Текст книги "Большая расплата (ЛП)"

Автор книги: Луиз Пенни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

Гамаш хмыкнул неодобрительно, но без удивления, и жестом показал в сторону зоны для посетителей. Подальше, решил Бовуар, от стола. И закрытого ноутбука.

– Ты пришёл, чтобы сообщить мне об этом? – спросил Гамаш, усевшись и сняв очки.

Бовуар сел напротив и склонился вперёд.

– Шутки кончились, патрон. В чём дело? Что вы тут делали?

– Вообще-то это мой офис, – в обычно спокойном голосе Гамаша слышалось раздражение. – Что тебе нужно, Жан-Ги?

Бовуар, встретившись со столь простым вопросом, понял, что его терпение кончилось.

Ему нужно было знать, почему месье Гамаш весь день прячется.

Надо было знать, зачем тот только что захлопнул ноутбук. Что там было?

Ему нужно было понять истинную причину перемещения кадетов в Три Сосны.

Ему нужно было узнать, как отпечатки пальцев Гамаша оказались на орудии убийства.

Нужно было знать, зачем нужно было специально вызывать Поля Желину и врать шефу-инспектору Лакост, и ему лично, в процессе.

Ему нужно было узнать, кто на самом деле Амелия Шоке.

И просто необходимо было узнать, кто убил Сержа ЛеДюка, потому что в наступивших ранних сумерках сознания для Бовуара появился рассветный лучик надежды, что Гамаш знает ответы.

Но Жан-Ги сидел и молчал. Смотрел в такое знакомое лицо такого знакомого человека. Который стал незнакомцем.

– Я хочу, чтобы вы доверились мне.

Жан-Ги медленно повернул голову в сторону письменного стола и закрытого компьютера.

– Почему Поль Желина подозревает меня в убийства Сержа ЛеДюка? – спросил Гамаш.

– Думаю, всё началось с отпечатков пальцев.

Гамаш кивнул.

– А как мои отпечатки попали на орудие убийства?

Бовуар почувствовал ком в желудке.

– Не знаю, – тихо, почти шепотом, сказал он. – Но это ведь только следы отпечатков. Ясно же, что они не ваши.

– О, они мои.

Повисла тишина. Только в ушах Бовуара стучало – кровь, отлив от конечностей, устремилась прямо в сердце. Отступала. Убегала прочь. Оставив его голову пустой.

– О чём вы?

– Мы оба знаем, что частичные отпечатки неприемлемы для следствия, – сказал Гамаш. – Мы всем рассказываем, что не принимаем их всерьез. Но правда в том, что мы их принимаем. И должны принимать. Как часто они приводили нас к убийце?

– Часто, – согласился Жан-Ги.

– И в этот раз тот же случай.

– Вы же не…

– Делаю признание? Non. Я никогда не трогал тот пистолет. Я даже не знал, что он у него есть, я бы не потерпел такого, если б знал.

– Следы отпечатков Бребёфа тоже есть на пистолете. Имеете в виду, что это он? Но он бы стёр отпечатки. И вы бы стёрли. Амелия Шоке? Её отпечатки на револьвере, на футляре, и это её карта. Это она убила его?

И в наступившей тишине задал ещё один вопрос:

– Кто она?

– Этого я сказать не могу.

– Кто она? – упорствовал Бовуар. – Тут какая-то личная связь, так? Поэтому вы отменили прежнее решение и приняли ее в Академию. Поль Желина прав.

– Да, он прав. Но сначала мне нужно поговорить с мадам Гамаш.

– Неужели, она…

– Я ничего тебе больше не скажу, Жан-Ги. Я и так сказал слишком много, да и то потому, что доверяю тебе.

– Но не настолько, чтобы сказать мне правду.

– Я сказал тебе правду. Просто, я пока не могу сказать тебе больше. Поверь мне.

Гамаш поднялся и Жан-Ги вскочил следом. Они направились к двери.

– Вы знаете, кто убил Дюка? – спросил Бовуар.

– Думаю, что знаю. Но у меня нет доказательств.

– Скажите мне.

– Не могу. Но я говорю тебе, что ключ ко всему – отпечатки на револьвере.

У выхода Бовуар остановился, прижав ступней дверь, так, чтобы её невозможно было открыть.

– Заместитель комиссара Желина планирует арестовать вас по подозрению в убийстве?

– Думаю, что так.

– Но вы об этом не беспокоитесь?

– Только потому, что я не бегаю по коридорам, и не кричу, не означает, что я не беспокоюсь. Но я не паникую. У него свои планы, у меня свои.

– Не жалеете, что подключили его к расследованию? – спросил Жан-Ги. – Зачем он был вам нужен? И вы всё провернули за спиной у Изабель. Сами бы вы такого не потерпели, когда были шефом-инспектором, а с ней так поступили.

Теперь Гамаш выглядел устало. Он встретил взгляд Бовуара. Сначала Жан-Ги решил, что месье Гамаш раздумывает, довериться ли ему, но потом понял, что тут другое.

Месье Гамаш держался за взгляд Жана-Ги, как утопающий цепляется за соломинку.

Как человек, оказавшийся за бортом.

– Это была слишком хорошая возможность, чтобы ею не воспользоваться, – ответил Гамаш. – Заместитель комиссара КККП как раз посетил Монреаль. Я должен был попросить.

– Но не за спиной Лакост.

– Да. Но сомневаюсь, что он согласился бы, если бы просьба исходила от неё. Они не знакомы.

– С вами он тоже не знаком, раз подозревает вас в убийстве.

– Ты же меня тоже подозреваешь, разве нет?

– Нет, – поторопился отвтеить Бовуар, хотя оба знали, что это не так, это почти ложь. – Желина сегодня снова поедет с вами в Три Сосны?

– Да, я его снова пригласил.

– Зачем? – спросил Бовуар.

– Чтобы он не упускал меня из виду, – ответил Гамаш, потом улыбнулся. – А я бы не упускал из виду его.

– Хотите, я поеду с вами? Могу остаться.

– Нет, тебе нужно к Анни. Я с ней говорил в обед. Она кажется такой счастливой.

Арман Гамаш протянул руку своему молодому коллеге – странно формальный жест.

Бовуар ответил на рукопожатие.

– Не верь всему, о чём думаешь, – проговорил Гамаш, прежде чем отпустил руку и открыл дверь. – Пема Чодрон, буддистская монахиня.

– Конечно, – сказал Бовуар и тяжко вздохнул, когда дверь позади него закрылась. Повернувшись, чтобы уходить, он лицом к лицу столкнулся с Шанталь Марку, стоящей возле своего стола в длинном пальто. И уже надевающей вязаную шапочку на голову.

Распахнув дверь в коридор, она предложила ему покинуть помещение.

Пока они шли по коридору – он с одной стороны, она с другой, Бовуар размышлял, как много мадам Марку слышала. И была ли она секретарем Сержа ЛеДюка, до переворота и приезда коммандера Гамаша.

Глава 36

– Так это всё-таки были Стропила-для-Кровли, – сказал Жак, когда Натэниел с Амелией наконец подсели за их столик. – Кто бы мог подумать, что эта дырка в жопе когда-то там была.

– Верно, – согласилась Амелия. – Это было совсем не очевидно. Нам пришлось над этим поработать.

Она глянула на Жака, прежде чем принять от Оливье кружку горячего густого шоколада, увенчанную взбитыми сливками. – Merci.

Слегка оробевший от её вежливости, Оливье улыбнулся:

– De rien.

– И в итоге, всё, что вы нашли – пара вёдер с кленовым сиропом, – Жак протянул свою пустую кружку Оливье, тот принял её и удалился. – Отличная работа.

– С кленовым соком, – поправил его Натэниел.

Хуэйфэнь ранее наблюдала разговор между молодыми кадетами и старой поэтессой, и хотя не слышала, о чём говорилось, заметила, сколько внимания беседе уделила сумасшедшая старуха.

Уж точно, они обнаружили что-то большее, чем сок.

– Что вы нашли? – спросила она.

– Что тебе за дело? – спросила Амелия.

– Что нам за дело? – переспросила Хуэйфэнь. – Нас там, может быть, и не было, но работаем мы все вместе.

 -Нет, не вместе, – сказал Натэниел. – Вы чуть не бросили меня на дороге. Сели в машину и готовы были уехать.

– Ничего подобного, – возразил Жак. – Я завёл мотор только для прогрева печки, и чтобы поторопить тебя.

– Я не просто там торчал, я искал Стропила-для-Кровли, а ты сдался, ленивое говно.

– Ты мелкий кусок дерьма! – Жак дернулся в сторону Натэниела, тот отклонился. Но Хуэйфэнь удержала Жака, взяв его за руку.

Амелия уловила едва заметный жест, и не в первый раз задалась вопросом – какую власть имеет эта миниатюрная женщина над этим крупным мужчиной. И не впервые подумала, какое влияние та оказывает на Жака.

Хуэйфэнь способна остановить его, но способна ли она побудить его к действию?

– Ты просто боишься сознаться, что был неправ, – сказала Амелия.

– Я ничего не боюсь, – зыркнул Жак на Амелию. – Сколько раз мне это доказывать?

– О, сейчас-то ты боишься, – тихо сказала Хуэйфэнь. – И раньше боялся. Как и все мы.

Дружеский смех и тепло бистро расстворились, когда четверо юных кадетов уставились друг на друга.

Потом хлопнула входная дверь, и все четверо вернулись к реальности – коммандер Гамаш и заместитель комиссара Желина вошли в бистро.

Потопали ногами, стряхнули снег с пальто, похлопали шапками о коленки. То была своеобразная квебекская джига, впитываемая с молоком матери.

Снегопад с наступлением ночи превратился в снег с дождём, и теперь стучал в окна бистро, скапливаясь сугробами на рамах переплётчатых окон.

Гамаш снял промокшее пальто, и, повесив его на вешалку у двери, огляделся, потёр руку об руку, чтобы согреться и впитать тепло от двух каминов, весело потрескивавших поленьями на противоположных концах бистро. В зале было на удивление много народа, для такой отвратительной ночи. Однако не хватало кое-кого из завсегдатаев.

Рейн-Мари, Клара, Мирна, Рут и Габри остались дома у Гамашей, возле гудящего в камине огня. Они пили красное вино и просматривали содержимое многочисленных коробок, обнаруженных ими в подвале Королевского канадского Легиона.

– Смотрите, – Клара держала фотографию. – Это мой дом, с задней стороны.

Она показала фото двух юношей в обмотках от колен до лодыжек. Униформа их была слишком тесной, а улыбки, как видела Клара, достаточно широкие.

Мальчишки стояли на деревенском лугу, а между ними – женщина фермерского вида в своём лучшем воскресном платье, неловкая, застенчивая и исполненная гордости, что по обе стороны от неё крепкие сыновья, обнимающие её за мягкие плечи.

– Посмотрите на сосны, – сказал Габри. – Они размером с этих мальчишек.

Направляясь к дому Гамашей, они как раз проходили мимо этих сосен, возвышающихся теперь над деревней. Крепких, стройных и всё еще подрастающих.

– Я думала, этим деревьям несколько сотен лет, – сказала Мирна. – Как Рут.

– Они и так там сотни лет, – сказала Рут. – Эти три сосны вроде как всегда росли на деревенском лугу.

Поэтесса говорила с такой уверенностью, что Мирна готова была поверить – Рут действительно несколько сотен лет. Укоренилась и промариновалась, как старая репа.

– Может те первые погибли, – предположила Клара. – Является ли кто-нибудь из мальчишек на этом фото тем, кто изображен на витраже?

Клара передала фото по кругу.

– Сложно сказать, – начала Мирна. – Точно не центральный мальчик, но двое других изображены в профиль.

– Есть там имена? – спросил Габри.

Рут перевернула фотографию.

– Джо и Норм Валуа, – прочла она.

Друзья взглянули на неё – свою энциклопедию потерь.

Рут кивнула.

– Там, в списке на стене есть ещё третий Валуа. Пьер. Наверное, ещё один брат.

– Ох, великий Боже, – выдохнула Рейн-Мари, и отвернулась от изображения, чтобы не встречаться взглядом с глазами мадам Валуа.

– Я подумал, может быть, Пьер делал это фото, – предположил Габри. – А может, то был их отец.

Клара забрала фотографию. Пьер был младшим братом или старшим? Может, он присоединился к братьям позже? Или уже был там? Встретились ли они перед гибелью? Большинство юношей попали в один и тот же полк, и наверняка в одну и ту же часть. И сгинули в одной и той же битве.

Ипр, Вими, Фландрия, Сомма, Пашендейл. Такие известные сейчас названия были совершенно незнакомы тем трём мальчишкам на фото.

Клара всё смотрела и смотрела на фотографию, на молодых мужчин, на молодые деревья, на свой дом, совершенно не изменившийся с задней стороны.

Может, они выросли в этом доме. И те телеграммы доставляли сюда. И они выпадали из материнских рук на каменный пол, одна за другой. Множась, кружась в урагане горя.

С прискорбием сообщаем вам …

Может, поэтому её коттедж всегда был таким успокаивающим. Потому что он служил утешением безутешному.

Клара опустила фото на диван рядом с собой и вернулась к работе по разбору коробок, по поиску ребят, изображенных на витраже.

Фото за фото, сплошь поля грязи на месте разбомбленных французских и бельгийских деревушек, исчезнувших с лица земли, превратившихся в траву на бескрайних просторах.

– Помочь? – предложил Арман, переодевшись после возвращения из Академии и перед походом в бистро.

Он обращался к Рейн-Мари, но та промолчала, уставившись в обувную коробку у себя на коленях. Он наклонился и заглянул в коробку.

Телеграммы.

– Посмотрите-ка, – сказал Габри, нарушив тишину. Он держал компас, поворачивая его так и этак. – Никогда не умел пользоваться такими штуками.

– Потерянный мальчик, да и только, – прокомментировала Мирна, и Рут хрюкнула от удовольствия. Или из-за оливки, попавшей в ноздрю.

– Тебе бы надо заняться ориентированием, – посоветовал Гамаш, когда Габри отдал ему компас.

– Я вполне удовлетворён своей ориентацией, спасибо, – заявил Габри.

Стекло компаса было разбито, но при повороте стрелка указывала на север.

– Когда ты закончишь играться, Клюзо, сходи, проведай свою молодежь, – посоветовала Рут. – Они в бистро. Им нужно с тобой поговорить.

– Можем мы пойти? – спросил Гамаш Желину.

– Немного скотча возле камина – звучит хорошо, – кивнул тот.

Придя в бистро, Гамаш махнул Оливье, заказав виски, потом они с Желиной прошествовали по залу к кадетам. Подойдя, Гамаш попросил вскочивших им навстречу ребят сесть.

– Рут сказала, что вам нужно со мной поговорить, – он пригладил волосы и сел. – Что-то случилось?

Четверка кадетов выглядела расстроено. Двое были бледны, двое раскраснелись.

– Мы просто поспорили, – объяснила Хуэйфэнь. – Впрочем, как обычно.

– О чём спорили? – спросил Желина, усевшись.

– Эти двое нашли Стропила-для-Кровли, или Notre-Dame-de-Doleur, или как его там назвали, – сказала Хуэйфэнь. – А мы сдались.

– Да какая разница, – возмутился Жак. – Там всё равно ничего нет кроме снега. И кленового сиропа.

– Сока, – поправил его Натэниел. – И там есть кое-что ещё.

– Что вы нашли? – спросил Гамаш после того, как поблагодарил Оливье за принесённый скотч.

– Кладбище, – голос Натэниела теперь зазвенел от нетерпения, глаза заблестели.

– Оно, конечно, заросло, – сказала Амелия. – Но всё ещё там.

– И? – потопил их Гамаш.

Натэниел покачал головой.

– Энтони Тюркотта там нет.

– Вообще нет Тюркоттов, – добавила Амелия.

Гамаш, удивившись, откинулся на спинку. Задумался.

– Но разве человек из бюро по топонимике не говорил, что Тюркотт похоронен там?

– Да. Об этом упоминается и в Энциклопедии Канады.

Гамаш снова подался вперёд, сложив локти на стол, сцепил руки и подпёр ими подбородок. И уставился в темноту, на снежный вихрь, клубящийся за окном в лучах света из бистро.

– Может, надгробный камень упал или вообще ушёл в землю? – наконец спросил он.

– Может быть, – признала Амелия. – Но это не очень большое кладбище и большинство камней очень просто отыскать. Можем завтра туда вернуться и посмотреть ещё раз.

– К чему это? – спросил Жак. – Ему просто нужно нас чем-то занять. Разве вы не видите? Как это вообще может быть важно? К тому же, он теперь даже не в следственной команде.

– А ты пока не офицер Сюртэ, – отрезал Гамаш. – Ты курсант, а я твой коммандер. Будешь делать, как я скажу. Вы исчерпали моё терпение, молодой человек. Единственной причиной, по которой я терплю подобное несоблюдение субординации, это только потому, что понимаю, что кто-то морочил вам голову. Наговорил всякой лжи.

– А вы решили меня перевоспитать, что ли? – вопросил Жак.

– Да, именно так. Ты почти выпускник. А дальше что?

– Стану офицером Сюртэ.

– Станешь ли? В Академии многое изменилось, а ты не изменился совсем. Ты застрял. Застыл. Даже закостенел, – Гамаш понизил голос, хотя соседним столикам было отлично слышно. – Настало время, Жак – или ты движешься вперед, или нет.

– Вы же понятия не имеете, кто я. И что я сделал, – зашипел Жак.

– Что ты сделал? – спросил Гамаш, не сводя с юноши глаз. – Скажи сейчас.

Хуэйфэнь дотронулась до Жака. Жесть был предостерегающий. Снова. Почти невесомый жест, но Гамаш заметил.

Момент, когда Жак готов был что-то сказать, миновал.

Гамаш посмотрел на Хуэйфэнь, потом повернулся к Натэниелу и Амелии.

– Вы хорошо поработали.

– Что нам делать дальше? – спросил Натэниел.

– Дальше вы идёте к нам на ужин, – сказал Гамаш, поднимаясь. – Вы же, наверное, проголодались.

– Мы тоже? – спросила Хуэйфэнь и они с Жаком тоже поднялись.

Коммандер неласково им кивнул и отправился к деревянной стойке, чтобы расплатиться за кадетов, за выпивку и пригласить Оливье присоединиться к остальным.

* * *

– Как ты? – спросила Анни.

Они сидели на диване и смотрели новости, Жан-Ги растирал её отекшие ступни. Было видно, что Жан-Ги о чём-то думает.

– Просто размышляю.

– О чём?

Он поколебался, не желая огорчать Анни идеями, которые одновременно были и сумасшедшими и в следующую секунду вполне оправданными.

– Как думаешь, мог твой отец когда-нибудь…

– Oui?

Она откусила добрый кусок эклера, бывшего у неё сегодня hors d’oeuvre.

Сейчас, заглядывая в доверчивые глаза жены, Жан-Ги понимал, что мысли сумасшедшие. Арман Гамаш никогда бы…

– Нет, ничего.

– Да что такое?! – она положила эклер на тарелку. – Рассказывай. У папы неприятности? Что-то случилось?

Ну вот, он всё-таки расстроил её, и понимал, что она теперь не отступит, пока он не расскажет ей.

– Старший офицер из КККП, присоединившийся к нашему расследованию, как независимый наблюдатель, думает, что твой отец мог…

– Быть замешан в убийстве? – закончила за него Анни.

– Ну, нет, не до такой степени, просто…

Она скинула ноги с его коленей и села. Анни была юристом до мозга костей.

– Есть какие-то улики? – спросила она.

Жан-Ги вздохнул.

– Косвенные, в лучшем случае.

– А в худшем?

– Отпечатки пальцев.

Анни вздёрнула брови. Такого она не ожидала.

– Где?

– На орудии убийства.

– Господи. Это же револьвер, да?

– Твой отец утверждает, что никогда его не касался, даже не подозревал о том, что у ЛеДюка есть револьвер.

– Он бы такого не допустил, – сказала Анни, прищурив глаза и задумавшись.

– Он так и сказал. Отпечатки частичные. Его, ещё одного кадета и Мишеля Бребёфа.

– Частичные? – Лицо её сразу расслабилось. – Тогда они не считаются. И уж точно они принадлежат не отцу.

– Сегодня он сообщил мне, что отпечатки определённо его.

– Погоди, – она склонилась к мужу. – Он сказал, что не дотрагивался до оружия, но что отпечатки принадлежат ему. Где логика?

– Вот именно. Он сказал, что ключ к расследованию этого преступления лежит как раз в отпечатках.

– В чьих-то оставшихся, полагаю. Дяди Мишеля или кадета. Именно это папа имел в виду. А кто он?

– Кадет? Это она. Амелия Шоке.

Он наблюдал за лицом жены, но никакой реакции на прозвучавшее имя не последовало. Жан-Ги колебался, рассказывать ли дальше, или Анни успокоится на этом.

– Но это не всё. Что ещё?

– Между ними есть какая-то связь.

– Между папой и Мишелем Бребёфом, конечно же, есть. Ты же знаешь.

– Нет, между Амелией Шоке и твоим отцом.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она напряженным голосом.

– Да не знаю я. Я просто подумал, может это имя тебе знакомо.

– А должно? Слушай, Жан-Ги, говори, что у тебя на уме.

Он вздохнул, прикидывая в уме, сколько ущерба собирается нанести.

– Как ты думаешь, могла быть у твоего отца интрижка?

Вопрос ударил по Анни как наковальня по мультяшному коту. Вопрос ошеломил её, Жан-Ги почти видел, как вокруг головы жены кружатся звездочки и птички.

Анни, онемев, смотрела на мужа. Наконец выдавила:

– Конечно нет!

– Со многими мужчинами случается, – ласково сказал Жан-Ги. – Когда они вдали от дома. Это как искушение, момент слабости.

– Мой отец такой же человек, как и любой другой. И у него есть свои слабости, – сказала Анни. – Но не в этом смысле. Такое с ним невозможно. Он никогда, ни за что в жизни не обидел бы маму. Он её любит.

– Согласен. Но я должен был спросить, – взяв жену за руку, он бездумно стал крутить обручальное колечко на её пальце. – Я обидел тебя?

– Ты разозлил меня просто самим вопросом. И уж если тебе надо было спросить, то что же тогда думают другие? Например, этот человек из КККП. Он совсем не знает папу.

– Нет, но он остановился у твоих родителей в Трех Соснах.

– Тебе надо туда поехать, Жан-Ги. Ты должен быть с папой. Просто чтобы убедиться, что он не сделает никакой глупости.

– Типа убить кого-то или завести интрижку?

– Ну, похоже, тут ты уже напортачил, – сказала она с грустной улыбкой.

– Я вызвался поехать с ним, но он сказал, что я должен быть с тобой.

– Со мной всё в порядке. До родов ещё несколько недель.

Он поднялся и потянул её с дивана.

– Ты хочешь, чтобы я уехал и тогда никто не помешает тебе прикончить коробку эклеров, да?

– Вообще-то, через несколько минут прибудет разносчик пиццы. Хочу, чтобы ты до этого момента убрался. Он очень ревнивый.

– Меня променяли на пипперони. Мама предупреждала, что этим всё кончится.

– Прямо как Глория Стайнем.