Текст книги ""Д,Арманьяки-2""

Автор книги: Луи Бриньон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Глава 9
Париж

Париж состоял из трёх частей. Каждая из этих частей, переплетённая паутиной улиц, представляла собой, даже не отдельный квартал,…а целый город со своим укладом, образом жизни и негласными законами.

С первого взгляда становилось ясно, что эти три отдельные части Парижа составляют единое целое. Основой всех дорог стали две длинные параллельные улицы, тянувшиеся беспрерывно, без поворотов, почти по прямой линии. Спускаясь перпендикулярно к Сене и пересекая все три части города из конца в конец, с юга на север, они соединяли, связывали, смешивали их, неустанно переливая людские волны из ограды одной части Парижа в ограду другой. Превращали три части в одну. Первая из этих улиц вела от ворот Сен-Жак к воротам Сен-Мартен. В «Университете» она называлась улицей «Сен-Жак», в «Сите» – «Еврейским кварталом», а в «Городе»– улицей «Сен-Мартен». Она дважды перебрасывалась через реку мостами Богоматери и Малым. Вторая называлась улицею Подъемного моста – на левом берегу, Бочарной улицею – на острове, улицею Сен-Дени – на правом берегу, мостом Сен-Мишель – на одном рукаве Сены, мостом Менял – на другом, и тянулась от ворот Сен-Мишель в «Университете» до ворот Сен-Дени в «Городе». Словом, под всеми этими различными названиями скрывались все те же две улицы. Улицы-матери, улицы-прародительницы, две артерии Парижа. Все остальные вены этого тройного города либо питались от них, либо в них вливались. Независимо от этих двух главных поперечных улиц, прорезавших Париж из края в край, во всю его ширину, и общих для всей столицы, «Город» и «Университет», каждый в отдельности, имели свою собственную главную улицу, которая тянулась параллельно Сене и пересекала под прямым углом обе «артериальные» улицы. Таким образом, в «Городе» от ворот Сент-Антуан можно было по прямой линии спуститься к воротам Сент-Оноре. А в «Университете» от ворот Сен-Виктор к воротам Сен-Жермен. Эти две большие дороги, скрещиваясь с двумя упомянутыми выше, представляли собою ту основу, на которой покоилась всюду одинаково узловатая и густая, подобно лабиринту, сеть парижских улиц. Пристально вглядываясь в сливающийся рисунок этого разнообразия улиц, можно было различить два пучка, расширяющихся один в сторону «Университета», другой же – в сторону «Города»… две связки больших улиц, которые шли, разветвляясь, от мостов к воротам.

Первый из трёх частей… остров «Сите». Остров «Сите» расположился почти в самой середины Сены. Своими формами он весьма напоминал…огромное судно. Нос этого судна был направлен на запад, где сразу же бросалась в глаза широкая, свинцовая крыша церкви Сент– Шапель. Крыша Сент– Шапель напоминала спину слона несущего тяжёлую ношу в виде башни. Над башней возвышался самый красивый, самый утончённый, самый изящный шпиль с кружевным конусом, через который просвечивало небо. Перед собором Парижской Богоматери, со стороны паперти, раскинулась большая площадь. К площади одновременно примыкали три улицы. Южная сторона площади навевала мрачные мысли. И виной тому являлся угрюмый вид госпиталя Отель– Дье с уродливой крышей покрытой непонятными наростами. Далее в этом довольно небольшом пространстве острова Сите располагались десятки церквей. Начиная от приземистой, испещрённой множеством выбоин романской колокольни Сен– Дени-дю– Па и заканчивая острыми шпилями церквей Сен-Пьеро-Беф и Сен-Ландри. Позади собора Парижской Богоматери раскинулся монастырь. Впереди – епископский дворец. Здесь же на острове дома располагались слишком тесно. Они вплотную примыкали друг к другу и, тем не менее, каждый из них можно было легко определить по ажурным навесам. Навесы украшали всё, вплоть до слуховых окон. Чуть дальше располагались просмоленные балаганы рынка Палюс. За ними располагалась улица Фев и аббатство Сен– Жермен. Здесь же находился вращающийся «позорный столб» и красивейшая мостовая Филиппа Августа. И особенным изяществом отличалась «дорожка для всадников» вымощенная на мостовой.

Вправо от Сент – Шапель на самом берегу Сены располагался дворец Консерьежи, или как его ещё называли, «Дворец правосудия». На Западной оконечности «Сите» были разбиты королевские сады. Именно они скрывали унылый вид расположенного по соседству «острова коровьего перевоза». Именно благодаря формам «Сите» на гербе Парижа появилось судно. И это самое «судно» пришвартовали к обоим берегам Сены пятью мостами. Три моста с правой стороны. Из них два – «мост Богоматери» и «мост Менял»– были каменными. «Мельничный» – деревянным. И ещё два с левой стороны. Каменный – «Малый мост» и деревянный «Сен– Мишель»

Минуя эти мосты, застроенные домами с зелеными кровлями, заплесневевшими от водяных испарений, дорога приводила к «Университету». И здесь, прежде всего вас поражал приземистый сноп башен Пти-Шатле, ворота которого, казалось, поглощали конец Малого моста. Если же проследить тот путь, что устремлялся вдоль берега с востока на запад, от башни Турнель до Нельской, так перед вами длинной вереницей бежали здания с резными балками, с цветными оконными стеклами, с нависшими друг над другом этажами. Нескончаемая ломаная линия остроконечных кровель, то и дело прерываемая улицей, обрываемая фасадом или углом большого особняка, непринужденно раскинувшегося своими дворами и садами среди сборища теснящихся домов, подобно богатому купцу среди нищих торговцев. Таких особняков на набережной имелось не меньше шести. От особняка де Лорен, разделившего с бернардинцами большое огороженное пространство по соседству с Турнель, и до особняка Нель, главная башня которого стала рубежом Парижа. На этом берегу Сены имелось гораздо меньше заведений, нежели на противоположном. «Набережной» в настоящем смысле этого слова служило лишь пространство от моста Сен-Мишель до Нельской башни. Остальная часть берега Сены была либо оголенной песчаной полосой, как по ту сторону владения бернардинцев, либо скоплением домов, подступавших к самой воде, между двумя мостами. Университетская сторона казалась огромной, сплошной глыбой. Частые остроугольные, сросшиеся, почти одинаковые по форме кровли с торчащими трубами, казались совершенно невзрачными. Прихотливо извивавшийся ряд улиц разрезал почти на одинаковые части все дома. На левом берегу торжественно возвышались прекрасные особняки: Неверское подворье, Римское подворье, Реймское подворье и особняк Клюни. Здание романского стиля с прекрасными сводчатыми арками, возле Клюни – это термы Юлиана. Здесь имелось также множество аббатств более смиренной красоты, более суровой величавости, но не менее прекрасных и не менее обширных. Из них прежде всего привлекали внимание Бернардинское аббатство с тремя колокольнями, монастырь святой Женевьевы. Сорбонна с изумительным нефом. Красивый квадратной формы «монастырь Матюринцев». Расположенный по соседству монастырь бенедиктинцев. Кордельерское аббатство с тремя громадными высящимися пиньонами. Августинское аббатство, изящная стрела над этим удивительным по красоте сооружением взлетала ввысь, вслед за Нельской башней. Сюда же можно отнести «Холм святой Женевьевы».

Наконец, в промежутках между этими кровлями, шпилями и выступами несчетного числа зданий, причудливо изгибавших, закручивавших и зазубривавших линию границы Университетской стороны, местами проглядывали часть толстой замшелой стены, массивная круглая башня, зубчатые городские ворота, изображавшие крепость, – то была ограда Филиппа-Августа. За ней зеленели луга, убегали дороги, вдоль которых тянулись последние дома предместий, все более и более редевшие, по мере того как они удалялись от города.

Начиная от Турнель, предместье Сен-Виктор с его мостом через Бьевр с его аббатством, в котором сохранилась эпитафия Людовика Толстого – «epitaphium Ludovici Grossi» – с церковью, увенчанной восьмигранным шпилем, окруженным четырьмя колоколенками. Далее начиналось предместье Сен Марсо, имевшее три церкви и один монастырь. Еще дальше, оставляя влево четыре белые стены мельницы Гобеленов, располагалось предместье Сен-Жак с чудесным резным распятием на перекрестке. Потом – церковь Сен-Жак-дю-Го-Па. Церковь Сен-Маглуар с прекрасным нефом. Церковь Нотр– Дам-де-Шан с византийской мозаикой. Наконец, минуя стоящий в открытом поле картезианский монастырь с множеством палисадников и пользующиеся дурной славой руины Вовера, взгляду представали три романские стрелы церкви Сен-Жермен-де-Пре. Позади этой церкви начиналось Сен-Жерменское предместье, состоявшее из семнадцати улиц. На одном из углов предместья высилась островерхая колокольня Сен-Сюльпис. Но особенно привлекало взор и надолго приковывало к себе внимание… аббатство Сен-Жермен. Этот монастырь, производивший внушительное впечатление и как церковь и как господское поместье, этот дворец духовенства, в котором парижские епископы считали за честь провести хотя бы одну ночь. Его трапезная, которая благодаря стараниям архитектора, по облику, красоте и великолепному окну напоминала собор. Изящная часовня во имя Божьей матери. Огромный спальный покой. Обширные сады. Опускная решетка. Подъемный мост. Зубчатая ограда на зеленом фоне окрестных лугов. Дворы, где среди отливавших золотом кардинальских мантий сверкали доспехи воинов.

На правом берегу, где располагался «Город» картина резко менялась. «Город», хотя и более обширный, чем «Университет», тем не менее, не представлял такого восхитительного единства домов, улиц и монастырей. С первого же взгляда нетрудно было заметить, что он распадается на несколько совершенно обособленных частей. Та часть «Города» на востоке, которая называлась «Болотом», представляла собою скопление дворцов. Весь этот квартал тянулся до самой реки. Четыре почти смежных особняка – Жуй, Сане, Барбо и особняк королевы – отражали в водах Сены свои шиферные крыши, прорезанные стройными башенками. Эти четыре здания заполняли все пространство от улицы Нонендьер до аббатства целестинцев. Позади этих дворцов, разветвляясь по всем направлениям, то в продольных пазах, то в виде частокола и все в зубцах, как крепость, то прячась, как загородный домик, за раскидистыми деревьями, тянулась бесконечная, причудливая ограда дворца Сен-Поль, в котором могли свободно и с роскошью разместиться двадцать два принца королевской крови со слугами и свитой. Огромное количество комнат позволяло предоставлять гостям все радости жизни, начиная от парадного зала и до молельной. Не говоря уже о галереях, банях, ванных и иных относящихся к ним «подсобных» комнат. Мы даже не упоминаем об отдельных садах, отводимых для каждого королевского гостя. О кухнях, кладовых, людских, общих трапезных, задних дворах и винных погребах. О залах для игры в шары или в мяч. О птичниках, рыбных садках, зверинцах, конюшнях, стойлах, библиотеках, оружейных палатах и кузницах. Вот что представлял собою тогда королевский дворец Сен-Поль. Это был город в городе.

Глава 10
Глава ордена его преосвященство епископ де Лануа

Почти в то же самое время, когда происходил разговор между королём и Таньги, молодой мужчина в роскошной одежде осматривал скромное убранство церкви расположенной в аббатстве Бернардинцев. На синем плаще, прикреплённом двумя пряжками к его плечам, красовались…королевские лилии. Молодой человек обладал весьма невыразительным лицом и неприятной улыбкой. Неприятной, по причине многозначительности и коварства, кои одинаково отражала эта самая улыбка. Этот человек являлся ни кем иным, как наследником французского престола. В то время как Дофин, или как его ещё называли, принц Людовик, рассматривал в мельчайших подробностях распятие креста, позади него остановился ещё один молодой человек, облачённый в более скромную одежду. Этот человек обладал отталкивающей внешностью, чем вызывал неприязнь при первом же взгляде. Он обладал маленькими хищными глазами и острым носом. Несколько крупных бородавок расположились на правой щеке этого человека. Тристан Лермит – доверенное лицо и наперсник принца Людовика. Человек, которому Дофин доверял и которого ценил. Их часто видели вместе. Кроме всего прочего, Тристан охранял королевскую особу. Хотя справедливости ради следует признать, что истинное положение Тристана при особе Дофина, не знал ни один человек. Ходили всяческие слухи о том, какого рода поручения выполнял Тристан для своего господина. Но это были лишь слухи и ничего больше. Истину знали лишь двое. Сам Дофин и Тристан. Тристан обладал незаурядным умом и отличался необычайной наблюдательностью. И сейчас, стоя позади Дофина, он зорко осматривал церковь. Заслышав шаги, Тристан слегка откинул плащ и взялся за рукоятку ножа, торчавшую за поясом. Однако, увидев вошедшего, он не только убрал руку с оружия, но и низко поклонился. Настоятель аббатства Бернардинцев, его преосвященство епископ Лануа, прошёл мимо Тристана, не удостаивая его вниманием. Епископ остановился справа от Дофина и скрестив руки, вложил их в просторные рукава рясы. Лануа постарел за эти годы. Лицо было испещрено глубокими морщинами, но взгляд оставался таким же ясным и…холодным. Не отрывая взгляда от распятия, принц Людовик негромко и с отчётливым благоговением заговорил:

– Стоит лишь задуматься, как сразу же приходит понимание величия и бессмертия. Именно они стоят выше всех иных положений. Заставляют нас совершать бездумные, а порой даже безумные деяния. Ибо каждый из нас мечтает приблизиться к ним, ощутить в себе ту святость, что привела спасителя к мучительной смерти. Ощутить, но…не принимать такого же ужасного конца. В этом и заключена наша слабость. Мы желаем получить всё, но не готовы пожертвовать собой. И посему всегда останемся лишь теми, кто будет смотреть на распятие.

– Святость определяется лишь самим господом! – подал голос епископ Лануа. Взгляд Дофина скользнул по лицу епископа.

– Всегда найдутся люди, готовые взять на себя роль творца! – как бы невзначай бросил Дофин. – Удел таких людей забвение. Забвение и мрак.

Епископ незаметно вздрогнул. Он устремил проницательный взгляд на Дофина. Но лицо принца выражало безмятежность. Подозрительное выражение, появившееся на лице епископа, исчезло, уступив место сосредоточенности.

– Ваше высочество всё ещё нуждается в моей помощи? – тихо спросил у принца Лануа.

– Я уже высказал мнение по этому поводу, – так же тихо ответил Дофин. – Мне не ведомы ваши деяния и помыслы, однако я достаточно хорошо знаю, что вы человек могущественный. Очень могущественный. Именно эта причина послужила поводом для нашей встречи. Я знаю, вы преданы герцогу Бургундскому. И это меня беспокоит. Очень беспокоит. Герцог слишком тщеславен. Он только и занимается тем, что строит козни против короля. Его попытки расшатать трон Валуа бывают порою весьма болезненными. Ко всему прочему, – продолжал так же тихо принц Людовик, бросая при этом многозначительный взгляд на епископа, – мне известно, что именно ваше преосвященство оказывает герцогу Бургундскому помощь в таких попытках. Я не вижу другой причины, за исключением той, которая заключена в старой дружбе. Ведь ваше преосвященство прежде служили канцлером герцога Бургундского? Не так ли?

Лануа молча кивнул головой. Он продолжал слушать Дофина с той же сосредоточенностью и вниманием.

– Я готов предложить вам свою дружбу взамен дружбы с герцогом Бургундским.

– Иными словами, – после короткого молчания заговорил Лануа, – ваше высочество предлагает мне предать дружбу с герцогом Бургундским?

– Моё высочество предлагает вашему преосвященству сделать достойный выбор. А выбор заключен в очень простых вещах. Вы остаётесь с герцогом Бургундским и соответственно пребываете в стане моих врагов. Или же вы переходите в стан моих друзей. И становитесь одним из тех, на кого я могу положиться. – В конце речи Дофин бросил выразительный взгляд на Лануа. Тот прекрасно понял значение этого взгляда. На губах Лануа появилась незаметная усмешка. Для Дофина стало очевидным, что его скрытая угроза понята. Он так же осознал, что на епископа она не произвела должного впечатления. Приходилось убеждаться в том, что этого человека нелегко запугать. И тем ценнее могла стать его помощь.

– Ваше преосвященство готово дать мне ответ сейчас? – придав голосу безразличие, поинтересовался Дофин.

Лануа снова незаметно усмехнулся.

– Выскажусь откровенно, ваше высочество. Необходима серьёзная причина для подобного шага. Весьма серьёзная причина. Я много лет трудился во благо герцога Бургундского, и он платил мне тем же. Бросить старого друга в угоду вашему высочеству…едва ли достойный поступок. Ко всему прочему он начисто лишен смысла. Ваш отец всё ещё молод и здоров. Вы обладаете не такой уж большой властью. В отличие от герцога Бургундского. Я бы не захотел стать врагом герцога Бургундского, не имея при этом достаточно сильного защитника. А таким защитником может стать лишь один человек…король Франции.

– Святые и грешники, – приглушённо воскликнул Дофин, – ваше преосвященство слишком умны. Вы достаточно умны для того, чтобы возглавить нашу церковь…

– Возглавить церковь? – Лануа устремил удивлённый взгляд на Дофина. Становилось понятно… его преосвященство не ожидал услышать подобного предложения. А принц, почувствовав интерес собеседника, с лёгкой непринуждённостью продолжал говорить.

– И не только, ваше преосвященство. Полагаю, вы могли бы получить право продажи церковных должностей. Ко всему прочему, такая привилегия принесёт немалый доход. Вы станете почти таким же могущественным человеком, как и сам король. Кто повелевает церковью, тот повелевает всеми умами наших подданных. Разве это ни достойное вознаграждение за преданность?

Чуть помедлив, Лану кивнул.

– Слова вашего высочества заслуживают самого пристального внимания, – не мог ни признать Лануа, – однако вы забываете, что лишь король способен возвеличить меня до такой степени.

– Отнюдь, – бросая многозначительный взгляд на Лануа, возразил Дофин, – скорее это вы забываете, что преданность доказывается деяниями, а вовсе не пустыми словами. Это лишь определённое неудобство, которое ваше преосвященство, судя по слухам, вполне способен… разрешить.

– И если мне удастся…разрешить это неудобство? – всё так же внимательно глядя на Дофина, спросил Лануа.

– Вы получите всё, о чём мы говорили! – не задумываясь, подтвердил Дофин и тут же выразительно добавил. – И не забывайте, что в нашей игре герцог Бургундский лишний. Мне не нужен ещё один претендент на трон.

– Меня такое положение дел вполне устраивает, – на губах Лануа заиграла мрачная улыбка, когда он произносил эти слова.

– Следовательно?

– Ваше высочество может полностью рассчитывать на меня! – Лануа легко поклонился. На лице Дофина появилось довольное выражение. Он протянул руку Лануа.

– Вот и отлично! Надеюсь, очень скоро услышать приятные вести от вашего преосвященства!

– Вы их услышите! – Лануа пожал протянутую руку.

Сразу после этого рукопожатия, Дофин обратился к молчаливому свидетелю этого разговора – Тристану. Он коротко приказал следовать в Тур, где принц облюбовал себе укромное местечко. Слова были сказаны нарочито громко и больше предназначались для слуха Лануа. Он их услышал и вероятно сделал необходимые выводы. Едва Дофин покинул церковь, как возле Лануа незримо появились два человека. Первый был ни кто иной, как…Монтегю. Второго человека со шрамом на лице звали Артен. Оба являлись преданными слугами…ордена. Оба стали на колени и по очереди поцеловали руку с перстнем на указательном пальце Лануа. Лануа жестом приказал им подняться. Как только это произошло, Лануа очень тихо произнёс:

– Вы слышали весь разговор с его высочеством. Он меняет все наши планы. Мы должны в самое короткое время разработать и осуществить суть этого разговора. Герцог Бургундский ничего не должен узнать. Пусть думает, что всё так, как и было прежде. Для нас самое главное сейчас…Дофин. Орден будет действовать от его имени, но преследуя свои собственные цели. Подготовьте всё необходимое. И держите меня в курсе всех событий.

Оба поклонились и, пятясь назад, бесшумно покинули церковь. Оставшись один, Лануа показал своё истинное лицо. На нём застыло торжество.

– Глупцы, ничтожные глупцы, – прошептал Лануа, – вы и вправду надеетесь повелевать орденом? Вы и вправду думаете, что столетия, потраченные на могущества нашего ордена и укрепление его рядов, будут брошены в угоду вашим ничтожным амбициям? Вы лишь средство для достижения цели. И ничего больше. Но сейчас…пусть будет так, как вы того желаете!

Лануа перестал говорить и внимательно оглянулся вокруг себя. Церковь была пуста. Убедившись в этом, Лануа негромко проронил:

– Заприте двери!

Неизвестно откуда вынырнули два монаха. Один из них сразу же запер двери. Второй же подошёл к каменной статуе, на которой было изображено распятия Христа. Он упёрся в неё плечом и стал давить. Послышался лёгкий шум. Распятие стало медленно сдвигаться влево. Несколько мгновений и распятие остановилось, открывая путь вниз. Монах, сдвинувший статую, снял со стены факел и первым спустился в образовавшуюся дыру. Вслед за ним последовал Лануа. А за главой ордена последовал третий монах. После того как он исчез в отверстие на полу, статуя начала сдвигаться, возвращаясь на прежнее место. Спустившись по лестнице, все трое оказались в подземелье. Они двинулись дальше, не издавая ни звука. Подземный коридор привёл к глухой стене. Монах, шедший с факелом, привёл в действие потайной механизм. В стене открылась сквозная ниша. Один за другим все трое согнувшись, перешагнули на другую сторону и…оказались в маленьком некрополе. Перед ними ровными рядами возвышались усыпальницы. Некоторые из них были выполнены в форме часовен. Другие украшали статуи и узорные ограды. Посреди некрополя возвышался небольшой мавзолей, сооружённый из красного камня. На фасаде мавзолея латинскими буквами было выведены четыре слова: «Славься отец наш, Анатас!».

Все трое двинулись по узкой дорожке между усыпальницами в сторону мавзолея. Когда они подошли к нему, там находились около двух десятков мужчин в монашеских рясах. Все они преклонили колени, приветствуя приближение главы ордена. Лануа со своими провожатыми прошёл мимо склонённых монахов и остановился у двери ведущей внутрь мавзолея. Один из сопровождающих его монахов открыл дверь и вошёл внутрь. Второй же остался у двери. Лануа последовал за первым. Внутренне убранство мавзолея состояло из небольшого четырёхугольного стола. В дальнем конце стола было сооружено кресло. На стенах висели факелы. Ничего больше, за исключением ещё двух дверей, здесь не имелось. Лануа неторопливо прошествовал в кресло. Опустившись в него, он сделал своему провожатому выразительный знак рукой, на которой сверкал перстень. Провожатый быстро вышел из мавзолея. Очень скоро он вернулся обратно, ведя за собой ещё одного монаха. Тот прошёл к Лануа и, опустившись перед ним на колени, поцеловал руку главы ордена. Тишину мавзолея нарушил холодный голос главы ордена:

– Рассказывай, брат мой!

Монах поднялся с колен и, откинув капюшон со своего лица, с преданностью и почтительностью… подобострастно заговорил.

– Нам удалось выяснить точное место пребывания нашего врага, отец Вальдес!

– Не торопись, брат мой. Говори медленно и не пропусти ни единого обстоятельства, позволяющего нам судить об угрозе ордену. Значит, вам удалось найти их? – задавая вопрос, Лануа бросил на стоявшего перед ним человека проницательный взгляд. На лице его собеседника не дрогнул ни один мускул, когда он утвердительно кивнул.

– Да, отец! Долгие годы наших поисков, наконец, увенчались успехом. Отпрыск Д,Арманьяков был отдан монахине по имени сестра Мария. По всей видимости, она получила ещё и немало золота. Так как покинула Францию и долгое время странствовала. Мы проследили её путь до Лиона. Там она села на корабль, который шёл на Константинополь. Узнав об этом, мы незамедлительно последовали туда. Прибыв в Константинополь, мы стали опрашивать всех подряд о монахине с ребёнком. Мы занимались этим несколько месяцев. Потом мы отправились вглубь Византии. Однако ничего так и не удалось узнать о судьбе этой женщины. Потратив бесполезно целый год на поиски в Византии, мы лишь смогли выяснить одно очень важное обстоятельство, – продолжал рассказывать монах. Глава ордена следил за его рассказом с неослабным вниманием. – Корабль по пути заходил лишь в один порт. Чанаккале. Этот порт находится в Османской империи. Сознавая всю бесполезность предыдущих поисков, мы отправились туда под видом бродячих монахов францисканцев. Уже в первый месяц по прибытия в Чанаккале мы напали на след монахини. Мы нашли старика, который приютил монахиню с ребёнком. Он утверждал, что она щедро заплатила за ночлег. Ко всему прочему, она совсем не говорила на фарси. Она изъяснялась знаками и говорила, что прибыла из Франции. Монахиня пробыла у этого старика несколько дней, – продолжал рассказывать монах, – и, судя по всему, оттуда отправилась караваном в Константинополь. Мы нашли людей, которые сопровождали её. Они утверждают, что по пути слуги турецкого султана отобрали у неё ребёнка.

– Отобрали ребёнка? – Лануа отчётливо вздрогнул, когда услышал эти слова.

– Да, отец! Турки отобрали у монахини трёхлетнего мальчика. Впоследствии мы получили подтверждение этим словам. Мальчик был насильно отобран у монахини. Сама же монахиня после этого случая ушла с цыганами. Мы сразу же направились на её розыски.

– А мальчик? Что с ним стало?

Лицо рассказчика помрачнело, когда он услышал эти слова.

– Нам пока не удалось уничтожить нашего врага. Мы предприняли все необходимые меры, но так и не сумели с ним встретиться. Но мы знаем, где именно он находится и где находится его мать.

– Вы знаете и не умертвили его? – угрожающий голос главы ордена отозвался эхом в каменном мавзолее.

– Мы не смогли, отец наш! Мальчик в трёхлетнем возрасте был отдан в мамлюки. С той…

– Что ещё за мамлюки?

– В Османской армии существует особые воины – мамлюки. В них набирают детей убитых или захваченных христиан. Этих мальчиков воспитывают как настоящих воинов. Их учат всему. Начиная от обращения всеми видами оружия, заканчивая ловким управлением лошадью. С утра до вечера, год за годом, полководцы султана выковывают их тела для будущих битв. Лучшие из лучших попадают в особый отряд. Сами турки его именуют «диким отрядом». Отец…наш враг состоит в этом самом отряде. Все эти годы, он только и делал, что сражался. Он побывал в десятках сражений и покрыл себя славой. Сами турки его прозвали «Азар», что означает тысяча. Он один из немногих, кто пользуется особой привилегией. Несколько раз в год ему позволяется видеться с матерью. Многие даже ради золота не соглашаются помочь нам. Их пугает этот человек. Всем известно, чего стоят воины мамлюки из «дикого отряда».

– Он считает монахиню своей матерью?

– Да, отец!

– Следовательно, она ему ничего не рассказывала? Если ей вообще что-то известно.

– Так и есть, отец! Наш враг даже не подозревает о том, кем он является на самом деле!

Лануа задумался. Некоторое время стояла тишина, затем раздался повелительный голос:

– Необходимо всё устроить так, чтобы никто ничего не заподозрил. Наш враг должен похоронить свою тайну вместе с собой и своей матерью. Для этого…мы должны убить монахиню. Нужно устроить это убийство во время его очередного приезда. Если он считает её своей матерью, то не станет терпеть и попробует отомстить обидчикам. Важно, чтобы убийство осуществили люди султана. Мы заплатим им столько, сколько они попросят.

– Это в наших силах, отец Вальдес! – рассказчик не смог скрыть радостной улыбки. – Я знаком с янычарами. За деньги они уничтожат весь табор.

– Хорошо. Заплати им, сколько требуется, и ничего не говори о сыне монахини. Он сам их найдёт. Пусть будут готовы. Пусть возьмут двадцать человек, тридцать…мы должны исключить любую возможность спасения нашего врага. Однако это вовсе не значит, что до той поры мы не можем его умертвить. Используйте все наши возможности. Следите за ним днём и ночью. Как только представится подходящий случай, нанесите смертельный удар. Сгодится любой способ, для того чтобы убить его. И вот ещё что, – Лануа бросил весьма выразительный взгляд и, лишь потом закончил: – О нашем разговоре никто не должен знать. Это касается и наших братьев. Некоторые из них могут сболтнуть лишнего, другие же недостаточно осмотрительны. Во всех случаях ответ должен быть один – мы прекратили поиски. Наши враги мертвы. Тебе понятно, сын мой?

– Повинуюсь, отец! Никто из наших братьев в Париже не будет знать истинного положения дел, – монах склонился в поклоне.

– Иди! Иди и уничтожь нашего врага. Орден воздаст тебе по заслугам за преданность!

– Он будет убит, отец Вальдес!