Текст книги "Песчаные замки"

Автор книги: Луанн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Глава 16

Это было похоже на праздник – все готовились с особым волнением, но не из-за самого угощения, а из-за повода: торжества, общения, благодарности. Впрочем, их обед обещал стать настоящим пиршеством, предлагавшим все, что имелось на участке, на берегу и вообще в округе.

Реджис набрала моллюсков и мидий в воде у Томагавк-Пойнт, попросила Питера отвезти ее на рассвете на рыбалку и в утреннем тумане выловила трех крупных камбал. Питер был каким-то молчаливым, мысленно держался за тысячу миль, как всегда, после похода над Дьявольской пучиной. Чистя рыбу, Реджис хотела спросить, в чем дело, но удержалась, боясь услышать ответ. Так радовалась, что отец придет к обеду, что не желала обострять отношения.

Сесилия съездила на велосипеде на виноградник, на монастырский огород. Встретила там сестер Ангелику и Габриель, которые были с ней так приветливы, улыбались так дружелюбно и радостно, словно знали, что вечером к обеду придет ее отец. Помогли доверху набить большую плетеную корзину молодой кукурузой, помидорами, кабачками-цукини, базиликом, малиной.

Агнес пошла с матерью к врачу за результатами томографии, чтобы убедиться в выздоровлении и сменить бинты. С нее сняли марлевый тюрбан, наложив вместо этого небольшую повязку. Выбритая полоса вокруг швов безумно чесалась и придавала ей, по ее мнению, смешной и диковатый вид. Кабинет доктора Грейди примыкал к больнице, поэтому она надела шапочку на случай встречи с Бренданом, но его нигде не было видно.

По дороге домой остановились у супермаркета. Мать спросила, не хочет ли Агнес посидеть в машине, пока она кое за чем заскочит, но ей больше хотелось пройтись. Хотя голова то и дело немножко кружилась, Агнесс чувствовала в себе уже гораздо больше сил. Известие, что отец сегодня будет с ними обедать, подействовало лучше всяких лекарств, прописанных докторами.

Она везла тележку, куда мать накладывала все, что нужно: тесто для пирога, сыр, крекеры, сметану, масло, свежий хлеб. В отделе с поздравительными открытками Агнес прихватила бумажные гирлянды для украшения. Бросив гофрированную бумагу в тележку, вспомнила, что этим летом хотела осыпать Реджис подарками. Как бы она ни относилась к обручению сестры, но должна как-то смириться с этим.

Под кондиционерами было слишком холодно. Агнес задрожала, слегка пошатнулась, и кто-то тут же подхватил ее под руку.

– Спасибо, – сказала она, думая, что это мать. Но, подняв глаза, увидела Брендана.

– Ох! Это ты… Мы только сейчас из больницы, я тебя там искала…

– Я сегодня не дежурю, – объяснил он. – Как прошло обследование?

– Врач осмотрел швы, сделал рентген. Все в полном порядке. – Она ощупала голову, проверяя, скрывает ли шапочка следы бритвы в длинных темных волосах.

– Детка, – окликнула ее мать, выходя из прохода с пакетом муки, и сразу остановилась, глядя на Агнес. – Ты бледная.

– По-моему, тоже, – подтвердил Брендан. – Здравствуйте, миссис Салливан.

– Привет, Брендан.

– Кажется, я выхожу в первый раз после того, как разбила голову, – заметила Агнес, прислоняясь к тележке.

– Вот именно, – подтвердила мать. – Оставь здесь тележку, я тебя домой отвезу.

– Я ее отвезу, миссис Салливан, – вызвался Брендан. – А вы закончите с покупками.

Кровь бросилась Агнес в лицо, она взглянула ему в глаза, такие яркие, нежные, что у нее сердце оборвалось. Ее охватило волнение, если не настоящее возбуждение. Чувствуя, что мать колеблется, она улыбнулась.

– Со мной все, действительно, хорошо, мам. Я просто устала.

– Я внимательно за ней присмотрю, – пообещал Брендан.

Хонор кивнула, может быть, вспомнив, как он ухаживал за Агнес в больнице в первые сутки после ранения. Агнес как бы в полусне помнила, как он измерял ей температуру, приносил лишние одеяла, сидел с ней, пока она не засыпала.

– Хорошо, – согласилась мать. – Спасибо, Брендан. Вези ее прямо домой.

– Обязательно.

– А ты, как только приедешь, сразу ложись, – велела мать Агнес.

Агнес поцеловала ее. Тон у матери был озабоченный, но вид вдохновенный. Дочь давно не видела, чтобы у нее так сияли глаза.

Брендан обнял Агнес за плечи, повел на стоянку к своей машине, той самой, которую она уже видела, нелепо и фантастически разрисованной. Температура держалась около девяноста градусов [25]25
  Около + 33° по Цельсию. – Примеч. пер.


[Закрыть], Агнес чувствовала слабость, но никак не могла усесться на переднее сиденье, не рассмотрев сначала попавшихся на глаза летящих белых китов, медведей на велосипедах, девочку, катившую тачку по озеру, целующихся лебедей и мальчишку, идущего среди звезд по канату.

– Ну, садись скорей, – ласково приказал Брендан. – Я обещал твоей маме сразу отвезти тебя домой.

– Хочу еще посмотреть…

Она видела лис в зеленой весельной лодке, дельфинов, катавшихся со снежных горок, парня верхом на морском чудовище, белую кошку на темной каменной стене. Но жара палила, она совсем ослабла, Брендан стоял рядом, открыв перед ней дверцу, и Агнес, кивнув, влезла в машину.

Автомобиль был старый, кожаные сиденья лопались по швам. На приборной панели лежала бейсболка, с длинного рычага передач свисала рождественская гирлянда. Брендан повернул ключ зажигания, и машина, фыркнув, завелась.

– Кто ее разрисовал? – спросила Агнес.

– Я, – сказал он.

– Здорово.

– Спасибо. Высокая оценка из уст дочери таких талантливых родителей.

– Ты знаешь, что у меня талантливые родители?

Он кивнул.

– Один доктор в больнице рассказывал, что твой отец по-настоящему знаменитый. Я видел его потрясающие снимки. А работы твоей матери еще красивей. Она так изображает людей… – Голос дрогнул, прервался.

– Скажи ей об этом, – рассмеялась Агнес, – она тебя навеки полюбит. Вся слава папе одному достается. Хотя мне нравятся ее работы.

– Она рассказчица, – сказал Брендан. – Те ее картины, которые я нашел на веб-сайте Художественного общества Блэк-Холла, могли бы послужить великолепными иллюстрациями к реальным историям.

– Так вот ты какой… В самом деле хочешь стать врачом? Но ведь ты художник.

– Такой врач, каким я хочу стать, должен слушать рассказы, стараясь составить полную картину. По-моему, психиатр в определенном смысле художник. Я начал рисовать до того, как мне пришла мысль поступить в медицинскую школу. Изобразительное искусство, литература дают силу… Я считаю их нераздельными.

– Как у меня, – пробормотала Агнес.

– Что?

– Как на моем снимке… Который я пыталась сделать в ту ночь, когда упала. Хотела поймать… – Она смущенно запнулась.

– Видение? – догадался он.

– Ты мне веришь?

– Я тебя понимаю. Когда жизнь по-настоящему тяжела, вполне естественно ждать помощи. Во время болезни Падди я надеялся, что ангел-хранитель о нем позаботится. Это очень мне помогало.

– По-твоему, это просто фантазии? – спросила она, опасаясь, что он хочет ее разубедить. – Мои видения, его ангел-хранитель…

– Напротив, – взглянул он на нее с сияющей улыбкой. – Уверен, что они абсолютно реальны. Помогают нам пройти свой путь.

– Пройти путь… – пробормотала она, пристально глядя на него. Закрыв глаза, вспомнила рисунки на машине: люди, животные, чудовища, все куда-то направляются, используя самые необычные средства передвижения.

Доехав до ворот Академии, Брендан вслух прочел надпись на табличке:

– Звезда морей…

– Когда мои родители были маленькими, это место называлось Stella Maris.

– Фотоаппарат с тобой? – спросил он.

– Нет. Он у меня в комнате. Я тебе покажу.

Он кивнул. Видно, помнил свой прежний приезд, потому что направил машину по извилистой дороге мимо беспорядочно сгрудившихся каменных зданий, монастырских и академических корпусов, вокруг капеллы с серебристой шиферной кровлей и высоким шпилем, через душистый густой виноградник, вдоль самой высокой каменной стены, прямо к дому Агнес, угнездившемуся в низине.

В желудке у нее сжалось при виде парадной – скоро сюда войдет отец, встретится с семьей, сядет обедать. Она так долго ждет этого вечера. Выбравшись из машины, оглянулась в поисках сестер – никого не видно. В глаза бросилась нарисованная Бренданом белая кошка, сидевшая на каменной стене, созерцая полную луну.

Она открыла парадную дверь, и по дому пронесся прохладный бриз. Выходившие на пролив окна были открыты, белые шторы хлопали на ветру. На верхней книжной полке сидела старая кошка.

– Это Сесла, – объяснила Агнес.

– Привет…

Брендан шагнул вперед, протянул руку. Сесла перевернулась на бок, позволила почесать шейку. Агнес неподвижно стояла и смотрела. Кошка редко подпускает к себе незнакомцев. Неужели они с Бренданом раньше встречались?

– Ух ты, – охнула она, пошатнулась, колени вдруг подогнулись, и он усадил ее на диван.

– По правде сказать, Сесла очень пугливая, – сказала она. – Не пойму, что на нее нашло. Неужели вы с ней подружились в твой прошлый приезд?

Брендан не ответил, превратившись во врача, старательно нащупывая и считая пульс, не понимая, что сердце у нее частит от его прикосновения. Она внимательно смотрела на него. Озабоченные голубые глаза вырабатывали какое-то электричество, Агнес чувствовала ток.

– Ты ее нарисовал.

– Кого?

– Сеслу. На своей машине.

Он не ответил, по-прежнему держа ее за запястье. Потом медленно разжал пальцы, просто взяв за руку. На улице и в магазине было очень жарко, а здесь веял прохладный ветерок. Почувствовав его на коже, Агнес задрожала.

– Покажешь мне свой снимок? – спросил Брендан, не ответив на вопрос.

Она кивнула, и, почти как во сне, повела его по дому, по коридору, к их общей с сестрами комнате. Там никто из парней никогда не бывал, даже Питер. Но Агнес нисколько не колебалась, желая показать, где спит, где лежит фотокамера.

– Вот, – потянулась она к полке.

Он стоял рядом, поддерживая ее, помогая достать аппарат.

Они сели на краешек ее кровати. Агнес взглянула на него – не озадачен ли допущением в сокровенное святилище девочек Салливан. Комната хранит столько сестринских тайн – книжки, рисунки, плакаты, вырезки из газет, шарфики, шкатулки с украшениями, разбросанная повсюду одежда, включая, к смущению Агнес, лифчик Реджис персикового цвета, валявшийся на письменном столе, и лиловые трусики, случайно повисшие на настольной лампе. Но Брендан смотрел только на дисплей фотокамеры.

– Снимок здесь? – спросил он.

– Да, – кивнула она.

Проверила, что аппарат заряжен, включила. Брендан всматривался через ее плечо в сменявшиеся на дисплее кадры: смеющаяся Сес, приветственно машущие Реджис и Питер, Сесла на подоконнике, мать Агнес за мольбертом, а потом…

– Вот, – выдохнула Агнес, когда белая вспышка вошла в фокус. И протянула ему аппарат.

Он взял его обеими руками. Видя, как они дрожат, она придержала их своими ладонями. Он пристально смотрел, приоткрыв рот. Разглядывал белый размытый всполох на снимке. Наклонился поближе, и Агнес впервые заметила то, чего раньше не видела – на белом туманном фоне чей-то профиль, намек на лицо.

– Похоже на… – взволнованно пробормотал он.

– На ангела, правда?

– Я хочу сказать… на морское чудовище Келли, выплывающее из белой пены волн.

– На морское чудовище Келли? – переспросила она, вспомнив кольцо Тома.

Брендан сунул ей фотокамеру, которая выскользнула из ее руки, грохнулась об пол. Агнес резко наклонилась, шапочка упала. Схватив камеру, увидела трещину на дисплее.

– Ой! – крикнула она, закрыв руками безобразную выстриженную проплешину и повязку.

– Ты что?

– Не смотри на меня! Я безобразная…

– Нет, – сказал он. – Ты прекрасная. Вдобавок я уже это видел. Я же за тобой ухаживал, помнишь?

Агнес опустила голову, всхлипывая, огорченная собственным видом, тем, что он все уже видел, разбитой фотокамерой. Даже если Брендана разочаровал тот факт, что снимка он уже никогда не увидит, он ничем этого не выдал. Наоборот, сиял и светился, с лучистым взглядом и широкой нежной улыбкой.

– Волосы отрастут.

– Да не только в этом дело, – плакала она. – Снимок пропал. Я думала, что единственный раз сняла ангела, а теперь его нет.

– Я сначала принял его за чудовище, – пробормотал он.

– Не может быть, – всхлипнула она. – Он был слишком красивый…

– По-моему, иногда ангелы и чудовища одинаковые, – сказал Брендан, обнимая ее, приглаживая свесившиеся ей на глаза волосы. – И вообще, не бойся. Ничего не пропало.

– Откуда ты знаешь? – спросила она, посмотрев на него.

– Кого бы ты ни вызвала, ангела или чудовище, они здесь, охраняют тебя, – прошептал он, ласково ее целуя. – Потому что действительно важное не пропадает…

У Агнес подогнулись колени, она села. Он коснулся ее губ своими, мягкими, теплыми. Она растворилась в его объятиях, прильнув к груди, кожей чувствуя кожу. Увидела звезды четче, чем снимок ангела. Сесла мяукнула с верхней койки, Агнес едва расслышала. А Брендан услышал и после следующего поцелуя слегка отстранился, взглянув наверх.

– Эй, привет, – сказал он. Сесла взглянула сверху зелеными глазами. – Ты наша попечительница?

– Ты ей нравишься, – заметила Агнес.

– Она мне тоже нравится. – Он медленно протянул руку к кошке, погладил по голове. Сесла зашевелила усами, замурлыкала.

– Любишь кошек?

– Эту люблю.

– Ты ведь ее раньше видел, правда?

– Пару раз видел на стенах, – тихо признался Брендан.

– Когда здесь бывал? – уточнила Агнес, чувствуя, как волосы встают дыбом. Она знала, что он уже встречал Сеслу – разумеется, если нарисовал ее на машине, сидящую на стене.

Но тут хлопнула дверь, ворвалась Реджис, влетела босиком в спальню, усмехнулась, увидев там сестру с Бренданом.

– В нашей комнате парень! С ума сойти!

– Привет, Реджис, – поздоровался Брендан.

– Ребята, время поджимает. Агнес, если ты позабыла, папа сегодня приходит обедать, причем очень скоро. Надо еще почистить моллюсков, пирог испечь. Давайте, шевелитесь!

– Я лучше пойду, – сказал Брендан, посмотрел на Агнес, приложил к ее щекам ладони. Смотрел такими горящими глазами, что она чувствовала жар всем телом.

– Ладно, – кивнула она. – Только я хочу еще послушать.

Он не сводил с нее взгляда – хотелось бы, чтобы не уходил никогда.

– И я хочу тебе еще кое-что рассказать.

Когда он вышел из комнаты, Агнес практически не могла сдвинуться с места. Прикоснулась к постели там, где он сидел с ней рядом, где еще сохранилось тепло. Наверху мурлыкала Сесла, словно с радостью вспоминала таинственную историю, связывавшую ее с Бренданом.

Агнес бросила взгляд на Реджис, которая выглянула в коридор вслед Брендану, а потом повернулась к сестре.

– Папа действительно вернулся домой, – вымолвила Агнес. – Даже не могу поверить.

– Думаешь, все будет, как раньше?

– Когда раньше?

– Когда мы были маленькие, а они с мамой очень любили друг друга. Когда мы все были счастливы. Думаешь, это вернется?

– По-моему, никогда и не пропадало.

– Правда? – переспросила Реджис, нахмурившись, отчаянно стараясь поверить, отчего глаза наполнились слезами.

– Правда, – шепнула Агнес, встала, обняла сестру, все еще кожей чувствуя Брендана. – Потому что действительно – важное не пропадает.

Глава 17

Хонор нервничала, как много лет назад перед летними танцами. Хотя событие затевалось для девочек, тщательно выбрала платье – синее, простое, облегающее, без рукавов. Вечер жаркий, в нем будет прохладно. Убеждала себя, что выбор абсолютно не связан с тем фактом, что синий – любимый цвет Джона. Надела на шею нитку черного жадеита, серебряный браслет на руку, ноги сунула в голубые сандалии, а потом сбросила их. За летним обедом все обычно босые.

Войдя на кухню, увидела девочек, выполнявших предписанную каждой работу. Реджис стояла у раковины в зеленом фартуке поверх розового сарафана, ловко чистя маленьких моллюсков, выкладывая на серебряный поднос. Сес в синих шортах и светло-желтом топе смешивала соус, пробуя и морща нос от слишком большого количества хрена. Агнес в белом хлопчатобумажном платье сидела за кухонным столом, раскладывая сыр и крекеры. Кухню наполнял запах клубничного пирога, который еще был в духовке, и все это переполнило Хонор волнением.

– Ой, – воскликнула Сес, глядя на свою рубашечку. – Забрызгалась!

– Пойдем, детка. – Хонор повела ее к раковине. – Сейчас все поправим.

– Мне переодеться? – спросила она, когда мать пустила холодную воду и принялась отмывать томатный сок. – Не хочу его впервые увидеть с таким жутким мокрым пятном!

– Ты увидишь его не впервые, – заметила Хонор. – Ты его видела в момент рождения, потом еще семь лет, а потом в Портлаоз, потом снова на этой неделе…

– Ты знаешь, что я имею в виду, – панически крикнула Сес. – Я хочу ему понравиться!

– Понравиться? – переспросила мать. – Сес, он тебя любит.

– А вдруг нет? – твердила дочь. – Он меня почти не знает! Вдруг решит, что я не такая умная, как Реджис, не такая хорошенькая, как Агнес? Пойду, переоденусь.

И выскочила из кухни, не обращая внимания на оклики матери и сестер. Хонор чувствовала усталость, но, взглянув на дочерей, поняла, что надо бежать за Сесилией. Поспешив в спальню, застала ее в слезах перед открытым платяным шкафом, откуда она вытаскивала кофточки и швыряла на кровать. Ничего не годится. Сес в полном отчаянии захлебывалась в рыданиях.

Хонор обняла ее, дрожавшую почти до потери сознания, крепко прижала к себе, утешительно зашептала:

– Ты наша дорогая малышка, он тебя любит не меньше, чем я.

– Да он меня не зна-а-ает, – протянула она.

– Нет, знает, – заверила Хонор.

– Откуда тебе известно? Его с нами не было!..

– Ты его дочь. И поэтому он тебя любит.

– Он любит Реджис за то, что она умная, веселая и ненормальная, точно так же, как он. Любит Агнес за то, что она святая, блаженная, добрая, точно, как ты. – Хонор никак не ожидала подобной оценки, но не отреагировала, держа себя в руках. – А я? За что ему меня любить?

– За то, что ты Сесилия Бернадетта Салливан. Наша девочка. Его девочка… Я помню тот день, когда ты родилась. Он был рядом со мной… – Она улыбнулась, умолкла, не в силах продолжать. Видела глаза Джона, улыбку, когда он нянчил новорожденную дочку. – Знаешь, что он тогда сказал?

– Что? – встрепенулась Сесилия.

– Заглянул в твои голубые глаза и сказал: «Я ждал тебя».

– Правда?

– Правда. Именно так и сказал.

– Как же он мог меня ждать, если даже не знал, кто я?

– По-моему, знал, – ответила Хонор. – Мы оба знали. И поэтому так тебя любим, всегда любили и будем любить. Не представляем себе жизни без Сес.

– Идет! – крикнула Реджис. – Идет по винограднику! Скорее бегите сюда…

– Надо идти, – согласилась Хонор. – Выбирай рубашечку, детка.

– Эту? – Сес схватила рубашку в бело-синих полосках.

– Прекрасно. – Она перехватила виноватый взгляд дочки.

– Ох, нет. Я вся промокла, а из-за меня и ты тоже…

Опустив глаза, Хонор увидела, что ее платье промокло от слез дочери. Сердце сжалось. Заботясь о девочках, она забыла о собственных чувствах. Вообще не понимает, как относится к происходящему. Вдруг после возвращения Джона в их жизни произойдет нечто ужасное? Перед ней сейчас столько проблем и сомнений, что хочется выскочить в заднюю дверь.

– Твое платье, мам, – всхлипнула Сес.

– Не волнуйся. – Она погладила ее по плечу.

Вернувшись на кухню, взяла бумажное полотенце. Девочки бросились в коридор, Реджис и Агнес поспешно развернули приветственный лозунг, который они изготовили сообща: написали текст красками, наклеили, украсили блестками, гофрированными бумажными лентами.

Хонор понаблюдала, как дети прикрепляют лозунг на двух высоких ветках топляка в честь излюбленного материала отца для прибрежной скульптуры, а потом направилась к двери.

Джон шел по дорожке, опустив голову, думая, как она поняла, будто его никто не видит. В брюках хаки и синей рубашке, с букетом луговых цветов, растущих на берегу – астры, синеглазый гибискус, душистый горошек. Некогда темные волосы осеребрились – она с болью это заметила. Когда он поднял глаза, Хонор увидела в них все: волнение и неуверенность сменились удивлением и немыслимой радостью при виде нее и трех девочек и приветственного транспаранта над дверью.

– Привет, Джон, – сказала она из парадных дверей.

– Привет, Хонор, – ответил он.

Они просто стояли, и она какое-то время не знала, что делать. Солнце садилось за холмы Академии, бросая лучи на горный хребет и каменные стены. Волны мирно и неустанно бились о берег. Сердце у нее стучало, платье спереди промокло от слез Сес. Джон взглянул ей в глаза, как бы давая последний шанс на отступление.

– Добро пожаловать домой, папа, – воскликнула Реджис.

– Ты здесь… – прошептала Агнес.

– Я ждала тебя, – вспомнила Сес, и из глаз Джона хлынули слезы. Из глаз Хонор тоже.

Все долго смотрели друг на друга. Здесь был его дом, и Хонор понимала, что значит для него возвращение. Иными ночами мечтала об этом, в другие решала никогда больше сюда его не пускать. Джон протянул ей цветы, ожидая ответного знака.

– Ты здесь, – проговорила Хонор, глядя ему в глаза.

– Никогда не думал… – начал он.

На нее нахлынула паника. Она не знала, что он собирался сказать, но чувствовала, что больше не выдержит. Протянула к луговым цветам дрожавшую руку.

– Входи. – Посторонилась, и он вошел.

Когда Джон шагнул в дверь мимо Хонор, по его коже побежали мурашки. Он впитывал все – каждую деталь, каждый звук, каждый запах. Выражение ее глаз подействовало на него слишком сильно, он боролся с желанием убежать. И одновременно хотел облегчить напряженность, почувствовать прежнюю радость, видя жену и дочерей в своем бывшем доме.

Сесилия попятилась с широкой улыбкой, тараща на него глаза.

– Ты в самом деле здесь…

– В самом деле.

Все стояли в ожидании, когда он еще что-то скажет.

– Что будешь пить, Джон? – неожиданно спросила Хонор.

– Выпью пива.

Она пошла ставить цветы в воду, наливать стаканы, в чем он увидел непривычную официальность. Неужели надеялся легко вернуть прошлое? Знала ли она, чего он хочет, когда, как обычно, дразнила и целовала его? Даже девочки как-то смешались, расставляя бокалы для коктейлей, словно он был здесь гостем. Одна Сес топчется рядом, как будто никогда в жизни не видела столь удивительного человека.

Они пошли на заднюю веранду, откуда открывался широкий вид на поля и виноградник до самого берега. Справа за устьем реки Коннектикут сверкал огонь маяка у Фенвика. Реджис водрузила на середину стола поднос с моллюсками, Агнес протянула отцу блюдо с сыром и крекерами. Козий сыр из штата Нью-Йорк, камамбер, вермонтский чеддер – его любимые сорта. Он взял у нее тарелку, глядя, как она усаживается, улыбается, воздушная, как покалеченный ангел, в белом платье, с забинтованной головой.

– Спасибо, Агнес.

– Я помню, что ты любишь сыр.

Хонор принесла напитки, а Сес ткнула пальцем на соус.

– Это я приготовила.

– Поосторожнее, папа, – предупредила Реджис. – Она любит острое.

– Я тоже, – сказал Джон, и все проследили, как он капнул каплю соуса на моллюска, поднес к губам и съел. – Ух, здорово!

– Спасибо! – воскликнула Сес, просияв, когда он повторил то же самое.

Моллюски соленые, свежие, прямо из пролива Лонг-Айленд. Давненько он не ел моллюсков. Каждый вкусный кусочек напоминал ему, сколько он упустил – забыл простые, обычные радости, закуску перед обедом, – потому что упустил самое главное: жизнь с Хонор и детьми.

– Расскажите мне все, – попросил Джон.

– Очень много придется рассказывать, – мрачно заметила Сес. – С чего начинать?

– Как у тебя дела, Реджис? Когда познакомишь нас с Питером?

– Скоро, – улыбнулась она. – Собственно, я к десерту его пригласила. По-моему, чем скорее, тем лучше, учитывая… – Она взглянула на обручальное кольцо у себя на пальце.

Джон даже не мог поверить, что Реджис обручена, носит кольцо, и оглянулся на Хонор, которая также была очень удивлена. Даже после шестилетней разлуки он понял: у нее есть что сказать по этому поводу.

– Не только у нее завелся дружок, – сообщила Сес.

– У тебя тоже? – спросил Джон.

– Только не у меня! – фыркнула она, напоминая маленькую Реджис, которая воспринимала любой намек на дружка, как страшнейшее оскорбление.

– У кого же? – допытывался он с замершим на миг сердцем, опасаясь услышать: «У мамы».

– У Агнес. – Сес покосилась на сестру.

– Он мне никакой не дружок, – вспыхнула Агнес.

– И я тоже так думаю, – подтвердила Реджис.

– Давайте не будем об этом, – взмолилась Агнес.

– Ну, хотя бы скажи мне, как его зовут, – попросил Джон.

Тепло улыбнувшись, она дала понять, что сделает это только для него.

– Брендан.

– Не дразните сестру, – приказала Хонор. Джон видел, как тревожит ее усилившаяся бледность дочери.

– У меня разбилась фотокамера, – призналась Агнес, как бы совсем некстати. – Я отвлеклась и уронила.

– Ох! – воскликнула Хонор.

– Неприятно, – признал Джон, не сводя глаз с бледной, огорченной девочки. – Какой у тебя аппарат?

– «Кэнон-триста», электрооптический.

Джон, по возможности, старался знакомиться с новинками в области фототехники. В тюремной библиотеке имелись журналы, Том присылал вырезки из статей. У Агнес один из хороших новейших аппаратов – неужели с ним она выслеживала его в поле?

– Там были какие-то снимки? – расспрашивал он. – Ты поэтому так огорчаешься?

– Он дорогой, – объяснила она. – Страшно жалко.

Но Джон видел в ее взгляде нечто более серьезное, чем сожаление о поломке дорогого аппарата – она сильно переживает из-за утраты дорогого снимка.

– Она что-то сфотографировала со стены, – сообщила Сес. – В тот вечер, когда ударилась о камень.

– Прекрати! – одернула ее Агнес.

– Хотелось бы мне этот снимок увидеть, – сказал Джон.

– Я поставила его на таймер, – объяснила Агнес.

– Поймала что-нибудь интересное?

Она помолчала, а потом кивнула.

– Можно сказать…

– Хотелось бы посмотреть, – повторил он. – Покажи мне аппарат, я проверю, что случилось.

– Возможно…

– Агнес хороший фотограф, – вставила Хонор, потягивая пиво. Джон обратил внимание, что она тоже пьет пиво вместо обычного летом рома с тоником, и почему-то обрадовался. – Принеси его, детка, покажи отцу, пока я накрываю на стол.

– Хорошо, – согласилась Агнес и пошла к себе в комнату, а Хонор с Сес направились на кухню, оставив Джона на веранде наедине с Реджис.

Вечерний бриз ерошил ей волосы, сдувал со щек пряди. Он увидел изящную костную структуру черепа, унаследованную от матери, и сердце у него дрогнуло. За время его отсутствия Реджис выросла. Он все пропустил.

– Как ты, папа? – спросила она.

– Отлично.

– О чем тогда думаешь?

– Просто размышляю… куда ушло время…

Она кивнула, словно поняла, что именно он имеет в виду. Но это невозможно. Не может она помнить, как была совсем маленькой, пищала в детской, делала первые шаги, училась говорить, дав имя белой кошке, смешила родителей, пошла в школу, изображала рождественские гирлянды отпечатками крошечной ладошки, обмакивая ее в зеленую краску и прижимая к белой тряпке. Не понимает, что значит видеть, как она собирает ракушки, сосновые шишки, взбирается на самые высокие деревья, упрашивает его взять ее с собой на самые крутые скалы, а потом пропустить шесть лет ее жизни.

Из задней двери вышла Сесла, потянулась, взглянула на Джона, прыгнула к нему на колени, улеглась, свернувшись в клубочек. Он погладил ее по спине, и она замурлыкала.

– Помнишь ее котенком? – спросила Реджис.

– Помню.

– Она сидела на стене, будто знала, что мы придем, и ждала…

– Ждала, когда придет та семья, которая ей нужна, и это были мы.

– Видел когда-нибудь такую чисто белую кошку?

Джон покачал головой.

– Никогда. И ужасно скучал по ней. В Портлаоз были кошки. Одна белая мне особенно напоминала о ней.

– Папа, тебе там было плохо? – спросила Реджис, потянувшись к его руке.

– Детка, – вымолвил он и остановился. В ее глазах светилось сочувствие и понимание, он гадал, что она знает, что помнит, сильно ли страдала из-за того, что он сделал.

– Что было хуже всего?

Джон задумался. Список немалый. Шум, зловоние, напряжение, злость, решетки и стены, безвыходность… Все это превышало одно, даже теперь нагоняя дрожь – момент, когда он принял решение. Невозможно понять, какой вред причинил этим ей.

– Тоска по вашей матери и всем вам.

– Для нас тоже. Папа, мы так по тебе тосковали…

– Это меня беспокоило. Потом вы отказались от мысли, что я вообще вернусь домой.

– Я никогда не отказывалась, – уверенно заявила она.

Тут вернулась Агнес с фотоаппаратом, протянула отцу, с надеждой глядя на него. Аппарат легкий, маленький, подходящий для девочки. Джон повертел его, взглянул на треснувший дисплей и сразу понял, что починить камеру будет непросто. Попробовал открыть затвор – его заело. Что-то погнулось, а силу не стоит прикладывать. Посмотрев на Агнес, увидел, что ее глаза погасли.

– Безнадежно? – спросила она.

– Не знаю. – Не хотелось ее огорчать, но и правду скрывать не хотелось.

– Снимок навсегда пропал?

– Возможно, – осторожно признал он.

– Ты даже не представляешь, какой он был красивый, – вздохнула она. – Не столько сам по себе, сколько по сути.

– Я тебя хорошо понимаю, – заверил Джон. – Запечатлеть нечто невиданное…

– Я хотела показать его людям… любимым…

– Тяжело лишиться подобного снимка. Или сделать снимок, в который никто не поверит…

– …потому что аппарат разбился, – договорила она.

– Ты настоящий фотограф, – улыбнулся он, притягивая ее к себе, обнимая. – Сразу видно по тому, как дорог тебе этот один-единственный кадр.

– Она думает, будто ангела запечатлела, – криво усмехнулась Реджис.

– Если это, действительно, так, – сказал Джон, – то что может быть хуже утраты подобного снимка? Единственный раз в истории сфотографировать ангела, не имея возможности вытащить из аппарата изображение…

Хотя Агнес во весь рот улыбалась, в глазах ее блестели слезы.

– Спасибо, папа, – прошептала она, крепче прижавшись к нему.

– Детка! По-моему, твои бутерброды с цукини готовы, – крикнула с кухни Хонор, и Агнес бросилась туда.

– Быстро поправляется, – заметила Реджис, глядя вслед сестре.

– Правда, – подтвердил Джон.

– Глядя, как она лежит на берегу, из головы течет кровь… – продолжала Реджис и вдруг побледнела, задрожав всем телом, закрыв лицо ладонями.

– Тебе это напомнило… – пробормотал он, ощутив тошнотворную слабость.

Она заткнула уши и яростно затрясла головой, озадачив отца.

Тяжкие воспоминания постоянно преследовали его в тюрьме и даже после освобождения – с того самого момента, как его уводила полиция из Баллинкасла и он бросил последний взгляд на Хонор и Реджис, стоявших под дождем.

– Как ты себя чувствуешь, – спросил он, снова взяв ее за руку, – после того, как все видела, стоя рядом?.. Меня увели, прежде чем я успел о тебе позаботиться…

– Со мной все в полнейшем порядке, пап.

– Но…

Он хотел сказать – быть такого не может, когда она видела, как Грегори Уайт налетел на них из тумана, отец его ударил, схватил камень, кровь хлынула из головы, залила раскисшую под дождем землю, а потом…

– Пап, я страшно виновата…

– Нет, Реджис.