и даже переделала кое-какую работу по дому, пока я спала. Когда я спустилась, кофе был уже готов.

– Да ну?! – удивились в один голос Арман и Мирна.

– Нет, конечно же, нет, – бросила им Клара. – Сказала мне «от***сь», когда я постучала в дверь спальни, чтобы разбудить её полчаса назад. Потом запросила кофе. Это как жить с росомахой. Кстати, как там Грэйси?

Арман одарил её легкой улыбкой.

– С ней всё в порядке.

Он покинул их и присоединился к кадетам и Шарпантье. Студенты только что доели завтрак, и Габри принёс каждому кофе с молоком.

– Вы будете завтракать? Есть блины с черникой, французские тосты, яйца «Габри».

– Яйца Габри? – переспросил Гамаш. – Что-то новенькое.

– Я добавляю немого лимонной цедры в голландский соус.

Арман обдумал сказанное, потом улыбнулся:

– Маленькая плюшка.

– Маленькая шлюшка[4]4
  Игра слов – tart.


[Закрыть], – Габри с большим достоинством поклонился.

– Мне яйца «Габри», s’il vous plaît, – заказал Арман.

– А вам, месье? – спросил Габри у Шарпантье. Тот заказал блины с черникой, сосиски и сироп.

– Мы с профессором Шарпантье возвращаемся в Академию, – сообщил Гамаш кадетам. Шарпантье, сидящий напротив него, удивленно выгнул брови. – Но когда я вернусь вечером, то хочу услышать рапорт о том, что вам удалось узнать насчет карты.

– Да ладно! – начал Жак. – Это не имеет никакого смысла, вы же знаете. Я хочу вернуться в Академию. Вы не можете удерживать нас здесь.

Он вперил взгляд в коммандера, остальные трое переводили глаза с одного на другого. Ясно, что Жак никогда не был фанатом нового коммандера, но теперь его презрение достигло новых высот. Или глубин.

Даже Габри, несший Кларе с Мирной небольшую сырную тарелочку, притормозил, и теперь он и дамы смотрели, что будет.

Мирна озадаченно склонила голову.

– Возможно, ты и прав, – ответил Гамаш, ставя на стол свою большую чашку. – Карта может ничего не означать. А если ты ошибаешься?

– Не верь всему, о чём думаешь, – процитировала Амелия.

– То есть, теперь ты на его стороне? – спросил её Жак.

– На стороне? – удивилась Амелия. – Да тут нет никаких сторон.

– Ой, себе-то не ври. Стороны есть всегда.

– Довольно! – Отрезал Гамаш. Впервые он повысил голос, и все они моментально повернулись к нему. – Меня утомило ваше ребячество. Прекратите эту перепалку. Вы не на школьном дворе. Вы кадеты академии Сюртэ. У вас попросили помощи в расследовании убийства. Да вы хоть знаете, сколько кадетов захотели бы оказаться на вашем месте? А вы глумитесь. Хотите уйти? Забрать свои бирюльки и смотаться домой? Потому что не получили на руки улику, залитую кровью? Да откуда вам знать, что важно, а что нет? Если уж мне это неизвестно, то тем более вам.

Под его взглядом один за другим они опустили глаза.

В том числе и Жак.

Клара и Мирна посмотрели друг на друга.

Так несвойственный ему, в голосе Армана звучал гнев. Но за гневом слышалось кое-что ещё. Гамашу было страшно. Страшно, что эти четверо не принимают ничего всерьёз. Подобное легкомыслие приводит зачастую не только к неудовлетворительным оценкам, оно ведёт к могиле. Кто-то совершил убийство, и станет убивать вновь.

– У вас нет привилегии выбирать, когда работать, где работать, или с кем работать. Я ваш коммандер и я решил, что вы должны все вместе работать с картой. Тут нечего обсуждать. Убийца преуспевает, создавая хаос, отвлекая и разделяя. Боритесь с хаосом. Он мешает сосредоточиться и поглощает массу энергии. Вам нужно научиться ладить. Со всеми. С каждым! – он посмотрел каждому из четверки в глаза. – С каждым. От этого зависит ваша жизнь. Разве те мальчишки в окопах сражались друг с другом?

– И если дом разделится сам в себе, не может устоять дом тот, – продекламировал Шарпантье. – Не надо быть гением тактики, чтобы это усвоить.

– Нет, надо быть всего лишь мастером стереотипов, – пробурчал Жак.

– А вы ещё удивлялись, почему я затворник, – сказал Шарпантье Гамашу.

– О, бывают дни, когда я вообще ничему не удивляюсь, – сообщил ему Гамаш.

– Тот дом всё равно пал, верно? – спросил Жак. – Они же все погибли, те солдаты. Может, они и погибали все вместе. Но каждый из них по отдельности мёртв. На той долбанной карте не грязь. Там кровь.

Копия карты лежала на столе, и парень ткнул в неё с такой силой, что опрокинул стакан. По столу потекла вода, ручеек приближался к Гамашу.

Все отпрянули, Гамаш же не сдвинулся с места, не отрывая глаз от парня.

Жаку стало так досадно, что он готов был расплакаться. Он уставился в лицо коммандеру. Разглядел шрам на виске, перевёл взгляд на глаза.

– Они мертвы, – повторил Жак еле слышно.

– Да, многие мертвы, – согласился Гамаш, изучая лицо кадета. Затем протянул руку и отодвинул карту в сторону от лужицы воды. В безопасную сторону, поближе к молодому человеку.

Прибыл Габри с заказом, вытер воду и удалился, одарив Гамаша понимающим взглядом.

– Расскажите им, о чём говорили мне, – обратился Гамаш к Шарпантье.

– Я считаю, – профессор указал на карту, – что это ранняя карта для ориентирования.

– Для чего? – переспросила Амелия.

– Ориентирование, – проговорил Натэниел. – Это спорт такой.

– Такой же, как кёрлинг? – усмехнулась Амелия.

– Кёрлин это крутой спорт, – вступила в разговор Хуэйфэнь. – Ты хоть раз пробовала играть?

– Да нафига оно мне сда…

– О, да Бога ради! – прервал их Гамаш. – Дослушайте профессора.

– Ориентирование это такой тренировочный метод, замаскированный под спорт, – сообщил Шарпантье.

– И что он тренирует? – спросила Хуэйфэнь.

– Военные навыки. Метод применялся в Англо-бурской войне и первой мировой, чтобы научить офицеров ориентироваться на поле боя. Поэтому на этой карте есть обозначения, отсутствующие на других картах – скала, изгородь, вычурной формы дерево, брошенный дом. Но в то же время на ней есть контурные линии, как на топографической карте.

Он постучал по карте на столе.

– Тот, кто её рисовал, точно знал, как изготавливать карты, и был знаком с ориентированием, когда оно только зарождалось.

– И должен был жить где-то здесь, – добавил Натэниел.

– Думаете, её нарисовал тот солдатик? – спросила Амелия.

– Возможно, – ответил Шарпантье.

– Но? – уточнила Хуэйфэнь, уловив его сомнение.

– Карта нарисована опытным картографом. А солдат всего лишь мальчик. У него не было времени научится. По крайней мере, чтобы рисовать так мастерски.

– Её нарисовал его отец, – предположил Жак, на протяжении всего разговора не отрывавший от карты взгляда. – Чтобы сын взял её с собой.

– Чтобы она напоминала о доме, – сказал Натэниел.

– Чтобы указать путь домой, – сказал Жак.

Шарпантье взглянул на Гамаша, тот кивнул.

– Мы тоже так решили.

– С чего нам начать? – спросила Хуэйфэнь.

– Сами решим, – прервал её Жак. – Обойдемся без их помощи.

– Но…

– Если попросишь помощи, кадет, – сказал Гамаш. – ты её получишь.

– Зачем? – начал Жак. – Видел я, что случается с людьми, следующими вашим приказам.

Арман Гамаш медленно, с особой осторожностью, опустил на стол вилку и нож, и так внимательно посмотрел на кадета, что Жак задрожал. Все сидящие за столом, включая Шарпантье, отпрянули от стола.

– В ратуше Сен-Реми есть архив всех сделок купли-продажи, – холодно выговорил Гамаш. – Записи за последние сто лет и более. Там знают, кому принадлежало бистро, пока было частным жилым домом. Оттуда и начните.

Пока Натэниел записывал, Жак продолжал смотреть на Гамаша.

Коммандер встал из-за стола, кадеты вскочили. Медленно поднялся на ноги Жак.

– Вернусь к семи вечера. Жду от вас рапорт.

– Так точно, сэр, – выдали три кадета.

Гамаш повернулся к Жаку.

– Так точно, сэр, – проговорил тот.

– Bon, – сказал коммандер, и обратился к Мирне. – Можно тебя на пару слов?

Мирна, чувствуя себя школьницей, вызванной к директору, поплелась за Гамашем в гостиную.

– Да, он обнаружил видео, – созналась она, прежде чем Арман успел хоть что-то спросить. Тот промолчал и она кивнула. – Предполагаю, он тебя погуглил.

– Зачем?

– Зачем? Да потому что он свято верит во всё, что этот ваш ЛеДюк ему наговорил про тебя. Ему надо бы знать правду, если он хочет чему-то научиться. Где-то рядом убийца. Парню пора уже становиться разборчивее.

– Никому не нужно смотреть то видео…

– Послушай, Арман, я знаю, как ты ненавидишь всё, что там произошло. Но что было, то было. Из этого тоже можно извлечь пользу – если случившееся там научит этого молодого человека тому, как всё бывает в реальности, то возможно и от записи есть толк.

– И что, разве, похоже, что теперь он изменил свое мнение? – спросил Арман, и Мирна обернулась в сторону столовой. И отрицательно покачала головой.

– Думаю, там есть над чем поработать, – ответила она. – Я видела его лицо, когда он смотрел видео рейда. Он был потрясён. Но не просто потрясён – он буквально готов был влезть сквозь экран. Чтобы испытать всё на себе. Это редкая способность сопереживать. Равно тому, как если бы он был на рейде сам.

Взглянув на лицо Гамаша, она повторила:

– Как если бы.

Гамаш посмотрел в сторону столовой, потом снова на Мирну.

– Он видел всех, – сказал Арман. – И Реала, И Этьена, и Сару.

Он произносил имена погибших, как Рут делала накануне.

Мирна кивнула.

– И Жана-Ги. И тебя. Думаю, он впервые осознал, что на самом деле значит служить в Сюртэ. Дюк, кажется, так они его звали? – Гамаш кивнул, и Мирна продолжила: – Дюк, вероятно, пичкал их историями на тему власти и славы, а любое насилие выглядело картинным, как старый фильм о войне или вестерн. Смерть там была эстетичной, и мы побеждали там чаще, чем противник. За это они его и любили. Но видео показывает, как бывает страшна смерть на самом деле. Думаю, он ужаснулся. И возненавидел тебя за эту правду.

Гамаш понял, как ошибался. Он боялся, что кадет Лорин не воспринимает всё серьезно, в то время как кадет буквально был парализован от страха.

И, конечно же, Жак задавал себе обычный для всех них вопрос – когда столкнёшься с такой реальностью лицом к лицу, бросишься ли вперёд или сбежишь?

– Пришло время узнать, на что он способен, – сказал Гамаш. – На что способен каждый из них.

Наконец он улыбнулся, легко и искренне.

– Какая правильная мысль, Мирна. Что случившееся может послужить хорошим уроком. Те смерти спасут чьи-то жизни. Может, спасут его жизнь, особенно если это убедит его уйти из полиции.

– Думаешь, он пожелает уйти?

– Думаю, это возможно.

– Но он всё равно умрёт в назначенный час, – заметила она. – В собственной кровати, в машине, или в перестрелке.