Текст книги "Большая расплата (ЛП)"

Автор книги: Луиз Пенни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

Глава 20

– Привет! – прокричал Натэниел Смит. – Bonjour!

Входная дверь была приоткрыта. Он глубоко вздохнул и открыл её шире, ровно настолько, чтобы просунуть голову внутрь.

– Мадам Зардо?

Шагнул через порог, поправив ремень сумки на покатом плече.

Перевалило за шесть вечера. Он устал и был голоден. Настолько, что добровольно прибыл на место постоя.

Дверь вела прямо в гостиную, там царила темнота, разбавленная светом одинокой лампы.

Он остановился.

Вокруг ни звука. Ни скрипа. Ни кряка. В полутьме можно было разглядеть лишь книги. Казалось, сами стены были из книг. Книги были на столе. Одно из кресел, освещенное лампой, было завалено раскрытыми книгами, словно обито вместо материи историями.

Он задержал дыхание, уверенный, что тут должно вонять. Распадом, ветошью и старостью. Наконец, когда терпеть стало невозможно, он сделал глубокий вдох.

Знакомый запах. Даже не запах, аромат. Ничего экзотического. Что-то очень земное. И уж точно не сдобой пахнет.

Книги! Мускусный аромат слов витал в воздухе.

* * *

– Я тут!

Амелия бросила сумку в кухне и пошла на голос.

Остановилась у двери в боковую комнату.

Клара Морроу сидела на деревянном стуле с откидным сидением, спиной к двери. Зажав кисть во рту, она пристально смотрела на картину.

Амелии картину было почти не видно. Основная часть была скрыта шевелюрой Клары.

– И что мне теперь делать? – спросила Амелия. – Разве вы не должны готовить, или типа того?

Клара фыркнула и развернулась к ней. Вокруг ног художницы вертелся крохотный лев.

Хозяйка дома посмотрела на гостью.

Черные как смоль волосы. Бледная, почти прозрачная кожа. Пирсинг в носу, бровях, щеках. Но сережки не черные или кроваво-красные. То были крошечные искусственные бриллианты, сверкающие гранями, улавливающими свет. Похоже на звезды.

Уши были увешаны колечками. Пальцы смотрелись так, словно их окунули в металл.

Эта девушка словно облачилась в доспехи.

А там, где из-под доспехов виднелась кожа, всё прикрывали татуировки.

Единственное, чего не смогла спрятать эта девочка, были её глаза. Они одни остались в первозданном виде. И сияли как бриллианты.

* * *

– Что? – удивилась Хуэйфэнь, когда Габри вручил ей фартук и указал в сторону немытой посуды. – Я…

– Да, я в курсе. Ты без пяти минут, – он большим и указательным пальцами отмерил крошечный отрезок, – офицер Сюртэ. Ты уже говорила. А я в пяти минутах, – он сдвинул пальцы ближе, – от решения выпнуть тебя отсюда.

– Не имеешь права.

– Конечно, имею. Эту услугу мы оказываем месье Гамашу, а не вам. Я счастлив тебя приютить, но ты должна отработать свое проживание и пропитание. Час в день здесь, в бистро. Или в B&B. На твой выбор.

– Как рабыня.

– Добро пожаловать в реальный мир. Вы сидели тут добрую часть дня, заказывая еду. Потом переместились в B&B и прикончили весь пирог. Это всего лишь плата по счету.

Он кинул ей кухонное полотенце.

* * *

– Мы плохо начали, – проговорила Мирна, поставив напротив Жака стакан с колой. Юноша, развалившись, сидел на диване в её мансарде, что над книжной лавкой, и с раздражением тыкал в экран своего айфона.

– Е*ая хрень тут не работает.

– Следи за языком, – сделала замечание Мирна, усаживаясь в большое кресло, навсегда впечатавшее в себя контур её тела.

– Я слышал, что та старуха выражалась и похуже.

– Вот когда станешь старухой, тогда мы будем к тебе снисходительны. А пока ты гость в моём доме и в этой деревне, поэтому следи за языком. И ты прав – беспроводной связи тут нет, нет спутникового покрытия.

Жак сунул айфон в карман.

– Ну что, начнём сначала? – предложила Мирна.

Она уже пришла в себя после их стычки в бистро. Не последнюю роль в этом сыграл вид благоразумной Рут. В полдень Мирна вернулась в лавку, поднялась наверх, приготовила постель для гостя, и стала готовить ужин.

– Хочешь поговорить о том, что случилось в Академии? – спросила она. – Ты был близок к профессору?

Жак встал с дивана.

– Меня от вас тошнит. Человек мёртв. Убит. А вас интересуют только сплетни.

Мирна тоже поднялась и уверенно посмотрела ему в глаза.

– Я знаю, каково тебе приходится.

– Да что вы?! – засмеялся он. – Что вы знаете об убийствах? Книг начитались? Вы и представления не имеете, что это такое. – Он махнул в сторону окна. – Как это бывает в реальном мире.

– О, некоторые понятия я всё-таки имею, – спокойно заметила она. – Эта деревня не настолько мирное место, как может показаться на первый взгляд.

– Что? Кто-то поцарапал вашу машину? Или мусорку украл?

– Перед тем, как стать владелицей книжной лавки, я работала психологом в Монреале. Среди моих клиентов попадались заключенные ТОР. Знаешь, что это такое?”

Мирна заметила как гнев постепенно превратился в удивление, потом в интерес. Но парень имел слишком устоявшееся мнение, чтобы тут же поменять его.

– Тюрьма особого режима, – сказал он.

– Я имела дело с самыми худшими.

– Исправили хоть одного?

– Ты же знаешь, что подобное маловероятно. Или даже невозможно.

– Короче, вы облажались. И перебрались сюда. Как Гамаш. Деревня сплошных неудачников.

Мирна не пошла на поводу у этого ребёнка. Хотя чувствовала, как гнев простирает к ней скрюченные пальцы. Вместо этого, она кивнула на ноутбук, подключенный к телефонной линии.

– Используй при желании. Поищи информацию. Изменятся исходные данные – изменится и твое отношение к ним.

– Уау, спасибо, просветили тёмного!

Он схватил куртку и, прыгая через две ступеньки, сбежал в книжную лавку, выскочил за дверь.

Мирна стояла у большого окна мансарды и наблюдала, как он мчится по дороге, освещаемый огнями бистро.

Он обернулся и посмотрел на неё. Повернул в сторону от книжной лавки и бистро, мимо дома Клары. Мирна следила за ним, пока его фигура не растворилась в ночи.

А потом ночную тьму прорезал лучик света.

* * *

Обыскав дом, заглянув под каждую кровать – вдруг сумасшедшая карга померла под одной из них и теперь лежит там калачиком – Натэниел пошёл в бистро.

Там её тоже не было. Но здоровяк, один из владельцев бистро, указав на дом у дороги – дом Клары Морроу – предположил, что поэтесса там.

Кадет отправился к дому Клары, но встретил Амелию, выходящую оттуда.

– Рут Зардо? Нет, её там нет. А хотелось бы. Там только старушка-художница. Она всё время пялится на меня, аж страшно. Поэтому я ушла.

– А зачем ты сделала это с собой? – он показал на пирсинг и татуировки. – Если не желаешь, чтобы на тебя пялились?

– А почему ты вот так одеваешься? – она показала на его одежду.

– Как? – он осмотрел свои пальто и джинсы. – Все так одеваются.

– Именно. Зачем ты хочешь быть как все?

– А зачем ты хочешь быть не как все?

На самом деле Амелия ушла не из-за Клары.

Когда её хозяйка поднялась со стула, Амелия увидела картину. Портрет в полный рост. Автопортрет. Он выстрелил с холста, прямой наводкой попав в Амелию. Прямо в лицо. Взгляды портрета и девушки встретились.

Нарисованная женщина смотрела на Амелию так, словно хорошо знала её. И знала, что та сделала.

И тогда Амелия сбежала.

* * *

Свет был включен, дверь открыта.

Амелия не помнила, когда последний раз была в церкви. Возможно, на своих крестинах, хотя сейчас, когда она об этом подумала, не смогла бы ответить, крестили её вообще или нет.

То была маленькая церковь, меньше всех, ею виденных. Вообще-то было слишком темно, чтобы разглядеть само здание. Только свет сквозь витражное окно.

На витраже, однако, изображалось не распятие, не жития святых. На сияющем в ночи стекле были изображены мальчишки. Маленькие солдаты, пробирающиеся по полю битвы.

– Пошли, – позвал её Натэниел, успевший подняться по ступенькам к входу. – Габри сказал – если мадам Зардо нет дома, или в бистро, или у художницы, она здесь. Отсыпается с похмелья, наверное.

– Чего ты так озабочен ее местонахождением? – поинтересовалась Амелия, топая по ступенькам за ним следом.

– Потому что сейчас она и есть мой дом, – ответил он. – Мне некуда больше идти.

* * *

Рут Зардо действительно возлежала на скамье, подложив под голову свод гимнов. Утка угнездилась у неё на животе.

– Она что, умерла? – прошептал Натэниел.

– Ни хрена она не умерла, – ответил ему голос.

Рут села, но на вошедших даже не взглянула. А уставилась на того, чей голос только что прозвучал.

Задрав ноги на скамейку, в стороне расположился кадет Жак Лорин. Попивал пиво, которое стянул из холодильника той чернокожей тётки.

Он очень точно сымитировал голос Рут. Ему удалось передать ритм и интонацию, сердитую и оскорбленную в то же время. И каким-то образом уловить ранимость.

Натэниел захохотал, и тут же испугался, когда Жак и Рут одновременно посмотрели на него.

Боже, помоги мне, подумал он.

– Чего вы тут делаете? – все одновременно спросили друг у друга. Тем более, в этот момент в церковь вошла Хуэйфэнь.

– Я видела, как вы входили сюда, ребята. Ой, какая красота! – она уселась рядом с Жаком, взяв у него из рук бутылку, отпив глоток пива. – Зачем мы здесь?

– Я тут хотела посидеть в тишине и спокойствии, – заявила Рут.

Жак предложил старухе свою бутылку, секунду поколебавшись, та кивнула. Встав, он отдал бутылку Рут и уселся рядом с ней.

– Я наблюдал за вами, – сообщил он ей. – Почему вы туда всё время смотрите?

Он указал подбородком на витраж с хрупкими мальчишками.

– А куда мне ещё смотреть? – вернув бутылку, спросила Рут.

Кадеты осматривали часовню. Центральный проход с деревянными скамьями – кажется, ручной работы, потому что каждая скамья чуть отличалась от остальных – по обеим сторонам. Всего несколько рядов скамеек и вот уже алтарь, тоже ручной работы. Очень красивый, с вырезанными на нём листьями раскидистого дуба.

– Иногда я прихожу сюда, чтобы сочинять, – призналась Рут, и они увидели её записную книжку, втиснутую между спинкой скамьи и спиной Рут. – Тут тихо. В церковь больше никто не ходит. Господь покинул это здание и отправился бродяжничать. Или искать приключений.

– В пустыне, – добавила Амелия.

Рут зыркнула на неё, но у Амелии сложилось впечатление, что это просто привычка так смотреть, а не осуждающий взгляд. А ещё ей показалось, что старая поэтесса ищет в церкви не только тишины и покоя.

Амелия миновала проход, уселась на жесткой скамье, и посмотрела туда, куда смотрела Рут. Снаружи казалось, что солдаты на витраже возвращаются. Однако отсюда, изнутри, становилось понятно, что они уходят. Идут вдаль. Покидают это место.

Под витражом имелась надпись, которую Амелия не смогла разобрать.

В часовне были ещё окна, включая и окошко над дверью с изображением красивой розы. Но лишь на этом витраже была целая картина.

И это было не просто изображение. Картина рождала чувства. Кто бы ни создал этот витраж, действовал он с огромным вниманием. И любовью.

Картина получилась детализированная, замысловатая. Спущенные петли на покрытых пятнами глины носках. Сбитые костяшки грязных рук, сжиающих ружья. Револьвер в кобуре одного из мальчиков. Медные пуговицы.

Да, картина делалась с исключительной тщательностью. К каждой детали.

И тут Амелия увидела это. Поднявшись и пройдя между скамьями, она подошла ближе. Вот же оно.

– Разве не должно тебя пожрать пламя? – проговорила Рут ей вслед.

Амелия придвинулась прямо к витражу и уставилась на одного из мальчиков. На того, что с револьвером. Из его кожаной сумки, там, где была сломана пряжка, торчал уголок бумаги.

Амелия наклонилась еще ближе, и рассмотрела три сосны. И снеговика.

Глава 21

– Срань Господня! – воскликнула Мирна, отойдя от витража.

– Следите за языком, – сделал ей замечание Жак.

– Она же сказала «Господня», – заметила Рут. – Ты разве не слышал?

Мирна сделала еще один шаг назад. А Клара склонилась ближе, чтобы лучше рассмотреть.

Рут отправила Амелию за Кларой, Мирной и Рейн-Мари, как только разглядела, что у мальчика в походной сумке.

– Карта, – прошептала Рейн-Мари, сменившая Клару у окна.

Теперь они сидели все вместе и изучали копию карты, вынутую Натэниелом из рюкзака.

– Зачем карта солдату? – спросила Рейн-Мари, её дыхание затуманило витраж и стеклянного мальчишку. – Ну ладно, карта Франции или Бельгии. Вими или Фландрии. Карта поля битвы, например. Но Три Сосны никогда не были полем битвы.

– Ты просто никогда не обращала внимания, – сказала Клара.

Она снова поднялась и подошла вплотную к витражу.

– Я всегда любовалась этим фрагментом, но ни разу не рассматривала его близко.

– А кто они? – поинтересовалась Хуэйфэнь. – Перечень имен снизу такой длинный. Их имена тоже тут?

Она кивком головы указала на надпись под витражом:

«Это были наши дети».

А потом перечень имен. Никаких званий. Только имена. В смерти все равны.

– Этьен Адаир. Тэдди Адамс. Марк Болье. – Дрожащий голос Рут заполнил крохотную часовню. Но когда они обернулись, то увидели, что старая поэтесса не читает. Она смотрит прямо перед собой, на алтарь. Повторяет имена по памяти:

– Фред Дегани. Стюарт Девис.

– Ты всех помнишь? – спросила Мирна.

– Кажется помню, – ответила Рут.

Она посмотрела на окно, на надпись, на мальчиков, имена которых помнила наизусть.

– Я предполагала, что на витраже сборный образ, – сказала Мирна. – Всех, кого мы потеряли на войне. Я и не думала, что это конкретные деревенские мальчишки. Теперь даже интересно.

– Кто они? – спросила Рейн-Мари.

– Вот это кто? – Клара показала на центральную фигуру витража.

– У него револьвер, хотя у остальных мальчиков только ружья. Почему так? – спросила Рейн-Мари.

– Думаю, револьверы у офицеров, – предположила Мирна.

– Но он не может быть офицером, – сказала Хуэйфэнь. – Он же ещё ребенок. Наш ровесник. Может и младше. Как если бы, скажем, он – она махнула в сторону Натэниела – стал бы шефом-инспектором. Это смешно.

– Однажды, может, и стану, – тихо проговорил Натэниел, никто его не услышал.

– Совсем не смешно, особенно если выбирать не из кого – все остальные мертвы, – сказала Мирна. – Произвели в чин прямо на поле боя.

– Но вопрос в том, зачем она ему? – настаивала Клара, показывая на уголок карты, точащий из походной сумки.

Они уставились на копию карты. Несмотря на то, что это была фотокопия, всем были отлично видны пятна от влаги и бурые разводы. Решили, что это следы долгого пребывания карты в стенах.

Хотя, возможно, бурые пятна это совсем не грязь.

* * *

– Но это же невероятно! – сказал Арман в трубку мобильного, и, поймав на себе взгляды сидящих в зале заседаний, изобразил на лице извинительное выражение.

В зал заседаний были доставлены напитки и сэндвичи из белого хлеба с круглой горбушкой из пекарни POM Bakery.

Ел их только Жан-Ги. Этот сжует и посуду – подумал Гамаш – особенно если никто на него не смотрит.

– Уверены, что это та же самая карта? – он выслушал ответ. – Снеговик. Ага.

И Бовуар, и Лакост, и Желина расслышали последние слова Гамаша. Тому позвонили, когда шёл опрос оставшихся представителей факультета.

Профессор Шарпантье сидел, сложив руки на колени. Полный самообладания. Если не считать пота, стекающего с него ручьями. Он насквозь промок. Лицо стало настолько мокрым, что блестело, и Жан-Ги опасался, что парень умрет от обезвоживания.

– Воды?

Он наполнил водой из кувшина стакан и протянул его профессору, но тот отрицательно покачал головой.

Даже сейчас профессор отвечал односложно. Не потому, надо отметить, что он старался что-то скрыть. Наоборот, те несколько сырых слогов, которые им удалось выжать из него, говорили о его острой готовности помочь.

Видел ли он что-нибудь?

Профессор отрицательно мотнул головой.

Слышал ли он что-либо?

Профессор ещё раз мотнул головой.

Хорошо ли он знал Сержа ЛеДюка?

Он снова мотнул головой.

– Что он преподает? – шепотом поинтересовался заместитель комиссара Желина у Бовуара, пока Гамаш говорил по телефону. – Его досье пустое.

Он показал на лежащую перед ним открытую папку.

– Он тактик, – ответил Бовуар. – Его нанял коммандер Гамаш. У него звание профессора, но преподает он лишь одну дисциплину. Современную тактику в выпускных классах.

– Ему бы преподавать водные виды спорта.

Профессор Шарпантье сидел, замерев, как испуганный дикий зверёк. Двигалась только крупная капля пота, ползущая к кончику носа и, наконец, повисшая там.

Лакост, Бовуар и Желина дружно уставились на неё.

– А зачем он здесь, если не может полноценно преподавать? – спросил Желина, как только капля сорвалась. Краем уха они слушали, как Гамаш говорит по телефону с женой.

– Он разрабатывает для курсантов тактические упражнения, – прошептал Бовуар. – Из серии «Что, если…». Для первокурсников это письменные задания и тесты, потом они переходят к ролевым играм и макетам. Мы разработали для занятий масштабные модели, но пошли дальше, к теме поведения в различных ситуациях. Такое внове.

– Это нововведение коммандера Гамаша?

– Oui. Идея в том, чтобы научить кадетов справляться с ситуацией разными методами, избегая применения силы. А уж если без применения силы никак, кадеты должны знать самые эффективные пути её использования.

Заместитель комиссара Желина согласно кивнул.

– Коммандер Гамаш лично встречался когда-нибудь с Шарпантье, прежде чем нанять его?

– Да, конечно. Хуго Шарпантье несколько лет назад был одним из подчинённых месье Гамаша в Сюртэ.

– Он офицер Сюртэ? – уточнил Желина.

– Был им.

– Один из протеже месье Гамаша?

– Сначала. Потом кое-кто другой взял его под крыло, – сказал Бовуар. – Когда Шарпантье проявил недюжинный талант к тактике.

– Правда? А кто?

– Суперинтендант Бребёф.

Желина кивнул, показав, что усвоил эту информацию. Он посмотрел на кресло-каталку Шарпантье:

– Ранение?

– Нет. Полагаю, у него что-то типа синдрома Паркинсона, – сказал Бовуар. – Иногда он ходит, опираясь на костыли, но чаще просто мотается в своем кресле. В нём проще и быстрее.

– Вам доводилось работать с ним в Сюртэ?

– Нет, он там оставался недолго. Ушел и создал свою собственную компанию. Работал консультантом. Должно быть, он в этом хорош, – сказал Бовуар, – иначе месье Гамаш не привёл бы его сюда.

– Он выглядит испуганным.

– Да. Но он такой всегда.

– Но как же человек, постоянно находящийся в страхе, преподает технику нападения и стратегию?

– Никто не знает самолеты лучше боящихся летать? – сказала Бовуар, с удовольствием заметив, как брови заместителя комиссара поползли вверх.

– Я хочу увидеть это сам, – сказал в трубку Гамаш. – Буду дома позже вечером и привезу с собой оригинал карты.

Окончив разговор, Гамаш вернулся к столу.

– Прошу прощения.

– Дома все хорошо? – спросила Лакост.

– О, да.

– Они нашли карту?

Все взгляды уткнулись в профессора Шарпантье. Пот скопился у него в районе воротничка, и когда он заговорил, ручеёк перетек на промокшую рубашку.

Слова, казалось, с трудом исторгались из него.

Моментально Желина склонился вперед, словно кто-то ударил по спинке его стула.

– Минуточку! Вы Х. Э. Шарпантье?

Профессор Шарпантье проигнорировал вопрос и продолжал смотреть на Гамаша, который кивнул ему.

– Вообще-то карта была найдена несколько месяцев назад замурованной в стены старого здания в маленькой деревушке в восточном округе, – сообщил Гамаш. – В моей деревушке, если на то пошло. А теперь найдено изображение этой карты на витражном окне крохотной часовенки.

– Правда? – удивилась Лакост, которая хорошо помнила и саму часовню, и окно ней. – Странно. Ту же самую, которую мы нашли…

– В стенах, – поторопился закончить за неё Гамаш.

Ещё одна крупная капля прокатилась по щеке Шарпантье. И вкатилась в расщелину его улыбающегося рта.

– Тот самый Шарпантье? – зашептал Желина Бовуару, который утвердительно кивнул. – Но он же затворник. Великий Боже, я нанимал его консультантом по тактике, но он не стал со мной говорить даже по телефону. Только по электронной почте. Я думал, он старше. И крупнее.

Шарпантье подвинул свою каталку на миллиметр ближе к столу. Либо не слышал слов Желины, либо не предавал им значения.

– Очень интересно. Редкие экземпляры старых карт иногда находят на чердаках или в задниках старых столов, но вы сказали, что эту нашли в стенах?

– Не думаю, что эта имеет хоть какое-то историческое значение или материальную ценность, – сказал Гамаш. – Это просто любопытная диковинка.

– Именно, – согласился Шарпантье, и перевел глаза с Гамаша на Лакост.

– Oui. Итак, – Гамаш повернулся к остальным, – мы можем вернуться основной теме?

– Где она сейчас? – всё равно спросил Шарпантье.

– Что?

– Карта.

– Оригинал у меня, – сказал Гамаш, стараясь оставаться спокойным и сменить тему разговора. – Я покажу вам его позже, если захотите.

– Вы сказали, «оригинал». Это подразумевает наличие копий?

– Я прошу прощения, профессор, – не выдержал Гамаш, – но какое это имеет значение?

– Это-то мне и интересно, – Шарпантье изучающее смотрел на Гамаша, явно о чём-то сильно тревожась. Разговор о картах распахнул его словесные шлюзы. – Вы, кажется, придаете этой карте большое значение, иначе не стали бы тратить столько времени на телефонный разговор.

– Может, поговорим об этом позже? – спросил Гамаш.

– Да, мне бы хотелось.

Шарпантье отъехал от стола.

– Но мы не закончили, – заметил Желина. – У нас к вам ещё вопросы.

– Нет, закончили, – отрезал молодой человек. – Все уместные вопросы были заданы. Мне больше нечего сообщить следствию. Если бы было, я бы сказал. Всё остальное – просто пустая трата времени.

Бовуар, и без того испытывающий уважение к этому странному человеку, сейчас почувствовал зарождающуюся к нему симпатию.

Шерпантье сидел перед ними, истекая потом. Тощий. Болезненный. Совсем здесь неуместный, среди этих высокопоставленных офицеров. Но абсолютно не замечающий этого.

По собственному мнению Шарпантье был абсолютно нормальным.

Бовуара это восхищало, хотя с самомнением Шарпантье он был не согласен.

– Остался еще один, последний вопрос, – сказал Гамаш. – Потом я покажу вам оригинал карты.

На лице тактика тут же появилась легкая улыбка, словно одобряющая использованный Гамашем старый добрый прием quid pro quo.

– Что вы думаете о Серже ЛеДюке?

– Думаю, он был глупцом. Думаю, он бы лучше реализовался как продавец обуви.

Заместитель комиссара Желина хохотнул, но затих, когда Шарпантье посмотрел на него.

– Вы не согласны?

– Non, non, ничего такого. Просто вы остроумно пошутили.

– Разве? Профессор ЛеДюк отлично бы продавал обувь. Оказался бы в топе продавцов. Он в совершенстве владел даром убеждать людей покупать то, что в конечном итоге причинит им боль. И вдобавок платить за это огромные деньги. Он был садистом.

– Мог ли он создать коррупционную сеть? – спросил Желина.

– Ни в коем случае. Его бы тут же поймали. Он не умел думать на два или три шага вперед. Продавцам обуви это ни к чему.

– Какая ирония, – прокомментировала Лакост, хотя лишь Гамаш понял, что она на самом деле имела в виду, и улыбнулся.

– А вот главе Академии Сюртэ необходимо, – продолжил Шарпантье, смотря на Гамаша.

– Где бы вы стали искать его убийцу? – спросила Изабель Лакост.

– Матфей 10:36, – ответил Шарпантье после недолгого раздумья. – Да, я бы начал оттуда. Ну что, теперь мы можем идти?

– Я жду вас у себя в комнате через пятнадцать минут, – сказа ему Гамаш.

– Странный, – сказала Лакост, когда дверь за Шарпантье закрылась.

– Он гений, – сказал офицер КККП. – И да, странный человек. От такого человека можно ждать больших неприятностей, non?

– Думаете, он замешан в смерти ЛеДюка? – спросила шеф-инспектор Лакост.

– Или в коррупции. Или и в том, и в другом. А вы так не думаете? – говоря, Желина смотрел на Гамаша. – Не потому ли вы пригласили его сюда? Профессор, который на самом деле почти не преподает. Гениальный тактик. Теперь он под вашим присмотром? Вы свели всех подозреваемых вместе. Ледюк, Бребёф, Шарпантье. И стали смотреть, что из этого выйдет. Но вы совершили ошибку. Одну из тех, по слухам, что вы уже совершали в прошлом. Вы решили, что умнее всех. Думали, что можете контролировать ситуацию. Но всё вышло из-под контроля, коммандер. И он это понял. То высказывание про умение продумывать несколько шагов вперед, то было не наблюдение, а шутка. Он насмехался над вами.

Гамаш встал.

– Может быть, вы и правы, – сказал он, направляясь к двери. – Время покажет.

– Да время уже показало! Только вы не видите. И на случай, если вы так ничего и не заметите, в ваш грандиозный эксперимент вбросили мертвое тело, месье Гамаш. И если вы не вернете контроль, будут ещё тела.

Когда коммандер ушёл, Поль Желина обратился к оставшимся:

– Что за ссылку на Библию сделал Шарпантье?

– Матфей 10:36, – ответила Лакост. – Будучи главой убойного, Гамаш первым делом преподавал своим агентам именно этот урок.

– «И враги человеку домашние его», – процитировал Бовуар.

Желина кивнул.

– И Х.Э. Шарпантье начал бы искать убийцу среди «домашних» Академии.

– Думаю, это очевидно, – сказала Лакост, собираясь покинуть зал.

– По «домашними» имеются в виду не только те, кто проживает в «доме», – сказал Желина. – В этой цитате есть намёк на интимность. Там говориться о ком-то близком. Очень близком.