Текст книги "Потанцуй со мной"

Автор книги: Луанн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Глава 28

Дилан сидел за кухонным столом, старая лампа над его головой отбрасывала тусклый свет. В одной руке он держал нож, в другой яблоко. Сорт «Эмпайр» – первое в этом сезоне. Он отрезал кусочек и попробовал. Потом кончиком ножа выковырял пять семечек.

Они лежали на дубовом столе. Дилан подумал о Джоне Чэпмене, который прошел через всю страну, неся яблочные семечки в своей кожаной сумке. «Джонни яблочное зерно». Он спал на деревьях вместе с опоссумами. Вместо шляпы на голове у него была кастрюля. Люди думали, что он сумасшедший, но тем не менее любили его за то, что он оставил после себя.

Дилан катал семечки по столу, не переставая размышлять. Его сад стал «гимном» их семье, его отцу. Когда они были маленькими, дети смеялись над Диланом и Эли – их фамилия «Чэдвик» очень походила на Чэпмен. «Дилан яблочное зерно», «Эли яблочное зерно»… Дилана это волновало куда меньше, чем Эли, и все эти годы в Вашингтоне или Нью-Йорке он постоянно думал о том, как бы вернуться сюда, в сад, что оставил им отец.

Сквозь голубоватый сигаретный дымок мужчина взглянул на фотографию Изабелл, стоящую на холодильнике. Дочь казалась такой возбужденной, такой живой, как будто прямо сейчас могла спрыгнуть оттуда и обнять его. Она была здесь так недолго, и все-таки Дилан чувствовал ее присутствие рядом с собой каждую секунду.

Эти яблочные зернышки заключали в себе загадку всех яблонь прошлого и будущего: твердые, черные, неподвижные. Но сегодня ночью Дилан мог пойти и посадить их, и не успеешь опомниться, как они превратятся в деревья. И на них вырастут новые яблоки.

Это так загадочно и романтично, этот круговорот жизни. Яблони, люди. Яблочные семечки превращаются в яблони. У людей рождаются дети, род продолжается. Или у них нет детей, или дети умирают, и линия рода пресекается. Да и вообще, имеет ли происхождение какое-либо значение? Сейчас Дилан не был в этом уверен.

Он услышал снаружи шаги. Не двигаясь, мужчина прислушивался к тому, как кто-то поднимается на крыльцо. Дилан сузил глаза. Кто бы это мог быть? Он же специально выключил свет над крыльцом.

– Дилан? – раздался голос из-за двери.

Шерон. Она стояла снаружи, приложив руку к глазам, чтобы лучше видеть. Дилан колебался. Он хотел сказать ей, чтобы она уходила, но не мог.

– Заходи, – предложил он.

Женщина прошла на кухню. Летний загар ей очень шел. На ней было длинное черное платье, и он вспомнил о Джейн. Джейн всегда носила черное. Дилан поднял глаза и взглянул на Шерон.

– Что тебя привело? – поинтересовался он.

– Ты, – твердо ответила Шерон.

Дилан насторожился. Его сердце сжалось, но взгляд оставался спокойным и твердым. Ему этого не надо. Чтобы она ни думала, Дилан не хотел этого слышать. Поэтому он посмотрел на свою невестку – женщину, которую обожал, – своим самым сердитым взглядом:

– Не надо.

– Не говори мне «не надо», Дилан Чэдвик, – прервала его Шерон. – Это ты нас во все это впутал. Я хочу, чтобы ты сам и выпутывался.

– Впутал куда? – раздраженно спросил он.

– Это лето. Работа Хлоэ в палатке.

– У нее по-прежнему есть работа, – грустно заметил фермер. – Уже август, она теряет интерес, это нормально, ведь она еще ребенок.

– Она ненавидит пироги, которые ты продаешь, – сказала Шерон.

Взгляд Дилана ожесточился, он смотрел на нее, как на самого известного торговца наркотиками в штате.

– Нормальные пироги.

– Они ненастоящие, – улыбнулась Шерон, – и по вкусу напоминают картон.

Дилан затянулся и угрожающе уставился на дым. Она протянула руку.

– Что? – спросил он.

– Дай мне это, – попросила она.

Дилан откинулся на спинку стула. Он вспомнил, что, когда они были моложе, до свадьбы, они с Шерон курили вместе. Эли этого не одобрял. Поэтому она выходила с Диланом после ужина, и они прятались за сараем и учились пускать колечки, пока он рассказывал ей о детстве ее будущего мужа, а потом они возвращались. Он протянул ей сигарету.

Шерон глубоко затянулась, выпустила три идеальных круглых колечка дыма и улыбнулась.

– Я все еще могу!

– Да, ты еще… – начал говорить Дилан, как вдруг она выбросила сигарету в помойку. – Эй!

– Достаточно. – Тон Шерон стал серьезным.

– Чего?

– Саморазрушения, изоляции, бедности – для начала. Какой пример ты подаешь своей племяннице, куря перед ней?

– В данный момент моей племянницы поблизости нет, – заметил Дилан.

– Ну тогда подумай об Изабелл, – сказала Шерон.

– Иди к черту, – выпалил Дилан, прежде чем смог остановиться. Грудь сжималась от гнева и боли. Но, поскольку он любил свою невестку и не хотел причинять ей боль, он дотронулся до ее руки и прошептал: – Прости.

Ее глаза не меняли своего выражения. Он ее вовсе не расстроил.

– Я переживу, – мягко сказала она.

– Я нет.

– Я знаю, Дилан.

Он не мог ответить. Куда бы он ни посмотрел, он видел дорогие, памятные вещи. Фотография Изабелл, фотография Хлоэ, миски, в которых готовила его мать, трость отца, дешевые покупные пирожные… они напоминали ему о Джейн.

– Что-то случилось этим летом, – тихо произнесла Шерон.

Дилан смотрел на стол, на яблочные семечки.

– Мне это не нравилось, – сказала она. – Иногда бывает чертовски больно. Но сейчас я рада, что все это произошло.

– Рада?

Шерон кивнула.

– О, да, – подтвердила она.

– Как ты можешь так говорить? Хлоэ расстроена. Я не видел ее такой расстроенной со смерти Изабелл.

– Все так плохо? – спросила Шерон.

Дилан покачал головой, она сводила его с ума.

– Да, я бы так сказал. А ты нет?

– Нет, – твердо сказала Шерон. – Это доказывает, что у нее чувства. Что она живая. Мы уже проходили это, помнишь Семейный суд? И как она искала свидетельство об удочерении? Мы с Эли тогда этого не одобрили – решили, что она еще маленькая.

– Очевидно, так оно и есть. Посмотри, как она перенесла это, столкнувшись с…

– Со своей матерью. Давай, Дилан. Ты можешь это сказать. В тот день на дороге ты произнес эти слова без проблем – и я люблю тебя за это. Мне нравится, что ты нас так защищаешь. Так что, милый мой…

Она остановилась, и Дилан увидел в ее глазах слезы. Теперь он сам стал преступником, удостоившимся сурового взгляда полицейского. Его невестка успокоилась: слезы высохли, глаза сужены, губы сжаты.

– Дорогой, – уверенно начала она, – нам пора поменяться местами. Теперь мой черед защищать тебя от себя самого.

Она взяла пачку сигарет и кинула их в мусор.

– Я достану их, как только ты уйдешь, – предупредил он.

– Очень умно, – кивнула женщина.

– И куплю еще.

– Поздравляю, у тебя есть бумажник. Но вопрос вот в чем, Дилан: а сердце у тебя есть?

– Шерон, хватит.

– Отвечай. Ты должен.

– Должен?

– Ты заботился о нас все эти годы. Теперь сиди и принимай, как должное, пока я делаю то же самое. У тебя есть сердце?

Дилан не ответил. Ее пульс участился. Его взгляд скользнул по картонным пирогам, и сердце заныло.

– Я отвечу за тебя, – предложила Шерон, наклоняясь вперед, – есть. Это самое большое сердце в округе. Именно поэтому твоей работой было защищать множество разных людей, которых ты даже не знал. Оно сделало тебя прекрасным мужем…

Дилан сердито помотал головой, и Шерон схватила его за руку.

– Да, Дилан. Прекрасным мужем. Только потому, что она не могла этого принять, не значит, что ты не предлагал. И ты был отличным, потрясающим, самым лучшим в мире отцом. Был, был. Даже твоя жена не могла этого отрицать – достаточно было только взглянуть на тебя и Изабелл.

– Шерон.

Она продолжала, как будто не услышав:

– Ты лучший брат в мире. Лучший – и для Эли, и для меня. Мы любим тебя за то, как ты относишься к Хлоэ. У нее не могло бы быть лучшего дяди… несмотря ни на что…

Дилан хотел сказать спасибо, но не мог произнести ни слова.

– Так что я знаю все о твоем сердце, – сказала Шерон, – тебе не надо ничего говорить. Но ты должен выслушать. Должен, Дилан. Мне надо, чтоб ты услышал… Мне надо как-то отблагодарить тебя за все, что ты подарил нам. За все годы, когда ты был отличным братом и дядей. Мне нужно сказать тебе вот что: поезжай в Нью-Йорк.

– Что?

– Нью-Йорк, Дилан.

– О чем ты?

– Ты был так счастлив некоторое время, – прошептала Шерон. Дилан закрыл глаза. Он слышал, как ночные птицы поют в ветках деревьев. Свежий ветер принес с собой сентябрьскую прохладу, и в воздухе витал аромат яблок. Где-то вдалеке раздавались звуки мотоциклов.

– Весной и ранним летом… когда она была здесь.

– Она?

– Ты знаешь, кого я имею в виду.

Конечно, Дилан знал. Он никогда не мог изображать хладнокровие рядом с Шерон, невестка видела его насквозь.

– Джейн, – прошептал Дилан.

– Я хочу, чтобы ты поехал к ней, – заявила Шерон.

– Как ты можешь так говорить? – спросил Дилан. – После тех бед, что она принесла? Она солгала нам – и мы все попались.

– Мы все лжем, Дилан, – Шерон казалась неприступной, – некоторые больше, чем другие. Я врала Эли, когда выбегала покурить вместе с тобой. Говорила, что хочу подышать свежим воздухом.

– Это совсем другое, – возразил Дилан, – и ты это прекрасно знаешь.

– Да, это так. Ложь бывает разной, и думаю, это всегда плохо. Но иногда лгут из благих побуждений. Аманда врала из-за эгоизма. Из-за того, что хотела изменять тебе за твоей спиной.

– Хватит об этом!

– Точно. – Женщина стукнула кулачком по столу. – Хватит! Аманда мертва. Ты не можешь оценивать всех по ее поступкам. Джейн другая. Она солгала ради любви.

– И это говоришь ты? – возмутился Дилан. – Она вернулась в Род-Айленд, чтобы забрать у тебя дочь, и ты ее защищаешь?

Шерон отрицательно качнула головой:

– Она не пыталась забрать Хлоэ. Она хотела узнать ее получше. Потому что она так сильно любит ее.

Когда она произнесла это, по спине у Дилана забегали мурашки.

– И я думаю, ты знаешь все это, – продолжила Шерон. – Я думаю, Джейн была как раз тем, в чем ты нуждаешься.

– Ну и что, если так? Теперь все кончено.

– Мне кажется, «кончено» – такая забавная штука, – сказала Шерон, – у нее свои собственные правила.

– Что ты имеешь в виду? Я думал, ты вообще не захочешь о ней больше ничего слышать. Мне казалось, ты больше всех должна была возненавидеть ее за то, что она сделала этим летом.

– Дилан, я больше всех ее понимаю, – призналась Шерон. – Я тоже мать.

Сердце Дилана так колотилось, что звук отдавался в ушах. Он вспомнил ту последнюю ночь, когда обнимал Джейн. Он вспомнил ее глаза, когда она увидела, что он разговаривает с Шерон на дороге. Сердце сильно болело от чувства предательства, но не потому, что она сделала это с ним, а потому, что он так поступил с ней. Шерон права – Джейн вернулась в Нью-Йорк. Дилан знал, потому что он получил от нее открытку. Просто картинка с изображением деревни Гринвич и надписью «Мне так жаль» на обороте.

Шум мотора раздался ближе. На крыльце не горел свет, и, видимо, байкеры подумали, что фермера нет дома. Внезапно он разозлился. Он подумал о том, что чужие люди шляются по его земле, и обо всем том, что он потерял. Шерон не знала, что уже слишком поздно. Некоторые раны никогда не залечиваются. Он подошел к буфету и достал свой пистолет.

– Что ты делаешь? – Шерон схватила его за руку.

– Они нарушили право владения, – холодно сказал он. Пистолет казался естественным продолжением его руки. Прогонять плохих парней намного легче, чем беседовать с Шерон о его сердце. Он был даже рад возможности прямого конфликта.

– Не делай глупостей, – предупредила Шерон.

– Хорошо. – У него появилось ощущение, что на самом деле это все уже не имеет никакого значения.

Хлоэ увлекалась составлением коллажа. Отец отдал ей кипу старых газет. Девочка взяла ножницы, линейку и клейкую ленту. Она вырезала картинки и слова, а затем скалывала их вместе в одну композицию.

Хлоэ знала, что когда ее захлестывали сильные эмоции, она не могла выразить их словами. Они просто вылетали у нее из головы, оставляя ее в полном изумлении. Девочка была абсолютно уверена, что может стать самой юной героиней, погибшей от сердечного приступа без всяких на то причин.

Окна были открыты, и она чувствовала холодный ветер, дующий с залива. Вслед за ветром в дом пробрались кошки и устроились, где захотели: разлеглись на журналах, играли с бахромой ковра, терлись о ноги Хлоэ. Обычно Хлоэ бросала все дела, вставала на колени и сама становилась кошкой. Но сейчас ей необходимо было закончить коллаж.

Зазвонил телефон. Он звонил и звонил.

– Эй! – крикнула Хлоэ родителям. – Кто-нибудь возьмет трубку?

Никто не ответил, и девочка поняла, что мама с папой еще не вернулись домой и ей придется дотянуться до телефона и сказать «алло». Конечно же, это была Мона.

– Матерь Божья, – пробормотала Хлоэ, – я вообще-то занята.

– Ну разве это не мило с твоей стороны? Зато я страшно скучаю. Рианна с отцом уехали ужинать и планировать, куда они отправятся в следующие выходные – «Черную субботу».

Хлоэ хихикнула:

– Их юбилей?

– Bien sur. В субботу намечена грандиозная вечеринка, но им еще и надо отправиться в какое-нибудь романтичное местечко – чтобы папа мог подарить ей драгоценности, которые он купил.

– Чтобы она могла надеть их на вечеринку.

– Это так отвратительно, – сказала Мона. – Так что ты там делаешь?

Хлоэ колебалась. Проблемы с речью распространялись и на Мону, девочке трудно было описать подруге, что происходит. Она не стала рассказывать ей про коллаж: ни про сам факт его существования, ни про его содержание. Она критически взглянула на свою работу – эти картинки были важны лишь для Хлоэ и, возможно, для еще одного человека.

Яблоня. Пирог. Мать, держащая на руках младенца. Реклама теста на беременность. Дельфин и акула. Слово «Каламити».

– Да так, ничего особенного, – пробормотала Хлоэ.

– Ладно-ладно. Мне все равно.

– У меня снова месячные. – Хлоэ сменила тему.

– Отлично, значит, ты уже вдвойне небеременна, – расхохоталась Мона.

– Ага. Уже второй раз с того дня.

– Хорошо знать, что с тобой все в порядке.

– Поверить не могу, что мне было так плохо, – внезапно Хлоэ насторожилась. Снаружи послышался знакомый звук. Сначала ей показалось, что это пила, но потом девочка поняла – мотоциклы.

– Может, тебе надо сообщить Джейн.

– Нет, – ответила Хлоэ.

– Это было бы вежливо.

Хлоэ снова посмотрела на свой коллаж, затерявшись в мыслях и невысказанных словах. Звук мотора приближался. Она выглянула в окно. Ее родители уже не сидели на ступеньках, наверное, они зашли в дом. Она вдруг поняла, что ей следует сделать – встретиться с Зиком.

– Слышишь? – спросила Хлоэ, поднося телефон к окну.

– Зло существует, – откликнулась Мона.

– В нашем саду.

– Позвони дяде Дилану, чтобы он выгнал их.

– Зачем посылать мужчину выполнять женскую работу? – решительно заявила Хлоэ, засовывая ножницы в карман шорт. – Это мое задание.

– Будь осторожна. – Мона казалась встревоженной.

– Буду, – пообещала Хлоэ, вешая трубку. Она подумала о своих проблемах со словами. Она перестала разговаривать после смерти Изабелл. Потом снова начала, и продолжала вплоть до этого лета. Хотя это было как-то не очень заметно, но сейчас Хлоэ вновь стала почему-то молчаливой.

Она знала, что это связано с Зиком и с Джейн. Ей было что сказать им обоим, слова просто затерялись где-то внутри. Они съедали ее заживо. Следовало выпустить их наружу.

Один способ – коллаж.

Другой – ножницы в кармане.

Хлоэ выбралась на подоконник и съехала вниз по трубе. Оставленные в комнате кошки мяукали и плакали. «Я вернусь», – подумала девочка, помахав им рукой. По небу проносились метеоры, освещая ей путь. Она перелезла через забор и побежала в сад.

Моторы ревели и выли. Хлоэ знала, где именно любит проезжать Зик. Она вспомнила его путь через холмы, вокруг сарая, к ручью. Согнувшись, чтобы не задевать ветки яблонь, Хлоэ бежала через сад.

Наконец она увидела свет. Фары напоминали горящие шары, серебряные луны. Спрятавшись в кустах, она почувствовала, как сердце сильно бьется где-то в горле. Мотоциклы подъехали ближе, она услышала, как под колесами ломаются ветки. Хлоэ вспомнила, как ждала Зика той ночью, как была очень возбуждена. Воспоминание едва не довело ее до слез, она тогда была такой невинной девочкой.

Когда мотоциклы выехали из-за холма, Хлоэ выпрыгнула на тропинку, вынимая ножницы из кармана.

– Что за черт? – воскликнул первый водитель, резко сворачивая, чтобы не задеть ее. Он съехал с дорожки на траву, еле удержав мотоцикл. Второй водитель, Зик, остановился прямо перед Хлоэ.

– Привет, – сказал Зик. Его глаза ничего не выражали, но он улыбнулся.

– Привет, – ответила она. – Я Зоэ.

– Ага. – Он засмеялся.

– Зик, приятель, – позвал второй парень, – поехали…

Но Хлоэ загораживала им дорогу, они не могли ее объехать. Она стояла спокойно, выставив вперед ножницы.

– Вы никуда не поедете.

– Мне жаль тебя расстраивать, Хлоэ, – лицо Зика осветила подленькая усмешка, – но тебе нас не остановить. Ты не можешь на самом деле остановить нас, ты понимаешь?

– Это ты так думаешь, – прошептала девочка.

Другой парень засмеялся:

– Это та самая?

– Это Хлоэ, – ответил Зик, и этого было вполне достаточно для его друга. Он подъехал поближе, смеясь.

– Она симпатичная, – заметил незнакомый мотоциклист, – я бы с ней развлекся.

Ночь казалась такой темной. Ветки закрывали свет звезд. Но Хлоэ не было страшно. Она даже не взглянула на второго, все ее внимание было сосредоточено на Зике.

– Я тебя ненавижу, – вымолвила она.

– В июне ты вела себя по-другому, – отметил парень.

– Это ты себе об этом скажи.

– Мне не надо ничего себе говорить. – Его голос звучал нетерпеливо, подросток проявлял первые признаки злости. – Я знаю, что я вижу. Ты сама ко мне пришла.

– Мне тебя даже жаль, – Хлоэ улыбнулась, – если ты этому и правда веришь.

– Я верю тому, что вижу, – огрызнулся Зик.

– Мы видели тебя в Ньюпорте, – сказала Хлоэ, вспомнив пристань, на которой он ел хот-дог. – И ты почему то сбежал.

– Кому нужно встречаться с твоими родителями? – удивился он. – Девчонки, с которыми я встречаюсь, обычно не проводят свои выходные с мамой и папой.

Хлоэ охватило странное чувство, когда она услышала, что кто-то называет Джейн ее мамой. Ведь она знала, что это действительно так. Но девочка решила не отвлекаться и смотрела на парня.

– Ты трус, – твердо произнесла она, – и я хочу, чтоб ты знал, что мне об этом известно.

– Ее тело говорит «давай» прямо сейчас, – заявил друг Зика. Хлоэ подошла к нему. Она взглянула ему в глаза. Затем подняла ножницы над головой. Она подумала о фотографиях матерей и детей, и яблок, которые вырезала из папиных журналов. Она подумала о себе и о Джейн, и о том, как тяжело приходится девочкам из-за бессердечия некоторых мальчишек. И она проколола переднее колесо мотоцикла.

– Чертова сука! – незнакомец соскочил с мотоцикла, когда из шины начал со свистом выходить воздух.

– Теперь тебе придется покупать новую покрышку, Хлоэ, – лаконично заявил Зик. Она взглянула на него и проткнула и ему шину тоже.

– Две, – сказала она. – А ты по-прежнему трус.

– Сука! – Зик взорвался. Он откинул в сторону мотоцикл и бросился на Хлоэ. У нее в руке были ножницы, но она поняла, что не сможет ими воспользоваться. Одно дело колеса, но юная любительница природы не могла причинить вред ни одному живому существу – даже Зику.

Однако Хлоэ быстро бегала и знала сад как свои пять пальцев, поэтому бросилась бежать. Она взлетела на холм, откуда приехали мотоциклы. Она продиралась через деревья, слыша, как сзади шумят разгневанные парни. Они преследовали ее, но Хлоэ бежала очень быстро.

Она заговорила. Она сказала Зику все, что хотела, и избавила сад от плохих воспоминаний. Ее коллаж – это ее поэма, ее песня, и когда она его доделает, ей останется только спеть. Храбрость и надежда подарили ей крылья. Хлоэ летела сквозь сад. Она выбежала на широкий луг, с другой стороны которого находился сарай.

Красивый старый красный сарай, с башенкой наверху. Если она туда доберется, то она спасена. На лугу негде спрятаться, но если ей удастся его перебежать, девочка спрячется в сарае. Она может запереть за собой дверь, и они никогда не попадут внутрь. Дом дяди Дилана находится за поворотом, и если она громко покричит с башенки, то он ее, конечно, услышит.

Глядя на башенку, она вспомнила, что, когда была маленькой, она думала, будто у той есть глаза. Ей казалось, что сарай – это дом, где живут ангелы, совы и духи-хранители.

Хлоэ представляла, что это дом ее матери.

От нахлынувших воспоминаний она всхлипнула. Набирая скорость, девочка побежала по высокой траве луга. Трава щекотала ей ноги, доходя почти до талии. Она бежала так быстро, как только могла, руки работали, чтобы придать ей еще больше ускорения в ее порыве. Тридцать ярдов, двадцать ярдов. Она хотела оглянуться, но не осмеливалась.

Ее поддерживала лишь вера. Хлоэ казалось, что кто-то защищает, присматривает за ней. Этим летом она узнала, что вещи не всегда такие, какими кажутся, что за очевидным иногда скрываются невообразимые тайны. Небо оживало, звезды падали, оставляя за собой огненные следы.

– Помогите! – закричала она на бегу.

Бум, бум, бум – их ноги, ее ноги.

Они догоняли ее. Она почувствовала, как кто-то схватил ее за рубашку, но девочка вырвалась и побежала еще быстрее.

– Помогите! – У нее сбивалось дыхание.

Как она доберется до сарая? Что, если двери закрыты? Сможет ли она залезть в окно? Она же залезала по трубе в свою комнату…

Это случилось быстро. Красный сарай был только тенью в лунном свете, и вдруг он оказался прямо перед ней. Она подбежала к двери, дернула старую железную ручку и застонала, понимая, что дверь заперта.

– Думала, что ты можешь убежать? – спросил Зик.

– Сука, – прошипел его друг.

Хлоэ повернулась к ним лицом, спиной к стене. Волосы Зика были длинными и грязными, как она вообще нашла что-то красивое в его жестоком лице? Его приятель усмехался – он был выбрит налысо, вокруг его шеи вилась татуировка в виде колючей проволоки. Хлоэ вздрогнула, но стояла спокойно, не позволяя себе показать им, что она боится.

– Ты не можешь… – начал Зик, подходя к ней и хватая за волосы. Хлоэ чувствовала его дыхание – от него пахло пивом. Его друг стоял рядом, тяжело дыша, – убежать. Ты никогда не могла.

В этот момент они услышали, как кто-то взводит курок: «Чик-чик».

– Ей и не надо убегать. – Дядя Дилан направил дуло пистолета на голову Зика. – Она дома.

– Черт. – Второй парень отступил назад.

– Я бы с удовольствием тебя пристрелил, – сказал ему дядя Дилан, хотя смотрел он на Зика, – так что продолжай. Ты… – он махнул пистолетом в сторону Зика, – отпусти Хлоэ.

Зик отпустил ее волосы, и Хлоэ отбежала, встав за спиной дяди.

– Ну, каково это – быть униженными? – поинтересовался дядя Дилан, не опуская пистолета. – Вам нравится?

– Нет. – Голос Зика вдруг стал очень высоким.

– Никому не нравится, – заметил бывший полицейский, словно забыв о том, что он держит в руке пистолет, каждый мускул в его теле был напряжен и готов к бою.

– Дядя Дилан, – нервно произнесла Хлоэ. Она никогда не видела у него такого взгляда.

– Можем мы уйти? – спросил приятель Зика. – Пожалуйста, отпустите нас.

Дядя Хлоэ не пошевелился и не проронил ни слова. Он так крепко сжимал пистолет, что девочка чувствовала, как ему хочется спустить курок. Это пугало, и ей было страшно не из-за пистолета или мальчиков, или чувства опасности, а из-за того, что творило разбитое сердце с человеком.

Именно оно заставило Хлоэ выйти в сад с ножницами в кармане, чтобы защитить себя. И оно привело Дилана от Изабелл к Джейн, и к этому пистолету, и страстному желанию выстрелить.

– Дядя Дил, – прошептала она.

– Достаньте свои бумажники из карманов, – велел он, – медленно.

– Вы нас застрелите? – Зик трясся от страха. На небо набежала тень облаков, за ними все еще были видны падающие звезды.

– В бумажнике есть удостоверения личности?

– Да, – промямлил Зик.

– А у тебя? – спросил дядя Дилан у другого.

– Да – мои права.

– Бросьте их на землю. Вы больше никогда не появитесь на моей земле, – холодно произнес фермер. – И вы никогда, никогда больше близко не подойдете к моей племяннице.

– Она сказала мне, что ее дядя – полицейский, – прошептал Зик. – Тогда… мне надо было бы обязательно послушать. Простите!

– Он нас застрелит, – завыл его друг.

– Пожалуйста, дядя Дилан, – попросила Хлоэ, потому что она тоже так подумала. – Изабелл, Изабелл…

Его взгляд дрогнул, всего на секунду.

– Извинитесь перед Хлоэ, – сказал он.

– Извини, – хором заорали парни.

– А теперь бегите! – И Дилан выстрелил в воздух.

Подростки побежали по полю в два раза быстрее, чем бежали до этого. Хлоэ смотрела, как они исчезают и как ее дядя подбирает их бумажники. Она хотела ему улыбнуться, но его лицо как будто сломалось. Он не улыбался, не хмурился.

– Это мне пригодится, – сказал он. – Этим двоим придется нелегко. Я позвоню в полицию, как только мы доберемся до дома. Ты в порядке?

Хлоэ попыталась кивнуть:

– А ты?

Он тоже попытался кивнуть.

Хлоэ обняла его:

– Спасибо!

Дядя не ответил, но и не отпустил племянницу.

– Они хотели причинить тебе боль, Хлоэ. Ты знаешь, что бы я сделал, если б им это удалось? Я не могу потерять и тебя тоже…

– Я знаю, – сказала девочка, ей было больно.

– Не знаю, о чем ты думала, бегая по саду так поздно ночью…

– Я защищалась, – сообщила она, – я заботилась о том, что для меня важно.

– Это не всегда работает, – жестоко заметил дядя Дилан. – Я заботился об Аманде и Изабелл, о том, что для меня важно – и посмотри, что из этого получилось.

– Ты был с ними, – прошептала Хлоэ. – Ты пытался. Ты держал Изабелл за руку, когда она умирала. Представь только, каково бы ей было, если бы тебя там не было… ты был с ней, дядя Дилан.

– Но что из этого хорошего получилось? – За его сердитым взглядом и напряженными чертами лица девочка увидела слезы. – Если плохие вещи все равно произошли?

Хлоэ закрыла глаза. Она представила себе лицо Джейн. Ее темные волосы и голубые глаза, ее потрясающую улыбку. Она представила, как Джейн появилась в их жизни с пирогами, то, как она держала за руку дядю Дилана, ее дядю с разбитым сердцем, и как заставляла его снова улыбаться, то, как она покупала тест на беременность для Хлоэ и сидела рядом так тихо, ожидая результатов, не вынося никакого суждения…

И при этом всю предыдущую жизнь Джейн была так далеко от Хлоэ. Она любила ее, любила так сильно, что дала ей имя, что приехала в сад этим летом, но заставила себя держаться на расстоянии от Хлоэ в промежутке между этими событиями. Но даже, когда она была далеко, она всегда носила фотографию дочери в медальоне, не снимая его ни днем ни ночью.

Джейн всегда была рядом с Хлоэ, всегда. Родители и дядя Дилан любили девочку, они окружили ее такой любовью, что доставалась не каждому ребенку. Но Джейн тоже любила ее…

– Есть кое-что, чего я пока еще не понимаю, – начала Хлоэ, – но это связано с пребыванием рядом.

– Рядом?

– Да, как у тебя и Изабелл.

Дядя Дилан внимательно слушал.

– Ты был с ней – в начале ее жизни и в конце. Ты и сейчас с ней, верно?

– Думаю, она со мной… да.

– Я тоже так думаю, – сказала Хлоэ. – Люди стараются сделать все, что в их силах.

– Но иногда этого недостаточно.

– Видишь ли, – попыталась объяснить Хлоэ. Слова все еще отказывались ей повиноваться, – я думаю, что это не так. Мне кажется, этого достаточно… Взгляни на Джейн.

– Ну ладно, хватит, – оборвал ее излияния дядя, проверяя пистолет и направляясь в сторону дома. – Достаточно. Пойдем, я провожу тебя домой.

– Я хочу ее увидеть, – сказала Хлоэ, упираясь ногами в землю. Она подумала о своем коллаже. Она надеялась, ее мать и отец не обидятся на нее из-за этого, почему-то ей казалось, что мама не должна расстроиться.

И вдруг ей в голову пришла идея, что Шерон считает, что она должна позвонить Джейн. Однажды утром Хлоэ спустилась к завтраку и увидела на столе газету – «Нью-Йорк Таймс», – мама подписывалась на нее ради рубрик, посвященных кулинарии и саду. Газета была открыта на маленькой заметке под названием «Каламити-Джейн возвращается в город».

Там была фотография Джейн в белом поварском колпаке, перед ее пекарней. Хлоэ внимательно смотрела на нее. Джейн не улыбалась. Она старалась, но улыбка получилась ненастоящей. В статье говорилось о том, что она печет множество яблочных пирожных. Мама Хлоэ оставила газету на столе, не сказав ни слова.

– Ты ее не увидишь, – сказал ее дядя.

– А я говорю, что увижу.

– Это плохая идея, Хлоэ.

– Она не твоя мать.

– Это я знаю. Но не она тебя вырастила – мой брат и Шерон сделали это. Они любят тебя.

Хлоэ не то засмеялась, не то всхлипнула. Как ее дядя может быть таким глупым? Она посмотрела по сторонам. Луг казался живым, со всеми сверчками, лисицами и высокой травой. С дальнего края на них смотрели олени. Совы охотились на мышей. Повсюду стояли яблони, увешанные спелыми плодами. На востоке взошла луна, освещая весь сад. Танцевали кошки.

– Что смешного? – удивился дядя Дилан.

– Просто проверяю. – Хлоэ вытянула руку, словно пыталась собрать все, что вокруг нее.

– Хлоэ, о чем ты говоришь?

– Помнишь, мы устроили танцы в сарае? На юбилей маминой и папиной свадьбы?

– Да, помню. И что с того?

– Нам нужно устроить еще, дядя Дилан. И поскорее. Прежде чем ты совсем исчезнешь.

– Я никуда не исчезаю. Я забираю тебя домой, а потом звоню в полицию, чтобы тех двоих…

– Ты сказал, что мама с папой любят меня. – Хлоэ взяла дядю за руку.

– Да.

– Я знаю это, – прошептала девочка. – Они подарили мне столько любви, что у меня еще много осталось…

– Хлоэ!

– Для тебя, для Изабелл, для Моны, для кошек… для моей родной матери.

Он не ответил. Дилан стоял спокойно, держа пистолет, как будто каменное изваяние в свете восходящей луны.

– Джейн, – вымолвил он через некоторое время.

– Признайся, дядя Дилан, ты же тоже ее любишь.

Он снова оцепенел. Луна поднялась выше, глаза мужчины светились в ее лучах. Хлоэ видела, что он думает о Джейн.

– Я скучаю по ее пирогам, – наконец вымолвил он.

– То, что мы сейчас продаем, – настоящий мусор, – засмеялась Хлоэ.

– Знаю.

– Она печет в Нью-Йорке, – сказала Хлоэ. – Я видела статью в газете, мама оставила, чтобы я прочла ее. Я найду ее. Я поеду в Нью-Йорк, и я найду Джейн.

Дядя Дилан смотрел на Хлоэ, пытаясь выглядеть суровым. Он хмурил брови и поднимал подбородок. Но сжатые губы прятали зарождающуюся улыбку.

– Я не могу тебе этого позволить, – заметил он.

– Ты не можешь меня остановить.

– Тогда мне придется тебя отвезти. Я не отпущу тебя одну. Если только твои родители на это согласятся.

– Они согласятся.

Он засмеялся и покачал головой.

– Зная вас, мисс Чэдвик, я в этом не сомневаюсь.

– Мы привезем пирожных. – Хлоэ держала дядю за руку, пока они шли по саду по направлению к ее дому. – И мы привезем Джейн приглашение.

– Куда? – поинтересовался он.

– На танцы. Не волнуйся, мы с Моной все организуем.

– Этого я и боюсь. – Мужчина вновь улыбнулся. Хлоэ посмотрела на луну. Яркий серебряный диск, края которого немного расплывались. Она потянулась, словно могла взять луну в руку. В этот момент она верила, что может. Она уберет ее в карман и подарит Джейн, как серебряное яблоко.