Текст книги "Песчаные замки"

Автор книги: Луанн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Дождь барабанил по шелковому зонту. На ходу их руки соприкасались, она задевала плечом бицепс Тома – высокого, вымахавшего, как помнится, за один год выше шести футов. Ему тогда было тринадцать лет.

В детстве они вместе играли на этом участке, изначально принадлежавшем его прадеду, Франциску Ксаверию. Келли наняли ее прадеда Кормака Салливана, только что высадившегося с пришедшего из графства Корк парохода, поручив ему собрать бригаду для кладки стен. Со временем прадед Тома пожертвовал круглые холмы и величественные постройки сестрам монастыря Пресвятой Богоматери Победоносицы, чтобы они открыли там школу для девочек. Семейная усадьба под названием «Stella Maris» [16]16
  Звезда морей (лат.). – Примеч. пер.


[Закрыть]стала Академией.

На двадцати акрах с округлыми холмами и каменными стенами на берегу стоят большие каменные здания, зимой теплые, весной и осенью прохладные под океанским бризом; монастырский виноградник дает великолепное вино шардоне; в Академии преподают первоклассные учителя; в превосходной библиотеке хранятся редкие книги Франциска Ксаверия об Ирландии, церкви, средневековой Франции и Риме, включая собрание иллюстрированных манускриптов, соперничающее с собранием Йельского университета; в первый день осеннего семестра старшие показывают младшим лабиринт потаенных туннелей; красивые стены рассказывают о тоске по Ирландии, по оставшимся там родным, о голоде и страданиях, о семейной истории Джона и Берни, надежно охраняя монахинь, а потом и учениц. Раз в год Четвертого июля [17]17
  Четвертого июля в США отмечается День независимости. – Примеч. пер.


[Закрыть]монахини позволяли семейству Келли устраивать там грандиозное празднество. Выражая благодарность Америке за все, что она сделала для ирландцев, семья приглашала на праздник потомков строителей, превративших «Звезду морей» в такое впечатляющее, живописное место.

Так Бернадетта и Джон Салливаны, правнуки бедного каменщика, подружились с Томом Келли, правнуком владельца усадьбы. Джон подзуживал Тома лазать на самые высокие деревья, балансировать на краю самых острых утесов. В Академию поступила Хонор, живущая с родителями ниже по побережью в Хаббард-Пойнт.

Том взбунтовался против привилегированной семейной жизни и теперь строит стены; Берни руководит Академией, а Джон с Хонор расстались – даже если не говорят об этом. «Как все переменилось», – во второй раз за день подумала она. И все-таки, глядя на Тома Келли, решила, что очень многое вовсе не изменилось…

– Расскажи, о чем думаешь, – попросил он.

– О том, что ты скажешь насчет ремонта, и сколько он будет стоить, – ответила она.

– Врешь, и это нам обоим известно. Ну, давай, признавайся.

– Вспоминаю праздники Четвертого июля, – призналась она, шагая с ним рядом.

– Ах, да, – кивнул он. – Когда все мы, якобы, были обязаны целовать землю, которая принесла нам благополучие и процветание.

– Ваша семья была щедрой, – сказала она. – В тот день мы с Джоном всегда спускались к морю. Как все дети. Чувствовали себя особенными в таком замечательном месте.

– Мы вовсе не замечательные, а ничтожные, – фыркнул он. – Моя семья кичилась своим происхождением даже больше, чем так называемые «настоящие» белые американцы. Нас не приняли в клуб для избранных, поэтому мы построили свой, еще лучше. «Звезда морей» красивее школы мисс Портер. Мой отец постоянно об этом твердил, хотя отдал Энн именно туда. Голод выгнал наших предков из Ирландии в сорок седьмом году, и они никогда не оглядывались назад.

Берни слышала горечь в его тоне.

– Ты оглядываешься, – возразила она. – Вы с Джоном видели, что скрыто в каменных стенах, и оба оглядываетесь назад.

– Да, Берни. Правда.

Она помнила, как они взволновались, найдя маленький каменный ящичек, который Хонор назвала «капсулой времени». Именно он определил ход событий, направив всех четверых в Ирландию двумя отдельными волнами.

– Я видел, каким взглядом окинула меня сегодня Чарлот Роуз Уитни, – сказал Том.

– Сестра Урсула, – поправила Берни.

– Постоянно вертелась вокруг Энни, являлась к нам на выходные. Я ездил в Фармингтон, забирал их вечером по пятницам. Никогда бы не подумал, что Чарлот станет монахиней…

У Берни защемило в желудке. Известно, что последует дальше.

– И о тебе никогда не подумал бы.

– Хватит об этом, ладно? – попросила она на широкой зеленой лужайке под кронами высоких тополей, окружавших дорожку. Моросил дождик, ее черные ботинки промокли.

– Наверное, Энн кое-что рассказала о нас Чарлот Роуз.

– Ничего особенного. – У Берни быстро забилось сердце". – Потому что сама ничего не знала. Правда? – Том медленно кивнул. – Тогда зачем ты это говоришь?

– Затем, что думаю об этом, – ответил он и минуту шагал в раздраженном молчании. – Ты веришь в судьбу, сестра Бернадетта Игнациус? В фатум?

– Начнем сейчас теологическую дискуссию?

– Вот что я тебе скажу, – сверкнул он глазами. – Я верю в любовь. Верю, будет то, что должно быть. Сколько бы ни прошло времени.

– Шесть лет, – тихо вымолвила она, скрывая нарастающий гнев и прикидываясь, будто речь идет о Джоне и Хонор. – Шесть лет Джона нет. Шесть лет Хонор ждет, а это нелегко.

– Кто сказал, будто любить легко?

– Джон никогда не признавал пределов возможного. – Берни сунула руки в рукава монашеского одеяния, скрывая дрожь. – Его интересовало одно – научиться летать на собственном самолете, высадиться на Аляске в какой-нибудь пустоши, выйти на тонкий лед, сделать лучший снимок, отправиться в Ирландию, отыскать историю семьи, сооружая меж тем впечатляющие скульптуры. Но он подверг опасности Реджис… вот что взбесило Хонор.

– Он боится, что она потребует развода.

– Ты общался с ним после освобождения?

– Берни, – молвил он сдержанно, но по-прежнему с мрачным и угрожающим взглядом.

– Виделся?

– Как ты думаешь?

– Почему мне не сказал?

– У Хонор ушки на макушке, – объяснил он, безуспешно пытаясь улыбнуться. – Джон просил не говорить никому.

– До конца срока еще полгода.

– Примерное поведение. Он нанял поверенного, тот постарался, чтобы это учли.

– Интересно, кто заплатил поверенному.

Том не ответил, шагая вперед. Дождь усиливался.

– Берни, тут я ступаю на скользкую почву. Джон мой друг, бывают совпадения…

– Думаешь, я в совпадениях не разбираюсь?

– Ох, пустые слова.

– Если ты это считаешь пустыми словами, Том Келли, еще раз подумай. Уж ты-то должен знать, имея в генеалогическом древе Тадмора О'Келли. Что о нем скажешь? «Погиб, сражаясь, как волк» против викингов?

– Давай, сестра Бернадетта, сделай свой лучший выстрел. – Он толкнул ее плечом, она в ответ ткнула его кулаком.

– Ух ты! – воскликнул он, явно ошеломленный силой удара.

Она сама немного опешила – настолько ее взволновало известие, что брат на свободе, что Том, может быть, знает, где он, и прочие воспоминания, всплывшие на поверхность. Джон, по словам Тома, боится, что Хонор с ним разведется. Неужели?

Брата так долго не было, что некоторые молодые монахини даже не знают о его существовании. В прошлом месяце, когда Том приехал работать над морской стеной и каменным коттеджем на берегу, сестра Габриель объявила со смехом: «По-моему, нам надо как-нибудь постараться свести вашу золовку с этим пылким ирландцем». Берни задумалась, что об этом сказали бы Хонор и Том. Фактически многие молодые монахини не знают о существовании Джона. И не знают историю отношений Тома с другими членами семьи.

– Ты меня обвиняешь? – спросил Том.

– Я ни в чем тебя не обвиняю, – сказала она. – Как можно? Джон поступает по своей свободной воле. Сам делает выбор.

– Знаю, – кивнул Том. – Это всех нас беспокоит – меня, самого Джона, Хонор и даже тебя. Не будешь отрицать?

– Нисколько, – сказала она, недовольная нарастающим напряжением между ними.

– Она захочет с ним встретиться?

– Не знаю.

– Что говорит о письме?

Берни резко на него оглянулась.

– А тебе что об этом известно? Джон у тебя? Рассказал о письме? Том, мне плевать на секреты, скажи, где мой брат!

– Не знаю.

– А письмо?

– Он мне его переслал для передачи Хонор. Почтовый штамп Квебека. И сообщил, что едет сюда. Клянусь, больше мне ничего не известно.

– Хонор сейчас действительно на пределе. Реджис доставляет ей жуткую кучу хлопот…

– Совсем как родная тетка в ее возрасте, если я правильно помню, – вставил Том.

– Ничего подобного, – возмутилась Берни.

– Ну, не знаю, – пожал он плечами. – Помню, как ты в ее возрасте доставила матери не одну бессонную ночь. И я тоже. Что сделала Реджис?

– Влюбилась и выходит замуж, а ей всего двадцать… этим все сказано, – ответила Берни. – Ты все уже знаешь.

– Такая же страстная, как родители.

– Угу, – хмыкнула Берни, очень желая, чтобы он больше не говорил ни слова.

– Как бы сильно они ни любили друг друга, сколь бы пылкой ни была их страсть, наша, Берни…

– Молчи, Том.

Они шли дальше; слышались только их шаги по сырой земле да стук дождя по зонту. Его злость испарилась, Берни ощущала волны тепла сквозь черную ткань своего одеяния. Возле Голубого грота их испугала мелькнувшая белая убегавшая Сесла.

– Ну, в чем проблема? – спросил Том, подходя к Голубому гроту.

– Вот, – кивнула она, шагнув к арке и коснувшись рукой треснувшего камня. Почти все стены «Звезды морей» сложены без раствора, крупные прямоугольные камни держатся под собственным весом, а в гроте они мельче, круглее, лежат на цементе. Стены здесь образуют нечто вроде пещеры с красивым арочным входом и изящной статуей Девы Марии внутри.

Берни наблюдала, как Том осматривает арку грота, откуда выпали три камня размерами с бейсбольный мяч, валявшиеся на земле. Он поднял один, а потом два других, попробовав вставить на место.

– Можно починить? – спросила она.

Он кивнул и заметил:

– Впрочем, кое-чего не хватает.

– Чего?

– Четвертого камня. Видишь? – махнул он рукой, подзывая ее.

Она встала с ним рядом, глядя на пустое место, чувствуя на щеке теплое дыхание. Содрогнувшись, собралась отодвинуться, но Том показал ей царапины на одном из камней.

– Что это? – спросила она.

– Кто-то выковыривал камни ножом, – объяснил он.

У нее заколотилось сердце, во рту пересохло.

– Вандалы? – с трудом выдавила Берни. О пропавшем камне она понятия не имела.

– Смотри сюда.

Том полез в карман, вытащил очки для чтения, наклонился к раскрошенному цементу. Бернадетта сразу направилась к статуе, осмотрела, ища повреждения, но ничего не нашла. Статуя из алебастра высотой в три фута; тонкое лицо Девы с изящными чертами полно любви, сострадания, одежды лежат изысканными складками, руки опущены, ладони открыты, под босой ступней вьется змея.

Территория Академии и церковь открыты для публики по воскресеньям, и верующие, бывая на мессе, часто несут сюда дары. Статуя установлена на естественном гранитном выступе, сплошь усеянном открытками, записками с просьбами, именами живущих и мертвых, нуждающихся в заступничестве, чудотворными медальонами, юбилейными медалями Общества анонимных алкоголиков, обетованными свечами в высоких красных стеклянных подсвечниках, монетами, даже кусочками фруктов. Хотя прошло много лет с момента явления Девы, о котором даже официального объявления сделано не было – епископ фактически приказал не разглашать весть, – слухи распространялись, и верующие продолжали бывать в этом месте.

– Берни, – окликнул ее Том, – посмотри сюда.

От его тона она похолодела, но подошла и спросила, вглядываясь в тонкие царапины у свода арки:

– Что?

Том ткнул пальцем – золотое кольцо Келли в виде креста глухо сверкнуло в сумеречном свете. Он молча протянул Берни очки в серебряной оправе. Надев их, она встала на цыпочки и действительно увидела следы резца там, где вандалы выломали из стены камни.

– Понятия не имею, что это значит, – пробормотал Том. – А ты?

Она не ответила, пристально глядя на него.

Том обнял ее и слегка приподнял, чтобы ей лучше было видно. Придвинувшись ближе, она затаила дыхание, спиной чувствуя биение его сердца, читая нацарапанные на камне слова:

Я сплю, а сердце мое бодрствует.

Глава 4

– Как думаете, когда папа приедет? – спросила Агнес утром в среду, как только первые лучи солнца осветили прозрачные белые шторы.

– Смотрите-ка, заговорила! – усмехнулась Реджис, лежа точно в такой же кровати в другом конце комнаты.

Агнес только улыбнулась в ответ, натянув покрывало до подбородка. С верхней койки на нее упал плюшевый медвежонок, свесилась перевернутая голова Сесилии.

– И во вторник говорила, – добавила она, повернув голову, чтобы видеть Реджис, потряхивая над Агнес темными кудряшками. – Вчера, когда мама читала папино письмо…

– Это не считается, – заметила Реджис. – Мы все были в шоке.

– Мама не все прочитала, – сказала Агнес. – Видели?

– Я видела, – подтвердила Сесилия. – К чему теперь секреты, раз он возвращается?

Воцарившееся молчание вновь нарушила Агнес.

– Приедет домой к твоей свадьбе?

– Так в письме написано.

– Если мама позволит, – вставила Агнес.

– Конечно, позволит.

– Ты никогда не думаешь о том, что он сделал? – спросила Сесилия.

– Питер тоже все время об этом спрашивает, – проворчала Реджис.

– Не думаешь?

– Мы все об этом думаем, – сказала Агнес, зная, что сестра относится к делу иначе: все они были в Ирландии, но одна она была рядом с отцом, видела драку, может быть, чувствовала на своей щеке жаркое дыхание Грега Уайта.

– Я не думаю, – упрямо повторила Реджис. – Почти ничего не помню. Все произошло очень быстро.

– Во сне видишь, – настаивала Агнес. – Вскакиваешь и кричишь…

Реджис быстро затрясла головой и махнула рукой, чтобы сестра замолчала. Невозможно говорить об этом. Во время следствия она пережила тяжелую травму, лечилась в больнице Святого Финана от шока. А когда оправилась настолько, чтобы дать показания, отец признал себя виновным, и ее в суд не вызвали.

– …и кричишь: «Помоги, помоги, помоги»… – продолжала Сес. – Иногда что-то еще говоришь, да я не разберу.

Реджис молчала.

Агнес знала: во сне она видит отца в тюрьме, зарешеченное окно, за которым не видно неба. То, о чем Реджис не в силах думать днем, преследует ее во сне. Иногда Агнес чувствует такую близость с сестрой, что верит, будто их сны сливаются, они идут одной дорогой, чтобы побыть во сне с отцом, раз это невозможно в реальной жизни.

– Какой он будет, когда приедет? – спросила Сес.

– Не знаю, – ответила Реджис. – Даже не знаю, заговорит ли со мной.

– Ох, Боже, – вздохнула Агнес. Она тоже виновата. Могла не выпускать Реджис из дома. Глядя в тот день, как сестра натягивает дождевик, жестом приказывая ничего не говорить матери, Агнес чувствовала ледяные мурашки на коже. У нее было предчувствие – не собственно смерти, а чего-то ужасного. Иногда являются видения, вспыхивает прозрение, намек на картину… В тот день она схватила Реджис за руку, попросив: «Не ходи. Папа через минуту вернется». Сестра вырвала руку: «Я должна идти». Слово «должна» прозвучало столь же решительно и напряженно, как стремление Агнес ее удержать. Поэтому она отпустила сестру, после чего их семья развалилась, и Реджис по-прежнему все это прячет в душе.

– Агнес, – сказала она теперь, – мы все должны прояснить до папиного приезда. Не вини себя за мой поступок.

– Но ведь я знала, – возразила Агнес.

– Она знала, что будет, – пояснила Сес. – У нее такой дар.

Агнес хотелось бы не обладать таким даром, но Сес права. Она – иногда, не всегда, – что-то видит и чувствует, нельзя отрицать. Однажды ей приснилось, что мать завтра пойдет собирать для них чернику – и точно. В другом сне Реджис среди ночи споткнулась по пути в ванную, свалив с полки снимок в рамке – и точно. Стекло разбилось, она упала на осколки. Агнес взглянула на белый шрам в виде полумесяца, гладкий, блестящий, прямо под левой коленной чашечкой Реджис. Порой ее посещает пугающее предвидение.

– Давайте говорить реально, оставим фантастику, – сказала Реджис. – Надо с этим покончить, чтобы не расстраивать папу.

– Согласна, – кивнула Агнес.

– Какой он? – задумчиво спросила Сес. – Иногда его трудно вспомнить. Он будет рад нас видеть? Они с мамой опять будут счастливы? Можешь сказать, Агнес?

– Нет, – ответила Агнес, крепко держа себя в руках, желая, чтобы отец не представал перед ней всегда в одном и том же виде, старающимся разглядеть сквозь решетку клочок серебристо-голубого неба, со сжавшимися в узел мышцами, мечущимся, как лев в зоопарке, с обливающимся кровью сердцем оттого, что семья забыла его.

– Можешь, только не хочешь, – заметила Сес.

Агнес опустила голову. В Ирландии все остальные влюбились в берега, каменные стены и пабы. А она влюбилась в сказочные форты, в круги из каменных столбов. Влюбилась в каждый ирландский город, название которого начинается на «лис» – это означает, что там жили феи.

– Хватит, Сес, отстань от нее, – сказала Реджис. – Агнес знает не больше, чем мы. Подождем, увидим.

Но она знала. Сама не понимала, что это – второе зрение или простой здравый смысл. Только видела, что все не так. Как такое могло случиться? Ее отец убил человека…

– Ты о нем когда-нибудь думаешь? – тихо спросила она.

– О папе? Конечно, – ответила Реджис.

– Не только о папе, – добавила Агнес, чувствуя в горле какой-то рыболовный крючок. – Я имею в виду Грега.

– Она имеет в виду Грега Уайта, – пояснила Сес, как будто одно имя ничего не сказало бы сестре.

– Нет, если это от меня зависит, – выдавила Реджис сквозь зубы, стиснутые так крепко, что слова просвистели. – И вам не советую. Он пытался убить меня и папу, папа из-за него оказался в тюрьме.

– Мне просто интересно, – сказала Агнес, – кем он был и зачем это делал…

– Мама говорила, что он был бродягой, – напомнила Сес таким тоном, словно ничего хуже нет на всем белом свете, и бродяга – все равно, что дьявол. – Злился на весь мир, возненавидел папину скульптуру, потому что ее венчал крест.

Агнес это знала и огорчалась. Зачем люди делают подобные вещи?

– Я просто хочу… – начала она.

– Ты просто хочешь, чтобы воцарился мир во всем мире, настало всеобщее счастье, все стали бы добрыми и благородными, – перебила Реджис, спрыгнула с кровати, схватила Агнес за руки. Сестры взглянули друг другу в глаза, Реджис крепко, но ласково встряхнула Агнес, поцеловала в лоб от всей души. – Сведешь себя с ума, желая того, что тебе не подвластно.

– Но… – пробормотала Агнес.

– Поэтому должна искать свое счастье, – продолжала Реджис, по-прежнему держа ее за руки, глядя в глаза сестры пылающим взглядом. – Хватит бегать по стенам, Агнес, и бросаться в воду… Неужели ты думаешь, будто когда-нибудь сможешь ходить по воде? Не сможешь. И перестань раздумывать о Грегори Уайте. Перестань думать о папе в тюрьме, потому что он оттуда вышел. Понятно?

– Я слышала, что мама прочла нам не все письмо, – сказала Агнес.

– Ну и что? В чем ты сомневаешься?

– Она говорит, что мама не все прочитала, – объяснила Сес. – Наверно, гадает, что там еще сказано.

– Перестаньте гадать, – приказала Реджис. – Сейчас лето. Разве не знаете, что мы сами должны ковать свое счастье?

– И поэтому ты влюбилась? – спросила Агнес.

– Я влюбилась потому, что встретила Питера, – ответила Реджис. – И решилась. Пусть другие стараются «обезопаситься», дождаться диплома, не волновать родителей. Я люблю его, вот и все.

– Любишь за то, что он помогает забыть…

Реджис яростно затрясла головой.

– Замолчи. У нас настоящая, искренняя любовь. Ты считаешь ее опьянением, наркотическим одурением, которое позволяет что-то забыть. Могу поклясться, Агнес, тебе подойдет лишь святой или ангел. А мне – только Питер.

Сестры пристально смотрели друг на друга. Они так давно вместе, столько пережили. Агнес не помнит ни одного дня своей жизни без Реджис – она всегда рядом. Агнес родилась через пять дней после того, как Реджис исполнилось два года. Девушки молчали.

– Пора заняться делами, – сказала Реджис. – Мне надо идти.

– Какими делами? – уточнила Агнес. – Мороженым или книжками?

– Нынче утром книжками, – подтвердила Реджис. – Пыльными томами в библиотеке тети Берни.

– По крайней мере познакомишься с книгами, – вздохнула Агнес. Школьные архивы, требники, латинские учебники, старые катехизисы… Сама она занималась уборкой художественных и фотографических студий.

Реджис кивнула. Агнес заметила, что сестра бросила взгляд на высокий секретер, на крышке которого с фотографии улыбался отец. Реджис давно ее туда поставила, вскоре после их возвращения из Ирландии. Кто-то сдвинул рамку, отставил подальше, и она заботливо подвинула ее на прежнее место.

Агнес известно, зачем она это делает.

Когда они были маленькими, отец обязательно заходил в детскую повозиться с ними. Там он и стоял, в ногах кроватей, улыбаясь им сверху вниз, потом присаживался куда-нибудь на краешек и читал. Такой добрый, любящий. Реджис думает, что фотография – это он. Не просто старый снимок, застывший миг времени, а настоящий живой отец.

– Он, действительно, едет домой, – подтвердила Агнес.

Но Реджис не ответила. Просто замерла, касаясь рукой отцовского снимка, словно он был реальнее слов сестры, потом улыбнулась девочкам и вышла из комнаты.