Текст книги "Песчаные замки"

Автор книги: Луанн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Коттедж стоял на самом верху, достаточно далеко от воды. Когда-то давно гости Келли переодевались там перед летними танцами. Нормальный высокий прилив останавливается в двадцати пяти ярдах [19]19
  Ярд – единица длины в системе английских мер, равная трем футам (91,44 сантиметра). – Примеч. ред.


[Закрыть]ниже. Во время буйных летних штормов самые сильные волны на пятнадцать ярдов не докатываются до лестницы. Другое дело – ураганы и зимние бури. Они, конечно, повреждают каменный домик, разрушая фундамент и стены.

Прямо за коттеджем Хонор увидела Джона, который стоял на песке, расставив ноги, и крушил валун кувалдой. Она побежала, утопая ногами в песке, добежала до места, где он прошлой ночью пытался привести в чувство Агнес, и сердце ее оборвалось – взгляд невольно метнулся туда, где вчера еще лежала дочка.

– Что ты делаешь?! – прокричала она.

Он даже не услышал, продолжая колотить по камню.

– Джон!

Он остановился, оглянулся, в ошеломлении бросил кувалду, вытер руки о джинсы, весь в поту, с мелкими ссадинами на лице от каменных осколков.

– Господи Боже… – произнесла она. – Это никогда не кончится.

И глубоко вдохнула.

– Она дома. Я хочу, чтобы ты знал. Агнес дома.

– Знаю, – сказал он, стараясь отдышаться. – Я мимо проходил, а она на веранде спала.

– Почему не зашел? Она была бы рада видеть тебя.

– И я был бы рад ее видеть. Всех девочек. И тебя. Очень по тебе соскучился. – Он пристально смотрел на жену, но она не замечала его взгляда. Думала о своей картине, в которой старалась изобразить его силу, целеустремленность. Вот оно, все тут.

– Не зашел, – продолжал Джон, – не желая ее беспокоить. Хотел постучать, но увидел, что ты в мастерской.

Она молча кивнула. Не хотела рассказывать о работе. Она личная, принадлежит ей одной. Вместо того спросила:

– Почему ты здесь поселился?

– Хочешь, чтобы я вернулся в Ирландию?

– Я имею в виду, здесь, на берегу. Берни наверняка устроила бы тебя в Академии, или Том…

– Просто мне показалось, что так будет правильно.

– В хижине, в старом заплесневелом доме, который вот-вот рухнет, и северо-западный ветер сдует тебя во сне в море?

– Это не огорчит тебя, Хонор, – мрачно сверкнул он синими глазами. – Ну, не важно. Не хочу тебя ставить в тяжелое положение.

– Я уже в тяжелом положении, – заявила она, чувствуя, как сильно колотится ее сердце. – Не знаю, как с тобой себя вести, что говорить, что чувствовать. Боже, когда я увидела лежавшую на берегу Агнес, сразу вспомнила Реджис в шоке, в беспамятстве… думала, что она никогда уже не будет прежней.

– Знаю, – кивнул Джон.

– До сих пор вижу на песке кровь Агнес…

Хонор оглянулась: песок был уже чистый, вымытый волнами, продутый ветром, хотя она могла бы поклясться, что по-прежнему видит кровь.

– Я каждый день об этом думал и думаю, – сказал Джон.

– Потом ты от нас ушел.

– Ушел? Не по своей воле – меня арестовали.

– Ты мог опровергнуть обвинение! – взорвалась Хонор. – Если мы тебе были так дороги, почему не боролся, чтобы к нам вернуться? Ты защищал Реджис! Родную дочь! Разве можно было поступить иначе?

– Нельзя, – вновь сверкнул он глазами.

– А тогда почему смолчал? Почему не сказал?

– Ты не поймешь.

– Знаю, Джон. И в Ирландии не поняла. Ни при первом свидании с тобой в тюрьме, ни при следующих, даже при последнем. Никогда не могла понять. Зачем ты сел в тюрьму? Из вечного упрямства?

– Я убил Грегори Уайта, – произнес он ровным тоном, но с бешеным взглядом.

– Знаю, – подтвердила Хонор. – И знаю, что он на тебя напал. Когда-нибудь ты мне расскажешь всю правду? Объяснишь, зачем пошел в тюрьму, не сказав ни единого слова в свое оправдание?

– Хонор…

– А я тебе расскажу, как это приняли девочки. – Она понимала, что обезумела. Ярость, зародившаяся в мастерской у мольберта, сейчас вскипела, выплеснулась через край. – Они были в полном отчаянии. Так по тебе тосковали, что я за них боялась. Реджис выходит замуж. Потеряв отца, вцепилась в первого парня, попавшегося на глаза. С Сесилией пока все в порядке – она еще маленькая. Агнес… Даже не знаю, с чего начать.

– Что с Агнес?

– Ей являются видения. Ты не ослышался. Узнав о видении Берни, она страстно желает сама что-то увидеть. По вторникам молчит – во вторник ты убил Грега Уайта…

– Господи, – охнул Джон.

Хонор повернулась и побежала. Он догнал ее, схватил за руку, испугав своим видом – кожа на скулах натянулась, синие глаза горели.

Несколько секунд они смотрели друг на друга. Она видела в его взгляде былую, давно знакомую надежду. Он на миг, на секунду поверил, что все еще может быть хорошо, должно быть хорошо. А она совсем выдохлась, почти жалея, что во всем обвиняет его. Смотрела ему в глаза и видела слезы, понимала, как ему тяжело. Ждала, что он скажет, но Джон вместо того безнадежно вздохнул, отвернулся, направился к камню, поднял кирку и набросился на него, как на злого врага. Снова раздались удары железа о камень, в которых ей послышался колокольный звон.

– Что ты делаешь?

– Разбиваю валун, – бросил он через плечо, размахивая киркой. – Этот камень изувечил Агнес, и я должен его уничтожить.

– Да ведь это камень, – крикнула Хонор. – Ты не сможешь разбить его в пыль!

Джон даже не ответил, колотя киркой. Мышцы напряглись, взбухли, он бил с ненавистью, высекая искры. Она, ошеломленная, попятилась, не в силах вымолвить ни слова, одновременно растроганная и возмущенная.

Уходя, видела – он не соображает, что делает. Видела обуявшую его ярость, узнавая мужчину, которого всегда любила, а иногда боялась. Повторяется одно и то же, ничего не меняется. Всю дорогу домой слышала бешеные удары, которые не прекращались и даже не утихали. Грохотали всю ночь.

Хонор совсем не спала. Ее тянуло в мастерскую – видно, получила хороший заряд от Джона. И она сдалась. Работала быстро, с упоением. Новая картина вышла необычной, абсолютно не похожей на тонкие изящные морские пейзажи, портреты, написанные для учениц. Но это был крик ее души.

С восходом солнца, когда на темно-синем небе с востока на горизонте появилась розовая полоска, Хонор бросила кисти, измученная, но ликующая. Утренний свет мягко ложился на землю. Она вышла через черный ход в виноградник. Птицы защебетали в ветвях, над волнами прилива закричали чайки.

Хонор шла вдоль каменной стены. С каждым шагом сердце билось все быстрей. Она вздрогнула, увидев, как рыжая лиса вскочила на стену, пробежала несколько шагов и спрыгнула с другой стороны. Поднявшись на вершину холма, посмотрев вниз на берег, Хонор точно знала, что ей предстоит увидеть, и не ошиблась.

Валун исчез.

За одну ночь Джон уничтожил то, что миллион лет назад было создано льдом и огнем – камень, о который разбилась их дочь. Удары наконец прекратились. Он сидел на берегу, глядя, как восходит солнце над тихим проливом. Она пару минут постояла, наблюдая за ним.

Джон был погружен в свои мысли. Неизвестно, в какие, хотя в тот миг ей больше всего на свете хотелось бы это узнать. Он не оглядывался, даже не шевелился.

Попятившись, Хонор молча пошла по густому зеленому винограднику к своим спавшим дочкам.

Глава 11

Для Джона время пошло иначе. В тюрьме были расписаны каждые пятнадцать минут: подъем, завтрак, пересчет по головам, прогулка, сон. Здесь время отмеряют прилив и отлив, восход солнца, перемена погоды, ход луны в небе, Хонор. Ему хотелось, чтобы она пришла и увидела, как он расправляется с камнем. Хотя он боялся ее испугать, и даже сам пугался, набрасываясь на валун в слепой ярости. Мышцы его болели, спину сводили спазмы, плечи горели огнем. Увидев Агнес в больнице, он сразу понял, что должен это сделать. Хонор всегда утверждала, что страсти берут над ним верх, и теперь точно в том убедилась. Ее горе чувствуется остро, живо, она злится, что он безропотно пошел в тюрьму, оставив ее в смятении и сомнениях. Поэтому Джон и сам разозлился – не на нее, а почти на все прочее.

Его обуяла ненависть к камню, из-за которого пострадала Агнес, – все дочки страдали во время его заключения, – и он выместил злобу на валуне. Глядя теперь на мелкую водную рябь, почти смущался при мысли о том, что подумала Хонор.

Мяу!..

Джон оглянулся на белую тощую кошку, неподвижно сидевшую на стене. Глаза, шерстка свидетельствовали о солидном возрасте, и он содрогнулся всем телом, шепнув:

– Сесла!..

Нет, не может быть, думал Джон, медленно приближаясь к ней. Невозможно – это какая-то другая кошка, может быть, из ее потомства. Или преследующий его призрак.

Она снова мяукнула, открыв почти беззубый рот. Старая, очень старая. Он протянул руку. Кошка не подошла, а прыгнула, точно так, как когда-то котенок.

– Сесла…

Реджис всегда называла ее четвертой сестрой Салливан, и Джон думал теперь точно так же, баюкая кошку, которая мурлыкала у него на груди, как будто тихо плача. Она вытянула шею, уткнулась ему в подбородок. У него защипало глаза, он поглаживал ее, вспоминая прожитые в разлуке годы, представляя, как обнимал дочек, и Сесла часто втискивалась в их объятия.

– Прелестная картина.

Оглянувшись, Джон увидел ухмылявшегося Тома.

– Это правда она?

– Твоя старая кошка, – подтвердил Том. – Каждый раз тут сидит, когда я прохожу. Видно, ждет твоего возвращения. Рад тебя видеть, Джон.

– Это ты постарался. – Сесла по-прежнему прижималась к его груди. Кому было приятней, ему или кошке, неясно. – Ты меня вытащил, вернул домой, жилье приготовил…

– Ну, как ты, в порядке?

Джон кивнул, не в силах вымолвить ни слова от волнения. Еще немного понянчил кошку и опустил в высокую траву на береговом откосе. Она сделала круг и исчезла.

– Действительно, вернулся, – заключил Том. – И первым делом расколотил валун. – Он взглянул на лом и кувалду у стены коттеджа, на пустое место в воде. – Куда он делся?

– Не будем вдаваться в подробности. Просто исчез.

– Меня Хонор прислала.

– Да?

– Беспокоится за тебя. Знаешь, что говорит? «Джон на пределе». По-моему, сказала даже «за пределом».

– Ну…

Том только тряхнул головой, улыбнулся и спрыгнул с откоса. Старые друзья обнялись, Джон рассмеялся, внезапно почувствовав взволнованное ликование. В глаза било солнце, он прищурился, внимательно разглядывая Тома, видя, что он тот же самый, зная, что Том его тоже рассматривает, желая понять, точно так же, как Хонор и Берни, как он пережил тюрьму.

– Хорошо выглядишь, – заключил Том, наконец.

– Врун.

– Серьезно. Выглядишь чертовски лучше, чем при нашей последней встрече.

– В зале свиданий среди других заключенных?

– Угу.

– На свободе все лучше выглядят, – заметил Джон. – По крайней мере вы с Сеслой от меня не шарахнулись.

– А Хонор?

– Когда увидела при дневном свете. Мы прямо тут впервые увиделись после несчастья с Агнес. Вчера она набросилась на меня.

– Вполне заслуженно, – заявил Том.

– Тоже хочешь меня уязвить? – разозлился Джон.

– Ну-ка, успокойся.

– Ладно.

– Берни мне сообщила, что Агнес быстро идет на поправку. Вопрос в том, как ты себя чувствуешь. Поправляешься?

– После чего?

– После тюрьмы.

– Реабилитируюсь, хочешь сказать? – горько рассмеялся Джон.

– Хочу сказать, лежишь без сна, первым делом мечтая снести кому-нибудь голову за то, что попал в тюрьму? Видишь в кошмарных снах, как тебя, невиновного, сажают вместо виновного? Другие милые картины? Вот что я хочу сказать.

– Слушай, со мной все в порядке. Все уже позади.

– Очень хорошо, – прищурился Том. – И поэтому ты уничтожил проклятый валун, который торчал здесь с ледникового периода?

– Это было нетрудно. Он треснул прямо посередине. Я бил в слабые места.

– Не ври. Всю ночь трудился. Ну, пойдем, прогуляемся. Покажу свою последнюю работу по заказу сестры Бернадетты Игнациус. Хочу услышать мнение специалиста.

Джон подхватил с земли футболку, отряхнул от песка, натянул, стараясь не выдавать дрожи. Том, возможно, имеет определенное представление о том, через что он прошел, но, как и другие, по-настоящему не понимает.

Все тело болело от многочасовой борьбы с камнем, но еще сильней – от долгих лет разлуки со всем, что он любит. В иные минуты думал, что не выдержит и умрет от тоски. Никогда он так не жаждал Хонор, как по ночам за решеткой на другой стороне океана. Пожалуй, теперь, когда она с девочками за ближайшим холмом, ему еще тяжелее.

Они с Томом взобрались на берег и по восточному краю виноградника, вдоль стены с другой стороны холма от дома Хонор направились к Голубому гроту. Джон помнил, как приходил сюда с Хонор, целовал ее в темноте. Она всегда здесь дрожала, а он крепко обнимал ее.

В лето перед арестом он помогал Берни с ремонтом, возил в тачке камни, известку, гладко размазывал раствор по стенам мастерком прадеда.

– Что она здесь хочет сделать? – спросил Джон, входя в холодную замшелую пещеру, устроенную его прадедом, и оглядываясь вокруг.

– Кое-что подправить, вставить несколько камней на место. Мы считаем, их выломали какие-то вандалы, – ответил Том.

– Ученицы?

– Кто знает? Судя по граффити, фанатики.

– Я сплю, а сердце мое бодрствует,– прочел Джон.

– Кто это нацарапал? – спросил он и, оглянувшись, увидел, что Том пристально смотрит на него. – Неужели думаешь, будто я?

– Думаю, черт возьми.

– Как я мог это сделать? Прилетал сюда из Ирландии во время ремонта?

Том отрицательно покачал головой.

– Надпись нацарапана в прошлом месяце. Ты уже был на свободе. Кто же еще мог сделать столь бессмысленный поэтический жест?

Оба фыркнули, разрядив напряжение. Том всегда говорил, что занимается постройкой стен, а Джон – искусством, и только один из них заслуживает заработанных денег.

– Я был в Канаде, готовился вернуться домой. Говорил же тебе, как тяжело было прилететь сюда прямо из Дублина. Из Галифакса медленно двигался к югу. Ты знаешь, прислав мне фотоаппарат и оплатив проезд. Я не спешил приехать сюда, вот и все.

Том прищурился, как бы сомневаясь, верить ему или нет.

– Не веришь? – выдохнул Джон. – Слушай, легко понять, когда тебе кто-то врет. Мне в тюрьме Дермот Маккан объяснил, что когда кто-то врет, то всегда смотрит влево и вниз. В Портлаоз почти каждый так делал.

– Кто такой Дермот Маккан?

– Старый член ИРА [20]20
  ИРА – Ирландская республиканская армия, националистическая военная организация. – Примеч. пер.


[Закрыть]. По его утверждению, зять на него настучал. Да там все утверждают, что их кто-то подставил.

– Все, кроме тебя.

– Заткнись, – бросил Джон, стараясь не выходить из себя. В замкнутом пространстве Голубого грота он задыхался, между его натруженными до боли лопатками струился пот.

– Ладно, – сказал Том. – Теперь ты, в любом случае, вышел. Не важно, что было, чего не было. На краю утеса вы были втроем…

Джон весь напрягся. На него смотрела статуя Девы Марии, протягивая руки с открытыми ладонями, окруженная безделушками и написанными от руки на бумажках мольбами. Он ее видел, не оборачиваясь.

– Значит, здесь это было? Здесь Берни сделала свой выбор?

– Эй, брось, – окрысился Том. – Это нечестно.

– У тебя своя заповедная территория, а у меня своя.

– Правильно, – кивнул Том. – Мир?

– Пошли отсюда. – Каменные стены душили его. – Мне надо на воздух.

Выйдя, Джон прислонился к стене, глубоко дыша. Сырость, холод, сумрак, тяжесть в груди напоминали Портлаоз.

– Трудно было там выжить, – признался он через минуту. – Я провел в тюрьме шесть лет и помню до сих пор. Поэтому не сразу вернулся домой. Надо было стряхнуть с себя тяжесть. Для этого каждый на что-то набрасывается.

– Хочешь сейчас на меня наброситься?

Джон отрицательно покачал головой, хотя точно не был уверен в этом из-за его упоминания о том, что на краю утеса их было трое.

– С той минуты я никогда не говорил о случившемся…

– Дело нешуточное. Поэтому судья и упек тебя на шесть лет. Ты ему просто выбора не оставил.

Джон рассеянно смотрел в поле. Покрытое нежной зеленью до синего моря и бескрайнего неба оно казалось необычайно красивым. Все это часто снилось ему в камере, даже воздух, пропитанный запахом винограда… Однажды в октябре они с Хонор набрали целые охапки гроздьев, выложили на покрывало, занялись любовью, а потом он ей скармливал ягоды одну за другой.

– Просто признайся, что судья был прав.

– Он был прав.

– Старик, ты смотришь вниз и влево.

– Так и будем талдычить об этом целый день и всю ночь?

– Как скажешь, – ответил Том после короткой паузы. – Пошли обедать.

– Надо переодеться?

– Для того заведения необязательно.

Джон пошел за ним к фургону, стоявшему за учебными корпусами и, видя, как Том оглядывается на административный корпус с начальственным кабинетом Берни, с улыбкой покачал головой. Том это заметил.

– По-прежнему носишь факел перед монахиней?

– Что ты знаешь? Тебя шесть лет не было…

– Помню.

Том махнул на зеленый фургон, и они влезли в него.

Такие знакомые и такие чужие места. Спустя много лет, Джон с болью подмечал перемены – вместо призрачных лесов, где они бродили с Томом, выросли дома; узкая протока с маленькой лодочной пристанью превратилась из ручейка почти в реку; деревянные, потрепанные непогодой причалы сменились бетонными, пригодными для крупных моторок…

– Смотри-ка, – встрепенулся он, – причал Чарли…

– Теперь он называется яхтенным.

– Никаких весельных лодок не вижу.

– А их тут и нет. Теперь все заводят суда покрупнее. Мальчишкам не хочется грести в болотах, они предпочитают моторные лодки, а родители – огромные дизельные вонючки.

– Чарли по-прежнему тут заправляет?

Том отрицательно покачал головой.

– Кто-то заплатил ему столько, что он уехал во Флориду, живет в кондоминиуме, сходит с ума, лишившись самого дорогого – лодок, пристани и воды. Ничего нельзя продать, не разорвав себе сердце. Как я слышал, прошлой весной у него был инфаркт.

– Все изменилось, – пробормотал Джон, глядя на лодочные причалы, но имея в виду другое.

– Кое-что, – поправил Том, понимая его. – Обожди, еще не так удивишься, когда увидишь, куда я тебя привезу.

И действительно, через пару миль они подкатили к кафе-мороженому под названием «Рай» – к старому маленькому заведению на краю болотной топи со столиками для пикника над ручьем, бежавшим к устью реки Коннектикут и проливу Лонг-Айленд. Когда-то Джон с Хонор и девочками постоянно ходили сюда, лакомились рулетами из омаров, запеченными морскими гребешками, лучшим сливочным мороженым.

Том с Джоном встали в длинную очередь, выстроившуюся к прилавку.

– Вкусно пахнет, – заметил Джон.

– В честь твоего возвращения можно было бы пойти в шикарное заведение, но…

– Ты же хорошо меня знаешь. Лучше «Рая» не бывает.

Том улыбнулся, словно скрывал от Джона какую-то тайну. Джон хотел было спросить, что это за секрет, но не сделал этого – даже просто стоять в очереди было очень приятно. Машины подъезжали, отъезжали, играло радио, мимо прошло семейство с подносами, по громкоговорителю объявляли номера готовых заказов, молодая пара лакомилась мороженым в рожках под высоким деревом на улице…

– Чего желаете? – спросила девушка.

– Очень многого, – ухмыльнулся Том, и Джон, подняв глаза, вдруг понял тайну Тома – перед ним стояла его дочь.

– Реджис! – воскликнул он.

– Привет, пап! – ответила она удивленно и радостно. – Привет, Том.

– Ты здесь работаешь? – спросил Джон, глядя в сияющие глаза той самой девочки, которую помнил. У нее был столь же взволнованный вид, как обычно при неожиданной встрече с отцом.

– Помимо библиотеки, – объяснила она. – Зарабатываю на свадьбу.

– Да, на свадьбу… – пробормотал он. – Об этом я хотел бы подробно услышать.

– Заказы принимаются? – крикнул кто-то из хвоста очереди.

Джон оглянулся, сверкнув глазами на мускулистого парня, пляжного лодыря с выгоревшими на солнце волосами, обнимавшего за плечи подружек, подчеркивая свою крутость.

– Я разговариваю со своей дочерью.

– Спокойно, – предупредил Том.

Можно было бы одним ударом вбить парню зубы в глотку. Том схватил Джона, пригвоздил взглядом, вернув его из тюрьмы Портлаоз в настоящее время, заставив забыть об усвоенных там уроках.

– Папа, он просто хам, – заторопилась Реджис. – Приходит сюда каждый день, постоянно себя так ведет. Давайте, я у вас приму заказ, а потом отпрошусь, хорошо?

– Конечно, – кивнул Том. – Два рулета из омаров в честь приезда твоего отца, жареную картошку, салат под майонезом и прочее. Может быть, две бутылки шипучки?

– А мне гребешки, – вставил Джон.

– Принято, – слегка запнулась Реджис. Взяла у Тома деньги, дала сдачу, быстро взглянув на отца. – Ваш заказ двадцать пятый. Встретимся за столиком.

– Ну-ка, тише, – приказал Том, когда они проходили мимо парня с пляжа. Джон хотел заверить, что беспокоиться нечего – уже проехали, – и вскользь глянул на пристально смотревшего на него хулигана.

– Вон она, – вымолвил Джон, когда они обошли кафе с другой стороны и увидели Реджис, бежавшую к столикам для пикника.

– Угу, – подтвердил Том, шагнув ей навстречу.

Во дворике за «Раем» стоял десяток столиков, и Джону казалось, что они с женой и детьми сиживали за каждым. Любили по традиции заходить сюда летом, особенно в июле и августе. У всех были любимые блюда – Хонор с Агнес неизменно заказывали рулет из омара, а Джон с Реджис – печеные гребешки. На десерт ели сливочное мороженое в рожках.

– Эй! – воскликнула Реджис.

– Привет, красотка, – откликнулся Том. – Ну, что, папа вернулся?

– Невероятно. – Она бросила на отца сияющий взгляд.

– Могу подтвердить, – кивнул он.

– Я чуть не разуверилась.

– Правда? – с острой болью переспросил Джон.

– Тебя так долго не было… Мы по тебе тосковали.

– Ты себе даже не представляешь, как я тосковал…

– Сес была совсем маленькая, когда тебя не стало, – добавила Реджис.

– Знаю. Агнес тоже. Собственно, вы все трое.

– Сеслу видел? – спросила она.

– Недавно, сегодня, – подтвердил Джон, опустив глаза, захваченный нахлынувшей волной переживаний.

– Пап, она тебя любит… Все мы.

Джон взглянул на трясину, на маяк в Сэйбрук-Пойнт. В сгущавшихся сумерках яркий луч сверкал в розоватом небе. Возле маяков он создавал любимые произведения из собранного на берегу топляка, который устанавливал на песке, потом фотографировал, перекладывая обломки крушения, средства спасения жизни.

– Расскажи отцу о своей работе, – вмешался Том.

Джон мельком бросил на него благодарный взгляд и улыбнулся дочке, на редкость очаровательной, до смешного молоденькой в синем форменном платье.

– Ну, работа тяжелая. Бесконечные очереди, порой попадаются идиоты, вроде того самого парня в хвосте. Впрочем, почти всегда интересно. Родители с детьми приветливы, мои друзья не позволяют меня оскорблять.

– Тетка твоя здесь раньше работала летом, – сказал Джон. – Мы точно так же ее охраняли.

– Тетя Берни? Быть не может! До того, как стала монахиней?..

– Вот именно, до того самого черного дня, – вставил Том. Джон выразительно на него покосился, подняв брови.

– Она мне никогда не рассказывала, – расхохоталась Реджис. – Наверно, чтобы я ее не поддразнивала.

– Ей бы это понравилось, – криво ухмыльнулся Том. – Сестра Бернадетта Игнациус ненавидит гамбургеры…

– Помнишь, как мы сюда приходили, когда были маленькими? – спросила Реджис, не сводя с отца глаз.

– Как раз только что вспоминал, как мы с тобой заказывали гребешки.

Ее глаза наполнились слезами.

– Я их с тех пор не ела.

– Почему? Разлюбила?

– Слишком напоминают мне о тебе. Я не могла их есть, пока тебя не было.

Джон кивнул, хорошо понимая. Каждый вечер за шесть лет в тюрьме он после ужина старался чем-то заняться. Как ни странно, тяжелое чувство вызывал не сам ужин, а время, наступавшее после него, когда он в прошлой жизни помогал дочерям мыть посуду, рассказывал сказки, гулял вместе с ними и с их матерью, глядя на звезды. Он потянулся и взял Реджис за руку.

– Я вернулся.

Она покачала головой, из глаз брызнули слезы, потекли по щекам.

– Нет. Домой не вернулся.

– Реджис… на это нужно время.

– Она тебя не пускает?

– Твоя мать ни в чем не виновата.

– Почему не прощает тебя? Ведь ты никого не хотел убивать…

Джон чувствовал на себе взгляд Тома, не смея взглянуть на него. Желудок сжался в тугой ком, между лопатками потекли струйки пота.

– Я не должен был выходить из дома… Должен был догадаться, что ты побежишь за мной… – осторожно объяснил он. – По-моему, именно это ее рассердило.

– Ты не остановил бы меня, даже если бы захотел, – заявила Реджис.

Он чуть не улыбнулся. Дочь абсолютно права. С раннего детства была его тенью. Он учил ее лазить по скалам, сперва потихоньку, а потом удивлялся, что она взбирается на вершины быстрее него. Ему всегда нравились приключения, и дочь унаследовала от него эту склонность.

– Это можно без конца обсуждать, только прошлое не изменить, детка.

– Знаю, – кивнула она, и у него мороз пробежал по спине от ее безнадежного тона.

– Заказ номер двадцать пять! – прогремел из динамика голос.

– Наш, – встрепенулся Том.

– Позволь мне, – вскочил Джон. Он считал это дело своим, отцовским – всегда бегал за блюдами. Порой за ним увязывалась Реджис, хватала салфетки, пластмассовые вилки. Сегодня она осталась на месте, сидя рядом с Томом. И Джон слегка огорчился – еще один признак перемен, произошедших в мире за время его отсутствия.

Но он придумал еще кое-что. Подбежав к прилавку, назвал номер заказа стоявшему за ним подавальщику. Тот протянул поднос, Джон полез в карманы, проверяя, хватит ли денег.

– Все в порядке. Заказ оплачен.

Джон высыпал на прилавок монеты.

– Нельзя ли добавить еще кое-что?

– Пожалуйста, – кивнул парень, принимая заказ.

Казалось, прошла вечность, хотя Джон видел – мальчишка обслуживает его вне очереди, может быть, потому что он уже ждет с подносом, или потому что знает, что это для Реджис. В любом случае, через пять минут вернулся к столику.

– Ты мне тоже шипучку принес? – воскликнула Реджис, глядя на три высоких бумажных стаканчика.

– Принес, – подтвердил Джон, протянув ей стакан.

– А это что? – спросила она, глядя на картонный под-носик с хрустящими золотисто-коричневыми гребешками, картошкой и горсткой салата в сторонке.

– Печеные гребешки. – Он поставил картонку на стол перед ней. Немного, но все-таки кое-что.

Она подняла на него полные слез глаза. Джон наклонился, поцеловал ее в лоб, осушил поцелуями слезы.

– Реджис, я в самом деле вернулся.