Текст книги "Потанцуй со мной"

Автор книги: Луанн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Глава 5

Девочки приготовили для нее ванну в старой уродливой лохани на втором этаже дома. Серебристый свет луны лился сквозь оконное стекло, слишком яркий, слишком недобрый, ведь он выставлял на всеобщее обозрение ее постаревшее тело. Маргарет ссутулилась, смущенная тем, что дочери поднимают ее, трут ее, моют ей голову. У Сильви был с собой полный набор необходимых предметов: мыло, шампунь и мочалка. Она проводила процедуру, как хирург, вытягивая руку в сторону Джейн и выкрикивая:

– Шампунь! Бальзам!

– Дорогая, мне немного холодно, – смущенно пробормотала Маргарет, обхватывая руками колени. – Не могла бы ты добавить горячей воды?

Сильви молча повернула кран. Джейн заметила, что ее губы плотно сжаты. Наклонившись вперед, Джейн дотянулась до банки с пеной для ванны и плеснула немного в воду.

– Джейн… – выдохнула Сильви.

– О, это чудесно, милая, – сказала Маргарет, когда начала появляться пена. Она поймала несколько пузырей, потом зачерпнула полные ладони. Подняв их к окну, она в восторге смотрела на то, как пузыри блестят, переливаются; она оглянулась на дочерей, чтобы убедиться, что они обе это видели.

– Это мило, мама, – сказала Джейн.

– Дай я посмотрю твою ногу, – строго позвала Сильви, наклоняясь, чтобы проверить, нет ли инфекции.

Маргарет с удовольствием посидела бы в теплой воде до тех пор, пока пена не исчезнет, но Сильви велела ей возвращаться в постель. Сестры помогли выбраться пожилой женщине из ванной, и Сильви вытерла ее большим белым полотенцем. Джейн стояла рядом и держала наготове ночную рубашку из ирландского шелка. Вместе они проводили ее до кровати.

– Сильви, ей надо… – начала было Джейн, когда они спускались вниз.

Но Сильви лишь ускорила шаг, огибая угол и заходя в кухню. Там она начала готовить чай. Ее голубая футболка промокла во время купания. Тонкие руки казались твердыми и мускулистыми: за последние годы ей слишком часто приходилось поднимать тяжести. Светлые волосы падали на плечи, пряча ее лицо.

– Я знаю, что ей нужно, – голос Сильви звучал устало, – для нас это обычный порядок дел.

Джейн смотрела на нее. Ей хотелось быть более чувствительной. Да, под этой крышей когда-то случилась неприятная история. Но Сильви была ее младшей сестрой. В последние месяцы, зная, что Сильви уволилась с любимой работы, слыша усталость в ее голосе, видя всю эту рутину, Джейн стало сложно скрывать причину своего приезда.

– Ты все делаешь потрясающе, Сильви, – произнесла Джейн.

Сильви передернула плечами, ожидая, пока закипит чайник. Вода уже начинала шипеть.

– Ей понравилась ванна с пеной, – сказала Сильви. – Она рада, что ты здесь.

– Ты знаешь, почему я здесь, да?

Сильви посмотрела в глаза Джейн. Джейн сглотнула, как будто она была поймана человеком, который знал ее очень хорошо, чем кто-либо еще в этом мире. Шли секунды, и Джейн почувствовала, как Сильви смотрит прямо в ее сердце.

– Лучше бы я не знала, – промолвила Сильви, – но я знаю. Это связано с тем, почему ты одалживаешь у меня машину.

Джейн покраснела и посмотрела вниз.

– Нет, это связано с мамой. И с тобой. Ей нужно больше заботы, чем ты можешь дать ей.

– Мы справляемся.

– Ты вымоталась. Я даже не знаю, смогла бы ты поднять ее сама, если бы меня здесь не было.

– Ты меня недооцениваешь. – Сильви напрягла мускулы. Чайник засвистел, и она выключила конфорку.

– Тем не менее ты бросила работу.

– Кто бы говорил! Кто управляет твоей пекарней?

– Мне необходим было отдохнуть, – спокойно сообщила Джейн, – последний раз я была в отпуске пятнадцать лет назад…

– Ну все равно. Я просто ушла. Все прекрасно это поняли. Вся школа любила маму – она же была их директором.

– Редкое сочетание любви и страха. – Джейн улыбнулась. – Так же, как это было здесь.

– Она была для нас и матерью и отцом, – ответила Сильви.

Сердце Джейн сжалось при этих словах. Мать постоянно напоминала им об этом. Их отец поначалу уезжал лишь ненадолго. Странствующий торговец, постепенно он стал все реже и реже бывать дома. Джейн помнила, как она стояла на коленях у окна, наблюдая, как его машина едет вниз по улице. Она даже могла узнать свет его фар – среди всех остальных машин. Она любила его так сильно, что чувствовала пустоту внутри, когда его не было дома.

– Ты никогда не думаешь о том, где он сейчас? – спросила Джейн.

– Никогда, – напряженно ответила Сильви.

– Правда? – Джейн смотрела, как Сильви высыпает чай в синий заварочный чайник и заливает его кипятком. Мама что-то крикнула сверху.

– А ты?

– Все время, – мягко произнесла Джейн.

– Тогда тебе вдвойне тяжело.

– Что ты имеешь в виду?

– Я знаю, куда ты ездишь на машине, Джейн, – сказала Сильви, – ты ездишь к яблоневым садам.

Джейн уставилась на пар, поднимающийся из чайника.

Прозвучал низкий свисток, спугнув всех демонов, что жили у нее в душе. Они хранили ее горе и вину, и она давно перестала пытаться прогнать их прочь.

Джейн не хотела отдавать ребенка, но Маргарет уговорила ее. Она понимала, что план матери был составлен «для ее же блага и блага ее ребенка». Она знала, что у ребенка будет хороший дом, достойный уход, много, много больше того, что могла предложить сама Джейн.

Маргарет итак была крайне недовольна, что Джейн пропустит целый семестр в университете. Ей надо жить своей жизнью… да и вообще, что она знает о воспитании детей?

Мать хотела для нее самого лучшего: она училась на втором курсе Браунского университета, была одной из лучших студенток на курсе. Она входила в состав теннисной команды, номер два среди одиночных игроков. Она была лучшей в английском. Мать говорила, что, если Джейн захочет пойти по ее стопам и стать преподавателем, у нее есть все шансы на то, чтобы стать прекрасным профессором.

С того дня Джейн не брала в руки ракетку. Она никогда не преподавала – ни в школе, ни в колледже. Все эти детские лица – что, если одно из них окажется лицом ее дочери, а Джейн даже не будет знать об этом?

Пекарня стала самым лучшим вариантом. Там было одиноко. Там требовалось постоянное внимание, крайняя концентрация, когда готовишь для людей… Ее магазинчик был так далеко отсюда, от родного города, и Джейн не приходилось всматриваться в каждое лицо в толпе, всегда в поисках одного-единственного… Она боялась столкнуться со своей дочерью и даже не узнать об этом.

Джейн подписала все бумаги: она навсегда отказывалась от родительских прав. Она не должна была поддерживать никаких контактов с дочерью, не искать встреч; но она вписала свое имя в свидетельство об усыновлении и поместила его на национальном сайте «Найди свою настоящую семью», на тот случай, если ребенок вдруг захочет найти ее. Прошло пятнадцать с половиной лет.

Правда заключалась в том, что она точно знала, где живет ее дочь. Мать Джейн нашла идеальный дом и идеальную семью. Сын ее коллеги, чья жена не могла иметь детей. Позволить им усыновить ребенка – значит помочь всем. Хорошая семья и дом для ребенка, свобода и шанс для Джейн жить собственной жизнью.

Личность Джейн была сохранена в секрете от всех. Только Маргарет и ее коллега знали об этом.

– Ты ведь не можешь поговорить с ней, не так ли? Ей только пятнадцать. Это будет нечестно по отношению к ней или к ее семье. Закон совершенно ясно говорит, что…

– Какой закон?

– Ты знаешь. «Семейный суд». Свидетельство об усыновлении… Я помню, что ты знаешь об этом.

Джейн знала. Она могла процитировать наизусть все правила, все параграфы закона.

– Ей должен исполниться двадцать один год, Джейн, – продолжила Сильви, – прежде чем она сможет найти тебя. И ты должна позволить ей это сделать, конечно ты не можешь вмешиваться в ее жизнь. Ей даже нет шестнадцати.

Джейн осмотрела кухню. Ей был знаком каждый дюйм. Ее привезли сюда из госпиталя, сразу после рождения. И позже, после того как она родила сама, ее привезли сюда же.

– Помнишь, как мы искали папу? – спросила она.

– Джейн, хватит.

– Помнишь, как он уехал? Как ты и я пытались заманить его обратно? Мы звонили в его компанию и представлялись его клиентами? И мы доехали до самого Хартфорда, чтобы перехватить его на его торгах?

– Хватит! Что ты пытаешься доказать? – воскликнула Сильви. – Не сравнивай. Мы жили вместе с папой. А она даже не знает тебя. У нее замечательная семья. Ее отец успешный страховой агент. Ее мать активный член крофтонского садового клуба.

– Ты их знаешь? – спросила Джейн.

– Мама наводила справки, – ответила Сильви, – через Виржинию.

Виржиния Чэдвик, подруга их матери, преподаватель, которая и заварила всю эту кашу.

– Что еще она узнала? – Джейн смотрела на потолок, как будто хотела заглянуть в мамину комнату.

– Ничего. У Виржинии в прошлом году случился инфаркт, и она не очень хорошо себя чувствует. Сын иногда выводит ее в свет, мы видели их на «Ужине преподавателей». Мама говорит, что ее расстраивает, когда она говорит с такой интеллигентной женщиной, а в ответ слышит лишь какой-то бред. Я чувствую то же самое в отношении мамы.

– Я знаю, – сказала Джейн взволнованно. Неужели ее сестра не замечает? Всего несколько минут разговора о ее дочери или о чем-то, к ней относящемся, и она как будто получила высоковольтный разряд. Джейн чувствовала, что дрожит.

Сильви глубоко вздохнула и вытянула руку.

– Мир?

– Хорошо.

– Ты права насчет стрессовой ситуации, – сказала Сильви, – так тяжело видеть, как маме становится хуже. Ее состояние заметно ухудшилось с Рождества. Последнее падение отняло у нее много сил, и теперь ее так легко смутить. Но я не хочу выгонять ее из дома, Джейн. Я хочу, чтобы она оставалась со мной.

– Даже несмотря на то, что с ней сложно справиться одной?

– Ты здесь. – Сильви улыбнулась.

Джейн кивнула:

– Сейчас – да.

– Каково это, быть дома? – спросила Сильви. И когда Джейн не ответила, добавила: – Или это больше не твой дом?

Джейн снова посмотрела на потолок.

– Там, где ты и мама, там мой дом, – сказала она, понимая, что это правда. – «И Хлоэ», – мысленно добавила Джейн.

Сильви выглядела удивленной. Она приподняла брови, вопросительно глядя на сестру.

– Что? – спросила Джейн.

– Только то, что ты как будто бы всеми способами пытаешься отдалиться от нас, – сказала Сильви.

Джейн просто кивнула, она знала, что это тоже правда.

Этим утром, направляясь в школу, Хлоэ нашла у двери их дома конверт. На нем стояло ее имя, написанное почерком дяди Дилана. Она решила прочитать послание в автобусе. Но когда она села, Тедди Линкольн начал мычать, а Дженни стала рассказывать, что мистер Фонтэйн прочитал всем лекцию после ухода Хлоэ, сказав, что, если кто-то еще выкинет такую проделку, он вызовет полицию. Хлоэ воткнула в уши наушники и стала слушать музыку.

У нее был сложный день в школе. Мальчик, который ей нравился, Гил Альберт, после выходных начал ухаживать за Леной Аллард. Ее лучшая подруга, Мона Шиппен, болела. Все издевались над ней из-за происшествия в магазине. Во время урока биологии они смотрели фильм про обезьян в лесах Амазонки, и она начала сердиться при виде того, как браконьеры хватают животных прямо с деревьев и сажают их в бамбуковые клетки.

– Любительница обезьян, – сказала Тедди, заметив ее слезы.

– Бессердечный ублюдок, – прошептала она, вытирая слезы с лица.

Во время урока живописи девочка приготовила открытку для Моны. Она нарисовала джунгли, среди зеленых ветвей множество желтых глаз. Внутри она нарисовала обезьяну, прыгающую с ветки на ветку. И надпись: «Школа – это забавные джунгли. Возвращайся, и мы будем вместе прыгать по веткам».

Позже она сошла с автобуса на две остановки раньше, чтобы лично отдать открытку Моне. Мона открыла дверь в розовой фланелевой пижаме и пурпурном кимоно со странным рисунком на отворотах. На ней были очки, и ее слегка грязные каштановые волосы едва доходили до плеч. Это было неожиданно, потому что до начала болезни у подруги была роскошная шевелюра почти до пояса.

– Что ты сделала со своими волосами? – спросила Хлоэ.

– Обрезала. Мне надоело, – сказала Мона. – Ты не должна входить. Я заразная.

– Что у тебя?

– Болезнь легионеров. Какая к черту разница?

Хлоэ буквально влетела в объятия Моны и сделала несколько глубоких вдохов.

– Господи, надеюсь, я подхвачу это, – сказала она, – возможно, мне станет совсем плохо и меня отправят в санаторий в Чили.

– Я бы хотела поехать в Чили. Я планирую назвать свою первую дочь Тьера дел Фуэго.

– Что, если у тебя будет мальчик?

– Его имя будет Гилберт Альберт, в честь того, кого ты любишь. Боже, как ты могла влюбиться в человека с таким дебильным именем?

– Я его не люблю. Я его ненавижу.

– Только потому, что с пятницы он увивается за Леной. Верно?

– Откуда ты знаешь?

– У меня есть шпионы. Ты принесла мне что-нибудь? – Мона открыла сумку Хлоэ. Она перетрясла ее, закашлявшись, когда нашла коробку, наполненную курагой и изюмом.

– Не ешь это, – предупредила Хлоэ, – кажется, они здесь с прошлой осени. Я сделала тебе открытку.

Мона взяла ее. Она гордо посмотрела на рисунок, как мать, восхищающаяся своей дочерью. Потом она открыла ее и прочла послание. «Школа – это забавные джунгли…» – она недоуменно посмотрела на Хлоэ:

– Что ты пытаешься этим сказать?

– Просто хочу, чтобы ты поскорее вернулась в школу, – ответила Хлоэ. – Я скучаю.

– Ну, я тоже скучаю, но вранье в открытке никуда тебя не приведет. Это напоминает об открытке, которую я купила Рианне на День матери в прошлом году. Как ты можешь себе представить, секция для мачех совсем небольшая. И я нашла эту открытку, с такой милой надписью о том, как хорошо она вписывается в семью…

Хлоэ усмехнулась:

– Я помню, как сильно ей это понравилось.

– Без шуток. Она думает, что это семья вписывается в нее, а не наоборот. Эй, давай-ка начнем выпускать свою собственную серию открыток. Пассивно-агрессивную серию.

– Ты проводишь слишком много времени со своим психотерапевтом, – засмеялась Хлоэ.

– Да, ну знаешь, тебе он тоже не помешает. Анонимные записки в коробочках с мясом и последовавшее за этим увольнение. О, и вот еще – ты давно не пыталась подделывать родительские подписи?

Улыбка Хлоэ испарилась.

Кашляя и смеясь одновременно, Мона сделала вид, что бьет ее по руке:

– Да ладно тебе, это же круто, правда? Доехать на автобусе до Провиденса, в сам Семейный суд, отдать им подделанную записку… а когда это не сработает, вернуться, надев шляпу и на безымянный палец кольцо, чтобы они подумали, что тебе двадцать один и ты уже замужем…

– Ладно-ладно, хватит, Мона.

– Кому нужен психотерапевт?

– Я знаю. Это было не совсем нормально.

Мона снова закашлялась. Хлоэ озабоченно похлопала ее по спине. Она выглянула за угол, чтобы посмотреть, на кухне ли Рианна.

– Никого нет дома, – сказала Мона. – Она у дерматолога. Хочешь услышать что-то действительно ненормальное?

Хлоэ кивнула, надеясь, что тема о матерях забыта.

– Она делает себе инъекции между бровями. Этого… как его… ботулизма!

– Яда?

– Да! И он парализует мышцы ее лица! Она делает укол прямо между глаз, там, где появляются морщины, когда хмуришься. Так что, сколько бы она ни хмурилась, ничего не выходит.

– Парализует ее лицо? Ботулизм? – спросила Хлоэ.

Мона кивнула, поправляя очки на носу, и кашлянула.

– Ботокс… яд ботулизма? Я что, должна ей расшифровывать? Вот с кого я должна брать пример. Думаю, моя мама очень расстроилась бы, узнав, что отец женился на такой женщине, – сказала Мона. Ее глаза наполнились слезами, и Хлоэ знала, что это не из-за кашля. Девочки были подругами с раннего детства. Мама Моны умерла, когда ей исполнилось шесть лет. В тот год они с Хлоэ все время были вместе, и их связь стала еще крепче.

– Особенно если учесть, что она была сиделкой твоей матери, – сказала Хлоэ, беря Мону за руку.

– Это так нечестно, – Мона всхлипнула, – я чувствую себя такой убогой, а все, чего я хочу – это моя мама.

– Ты помнишь ее? – спросила Хлоэ.

Мона кивнула, снимая очки:

– Я лучше вижу ее без очков. Она любила трогать мой лоб, чтобы проверить, нет ли у меня температуры. Она клала в миску лед, и я ела его серебряной ложкой. У нее были кудрявые волосы и смешная дырочка между передними зубами.

– Ты хотя бы можешь видеть ее… – сказала Хлоэ.

– Только без очков.

Хлоэ кивнула. Она положила руку на лоб Моне. Он был горячим. Она потянула лучшую подругу в гостиную и уложила ее на диван. Затем девочка пошла на кухню, открыла холодильник и взяла из морозилки пригоршню льда. Лед зазвенел, когда она бросила его в чашку, и, взяв ложку, она отнесла все это Моне.

– Спасибо, – пробормотала Мона, приподняв голову с подушки, – из тебя бы получилась отличная мама.

Хлоэ улыбнулась. На столе лежала ручка. Она взяла ее и аккуратно нарисовала звездочку на руке у Моны, а затем и на своей тоже. Подбирая свою сумку, она заметила, что Мона не надела очки. Когда она выходила из дверей, она оставляла свою подругу лежащей там с чашкой льда, с размытым зрением и видением ее матери, которую она по-прежнему так сильно любила. Все это необыкновенно волновало Хлоэ. Как могут люди, которые якобы любят тебя, взять и умереть? Или, еще хуже, бросить тебя?

Ведь в действительности это одно и то же.

Уже второй день подряд Дилан Чэдвик ехал домой, нагруженный рассадой, и встречал свою племянницу. Притормозив, он вынул сигарету изо рта и жестом предложил ей садиться.

– Ты опять опоздала на автобус? – спросил он, опуская окно, чтобы дым уходил наружу.

– Нет, я просто сошла пораньше. Мона заболела, и я подарила ей открытку.

Дилан кивнул, не выказав никакой реакции. Мона Шиппен. Она, Хлоэ и Изабелл были неразлучны во время летних каникул. Он поехал дальше. Им было совсем недалеко. Он взглянул на Хлоэ, заметил дырку у нее на джинсах, на самом колене, звездочку, которую она нарисовала на тыльной стороне ладони. Эти мелочи живо напоминали ему об Изабелл, он сам не знал, почему – может, его дочь не стала бы носить рваные джинсы или рисовать на коже. А может, стала бы.

– Я думала, сегодня ты везешь бабушку в школу, – сказала Хлоэ.

– Это завтра вечером.

Хлоэ кивнула:

– Еще деревья? – Она показала на прицеп.

– Да, копание всех этих ям дается не так уж и легко.

– Ты скучаешь по своей детективной работе?

– Ни капельки, – сказал он, – здесь гораздо больше интересных загадок.

– Да? Например?

– Например, почему можно использовать «Эмпайр» и «Гала» для перекрестного опыления «Джанагольдена». И почему саженец должен выступать из земли минимум на два сантиметра.

– И почему бы это? – спросила Хлоэ голосом профессионала.

– Так корни побега не разрастутся слишком сильно.

– Побег! – воскликнула девочка. – Отец. Даже у яблонь есть отец.

Дилан медленно повернулся, чтобы посмотреть на нее. Она опять начинает свою песню об усыновлении? Эли до сих пор не может отойти от того раза, когда его вызвали в Семейный суд и сказали, что Хлоэ сфабриковала доказательства того, что ей двадцать один, чтобы найти свою настоящую мать.

– У тебя есть родители, – настойчиво сказал Дилан.

– Я знаю. – Она прижала к себе сумку и нахмурилась. Это выражение лица было ему хорошо знакомо, он ведь так долго сам носил его, иногда казалось, что оно приросло к его лицу. Боль, тоска, злость на весь мир.

– Тогда что не так?

– Обезьянок похищают прямо из джунглей, меня уволили, и кошки не могут есть здоровую пищу, надо мной смеются даже в школе, моя лучшая подруга сидит дома больная, и никто не может позаботиться о ней, я заслуживаю того, чтобы знать, кто я, и я ненавижу весь мир, – ответила она так сурово, как будто считала его своим врагом.

– Ты прочитала мое письмо? – спросил он.

– Ой! – девочка схватила сумку и начала перетряхивать ее, – я совсем забыла.

Наконец она извлекла конверт из недр сумки. Он смотрел, как она разрывает бумагу, изучает его почерк. Он помнил, как писал это прошлой ночью, свет в доме его брата уже давно потух, а он все никак не мог уснуть.

– Мне прочитать вслух? – спросила Хлоэ.

– Только цитату.

– Ладно. – Она прочитала: – «Насилие умножает ненависть… добавляя тьмы в беззвездную ночь. Темнота не может разогнать темноту: на это способен только свет. Ненависть не может уничтожить ненависть: только любовь способна на это». Доктор Мартин Лютер Кинг. Вот что ты имел в виду прошлой ночью, когда сказал про «ночь, лишенную звезд»?

– Ага.

Она вопросительно посмотрела на него:

– Почему ты написал это мне?

– Потому что мне показалось, что тебе следует это знать.

– Но почему?

Он вел машину молча. Он не мог раскрыть истинную причину своих действий или по крайней мере всю истину целиком. Но Дилан знал, что его племянница очень чувствительна и умна, так что он решил сказать ей хотя бы часть.

– Потому, что ты напоминаешь мне самого себя.

– Как это?

– Ну, скажем, у тебя очень обостренное чувство справедливости, – ответил он.

Она посмотрела в сторону, прижав лоб к боковому стеклу машины. Они свернули с главной дороги на узкую и заросшую просеку. Прежде чем они доехали до развилки, Дилан показал на ветхий ларек:

– Хочешь подработать после школы?

– Как именно? – спросила она.

– Это тяжелая работа, – предупредил он.

– Без проблем. Кошкам нужно есть. Что надо делать?

– Как насчет того, чтобы отремонтировать старую палатку?

– Яблочную палатку?

Дилан кивнул:

– Она выглядит ужасно. Надо все почистить, покрасить ее. Я прибью новые полки.

– А вывеска?

– Да, я подновлю вывеску. Кажется, она в сарае.

– «Яблоневые сады Чэдвик», – прошептала Хлоэ, – мы с Изабелл работали в палатке, когда были маленькими. Дедушка давал нам кленовый сахар, медовые лепешки и яблочные пирожные.

– Я знаю, – ответил Дилан, – я помню.

– Она так долго не работала.

Дилан посмотрел на Хлоэ. Бледная кожа, темно-голубые глаза, прямые и темные волосы, таких не было ни у кого в семье Чэдвик. У нее были рваные джинсы и звездочка на руке, и Дилан практически слышал, как Изабелл просит его помочь ее кузине.

– Вот почему мне нужна твоя помощь, – сообщил он, останавливаясь возле ее дома.

– Тогда ладно, – сказала девочка. – Я согласна.

– Хорошо.

– Мы можем продавать не только яблоки? А еще кленовый сахар, медовые лепешки и яблочные пирожки?

Дилан посмотрел на нее взглядом, говорившим «не беги впереди паровоза».

Она засмеялась:

– Просто скажи, когда начинать.

– На этих выходных. Ранним и ярким субботним утром.

Она кивнула, схватила свою сумку и письмо, которое он ей написал, и побежала через двор в сторону дома. Он вспомнил двух девочек, собиравших одуванчики весенней ночью, они набирали целые охапки, серебристые семена разлетались вокруг, смеялись, радуясь тому, что они вместе.

Вместе.

Что вообще это означает? Отъезжая, Дилан думал о том, что отнюдь не уверен, знает ли он это.