Текст книги "Большая расплата (ЛП)"

Автор книги: Луиз Пенни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

Глава 39

Гамаш посмотрел каждому в глаза.

Натэниел, Хуэйфэнь, Жак. И наконец Амелия.

– Я всё знаю, – тихо сообщил он.

Жак, склонив голову, прищурился.

– Вы о чём?

– Я знаю, что происходило в комнатах ЛеДюка.

Повисла тишина. Кадеты сначала переглядывались, потом все разом повернулись к Хуэйфэнь.

– Чего? – с вызовом спросила она.

Жан-Ги Бовуар сидел на скамейке чуть в стороне. Первым делом, с утра, они позвали кадетов в часовню. Им нужно было побеседовать, и, желательно, в приватной обстановке. На нейтральной, мирной территории.

– Я давно знал, что Серж ЛеДюк взяточник, – сказал Гамаш. – Я вернулся из отставки, чтобы очистить Академию. И не только от коррупции. Квалификация новых агентов, пополняющих ряды Сюртэ, делала очевидным, что в школе происходит что-то очень неправильное. Технически они были подкованы, но при этом проявляли особую жестокость. Не все, естественно, но многие. Большинство. То есть, что-то пошло не так либо в процессе приема в Академию, либо в процессе подготовки агентов непосредственно. Или в обоих этих процессах.

Беседуя с кадетами, коммандер Гамаш наблюдал за ними. А они наблюдали за ним.

Если Гамаш с Бовуаром решили, что эти четверо тут же примутся каяться, то ошиблись. Заговор молчания был прочен, почти нерушим.

– Первое, что я предпринял – уволил большинство ваших преподавателей, заменив их специально приглашенными офицерами с реальным опытом расследования. Мужчинами и женщинами с чистой совестью, и знанием, что с властью приходит искушение. Искушение – настоящий бич агента Сюртэ, нанесённые самому себе раны.

Жану-Ги было слышно, как ребята часто задышали – как минимум одному кадету грозила гипервентиляция.

И всё же, все продолжали сидеть и молчать.

– Но я оставил ЛеДюка. Дюка.

– Зачем? – спросил Натэниел.

Посмотрев на побледневшего юношу, Гамаш постарался контролировать собственное дыхание. Он взглянул на свои крепко сцепленные руки.

ЛеДюк причинил немыслимый ущерб. Но и он, Гамаш, тоже.

Если он желал добиться от студентов правды, то и сам должен был рассказать всё.

– Не знаю, – сознался он, снова посмотрев в похолодевшие глаза юноши. – Я думал, что он жестокий, может быть даже садист. Я думал, что он взяточник. Думал, что смогу получить весомые улики и засадить его в тюрьму, чтобы ЛеДюк больше не мог причинить никому вреда. Я думал, что смогу его контролировать, что раз я в Академии, его бесчинства прекратятся.

– Не верь всему, о чём думаешь, – пробормотала Амелия.

Гамаш кивнул.

– Но они не прекратились. Мне никогда не приходило в голову, что он может быть настолько больным.

– Когда вы узнали? – спросила Хуэйфэнь.

– Прошлой ночью, пока смотрел кино.

– «Мэри Поппинс»? – удивилась она. Должно быть, она пропустила этот эпизод.

– «Охотника на оленей». Его смотрел Оливье. – Он подался в их сторону. – Я помогу вам.

– Нам не нужна ваша помощь, – отрезал Жак. – Ничего плохого с нами не произошло.

Гамаш помедлил, прежде чем сказать то, что собирался:

– Знаете, откуда это? – Он дотронулся до шрама на виске. Трое кадетов отрицательно покачали головами, Жак просто молча уставился на Гамаша.

– Однажды я руководил рейдом на одной заброшенной фабрике. Молодые полицейские, ненамного старше вас, были взяты в заложники. Время уходило. Мы собрали как можно больше сведений о месте и захватчиках – количество, сколько у них оружия, где они вероятнее всего расположатся. Мы пошли на штурм. Инспектора Бовуара тогда тяжело ранило в живот.

Кадеты крутнулись на скамейке, чтобы посмотреть на Жана-Ги.

– Троих мы потеряли, – продолжал Гамаш. – Я был на их похоронах. Шёл в похоронной процессии. Стоял рядом с их матерями и отцами, женами и мужьями, с их детьми. Потом я отправился на лечение, потому что был сломлен. Я всё ещё посещаю психолога, когда чувствую, что не справляюсь. Это нормально, это по-человечески. И преступников мы находим именно благодаря нашей человечности. Но это значит, что нашу душу можно ранить и мы страдаем, даже если не истекаем кровью. Ежедневно, когда я в зеркале вижу свой шрам, он напоминает мне о боли. Моей. Но в большей степени об их боли. Но этот же шрам каждый день напоминает мне об излечении. О доброте, которая существует. С добротой мы знакомимся изо дня в день. Даже «в конторе, где тяжким грузом почиют грехи». Слишком легко завязнуть в очевидной жестокости мира. Это естественно. Но чтобы исцелиться по-настоящему, мы должны различать и добро.

– Это не наша вина, – сказал Жак.

– Да я не об этом. И думаю, ты это понимаешь.

– Почему мы должны доверять вам? – задал вопрос Жак. – Трое полицейских погибли из-за вас. Я видел запись. Видел, что случилось. И ещё я видел, что вы как-то умудрились выйти из той передряги героем.

На скулах Гамаша заходили желваки.

Бовуар дернулся, но промолчал.

– Это такой трюк, – сказал Жак, повернувшись к остальным. – Он пытается заставить нас сознаться в вещах, которые выставят на с в плохом свете. Мы должны держаться друг друга. Ничего не говорите ему.

– Вы и не должны ничего мне рассказывать, – согласился Гамаш. – Только если сами захотите.

Он дал им время на размышление, прежде чем продолжить:

– Когда это началось?

Он обращался к Жаку и Хуэйфэнь. Те молчали.

Он обратился к двум другим.

Натэниел открыл было рот, но по знаку Хуэйфэнь снова захлопнул его. И тут заговорила Амелия.

– Когда я отказала ему в сексе, он решил трахнуть меня другим способом, – начала она торопливо, боясь передумать. – Я должна сделать это, объяснил он, или буду отчислена. Он сказал, что вы не хотели меня принимать, и я осталась в Академии только благодаря ему. Но если я буду упрямиться, он позволит вам вышвырнуть меня.

Гамаш слушал и кивал.

– И ты ему, конечно поверила. Да и с чего бы тебе не поверить…

– Я ему не поверила, – сказала Амелия. – Я знала, что он дерьмо. А вы показались таким… – она поискала подходящее слово, – добрым.

Они смотрели друг на друга, и это был момент близости, почти болезненный. Жану-Ги захотелось отвести глаза, но он сдержался.

Он знал, что хранилось в той коробке. И знал, что означает взгляд Гамаша. А ещё он знал, что сама Амелия Шоке даже не представляет, кто она на самом деле.

И кто ей Арман Гамаш.

– Но мне казалось, вы не сможете противостоять ему, – созналась она. – Я не решилась использовать этот шанс. Тем более, когда вы позволили ему остаться.

Она не желала как-то задеть коммандера, она просто объясняла. Но Жан-Ги видел, какое душевное кровотечение вызвали эти её слова. Гамашу оставалось лишь молча слушать.

– Мы верили в вас, сэр, – сказала Хуэйфэнь. – Мы думали, что вот вы пришли и теперь всё закончится, но стало только хуже.

Жану-Ги казалось, он слышит, как бухает в груди Гамаша сердце, готовое в любой момент разорваться.

– Я совершил ужасную ошибку, – сказал Гамаш. – А вы все за неё заплатили. Я сделаю всё, чтобы помочь вам.

И тут – совершенно неожиданно – раздался смех.

Хохот.

– Дюк был прав, – сказал Жак. – Вы слабак.

Хохот перешёл во всхлип.

– ЛеДюк сделал меня сильнее. Я был ребенком. Испорченным, изнеженным. Но он обучил меня. Подготовил к работе в Сюртэ. Он сказал – ничто меня больше не сможет испугать, и он был прав. Он выбирал самый многообещающих агентов и делал их ещё жестче.

– Ты ошибаешься, – сказала Хуэйфэнь. – Он выбирал самых для него опасных. Тех, кто мог независимо мыслить. Тех, у кого однажды хватит характера противостоять тому, чему он учил. Помнишь, каким ты был в тот первый день в Академии? А я помню. Ты был совсем не изнеженным и испорченным. Это ЛеДюк тебе внушил. А на самом деле ты был весёлым, умным и заводным. Ты хотел помогать, делать добро.

– Я был ребёнком.

– Ты был добрым, – сказала Хуэйфэнь. – А сейчас посмотри на себя. На меня. Он нас выбрал. И сломал.

– Никто меня не ломал, – возмутился Жак. – Я крепче, чем когда-либо.

– Вещь крепче там, где эту вещь сломали, – сказала Амелия. – Правильно, сэр? Вы написали это на доске в первую неделю.

– До той поры, пока есть смысл чинить, – сказал Гамаш. – Да.

– Три года.

Они посмотрели на Хуэйфэнь. Она говорила спокойно. Словно отчитывалась старшему офицеру.

– Это началось в первый же месяц, как мы поступили. Мы никогда не знали, когда он нас позовёт в очередной раз, и мы должны будем пойти к нему в комнаты. Иногда мы оказывались там поодиночке, но чаще вместе с остальными.

– Что там происходило? – спросил Гамаш, боясь получить ответ, но понимая, что он должен, наконец, это услышать.

– Он доставал револьвер. Исполнял целый ритуал, клал револьвер на поднос с выгравированным девизом Сюртэ. Выбирал одного из нас, кто понесёт поднос в гостиную.

– Это была честь, – буркнул Натэниел.

– Но самая большая честь оказывалась кадетам, выбранным для несения другого подноса, – продолжала Хуэйфэнь. – На котором была пуля.

– Мы тянули жребий, – сказал Натэниел. – Побеждала длинная соломинка.

Он захихикал, а когда не смог успокоиться и остановить истерический смех, Амелия, чтобы поддержать, взяла его за руку.

– Я выигрывал, – сказал Натэниел едва слышно. – Три раза.

Он уселся прямо и с вызовом посмотрел в глаза Гамашу.

– Три раза мне приходилось заряжать барабан единственной пулей. И крутить его.

Когда Натэниел не смог продолжать, вступила Хуэйфэнь.

– И поднимать револьвер, – она приставила палец к виску.

Когда замолчала и она, начала Амелия.

– И нажимать на спусковой крючок, – тихо произнесла она.

– Три раза, – прошептал Натэниел.

– Дважды, – сказала Амелия. Она крепко сжала губы, задрав подбородок.

Хуэйфэнь и Жак промолчали, и Гамаш с ужасом понял, что те просто сбились со счету.

– Вы очень смелые, – сказал Гамаш, смотря в глаза, которых коснулось безумие.

– Был бы я смелым, – сказал Натэниел, – я бы отказался.

Гамаш яростно затряс головой.

– Non. У вас не было выбора. Сидя тут, в часовне, в безопасности, вы думаете, что выбор был. Но его не было. А трусом был именно Серж ЛеДюк.

– В тот последний раз, – зашептал Натэниел, глядя Гамашу в лицо широко распахнутыми глазами, – я молился, чтобы он наконец выстрелил. – Слёзы катились у него по щекам. Едва слышно он добавил: – Я обмочился.

Арман Гамаш поднялся, притянул парня к себе и крепко обнял.

Тот плакал. Сломленный, но теперь, может быть, исцеляющийся.

Позади Бовуара хлопнула дверь и тот, обернувшись, обнаружил входящего в церковь Поля Желину.

Офицер КККП сел рядом с Жаном-Ги.

– Он заставлял их играть в русскую рулетку? – сказал Желина.

– Мужик был чудовищем, – сказал Бовуар.

Желина кивнул.

– Да. Но в итоге кто-то его остановил. Теперь мы знаем, почему. Этого кусочка мозаики нам и не доставало – мотива. Серж ЛеДюк был убит единственным выстрелом в висок. И мы знаем, что убийца в этой комнате. Не важно, насколько всё хорошо обставлено, но это всё равно убийство.

Поль Желина потрудился принять пристойный вид человека, опечаленного перспективой ареста смельчака, победившего монстра.

– Это могла быть самозащита, – сказал Жан-Ги. – Или вообще несчастный случай. Может, ЛеДюк сам с собой такое сделал.

– Разве он похож на тех, кто мог воспользоваться таким шансом? Приставить револьвер к собственному виску и нажать на курок, как он проделывал с кадетами? Сыграть в русскую рулетку?

– Нет, – согласился Бовуар.

– Нет. На его руках нет следов пороха. Кто-то убил его. Тот, кто знал про револьвер и игру. Тот, кто хотел, чтобы всё прекратилось.

– Коммандер Гамаш не знал.

– Возможно, он как раз узнал той ночью, – сказал Желина. – И отправился туда, чтобы противостоять ЛеДюку. И убил его.

Желина поднялся, перекрестился, потом склонился и шепнул в ухо Бовуару:

– Из уважения к месье Гамашу, я не стану арестовывать его здесь и сейчас. Принимая во внимание, что мы в святилище. Но мы возвращаемся сегодня утром в Академию. Вам нужно подготовиться. Сначала я получу ордер. Потом приду за ним.

– Вы совершаете ошибку, – сказал Бовуар. – Он не убивал ЛеДюка.

– Разве он похож на человека, у которого на уме никогда не было убийства? – Желина махнул в сторону Гамаша, стоящего в передней части часовни, окруженного кадетами.

Потом офицер КККП выпрямился.

– Ваш тесть любит поэзию. Смерть Дюка романтическое событие, как вы считаете? Особенно в свете открывшихся обстоятельств. Пуля прошила ему мозг. «Спеши сюда и встретишься с судьбою».

Жану-Ги, наблюдавшему за Гамашем и кадетами, было слышно, как тихо щелкнула закрывшаяся дверь.

В том, что случилось, он не находил ничего романтического. Тем более в том, что должно было случиться дальше.

Глава 40

Коммандер Гамаш стоял у входа в аудиторию и слушал, как профессор Шарпантье завершает лекцию.

Его студенты-третьекурсники, уже получившие базовые знания, переходили на новый, критический уровень. Уровень передовой тактики.

Гамаш наблюдал, как Хуго Шарпантье, яростно потея, объяснял, что тактика не в том, чтобы занять лучшую позицию и подстрелить кого-то.

– Если вас вынудили искать лучшую позицию, значит, вы уже проиграли, – говорил он. – Успешный тактик редко попадает в подобную ситуацию. Всё дело в умении манипулировать, предвосхищать. В умении перехитрить противника. Видеть его шаги до того, как он совершит их. Контролировать его. Вести его, заставлять делать то, что нужно вам. Да так, чтобы он этого даже не понял. Кто бы ни был ваш противник – босс мафии, денежный воротила или серийный убийца.

Шарпантье развернулся к огромной доске и написал: «Ваш мозг – ваше оружие».

Обернувшись к аудитории, он продолжил:

– Любой идиот может научиться стрелять. Но для того, чтобы научиться использовать собственный ум, требуется настоящее умение, терпение и контроль.

Поднялась рука, и Шарпантье сказал:

– Да, кадет Монтрё.

– Значит, Дюка убил идиот?

– Хороший вопрос. А что думаешь ты?

– Думаю, что если в результате расследования никого не арестовали, то убийца не так уж глуп.

– Хорошая точка зрения, – сказал Шарпантье. – Я пытался научить вас быть офицерами Сюртэ, а не становиться киллерами. Убийцы, конечно же, вынуждены использовать какое-нибудь оружие. Но опять же, самые успешные начинают с мозгов.

– А по вашему мнению, профессор, убийца Сержа ЛеДюка использовал мозги?

Студенты обернулись на голос, раздавшийся с галёрки.

Хуго Шарпантье улыбнулся.

– Oui, коммандер. По моему мнению, всё началось с идеи, ставшей планом, перешедшим в действие. Было хорошо сработано.

– Хорошо?

– Не в юридическом или моральном смысле, конечно, – сказал Шарпантье. – Но критериям отвечает.

– Критериям чего? Хорошего тактика? – бросил через заполненную студентами аудиторию свой вопрос Гамаш.

– Великого тактика, – ответил Шарпантье.

– Основания?

– Простота самого преступления. Кажущаяся простота места преступления.

– Кажущаяся?

– Что ж, да. Если присмотреться как следует, серьёзность улик становится очевидной. Они тщательно размещены там слой за слоем.

– Они размещены, чтобы направить следствие по ложному пути?

– Именно! Направить. Подобно овчарке, щиплющей за пятки, шеф-инспектор.

– Коммандер, – поправил его Гамаш.

– В прошлом следователь убойного…– Шарпантье пропустил замечание мимо ушей.

– И великий тактик…– заключил Гамаш. – Нам надо поговорить. Можно?

Шарпантье бросил взгляд на часы над дверью.

– Завтра у вас практический тест, – напомнил он студентам, направляя свое кресло вдоль парт. – Вернёмся на фабрику. Если вам требуется прибегнуть к силе, вы должны уметь её контролировать. Используйте тактическое мышление, с акцентом на мышлении, даже если вокруг свистят пули. Как только вы впадёте в и панику, вы обречены. Вы мертвы. Контролируя себя, вы контролируете ситуацию. До сих пор, как ни странно мне это констатировать, вы каждый раз проигрывали. Каждый раз вас убивали. Мы должны исправить ошибки, совершенные при последней вашей попытке. У вас есть ещё один день, чтобы разработать план, который будет действенным. А теперь вперёд.

– Так точно, сэр! – прозвучало хором и по полу заскрипели отодвигаемые стулья.

Но кадетам не хотелось уходить. Они кружили рядом, в надежде расслышать хоть что-то из разговора между этими двумя.

– Идите, – приказал им Шарпантье, и они стали покидать аудиторию.

Пока Арман Гамаш и Хуго Шарпантье не остались наедине.

* * *

– Где коммандер Гамаш? – спросил Желина, как только вошёл в зал заседаний Академии.

– Ему нужно кое-что сделать, – ответила Изабель Лакост. – Он скоро вернётся.

– Пожалуйста, сообщите мне, куда он ушёл.

Одетый по всей форме и говорящий официально, Поль Желина не сдвинулся с места. Позади него пара молодых агентов Сюртэ. Свежий выпуск Академии. Об этом говорила не столько их юность, сколько самоуверенность на их лицах.

Поднявшись со своего места за столом для переговоров, Лакост подошла к офицеру КККП.

– Может быть, я смогу вам чем-то помочь?

– Вы же знаете, зачем я здесь, – нелюбезно заметил он. – Я не хотел унижать месье Гамаша в присутствии его семьи и друзей.

– Его не так-то просто унизить, – выговорила Лакост, хотя кровь отлила у неё от лица и руки задрожали. Так было всегда, когда она вступала на опасную территорию.

– Я ждал этого момента с самого отъезда из Трех Сосен, – сказал Желина. – Из профессионального уважения и осознавая, какую услугу он нам всем оказал.

– Убив Сержа ЛеДюка? – спросила она.

– Oui.

– Вы тут чтобы арестовать месье Гамаша?

– Oui. – Он понизил тон, чтобы агенты, сопровождающие его, не расслышали, что он скажет дальше. – И если вы не сообщите мне о его местопребывании, шеф-инспектор, я буду вынужден арестовать и вас тоже.

Изабель Лакост медленно кивнула и, выпятив нижнюю губу, немного подумала. Затем вернулась к столу, подхватила ноутбук, нажала несколько клавиш и вернулась к Желине.

– Перед тем, как отправиться на сегодняшнюю встречу, месье Гамаш извинился за то, что действовал через мою голову, пригласив вас принять участие в расследовании.

– Вы об этом не знали?

– Не знала. Он обратился прямо к шефу-суперинтенданту Брюнель. Она распорядилась. Месье Гамаш объяснил, что узнал о вашем визите в Монреаль, в представительство КККП, и решил, что это слишком удачная возможность, чтобы ею не воспользоваться.

– Получить меня в качестве независимого наблюдателя?

– Наблюдателя, именно. Но в основном, чтобы понаблюдать за вами.

– Pardon?

Лакост повернула экран ноутбука к Желине, и глаза офицера КККП слегка округлились, а губы поджались. Слегка. Но эта незначительная перемена не ускользнула от Лакост.

Желина сделал короткий шаг назад. От Лакост и от ноутбука.

– Когда коммандер Гамаш вернётся, проводите его ко мне. Я буду у себя. Ему нужно многое мне объяснить.

– Как и вам, сэр.

Она медленно опустила крышку ноутбука.

* * *

– Когда вы узнали? – спросил Гамаш у Шарпантье.

Он сел, чтобы быть с тактиком на одном уровне.

– Не так давно. По факту, я не был уверен до сегодняшнего дня. Сомнение не вызывали только те выводы, которые напрашивались сами собой.

– То есть, вы догадывались? – переспросил Гамаш и увидел, как потный молодой профессор улыбается.

– Ваши действия, сэр, не имели смысла, – сказал Шарпантье. – Особенно ваши действия относительно заместителя комиссара Желины. Пока я не рассмотрел одну возможность. И тогда она превратилась в вероятность. Которая, в свою очередь, стала уверенностью. Это все объяснило.

– Продолжайте, – попросил Гамаш.

– Серж ЛеДюк был гнилым типом, насквозь коррумпированным. И даже хуже, очевидно. Но мы пока будем опираться на те факты, которыми вы обладали, когда только вступили в должность.

Гамаш кивнул.

– ЛеДюк украл миллионы, пока строилась Академия. Брал откаты и взятки от подрядчиков, – говорил Шарпантье. – Возможно, даже, принимал несоответствующие нормам строительства объекты.

– Мы проводили проверку качества зданий, да, – согласился Гамаш.

– Хорошая мысль. Но вы столкнулись с проблемой – имелись тонны обличающих материалов, но не было среди них, так сказать, дымящегося дула. Вам были необходимы твёрдые улики. Вы должны были найти деньги.

– Это могло бы помочь.

– Вы прижали бы его к ногтю. И он знал об этом. Возможно, сначала он решил, что вы приняли должность коммандера, чтобы получить контроль над Академией…

– И, если честно, это было основной причиной.

– Oui, но она шла рука об руку с возможностью поиска улик в пользу виновности ЛеДюка. Чтобы вывести его из денежных потоков. ЛеДюк быстро понял, что и этот пункт у вас на повестке дня.

– Я многое ему рассказал.

– И началась игра в кошки-мышки, – продолжал Шарпантье. – Но, будучи сообразительным, ЛеДюк звёзд с неба не хватал. Он догадывался, что с вами ему не сравниться. Он, должно быть, уже ощущал ваше дыхание на своём загривке. Он стал безрассудным. И сделал то, чего не должен был делать.

– Он вошёл в контакт со своим партнером, – подтвердил Гамаш, пристально наблюдая за Шарпантье. – Со своим тайным сообщником. С тем, кто всё спланировал. С тем, кто знал, как и где спрятать деньги.

Теперь настала очередь Шарпантье наблюдать за Гамашем.

– И я спросил себя, – начал Гамаш, – Где может быть этот сообщник? Где он был всё это время? В Академии? Вряд ли. В Сюртэ? Опять же, возможно, хотя маловероятно. Подобную гниль удалили. Так где же он? И был только один ответ – далеко, за гранью подозрений.

– Oui. – Шарпантье улыбнулся и покрутил туда-сюда колесами кресла-каталки. От волнения. Или от удовольствия.

– Но как только ЛеДюк нарушил основное правило и вышел на контакт с партнёром несколько месяцев назад, он сам превратился в мишень, – сказал Гамаш. – О нём требовалось позаботиться. Партнёр возвращается и соглашается на работу, которая всех удивляет.

Шарпантье перестал елозить колесами и замер в кресле.

* * *

– Где Жак? – спросила Хуэйфэнь.

– Я не знаю, – ответил Натэниел и посмотрел на Амелию Та нахмурилась и пожала плечами.

– Его что, не было в классе вместе с тобой? – спросила она.

Четверо студентов этим утром, после разговора с Гамашем в часовне, вернулись в Академию.

– Появился коммандер Гамаш, чтобы поговорить с профессором Шарпантье, и нас рано отпустили. Я ожидала встретить Жака здесь. Его не было?

Хуэйфэнь окинула взглядом читальный зал. Несколько кадетов сидело за столами, кто читал, кто глядел в свои планшеты. Жака среди них не было.

– Он вскоре подойдёт, – сказала Амелия. – Не волнуйся.

– Зачем Гамашу нужно было поговорить с Шарпантье? – спросила Хуэйфэнь. – Что он ему сказал? Рассказал ему про нас?

– Зачем ему это? – спросила Амелия.

Хуэйфэнь села, но тут же снова вскочила.

– Что такое? – спросила её Амелия.

Но увидев выражение на лице Хуэйфэнь, тоже поднялась на ноги. Натэниел последовал её примеру.

– Что случилось? – спросил он.

* * *

– Вы знаете больше, чем сознаётесь, – сказал Гамаш.

– Это лучше, чем знать меньше, вам так не кажется? – спросил Шарпантье.

– Пришло время, Хуго, все мне рассказать.

Молодой профессор кивнул.

– Согласен. Я начал размышлять, как много вы на самом деле знаете, когда вы ничего не рассказали заместителю комиссара Желине про четверых кадетов. Вы попросили инспектора Бовуара и шефа-инспектора Лакост доставить ребят в Три Сосны, но скрыли их от Желины. Я подумал – есть только одно объяснение. Вы ему не доверяли. И в то же время именно вы были инициатором вовлечения его в расследование. Сделав это, вы не просто действовали через голову Изабель Лакост, вы действовали у неё за спиной. Что совершенно вам не свойственно. И я догадался, что на это должна быть весомая причина. Вы подозревали, что заместитель комиссара Желина является партнером ЛеДюка. Его тайным старшим сообщником.

– Вы молодец, – сказал Гамаш. – Вы знаете неожиданно много.

– Ну, не так уж неожиданно. Вы же меня знаете, сэр. Сами же меня наняли.

– И обучал вас Мишель Бребёф.

– По вашему же совету.

– Да. У всех у нас есть сильные и слабые стороны. Сильная сторона Мишеля в том, что он гениальный тактик. Именно поэтому он так долго избегал наказания. Это с таким-то грузом преступлений. И именно он вас тренировал. Хорошо натренировал.

Шарпантье насторожился.

– Была, правда, ещё одна вероятность, – продолжил Гамаш. – Зачем я пригласил в качестве независимого наблюдателя именно заместителя депутата Желину. Да, я, возможно, подозревал его…

– А может как раз наоборот – совсем не подозревали, – сказал Шарпантье, догадываясь, куда клонит Гамаш. – Может быть, Желина совсем не тот, за кем нужно наблюдать. Может, он ещё один отвлекающий кит. Отличное перенаправление внимания. Если кто-то станет слишком подозрительным, то нужно, чтобы все подозрения пали на старшего офицера КККП. Он жил в Европе. Он имел доступ к швейцарским банкам. Ваша реальная мишень решит, что вы сосредоточенны на Желине, и станет неосторожной.

– Думаете, я настолько расчётлив?

– Я это знаю, патрон. Я видел, как вы маневрируете в крысиных норах Сюртэ. Вы не продержались бы так долго, если бы не были хитры.

– Конечно, вам это известно, – сказал Гамаш, и Шарпантье покраснел, не понимая, что именно только что заслужил – комплимент или обвинение.

– Но я ушёл, помните? – продолжил Гамаш. – Перегорел.

– Вы снова вернулись. Восстали из пепла и готовы отомстить.

– Non, – возразил Гамаш. – Никакой мести.

– Служение. Честь. Правосудие, – проговорил Шарпантье. – Вопреки всему, что с вами случилось?

– Благодаря этому. В убеждениях по расчету мало пользы, не так ли?

– Зачем вы здесь? – задал вопрос Шарпантье.

– В этой комнате? Просто поговорить.

Хуго Шарпантье посмотрел на закрытую дверь и попытался подняться из кресла.

– Что там происходит?

– Ничего, что могло бы вас расстроить, Хуго. Пожалуйста, не вставайте.

Шарпантье ещё раз посмотрел в сторону двери и сел.

– Очередной отвлекающий маневр, месье? – устало спросил он.

– Зависит от того, куда вы движетесь, – ответил Гамаш. – Я тут не для того, чтобы беседовать с вами о коррумпированности Сержа ЛеДюка. Я здесь, чтобы поговорить о его убийстве.

– Эти моменты связаны, non?

– Взяточничество Сержа ЛеДюка вышло далеко за рамки его этики. И стало превыше денег. Само его существо стало коррумпированным, извращенным, – Гамаш склонился близко к Шарпантье, нарушая его личное пространство, и прошептал: – «Он плакать их заранее заставил». Кто-то узнал. И убил его.

* * *

– Думаете, коммандер расскажет всем? – спросила Хуэйфэнь. – О том, что мы делали?

– А это важно? – спросила Амелия.

– Для тебя, может, и нет, – сказала Хуэйфэнь. – Ты и тка аутсайдер. А для Жака это важно.

– Почему?

– Тебе не понять, – ответила Хуэйфэнь. – Жак создан для того, чтобы им восхищались. Сильный лидер. Герой.

– Староста кадетов, – добавил Натэниел.

– Oui. Но если всплывёт, что мы позволяли ЛеДюку с собой делать, это его уничтожит. Никто не поймёт. Все решат, что мы трусливые и глупые. Станут смотреть на нас, как на уродцев. Он скорее умрёт, чем позволит такому произойти.

– Ты ведь шутишь? – спросил Натэниел. – Это просто такая фигура речи, да?

– Херов ЛеДюк отлично знал, каков Жак, – выругалась Хуэйфэнь, быстро выходя из читального зала. – И использовал это знание против него. Подпитывал эту потребность в Жаке. Пока Жак не стал готов на всё, чтобы удержаться на пьедестале. Превратился в то, во что желал ЛеДюк.

– Ты его ненавидела, – сказала Амелия, которой пришлось почти бежать, чтобы успеть за Хуэйфэнь. – ЛеДюка.

– Конечно, я его ненавидела. Как и ты. Но чувства Жака к нему сложнее.

Натэниел подскочил, схватил её за руку, заставив остановиться посреди коридора, по котрому сновали студенты, перемещаясь из класса в класс.

– Что? Расскажи нам!

– Вы же всё видели, разве нет? – сказала Хуэйфэнь. – Жак с Дюком были близки.

– Да, мы это знали.

– Нет. Очень близки. Как отец и сын. Он верил всему, сказанному Дюком. Он принимал всё им сказанное или сделанное, верил ЛеДюку, когда тот говорил, что это для его же пользы. Жак верил ему беззаветно.

– Какой отец сотворит такое с собственным сыном? – сказал Натэниел.

– Приставит дуло к виску и нажмет на курок? – уточнила Хуэйфэнь. – Что касается ЛеДюка, то для него это никогда не было связано с любовью. Он просто пользовался властью. Для вас всё длилось несколько месяцев, Жак жил с этим три года.

– Как и ты, – заметила Амелия.

– Поверь мне, я облажалась, но это несравнимо с тем, как оболванили Жака. Я всегда воспринимала Дюка чокнутым. Я участвовала в этом вынужденно. А Жак – по собственному выбору. Может не с самого начала, но ко второму курсу ЛеДюк мог заставить его сделать всё что угодно. И если бы он приказал Жаку убить другого кадета, тот наверняка бы убил.

– Ты правда в это веришь? – спросила Амелия.

Сжав губы, Хуэйфэнь кивнула.

– И теперь, когда ЛеДюка больше нет? – спросила Амелия.

Хотя ответ она знала.

Жак потерял ориентиры, запутался. Пропала направляющая рука. И Жак потерял себя.

– Хотела бы я, чтобы вы знали его раньше. Он был таким… – Хуэйфэнь стала подбирать слово. – Славным. Умным и веселым. Милым. Настоящим лидером. Дюк разглядел в нём это, и разрушил. Просто потому что мог себе это позволить.

Хуэйфэнь говорила с такой горечью, Амелия с Натэниелом переглянулись.