Текст книги "Потанцуй со мной"

Автор книги: Луанн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Глава 10

Воскресным утром Хлоэ ушла из дома так рано, что Шерон даже не успела приготовить ей нормальную еду. Хотя Хлоэ не ела ни бекон, ни яйца – традиционный воскресный завтрак, но Шерон, когда ей предоставлялась такая возможность, старалась испечь дочери блинчики или английский пудинг.

И вот теперь женщина металась по кухне, сооружая завтрак для Эли. Она потерла сыр, нарезала помидоры, приготовила немного бекона. Порезав его на тонкие кусочки, она положила их обжариваться на сковородке. Затем стала накрывать на стол: свежая, хрустящая скатерть и подходящие к ней салфетки, терракотовые тарелки и коричневые глиняные кружки.

Когда бекон подрумянился, она заварила кофе. Она слышала шаги Эли на лестнице, его тяжелую походку. Ее сердце забилось быстрее. Вчера перед сном они поссорились. Эмоции вызывали у Шерон подъем температуры, ей было слишком жарко, душно. Ее спина застыла, шея не двигалась, она молча стояла возле плиты. Муж тихо вошел в комнату, подошел к ней сзади, поцеловал в шею.

– Прости, – сказал он.

Шерон кивнула. Слова застряли где-то в горле. Хотелось плакать. У них было так много всего, почему они не могли сделать друг друга счастливыми? Казалось, что супруги существовали лишь в границах чековой книжки, их дочь-подросток смущала их, они больше не обнимали друг друга так, как когда-то давно.

– Ты меня тоже, – попросила Шерон.

Он сел на свое место во главе стола. Утром женщина выходила на крыльцо за газетой и теперь положила ее на скамью. Он потянулся за ней.

– Где Хлоэ? – спросил муж.

– Работает. – Она взглянула на него, приподняв брови.

– Эта чертова палатка. Я что, уже слишком стар и не могу выбить всю эту чушь из моего брата-младенца? – Эли покачал головой. Но Шерон почувствовала облегчение. Когда они объединялись против Дилана, это делало их сильнее.

– Я знаю, знаю. Он думает, что оказывает нам услугу, давая ей работу. Но палатка – боже, помилуй! Она уже мозолит мне глаза!

– Меня удивляет, – проворчал Эли, – то, что Дилан забыл, как он стеснялся этой палатки, когда был молодым. Девчонки всегда увивались за ним, но он никогда не водил их туда…

– Я помню, – ответила Шерон. Она разбила два яйца на сковородку, чтобы сделать омлет. Она знала братьев Чэдвик еще со школы. В то время технический прогресс лишь начал завоевывать долину, и дети бизнесменов насмехались над детьми с ферм: они считали, что те безнадежно отстали от жизни.

– Я не хочу, чтобы другие дети говорили о Хлоэ так, как они говорили про нас, – заявил мужчина.

– Я знаю, – поддержала мужа Шерон. Дети смеялись и называли братьев Чэдвик «собиратели яблок», но только когда те не слышали.

– Она такая чувствительная. Начинает плакать, если птица выпадает из гнезда. Все эти проблемы в мясной лавке из-за убитых животных…

Шерон не ответила. Она задумчиво добавила на сковородку сыр и помидоры. Она не была согласна с мужем. У Хлоэ действительно было доброе сердце, но Эли путал чувствительность и силу.

– Хлоэ может постоять за себя, – сказала Шерон, – и за других.

– Ну, это она еще не проводила лето, работая в палатке, – пробубнил Эли. – Они будут обзывать ее «собирателем яблок» и всеми остальными кличками, которые придумывали для меня и Дилана.

– Такие вещи ее мало беспокоят, – заметила Шерон.

Эли хмыкнул и покачал головой.

– А должны бы. Это важно, что о тебе думают люди. Она так занята спасением мира, что в итоге потеряет свою собственную жизнь. Она уже в том возрасте, когда надо сначала думать, а только потом – делать. Ей скоро в колледж… Но разве она заботится об учебниках, спортивных секциях, школьных документах? О тех вещах, которые помогут ей попасть в хорошее училище? Нет. Разве ее волнует хорошая работа, о которой не стыдно написать в резюме?

– Я знаю, знаю, – вновь повторила Шерон, взглянув на Эли, думая о том, как бы ей сменить тему. День начинался так хорошо…

– Эйс Фонтэйн собирался порекомендовать ее на должность кассира, он сам сказал мне. Это хорошая работа – большая ответственность, работа с деньгами. Все это предоставило бы ей массу возможностей для дальнейшей карьеры. Банк, нотариальные конторы, страховой офис! Ей надо научиться двигаться вперед!

– Завтрак почти готов, – сказала Шерон.

– Где она собирается работать после торговли в палатке? В стойле? В хлеву? Она двигается назад, а не вперед…

Шерон поделила омлет пополам, разложила по тарелкам и поставила их на стол. Бекон был слегка пережарен – Эли любил именно так. Она подумала о том, что говорила Хлоэ про свиней в хлеву, не способных даже двигаться, никогда не видящих дневного света, не могущих вытянуть ноги. В этот момент она почувствовала зуд в ноге. Женщина потрясла ею. Хлоэ всегда находила способ задеть мать за живое, когда она меньше всего этого ожидала.

– Ммм, отличный завтрак. – Эли наклонился, чтобы поцеловать ее.

– Спасибо. – Она налила кофе.

– Прости, что я так завелся. – Он мотнул головой и сделал большой глоток из кружки.

– Ты желаешь для нее самого лучшего.

– Просто она, просто, она такая… – он сделал паузу, глядя вверх, – так отличается от нас.

Шерон попыталась усмехнуться:

– Добро пожаловать в мир пятнадцатилетнего подростка. Все наши друзья говорят, что это сумасшедший период. И так будет ближайшие три года по крайней мере. Подростки, они как инопланетяне. Они отличаются по своей природе.

– Возможно, так и есть, – сказал он, – а может…

Шерон резала омлет, в груди что-то сжалось.

– Она совсем другая, потому что… – начал он.

– Не надо, Эли. Она наша. Мы ее. Мы семья.

– Иногда я смотрю на нее и не могу не подумать… – Он прикрыл глаза.

– Эли, – сказала Шерон, глядя на заднюю дверь и надеясь, что Хлоэ не стоит за ней, – она подросток. Вот и все. Хватит, пока она тебя не услышала.

– Я знаю, прости. – Он съел кусочек бекона, отпил глоток кофе. Его глаза были беспокойными. Ситуация с Эйсом сильно смутила мужчину. Эли гордился своим положением в обществе. Он был известным страховым агентом. Он не мог вынести мысль о том, что люди узнают о скандале, случившемся в мясной лавке. Хотя Шерон прекрасно знала, что его нынешнее отвратительное настроение было связано скорее с братом, чем с Хлоэ.

Несмотря на то, что Дилан был моложе на четыре года, Эли всегда оставался в тени своего брата. Дилан был хорошо сложен, популярен в колледже; Эли работал с утра до вечера в семейном яблоневом саду. Благодаря таланту баскетболиста и своему очарованию Дилан легко поступил в Браун. Небрежно отряхнув садовую пыль со своих плеч, он присоединился к Лиге Иви и не оглядывался назад.

В университете он был звездой баскетбола, к концу обучения одним из лучших во всей Америке. У него были богатые подружки, отличные учителя, которые обращались с ним так, как Эли мог только мечтать. Семья одной из его подружек пригласила его с собой в Европу, с другой он летал на Бермуды. Он получил отличную работу и стал агентом. Это было большим секретом, никто не должен был знать, но все, конечно, гадали: служил ли он в ФБР или ЦРУ? Дилан никогда не говорил об этом. А Эли не мог узнать, потому что, угадайте что? Дилан так и не вернулся домой.

Он жил роскошной жизнью в Вашингтоне, в Джорджтауне. Шерон помнила, как они ездили к нему в гости. Она была просто в шоке от небольшого заднего дворика, от клумб с пионами и лилиями, от террасы и садовой мебели, которая, должно быть, стоила больше, чем ее спальня и гостиная вместе взятые. Он не был очень богатым, просто он знал, как распоряжаться деньгами. И, как они могли заметить, он слишком много работал, чтобы найти себе девушку и влюбиться…

Была весна. Шерон помнила, как они ехали через город. Дилан пригласил их на ужин в ресторан «Жан-Луи», и теперь они сидели в его черном «порше», катаясь по городу.

Дилан носил кобуру. Шерон, сидевшая рядом с Эли, могла почувствовать, как тот смотрит на пистолет, и понимала, что он хочет о чем-то спросить брата.

– Давай, – прошептала Шерон, она сама хотела узнать побольше о таинственной работе родственника. – Ему все равно.

– Дилан, ты же сейчас не на службе? – поинтересовался Эли.

– Да.

– Тогда почему при тебе оружие?

– Просто такая работа, – ответил Дилан. – Никогда не знаешь, что может случиться.

– Плохие парни могут появиться в любой момент? – Эли усмехнулся.

Дилан кивнул, не улыбаясь.

– Чем ты все-таки занимаешься? – спросила Шерон. Она знала Дилана практически столько же, сколько Эли, хотя он никогда не подпускал ее близко (как, впрочем, и Эли и родителей), она считала его кем-то вроде младшего брата. – Мы знаем, что ты работаешь на правительство…

– Я защищаю и служу, – ответил он с усмешкой.

– Эй, ты думаешь, мы вернемся в Род-Айленд и расскажем всем о твоих секретных миссиях? Давай, будь посерьезней, – поддел Эли брата.

– Я работаю с наркотиками.

Они ждали подробностей. Эли протянул руку и сказал:

– Ладно тебе, давай…

Но продолжения не последовало, и Шерон почувствовала, как Эли начинает злиться. Она сидела у него на коленях и кожей ощущала все нарастающее напряжение.

– Я же твой брат, ты не веришь мне или просто не хочешь ничего рассказывать?

– Я полностью доверяю тебе, – спокойно произнес Дилан, – ведь ты не думаешь, что я просто не хочу разговаривать об этом? Ты здесь ни при чем…

– Чушь, – вспылил Эли. Он выпил слишком много красного вина за ужином, больше, чем обычно, и его гнев все возрастал.

– Эй, ладно, – она потерлась носом о его шею, – ладно…

Эли обнял ее обеими руками, они плотно прижались друг к другу. Возможно, он хотел оттолкнуть ее, но не мог. Машина увеличила скорость, она почувствовала, как он расслабляется.

Дилан свернул за угол. Он посмотрел на них, ожидая их реакции, как будто не замечал напряжения, повисшего – в воздухе. Шерон резко вдохнула, когда увидела великолепные вишневые деревья, с яркими белыми цветами, окружающие мемориал Джефферсона, их кроны отражались в воде тихого водоема.

– О боже, – выдохнула она.

– Мило, – сказал Эли, – мы приехали сюда из страны яблонь, а ты показываешь нам фруктовые деревья.

– Как сады? – спросил Дилан.

– Разрушаются и вянут, – ответил Эли. – Папа будет держаться до последнего. Мы получали выгодные предложения от шести разных покупателей, но нет…

– Он должен держаться, – сказал Дилан. Крыша машины была опущена, их окружал свежий воздух.

– Что ты имеешь в виду?

– Что мир не нуждается в очередном блоке новых домов, новом заводе.

– Нет, но мы нуждаемся в кредите на дом. Ты знаешь, какой сейчас налог на землю?

– Да, – ответил Дилан. Эли умолк, потому что все знали, что Дилан посылает деньги отцу последние несколько лет, чтобы покрыть расходы на содержание садов. Он не был богат – просто правительственный работник, какой бы загадочной ни была его работа, но он любил яблони. И в глазах отца это делало его великим героем.

– Земля не будет платить сама за себя, – пробурчал Эли. – Скажи мне, что миру нужно, если не новые районы?

– Больше фруктовых деревьев, верно, Шерон?

– Без комментариев, – она попробовала засмеяться, – я не буду встревать между братьями Чэдвик.

– Посмотрите на это, – промолвил Дилан, указывая на вишни, бело-розовые облака, парящие над водой, отражающийся город, – когда я встречу подходящую девушку, я сделаю ей предложение именно здесь. Или дома, в саду.

Эли наконец-то по-настоящему расхохотался, тряся головой:

– Ради бога. У тебя есть «порше», ты летаешь по всей стране, ты знаешь самые лучшие рестораны и ты думаешь, что это романтично?

– Во-первых, это подержанный «порше», а во-вторых, да, думаю, – ответил Дилан.

– Скажи ему, Шер. – Эли толкнул ее локтем в бок. – Ты же женщина. Ты хотела бы, чтобы Джеймс Бонд сделал тебе предложение во французском ресторане при свечах или стоя по щиколотку в грязи с жужжащими вокруг москитами и запахом гнилых яблок вокруг.

Шерон посмотрела на Дилана. Он был братом Эли во всех смыслах этого слова – сильный, с квадратным подбородком, чувственными глубокими глазами. Но иногда они так сильно отличались друг от друга: Эли никогда не покидал дома, но постоянно мечтал о том, чтобы уехать подальше. Дилан уехал, как только вырос, но, казалось, любил яблоневый сад больше, чем что-либо еще в этом мире.

– Как только он найдет подходящую девушку, – сказала Шерон, – «где» уже не будет иметь никакого значения.

Братья засмеялись – расслышал ли Дилан горькую ноту в голосе брата? Эли поздравил ее с дипломатичностью, и Дилан повез их вдоль потрясающе красивых освещенных памятников к своему дому в Джорджтауне. Всю дорогу и Шерон и Эли не сводили глаз с часов.

Они всегда старались следить за временем. Им всегда было известно, какой сейчас день месяца, и какая ночь приходится на критическую точку. Они занимались любовью на диване в гостевой комнате: никакой романтики, о ней они забыли. К этому времени их секс превратился в науку. Месячное расписание, графики, подсчеты спермы, страх совершить ошибку появлялся еще до того, как они начинали обниматься. Иногда они даже не утруждали себя поцелуями.

Когда все закончилось, Шерон лежала на спине, ноги подняты вверх, именно такую позу порекомендовал ее лечащий врач. Эли отвернулся и уже заснул – или делал вид, что спит. Шерон по-прежнему слышала слова Дилана, произнесенные в машине: его мечта о правильной девушке, о предложении среди цветущих вишен в открытой машине. Это звучало так романтично. Ее сердце болело, ей было интересно, может ли чья-то жизнь действительно быть такой простой.

Теперь она сидела за столом, смотрела, как Эли читает газету, и в ее сердце снова поселилась боль. Дилан нашел свою любовь, он сделал предложение Аманде, правда, не в саду, а на палубе отцовской яхты. Свадьба состоялась на лужайке у семейного коттеджа Аманды: «Особняк Солнца», один из известняковых домов на Белльвю-авеню с видом на море.

Дилан был переведен в офис в Нью-Йорке, и они переехали из Джорджтауна в Аппер-Ист-Сайд. У них родился ребенок, после года супружеской жизни, в том же году, когда Шерон и Эли (после стольких лет бесплодных попыток) удочерили Хлоэ.

Эли, Шерон и Хлоэ; Дилан, Аманда и Изабелл.

Два брата Чэдвик, но их семьи так отличались! Бедный брат – богатый брат. Удочеренный ребенок – свой ребенок. Маленький городок – большой город. Жизнь в яблоневом саду – жизнь на Манхэттене.

Но смерть уравнивает всех, ничто не могло вернуть мужчину домой быстрее, чем убийство его жены и дочери. Отец уже давно умер, но тема продажи сада не вставала, пока Виржиния принимала участие в обсуждениях.

Шерон закрыла глаза. Аромат цветущих яблонь просачивался сквозь кухонные окна, возвращая ее в ту ночь в Джорджтауне. Что, если бы они тогда знали, что их всех ждет?

Она подумала об Аманде и о том, что она сделала. Простил бы ее Дилан, если бы она была жива? Шерон знала, что никогда не получит ответа на свой вопрос. Она открыла глаза, зная, что не найдет ответов и на другие вопросы тоже. На те, которые нельзя задавать вслух.

Она остановила Эли прежде, чем он договорил:

– Иногда я смотрю на нее и не могу не подумать…

Конец этой фразы должен был прозвучать следующим образом: «о том, каким был бы наш настоящий ребенок…»

Шерон иногда тоже думала об этом. Но она никогда не позволяла этим словам вырываться из ее горла. Да и вообще, что означает «настоящий ребенок»? Ведь она любила Хлоэ больше всех на свете, любила с самого первого дня. Хлоэ более настоящая, чем что-либо другое. Шерон продолжала есть, хотя она и потеряла аппетит. «Отличный способ набрать вес», – сказала она себе. В прошлом году она поправилась на пятнадцать фунтов. Жизнь – один сплошной стресс.

Она слышала мотор трактора Дилана. И еще далекие удары молотка: Хлоэ ремонтирует палатку. Она видела, как напряглись скулы на лице у Эли.

Да, жизнь – это сплошные стрессы.

Глава 11

На следующей неделе Дилан вновь выкроил несколько дней для посадки молодых деревьев. Весна в этом году выдалась сухой, земля спрессовалась, и копать было нелегко. Дул легкий ветерок, по небу плыли низкие серые облака. Белые лепестки срывались с веток, улетали куда-то, а за ними появлялись новые – размером с беличье ухо. Нога Дилана болела в месте ранения – верный признак того, что скоро будет дождь. Стальной штифт, вставленный в кость, еще никогда его не обманывал.

Передвигаясь по саду, фермер обнаружил несколько новых борозд, оставленных шинами спортивного мотоцикла: почва взрыхлена, на корнях деревьев свежие раны. Он наклонился, провел рукой по развороченной земле. С одной яблони была содрана кора: под ней обнажилась белая, гладкая древесина, напоминающая кость. Дилан покачал головой. Сад всегда привлекал к себе подростков: таинственная сень старых узловатых деревьев, темные дорожки. Надо поставить новую ограду.

Дилан принялся копать ямы глубиной в два фута, по ширине дважды превосходящие диаметр корневой системы молодых деревьев. Затем он бросал немного перекопанной земли обратно в яму и разрыхлял почву по бокам, чтобы корни лучше приживались. Мужчина аккуратно расправлял корни каждого дерева в мягкой почве, следя за тем, чтобы они не переплетались и не сгибались.

Когда он утрамбовывал землю вокруг корней, то осторожно прихлопывал ее руками, проверяя, не осталось ли воздушных карманов. Не менее важным было контролировать, чтобы черенок всегда отступал от поверхности на два дюйма. Закапывая саженец, Дилан чувствовал себя так, будто хоронит кого-то любимого. Он подумал об Изабелл. Он вспомнил тот день, когда ее опускали в землю.

Начался дождь. Крупные капли разбивались о сухую землю. Они забарабанили все сильнее, все быстрее: через некоторое время земля начала превращаться в грязь. Капли ударяли по белым лепесткам, стекали по веткам и свежей листве. Дилан продолжал работать. Его руки покрылись мозолями от грубого черенка лопаты, и эти мозоли уже начали кровоточить. Дождь смешивался с кровью и смывал ее, уходя в землю.

– Привет!

Он услышал голос и посмотрел наверх. У дороги стоял голубой автомобиль, а через поле по направлению к нему шла женщина. Это была Джейн. На ней была тоненькая белая рубашка и выцветшие джинсы, на ногах кроссовки, темные волосы спадают на глаза.

– Я привезла пирожные! – крикнула она, махнув рукой куда-то назад. – Они в машине!

Дилан облокотился на лопату. Он уже почти закончил, и ему не хотелось прерываться. Во время посадки деревьев на некоторое время он каким-то волшебным образом забывал обо всем на свете, он терялся в корнях, земле, в падающем дожде, и требовалось несколько минут, чтобы снова прийти в себя. Он посмотрел на Джейн, которая совершенно промокла, пока бежала к нему, и подумал об ангеле, спустившемся на землю.

– Где мне их оставить? – спросила молодая женщина.

– Тебе не обязательно было идти через весь сад, – заметил Дилан.

– Я звала с дороги, но ты, наверное, не услышал.

– О, извини. – Ему было жарко, и он снял с себя фланелевую рубашку. Она лежала на камне под большим старым деревом, все еще совершенно сухая. Дилан взял рубашку, встряхнул ее и попытался прикрыть голову Джейн. На нее пролился небольшой грязевой водопад. Она засмеялась и встряхнула волосами. Теперь земля была у нее на щеке.

– Пирожные? – повторила она с улыбкой на губах.

– Может, ты отнесешь их в мой дом? – предложил он. – Поезжай по дороге, которая идет вдоль забора, а я подойду туда и встречу тебя.

Она кивнула уже на бегу к машине.

Следуя указаниям фермера, Джейн проехала вдоль забора и свернула на узкую грязную дорогу. Ее руки дрожали. Дилан хотел закрыть ее от дождя своей рубашкой. Он почти задел бородой ее щеку. Он так дружелюбно улыбался, а она даже не могла подарить ему улыбку в ответ. Она привезла ему пирожные, но главное, конечно, было не в этом!

Он жил в большом белом фермерском доме. Подходящим словом для описания здания было бы «хаотичное». Веранды, крыльца, на крыше беспорядочно торчали трубы. Ставни темно-зеленые и ободранные. На переднем дворе старый колодец. Возле выцветшего красного сарая был припаркован ярко-красный грузовичок. Пока она разглядывала окрестности, появился Дилан, поднялся по ступенькам и жестом пригласил ее проследовать в дом.

Она схватила корзинку с пирожными и побежала, прикрывая выпечку от дождя. Дилан открыл дверь, она влетела в дом. В прихожей было темно. Они одновременно затрясли мокрыми волосами, как большие лохматые псы. Дилан провел гостью в кухню. Проходя мимо гостиной, Джейн заметила спящих на стульях кошек.

– Кошки любят дождливые дни, – сказала она.

– Да, здесь много кошек.

– Уютно. – Она улыбнулась.

– Из-за них дом пахнет, как один большой шерстяной шар, – сказал он, – но зато они не дают проникнуть в дом заразе.

– Проникнуть заразе?

Он кивнул. Они вошли в кухню, выдержанную в стиле ретро: старое оборудование, кафель кремового цвета, гладкий стол, деревянные стулья с широко расставленными ножками и выцветшие полосатые занавески. Джейн подумала, что, судя по всему, в этой комнате ничто не менялось года так с тысяча девятьсот пятьдесят пятого.

– Кошки едят крыс, – объяснил Дилан, – а еще мышей и змей.

– Хорошие кошки, – согласилась Джейн.

– Мы складываем яблоки в сарае, и к октябрю, когда их набирается слишком много, отовсюду появляются эти твари. Мой брат предлагал травить их… но по этому поводу в семье возник скандал.

– Почему? – Джейн выглядела удивленной.

– Хлоэ, – произнес он, и хотя она знала, что услышит сегодня это имя, по ее спине побежали мурашки.

– Что насчет Хлоэ?

– Ее едва удар не хватил. Отравить мышь? – Он покачал головой. – Она скорее сама отравится. Эли пытался убедить ее, что существует специальный яд, который просто усыпит мышей, отправит их в страну снов, но Хлоэ пообещала уйти из дома, если мы его используем.

– Она любит животных, – отметила Джейн, удерживая в памяти эту новую для нее информацию, ценную как жемчужина.

Дилан кивнул. Он облокотился на стойку, скрестив руки на груди. Он был высоким, с сильным торсом и широкими плечами, но его лицо не походило на лица фермера. Джейн подумала, что у него слишком острый, всепроникающий взгляд. Слишком глубокий. Он выглядел как человек, знающий все. На секунду она вспомнила о Джеффри, мысль была неподходящей, и она посмотрела вниз. В этот момент она заметила каплю крови, упавшую на его ботинок.

– У тебя кровь идет, – испугалась Джейн.

– Ага, – он посмотрел на свою ладонь и потянулся за бумажным полотенцем, – ничего страшного.

– Что случилось?

– Чересчур много лет провел за столом, – сказал он.

Она наклонила голову, ожидая продолжения. Он крепко прижал полотенце к ране, вытер кровь и откинул его в сторону. Почти сразу другая капля крови устремилась к полу.

– Дай мне свою руку, – приказала она, пересекая кухню.

– Ты что, доктор?

Джейн важно кивнула:

– Да.

Она держала его руку в своих. У него была грубая и загорелая кожа. Под ногтями скопилась грязь. На ладонях обеих рук сформировались мозоли, и одна из них прорвалась и кровоточила. Она сделала шаг в сторону глубокой эмалевой раковины и повернула краны – большие, хромированные, с белыми эмалевыми кругами «горячая» и «холодная» посередине.

– У тебя такая милая старообразная кухня. – Она все еще держала его за руку, ожидая, пока нагреется вода.

Он кивнул:

– Я здесь вырос.

– Это напоминает тебе о твоем детстве?

– Напоминало, когда я только переехал сюда. Но сейчас это просто место, где я живу. Ты действительно доктор?

– Да, – серьезно ответила она.

– Психиатр? – Он улыбнулся.

– Потому что расспрашиваю о твоем детстве? Вполне логично. Но нет. Я нейрохирург. – Она проверила температуру воды правым запястьем: – Может немного щипать.

– Я выдержу.

– Ну, поехали. – Она потянула его руку под струю теплой воды, внимательно наблюдая, как смывается грязь и кровь. Его ладонь была шершавой, и она знала, что вода несомненно причиняет ему боль. – Ты ведешь себя очень смело.

– Спасибо. Мне казалось, ты говорила, что ты пекарь.

– Ну да, – засмеялась Джейн, – но я множество раз обрезала руки и умею оказывать первую помощь… так что для этого я достаточно квалифицированна. У тебя есть какой-нибудь антисептик?

Он открыл дверцу под раковиной, и она увидела маленькую пластиковую коробку с красным крестом посередине.

Джейн улыбнулась:

– На самом деле я не доктор.

Он улыбнулся в ответ:

– Я подозревал это. В прошлой жизни мне платили за то, чтобы я отличал правду ото лжи. Но я понимаю, ты сказала это, чтобы мне было легче.

– У тебя отличная интуиция. Стой спокойно. – Она промокнула его ладонь бумажным полотенцем, открыла коробку и достала тюбик с мазью. Быстро втерев мазь в руку, Джейн обмотала ранку марлей.

– Ого, – поразился он, – как новенькая.

Она кивнула. Дилан указал на кухонный стол и придвинул ей стул. Джейн села. Стол был выкрашен в бежевый цвет, столешницу по бокам украшали большие розовые цветы. Кухня Дилана напоминала капсулу времени. Она как будто отправилась назад в прошлое, во времена своей молодости, в иное время.

– Никогда не переделывай свою кухню, – попросила она. – Люди из Нью-Йорка заплатили бы целое состояние, чтобы заполучить такую.

– А, Нью-Йорк, – пробормотал он.

Она оглянулась, затем улыбнулась ему:

– Ты скучаешь по нему?

Он покачал головой:

– Нет.

– Может, обменяемся историями о том, где мы жили и какие наши любимые рестораны?

– И выясним, что мы покупали газеты в одном киоске?

– Нет, мне их приносили на дом.

– Мне тоже. – Он усмехнулся.

– Так, значит, об общем киоске можно забыть. Должно быть что-то другое.

Он кивнул, но промолчал.

– Забавно, – сказала Джейн, – пока я росла здесь, в Род-Айленде, я не могла дождаться, когда наконец уеду прочь. Когда я жила в Нью-Йорке, я всегда думала о себе как о коренном жителе мегаполиса. Это такое странное место. Город всегда заставляет меня чувствовать себя такой живой и как будто стоящей на самом краю – в хорошем смысле. Потом я вернулась в Твин Риверз, и мне кажется, что я никогда не уезжала…

– Как жизнь «на краю» может быть хорошей? – спросил он, пропуская мимо ушей ее последнюю фразу. Смешинки исчезли из его глаз, он облокотился на стойку и внимательно смотрел на Джейн.

– Ну, – протянула она, – я думаю, я понимаю, о чем ты. Напряжение может быть не очень приятным.

Джейн задумалась:

– Например, когда ты идешь по улице ночью, ты всегда следишь за тем, кто находится рядом с тобой, кто идет сзади… а переходя улицу, ты всегда дожидаешься зеленого света, потому что какое-нибудь желтое такси может выскочить из-за утла и ты войдешь в историю… или с чьей-нибудь террасы на тебя может свалиться цветочный горшок и разбить тебе голову… или какой-нибудь полицейский будет стрелять по преступникам и ты попадешь под перекрестный огонь…

Дилан стоял без всякого выражения на лице и слушал.

– Но есть кое-что хорошее в жизни «на краю». Например, когда ты идешь по Чарльз-стрит апрельским утром и видишь персиковые деревья в цвету – и тебе хочется сочинять стихи. Или ты открываешь газету утром в пятницу и видишь, что в театре Джойс сегодня выступает балет Элиота Фелда, и ты звонишь и заказываешь билеты. А иногда ты просыпаешься от жары в середине июльской ночи, и начинаешь скучать по бухте Наррагансетт, и ты спускаешься в Бэттери-парк, чтобы почувствовать морской бриз и прокатиться на пароме.

– Кажется, ты любишь этот город, – заметил Дилан.

– Люблю, ненавижу. Но в основном люблю. – Она улыбнулась и передернула плечами. – Это же Нью-Йорк.

Он кивнул.

Джейн оглядела кухню. Ее сердце забилось быстрее, когда она увидела фотографию – Хлоэ и еще одна девочка, окруженные цветами, стоящие на коленях, крепко обнимающие друг друга. Им было лет пять-шесть. Очень медленно и как будто случайно Джейн начала сдвигаться в сторону стены, на которой висело фото.

– Почему ты вернулся сюда? – спросила она.

– Я люблю ферму, – просто ответил он.

Спокойный ответ отвлек ее от фотографии Хлоэ.

– Ты имеешь в виду сад?

Он кивнул:

– Он принадлежит моей семье уже очень давно. Я помню, как катался на дедушкином тракторе, сидя у него на коленях. Он начал учить меня всему, что знал о деревьях, об их листьях, ветвях… Мой отец хотел, чтобы Эли – это мой брат…

Джейн задержала дыхание, стараясь не реагировать на имя человека, удочерившего ее ребенка.

– …и я поступили в колледж, могли заняться чем-то другим. Мы так и сделали… но я никогда не оставлял мысль о том, чтобы вернуться сюда.

– Живя в Нью-Йорке, ты скучал по яблоням? – Она вопросительно сдвинула брови.

Он кивнул:

– В каком-то смысле – да. У меня была прекрасная жизнь. Я окончил колледж, много путешествовал, в итоге оказался в Нью-Йорке. Тем не менее город стал казаться мне слишком большим, я как будто задыхался в нем…

– Так всегда бывает, – согласилась Джейн.

– Я начал думать об этих местах. Это, наверное, ненормально…

Она ободряюще кивнула.

– Я представлял себя, стоящего в середине сада, – продолжал мужчина, – вокруг меня раскинулись деревья. Все это пространство, и воздух, и вся зелень…

– Ты снова мог дышать.

Он кивнул.

– Мой отец и дед научили меня сажать, – сказал он. – Когда я был молодым, у меня был собственный садик. Немного помидоров на маленьком клочке земли. Но я вырастил их сам. Это было приятное чувство.

Джейн снова повернулась к фотографии. Хлоэ и другая девочка стоят на коленях в цветах. Джейн вглядывалась в красивые большие глаза Хлоэ, которые с любовью смотрели на девочку рядом.

– Кажется, у тебя в семье есть еще один садовник, – сказала Джейн, ее сердце колотилось.

Дилан не ответил.

– Сколько здесь Хлоэ лет? – спросила она.

– Пять. Им обеим.

– Кто эта вторая девочка? – Джейн ждала ответа.

– Моя дочь, – сказал Дилан.

– Ей столько же лет, сколько Хлоэ? – переспросила Джейн. Вопрос вылетел так быстро, и она почувствовала неудобство – она так многого не знала о своей дочери. Она даже не имела понятия, что у нее есть кузина.

– Родились в один год, – сказал Дилан.

– Тысяча девятьсот восемьдесят восьмом. – Дата выскользнула прежде, чем Джейн сумела сдержаться. Но Дилан, кажется, не заметил.

– Да, – ответил он.

– Хлоэ родилась…

– В феврале. Наше маленькое чудо. – Он улыбнулся.

Джейн сжала зубы, она не могла смотреть на него. Его слова жалили ее. Как он мог говорить такое, как они могли сделать это чудо своей собственностью?

– Чудо? – выдавила она.

– Да. Они оба очень хотели ребенка. Мой брат и невестка. Прекрасные люди, но они не могли иметь детей. Но однажды они решили удочерить…

– Однажды они решили удочерить, – откликнулась Джейн, слова эхом отдавались в ее голове, – Хлоэ?

Дилан кивнул:

– Я никогда не думаю о ней так. Не знаю, что заставило меня сказать это сейчас… просто вспомнил, каким чудом она казалась. Господи, она все здесь изменила. Принесла так много радости.

Джейн смотрела на фотографию.

– Я понимаю, почему, – сказала она. – Две девочки-ровесницы.