Текст книги "Песчаные замки"

Автор книги: Луанн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Она тихо всхлипывала. Он смотрел на вздрагивавшие плечи, хотел до нее дотянуться, стереть из ее памяти воспоминание о том моменте. Где Хонор? Хорошо бы, сейчас была здесь, помогла ему утешить Реджис. Он принялся поглаживать дочку по голове.

– Во всем я виновата, – сказала она.

Он ошеломленно уставился на нее.

– Если бы не выбежала за тобой на утес… не пришлось бы тебе драться с Грегом Уайтом. Не пришлось бы меня защищать…

Джон содрогнулся, представив, что происходит в ее сознании.

– Он был сумасшедшим насильником. Хотел нас убить. Помнишь? – спросил отец.

Она затрясла головой.

– Папа, самое страшное, что я почти ничего не помню. Кажется, видела, как он упал… – Глаза ее вспыхнули, голос прервался. – Потом отвернулась. Больше ничего не видела. То есть, знаю о происшедшем с маминых слов.

– Что же она тебе рассказала? – спросил Джон, ощутив спазм в желудке.

– Ты взбесился, видя, как он на меня кинулся. И ударил его…

– Да, – тихо подтвердил он.

– А мне почти кажется, будто меня там не было. Это был какой-то сон. Одно ясно помню: я видела, как полиция тебя уводит. Ох, папа… – Он вытерла слезы, оглядываясь на дверь. – Не будем говорить об этом, а то мама рассердится до сумасшествия.

– Почему?

– Не может выносить случившегося. Знаешь, вечно меня заставляет в психушку ходить и даже протестует против моей свадьбы, потому что я «травмирована», – выпалила Реджис.

– Ну… – пробормотал он.

– И ты туда же? – угрожающе спросила она.

– С нетерпением жду встречи с Питером, – дипломатично ответил отец.

Реджис снова показала ему обручальное кольцо, он взял ее за руку. Сердце подпрыгнуло, Джон взглянул на край виноградника за лугом.

Именно там влюбляются друг в друга молодые люди. Он посмотрел на холм, увидел каменную стену, вспоминая себя с Хонор, свою сестру с Томом. Сколько страсти кипело на этих склонах – до сих пор чувствуется тот давний жар. Его насквозь пронизывал голос Хонор, доносившийся с кухни, ускоряя биение сердца. Он с трудом сдерживал желание броситься в дом, чтобы просто ее слышать.

– Расскажи про ту белую кошку, – попросила Реджис, как бы пытаясь вернуться на землю.

– Ну, она постоянно заходила ко мне в камеру, и я ее кормил.

– Она тебе напоминала Сеслу?

– Очень, – кивнул он. – Иногда сидела на столе, силуэт вырисовывался на свету из блока, и я думал, что это действительно Сесла каким-то чудом явилась меня навестить, принесла весточку от тебя, от девочек, от мамы.

– Я рада, что она там была.

– И я тоже. А еще больше рад, что вернулся домой, увидел настоящую Сеслу. Даже не знал, жива ли она.

– Мы все здесь, папа. И ты теперь тоже. У нас снова семья.

Джон улыбнулся, как будто поверил. Но вспомнил, с каким взглядом встретила его в дверях Хонор, как она замешкалась, прежде чем взять принесенный букет и впустить его в дом. Он что-то разрушил в тот день в Баллинкасле, нечто более прочное и долговечное, чем разбитый сегодня прибрежный валун.

Чего бы ни хотелось невинной юной Реджис, на что бы она ни надеялась, Джон знал, что им придется пройти долгий путь, прежде чем они снова станут семьей. Тут прибежала Сес, позвала их на кухню, и они пошли обедать.

Глава 18

Впервые за шесть лет все вместе собрались за столом. Хонор сидела напротив Джона. Их глаза встретились, она хотела отвести взгляд, а он не позволял. Сес произнесла благодарственную молитву, все начали передавать друг другу блюда. Когда тарелки были наполнены, Реджис подняла бокал.

– За возвращение папы домой.

– За возвращение, – повторили все, поддерживая тост.

– Хорошо бы, чтобы Питер был с нами, – захлебываясь от счастья, пробормотала Реджис. – Пап, я хочу, чтобы он познакомился с вами, посмотрел на самую замечательную супружескую пару на свете – на моих родителей!

Хонор смутилась. Реджис сильно подстегивает ход событий, но понятно, что сейчас не время ее одергивать. Хочется устроить для девочек сказочный вечер. Ее давно шатает от противоречивых переживаний, голова кружится, а сейчас, когда Джон сидит здесь, за столом, смятение достигло предела.

– Мне тоже очень хочется с ним познакомиться, – сказал Джон, по-прежнему глядя на Хонор.

– А мне хочется, чтобы он увидел тебя рядом с мамой. Страшно хочется, чтобы вы оба присутствовали на моей свадьбе… только вы. Точно так же, как раньше, до того…

– Ты мне вот что скажи, – попросил Джон после довольно неловкой паузы. – Откуда ты знаешь, что Питер тот самый, единственный? Как вы познакомились и полюбили друг друга?

– Он живет в Хаббард-Пойнт, – вставила Сес.

– Романтично, правда? – воскликнула Реджис. – Как вы с мамой, только наоборот: жених из Хаббард-Пойнт, а невеста из «Звезды морей».

– А почему ты в него влюбилась? – настаивал Джон. – Как поняла, что влюбилась?

– Мы познакомились в «Рае» в прошлом году. Я уже там работала, Питер заходил в компании друзей-приятелей. Они возвращались после тренировок на яхтах, забегали за мороженым. Однажды я была в дурном настроении, отработав две смены подряд, он велел мне улыбнуться…

– Сказал, – спокойно вставила Агнес, – что от ее мрачного вида мороженое киснет.

– Так я и знала, не надо было тебе об этом рассказывать. Он просто пошутил.

– Похоже, настоящий шутник, – хмыкнул Джон, снова взглянув на Хонор.

Хонор хотела взглядом высказать свое мнение, но побоялась, что Реджис заметит. В данный момент не доверяла себе ни в чем, что касалось любви, ее собственной или старшей дочки.

– Вполне в стиле Питера, согласись, – заметила Агнес. – Шутить насчет твоего настроения на работе, когда он возвращается с тренировки на яхте… Или после гольфа. Или посмотрев игру «Янкис» [26]26
  «Нью-Йорк Янкис» – бейсбольная команда. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Или…

– Да, Питер многим интересуется, – заявила Реджис. – Что тут плохого?

– Я так и не услышал, почему ты его выбрала, – напомнил Джон. – Из всех мальчиков в Блэк-Холле, Коннектикуте, Бостоне, на всем белом свете…

– А почему ты выбрал одну маму? – упрямо спросила Реджис, потянувшись через весь стол за бутылкой вина. Выпила из стакана воду, налила вино, бросив вызывающий взгляд на Хонор.

У Хонор заколотилось сердце. Видеть за столом Джона абсолютно естественно и совсем непривычно. Они смотрели друг на друга. Лицо у него бледное, исхудавшее, столь любимое ею оживленное выражение сменилось угрюмым и горестным. Девочки напряженно следят за родителями.

– С первого взгляда понял, что она единственная, – сказал Джон, уставившись в стол. – Сес верно заметила: их семья жила в Хаббард-Пойнт, наша в «Звезде морей». Все помчались на берег смотреть на корабль, оказавшийся на поверхности после сильного шторма.

– Утонувший корабль, – добавила Хонор и успокоилась, излагая историю, которую девочки слышали много раз, ставшую почти легендой.

– Было темно, – подхватил Джон, – на небо вышли звезды, прямо из воды поднимались созвездия. Помню, полумесяц стоял низко на западе. Волосы вашей матери были темными и блестящими, глаза такими яркими, что смотрел бы в них всю ночь.

– А она хотела выкопать корабль из песка, – захихикала Сес.

– Да, – подтвердил Джон. – Все хотели его выкопать – мама, тетя Берни, мы с Томом. Задались такой целью, снова встретились там на следующий день, и на следующий…

– А ты делал снимки, – вставила Агнес, махнула рукой, и Хонор оглянулась на две его фотографии в рамках, висевшие над буфетом.

Никому лучше Джона не удается запечатлеть утраченные возможности: торчащие из песка доски корабельной обшивки, темнеющие на фоне освещенного луной неба. Она смотрела на них полными слез глазами.

– Мы много лет строили разнообразные планы, – продолжал Джон. – Тот был самым первым.

– Вы много чего делали вместе, – подтвердила Агнес. – Мама ставила мольберт в поле, где ты строил свои инсталляции. Вы друг друга вдохновляли.

– Правда, – кивнул Джон. – По крайней мере, она меня вдохновляла.

Девочки посмотрели на мать, но та молчала, глядя на отснятый Джоном погибший корабль. Снимки мужа даже сейчас вдохновляют ее, она чувствует себя живой, полной сил. В последние недели вновь загорелась пламенем творчества, единственным на свете, что позволяет ей выразить свои бурные чувства.

– Дело в том, – вымолвила она наконец, – что мы с вашим отцом хорошо знали друг друга. Долго общались до обручения. И все-таки еще на год отсрочили свадьбу.

– И вы до сих пор вместе, – поспешно и лихорадочно воскликнула Реджис. – Давайте поднимем еще один тост! Вместе… Ох, как бы мне хотелось, чтобы Питер был с нами…

– Реджис, – одернула ее Хонор.

– За то, что мы все вместе, – провозгласила Реджис, подняв свой стакан и чокаясь со всеми.

– Вместе, – поддержали ее сестры, а Джон с Хонор, глядя в глаза друг другу, промолчали.

– Почему ты молчишь? – спросила Реджис, глядя прямо на мать.

– Перестань, – приказала Хонор.

– Я виновата, да? – не унималась дочь. – Из-за меня папа сел в тюрьму, и теперь ты его не пускаешь обратно… Я все погубила!

– Неправда, – поспешно вмешался Джон. – Я сел в тюрьму из-за того, что сам совершил. Меня долго не было, Реджис. За один вечер все не наладишь.

– Почему же? – спросила дочь. – Мы ведь одна семья, правда? Я хочу, чтобы ты вернулся домой. Разве ты не отбыл наказание?

– Мое наказание абсолютно не связано ни с тобой, ни с твоей матерью, ни с твоими сестрами, – заявил он. – Слышишь? Абсолютно. Чтобы все понять, нужно время. Давайте обедать. Вечер прекрасный, я рад, что сижу здесь. Пожалуйста, давай поедим, хорошо?

– Я не проголодалась, – отрезала Реджис, вскочила и убежала в слезах.

Хонор, стараясь держаться спокойно, поднялась и пошла за ней следом, оставив остальных за столом в молчании. В коридоре расслышала глухие рыдания в комнате девочек. Постучала, вошла. Реджис лежала на кровати, плача в свою подушку.

– Ты слышала, что сказал отец, – проговорила она. – Мы должны дать ему время.

– Уже прошло столько времени, – рыдала Реджис.

– Детка…

– Ты не хочешь, чтобы он вернулся. Точно могу сказать. Позвала его нынче к обеду только ради нас… потому что нам этого страшно хотелось.

Хонор присела на краешек кровати, зная, что дочь отчасти права. С другой стороны, согласилась принять его в этот вечер из-за того письма, которое передала ей Берни. Все тело болело от горя и разочарования. Не такой она представляла себе свою жизнь – встречать Джона, вышедшего из тюрьмы, утешать дочерей, объясняя им то, чего никто из них по-настоящему не понимает.

По гравию на подъездной дорожке прошуршали шины, по потолку пробежал свет автомобильных фар. Хонор оглянулась, присматриваясь:

– Это Питер.

– Скажи ему, я сейчас выйду, – пробормотала Реджис.

Хонор склонилась над ней, обняла напряженное тело дочери, обхватившей руками подушку. Почему-то в присутствии в доме Джона ей казалось, будто они расстались не на несколько лет, а навечно – прошлое не возвращается. Она так далеко отошла от него, что даже не знает, сумеет ли снова приблизиться. Поцеловала Реджис в макушку, вышла из комнаты, пошла по коридору.

Войдя на кухню, где свечи освещали вывешенные девочками приветственные транспаранты, тяжело сглотнула, видя подходившего к двери Питера, и открыла ее перед ним.

– Привет, Питер.

– Я заехал повидаться с Реджис.

– Она выйдет через минуту. – Хонор жестом пригласила его к столу. – Посиди с нами, познакомься с ее отцом. Джон, это Питер Дрейк, жених Реджис.

– Приятно познакомиться, Питер. – Джон пожал молодому человеку руку.

– Мне тоже. – Питер взглянул в коридор в сторону комнаты Реджис, потом посмотрел на Агнес и Сес, и они обе улыбнулись.

– Очень хорошо, – кивнул Джон, открыто и дружелюбно разглядывая Питера. Что бы он в глубине души ни испытывал при виде жениха своей двадцатилетней дочери после случившейся сцены, внешне ничем этого не выдавал.

Питер с улыбкой сел на стул рядом с пустым местом Реджис. Хонор протянула ему блюдо, он положил себе рыбы и кукурузы, спросил, оглядывая сидевших за столом:

– А Реджис не обедает?

– По-моему, так ничего и не съела, – ответила Агнес.

Вообще никто ничего не ел, кроме Питера, полившего кукурузу маслом. Агнес и Сес, должно быть, из вежливости проглотили по кусочку. Джон с Хонор сидели неподвижно, не в силах коснуться друг друга. Она посмотрела на него, он попробовал улыбнуться. Оба старались для девочек. Хонор казалось, будто все слышат, как у нее колотится сердце. Глядя на мужа, сидевшего на другом конце стола, поймала его вопросительный взгляд. Он не искал поддержки, а спрашивал, не пора ли ему уходить.

Хонор молча пошевелила губами, сказав, что он может остаться. Джон легонько кивнул.

– А вы не хотите? – спросил его Питер, кивнув на блюдо с кукурузой.

– Пока нет.

– Ну и зря – очень вкусно. Лучший молочно-сахарный сорт. В Коннектикуте знают толк в кукурузе.

– И я всегда так думал, – подтвердил Джон.

– Там, наверно, скучали по ней.

Агнес тихонько охнула, Сес только насупилась, Хонор словно получила пощечину, сама удивляясь своему стремлению броситься на защиту Джона. А он принял реплику за нечто само собой разумеющееся, обдумал и не счел нужным отреагировать. Тем не менее, хорошо зная мужа, Хонор видела, как на него подействовало замечание, и подметила в глазах опасную искру.

– Питер, – сказал Джон, – каковы твои планы?

– Насчет чего?

– Насчет моей дочери Реджис.

– Я на ней собираюсь жениться, – уверенно заявил юноша.

– Ты ведь учишься в колледже, да?

– Да, – подтвердил Питер. – В Тафте. Ну, закончу учебу… мы оба закончим. Бросать не собираемся.

– Хорошо. А чем зарабатываешь?

– Помогаю иногда на поле для гольфа.

– В летние сезоны. А за квартиру чем будешь платить?

Хонор заметила, как дрогнул взгляд Питера, и почувствовала в нем враждебность. По ее спине побежали мурашки.

– За квартиру? – переспросил Питер. – Ее будут оплачивать наши родители. – Он хотел рассмеяться, но, видя абсолютно серьезную реакцию Джона, сдержался.

– Вот как?

– Ну, мои меня долго пилили, а потом смирились. Я думал, вы с миссис Салливан тоже нам согласитесь помочь…

– В моей родной семье, – сказал Джон, – было принято просить руки девушки, только когда ты достаточно взрослый, ответственный, чтобы обеспечить будущую семью. Это одно из доказательств силы твоей любви.

– М-м-м, – промычал Питер, как бы уже оценив отношение Джона к любви и признав глупым. Вытер губы салфеткой, посмотрел на часы, а потом в коридор в сторону комнаты Реджис.

– Вы куда-то собрались нынче вечером? – поинтересовалась Хонор.

– Фактически, да. Хотим пойти в кино на пляж. Скоро надо ехать, темнеть начинает.

– Ну, по-моему, тебе не повезло, – объявила Агнес. – По-моему, сегодня Реджис никуда не пойдет.

– Наверняка пойдет, – возразил Питер, отодвинув стул, глядя на Хонор, но не на Джона. – Скажите ей, что я здесь.

– Она знает, – ответила Хонор.

– Я ее позову, – вызвалась Сес, но Агнес уже направилась к их общей комнате.

– Обожду на улице, – буркнул Питер.

Пока он в ожидании стоял за дверью, Хонор с Джоном остались наедине. В его взгляде по-прежнему сквозило огорчение.

– Если бы ты с ним разговаривал в присутствии Реджис, – почти прошептала она, – так легко не отделался бы.

– Я это хорошо понимаю, – кивнул Джон. – Как она?

– Переживает.

Он встал, прошел к другому концу стола, сел с ней рядом на тот стул, где раньше сидела Реджис.

– Знаю… Что я могу сделать?

– Очень расстроена тем, что мы с тобой «не вместе» в том смысле, в каком ей хотелось бы.

– Мне уйти?

Хонор отрицательно покачала головой, видя, как тяжело он воспринимает все это.

– Прости, – вымолвила она.

– Тебе не за что просить прощения. – Джон взял ее за руку. Хонор позволила, боясь посмотреть ему в лицо, опасаясь, что он увидит в ее глазах то, чего нельзя выдавать.

– Джон…

– Я схожу с ума. Снова быть в этом доме, с тобой, с девочками, и все-таки не вместе. Я их отец, а мне сейчас кажется, что я их едва знаю. Они выросли в мое отсутствие!

– Понимаю, – спокойно и горько сказала она.

– Невозможно сидеть здесь с тобой… Если бы ты только знала… Мне каждую ночь снилось… Казалось, стоит только взглянуть тебе в глаза, взять за руку… Боже мой, Хонор, я думал, что наша любовь не погибла!

Она просто сидела, глядя на их сомкнутые руки. Хотелось прильнуть к нему, хотелось оттолкнуть его.

– Давай пока это оставим. Я хотела устроить праздничный вечер для девочек… и для тебя.

– Клянусь, не знаю, смогу ли дождаться твоего решения, – выпалил он. – Но оно будет принято.

– Какое решение? – прошептала она, чувствуя, как он стискивает ее пальцы.

– Желание Реджис исполнится. Мы будем вместе.

– Джон… – Хонор попыталась выдернуть руку, но он крепко держал ее, и она, посмотрев на него, увидела горящие глаза.

– Обещаю тебе, Хонор, будем.

Она не сумела ответить. Не знала, на что надеялась. Сердце разрывалось от страшной усталости и ликования.

– Я, действительно, рад, что увидел его, – понизил Джон голос. – Знаю теперь, с чем мы боремся. Почему ты мне не сказала, что это настоящий осел?

– Она влюблена…

– Да ведь он же полный… – начал Джон, но тут мимо пролетела Реджис, выскочила в дверь и бросилась в объятия Питера. Перестав плакать, прижалась к нему; так они и стояли, покачиваясь. Он что-то шептал ей на ухо, вызывающе поглядывая на Джона поверх ее головы сквозь планки дверных жалюзи.

– Пожалуй, сегодня не пойду, – послышался голос Реджис. – В другой раз обязательно.

– Пойдешь, – отчетливо произнес Питер. – Тебе лучше убраться отсюда.

Кровь у Хонор вскипела, но она видела, что Джон сидит спокойно – если и не совсем безмятежно, то и не взрывоопасно. Видела в его глазах жар, как всегда. Если знать, куда смотреть, ему никогда не удастся скрыть гнев, ярость, печаль, радость, страсть. Но Реджис с Питером, вновь войдя в дом, увидели только улыбку на его лице.

– Значит, вы познакомились, – заключила Реджис, переводя взгляд с Питера на отца.

– В полной мере, – подтвердил Джон.

– Я очень рад, – сказал Питер.

– Я тоже.

Питер пристально уставился на него, держа Реджис за руку.

– Знаете, я должен был просить у вас ее руки, если бы вы были где-то поблизости.

– Питер! – воскликнула Реджис.

– Никогда не поздно, – заметил Джон.

– Ну, я уже спрашивал миссис Салливан. И она нас благословила.

– Тогда будем считать дело конченым, – сказал Джон.

– Спасибо, папа! – Реджис бросилась отцу на шею, а Хонор, глядя ему в глаза, видела в них тот самый бунтарский дух, который всегда больше всего любила, угасший в тюрьме и теперь снова зажженный Питером. – Пожалуй, все-таки, пойду с Питером в пляжный кинотеатр.

– Пляжный кинотеатр в Хаббард-Пойнт, – проговорил Джон, глядя на Хонор.

– Мы с твоим отцом часто ходили, – припомнила она.

– И снова будете ходить, – уверенно произнесла Реджис.

И ушла со своим женихом, оставив отца с матерью, смотревших им вслед. Когда машина Питера двинулась по подъездной дорожке, Хонор посмотрела на Джона. Оба не сдвинулись с места, замерли на минуту, и если бы она в ту секунду закрыла глаза, то могла бы поклясться, что он не исчезал никогда, а все время был рядом.

Глава 19

Хонор в полном беспамятстве работала у себя в мастерской. Новый этап начался три дня назад после ухода Джона, который с тех пор не показывался. Вокруг царил полный разгром – валялись эскизы, палитры со смешанными красками, у стен громоздились холсты. Закончив картину, изображавшую отца с дочерью, она принялась за новую.

Вытащила давно спрятанную коробку со снимками. Он никогда не имел возможности запечатлеть свои скульптуры в последний раз, но тут хранились фотографии, сделанные в Баллинкасле, фиксировавшие сооружение инсталляции шаг за шагом. Она отыскала и свой альбом, оставшийся от той поездки, пролистала страницы с зарисовками, которые набрасывала в роковой первый день, стараясь уловить тревожную атмосферу – руины замка, сооружение на краю утеса.

Копаясь в коробке, нашла вырезки из газет Западного Корка. У нее было время прочесть их в больнице Святого Финана в ожидании выздоровления Реджис, которая была в полном шоке, не могла ни говорить, ни есть. К тому времени Джона препроводили в камеру предварительного заключения, и Хонор читала в газетах подробности произошедшего.

Санитарки приносили ей чай, выражали сочувствие женщине, муж которой совершил столь ужасный поступок. В газетах писали, что Джон затеял жестокую драку, вещественные доказательства свидетельствовали, что он гнался за Уайтом по краю утеса – в двух местах погибший потерял много крови. Хонор слышала, как санитарки шептали: «Он из него мозги вышиб».

Ей стало плохо. Им не все известно. Почему Джон не позволяет своим адвокатам улаживать дело? Да, он признался в убийстве Грегори Уайта, но почему не сослался на самозащиту, на то, что защищал Реджис? Вообще отказывался говорить об этом, получив обвинительный приговор в уголовном суде Корка.

Когда дочка настолько опомнилась, что можно было уйти из больницы, все было кончено. Примчавшись в Корк, Хонор узнала, что Джона приговорили к шести годам тюрьмы. «Подумай о девочках!» – кричала она, а он только качал головой, не в силах взглянуть ей в глаза, отвечая: «Именно о них я и думаю. Не хочу, чтобы Реджис давала свидетельские показания».

Она рыдала под его непреклонным взглядом над его упрямством, страстью, яростью, превратившимися в нечто несокрушимое и ужасное, что, как ей казалось, могло уничтожить семью точно так, как и человека, посмевшего посягнуть на нее. Смотрела, как охранники уводили мужа в камеру и понимала, что привычная жизнь кончена. Она никогда не простит его за то, что он от них отказался.

Теперь, когда она бросала на холст краски, изображая место гибели своей семьи – Баллинкасл в Ирландии, – на нее вихрем нахлынули те же самые чувства. Она писала разрушенный замок, уничтоживший ее семью, и упрямого мужа жестоко и грубо, как камни, служившие материалом для его произведений, и по щекам ее текли слезы.

Закатав рукава, вспотев, перепачкавшись краской, чувствовала, как что-то выливается из глубины души. Живопись вновь принесла несказанное успокоение, в котором она нуждалась больше, чем когда-либо прежде. Утомленная летней жарой, Хонор вымыла кисти, пошла на кухню за стаканом холодного чая.

Потягивая ледяной напиток, уселась за кухонный стол. Девочки разошлись по своим делам. Реджис работала в библиотеке, Агнес делала уборку в монастыре, Сес каталась на велосипеде.

Цветы Джона стояли в вазе посреди стола, голубые лепестки понемногу опадали вместе с кучками золотистой пыльцы. Хонор смотрела на кружки золотой пыли на стекле, не находя в себе сил ее вытереть – она казалась такой же красивой, как сами цветы. Порой долговечные жизненные явления и события трогают душу не больше, чем краткосрочные и погибающие. С такой мыслью она потянулась к своему письменному столу за принесенным Берни письмом.

Она мудро напомнила Хонор ее собственные слова, давно высказанные в письме своей лучшей подруге, сестре любимого мужчины, испытывавшей столь же тяжкие мучения и сомнения. Рисунок на конверте, видимо, набросала сама Берни. Морское чудовище и фамильный крест Келли. Глядя на него, Хонор поняла, что она хотела напомнить об их взаимной связи.

В родной семье редко вспоминали о прошлом. Деды, бабки, родители Хонор жили в постоянном восторге от того, как им повезло, что их предки перебрались в Америку.

«Не оглядывайся назад», – таков был девиз ее отца. Какие бы беды ни вынудили их предшественников покинуть Ирландию, лучше об этом не думать.

Поэтому, познакомившись с Джоном, Берни и Томом, она словно проснулась. Они вместе рыскали по холмам, проникаясь историей.

– Я еду в Ирландию, Берни, и тебя беру с собой, – объявил однажды Том, идя рядом с ней вдоль стены приблизительно через год после находки шкатулки.

– Посмотрим, – попыталась она улыбнуться. Ее сильно влекло в монастырь; Хонор знала, как разрывается Берни при мысли о Томе.

– Трудно представить, что они пережили, – проговорил он. – Англичане смотрели на них, как на отбросы общества, они умирали с голоду… Уцелевшие стояли в доках Кова, смотрели на своих детей, уплывавших в Америку, зная, что никогда больше их не увидят… Семьи распадались… Представляешь, как бы мы себя чувствовали, расставаясь с детьми?

– У нас нет детей, – возразила Берни с полными слез глазами, думая о людях в доках.

– Будут когда-нибудь, Бернадетта.

Хонор смотрела на Джона, была влюблена в него и знала, что готова умереть, случись с их будущими детьми что-нибудь подобное. Наблюдала, как он на ходу гладит стену ладонью, как бы утешая страдальцев.

– Болезни, голод… – пробормотал он. – Эти стены построили сильные люди.

– Хорошо знавшие свое дело, – добавила Хонор, глядя на стену со вставленным между другими идеально круглым камнем. Как это им удавалось? Каменщики, предки Джона, были в своем роде художниками. Возможно, от них он унаследовал любовь к природным материалам – камню, дереву, льду, воде.

– Кормак скрыл правду об отъезде, – сказал Джон. – А мы должны ее открыть.

– Как это? – спросила Хонор.

– Ты слышала: Том просит Берни ехать с ним в Ирландию. И мы туда когда-нибудь тоже поедем. Представь себе Западный Корк – скалы, морской берег… к северу Кольцо Керри, полуостров Дингл, на западном побережье утесы Моэр до самого Голуэя… Там их из-за Атлантики манила Америка. Ты будешь писать, я что-нибудь поставлю на краю земли, прямо на утесе, обращенном к Америке.

– Салливан завелся, – проворчал Том. – Типично. Хочешь выразить чувства изгнанников и пропавших?

– Чувства тех, кто расстается с одной жизнью, чтобы обрести другую, – уточнил Джон. – Они шли на опасное дело. Почему бы и мне не пойти? – Он обнял Хонор. – Обещай, что поедешь со мной.

– Ни за что не откажусь от такой возможности, – пообещала она, охваченная волнением.

И теперь за кухонным столом Хонор вспоминала момент, когда совершила измену. Не Джону – самой себе. Тогда была влюблена в него, искавшего приключений в каждую секунду жизни. Ей нравилось, что он сочетал искусство с эмоциями, придавал всему значение, создавая фантастические скульптуры, способные вместить в себя всякий смысл, сильно переживал – и рождались бурные произведения.

Хонор нравился риск, на который всегда шел Джон; он волновал, будоражил, но… до определенного дня. Она точно помнит поворотный момент – день рождения Реджис. С появлением дочки на свет Хонор захотелось, чтобы Джон перестал рисковать. С тех пор ее влекло к уединению и спокойствию вместо опасного буйства. Дети полностью меняют жизнь, думала она, глядя затуманенным взглядом на крест Келли на принесенном Берни конверте.

Солнце ушло за деревья, за капеллу, на двор пала тень. Послышался стук в кухонную дверь. Выглянув, Хонор увидела Джона и вздрогнула, словно каким-то магическим образом вызвала его сама. Призывно махнув рукой, сунула письмо Берни под скатерть.

– Как ты? – спросил Джон.

– Отлично, – неуверенно вымолвила Хонор. – А ты?

– Хорошо. Девочки дома?

– Нет. Разбежались куда-то.

– Нам надо поговорить. – Под глазами залегли синяки, будто он только что выдержал бой в десять раундов. Хонор пристально смотрела на Джона, сознавая, что практически не помогает ему легко и радостно вернуться домой. – Ты писала, – заметил он, глядя на пятна краски у нее на руках.

Она кивнула, но промолчала.

– Слушай, – начал Джон. – Мне тяжело тебя видеть. Не могу врать тебе, Хонор.

– Прости… Мне тоже тяжело.

– Знаю. Не хочу, чтобы было еще тяжелей, чем теперь, но, Господи помилуй… я должен видеться с девочками. Весь тот вечер с вами был просто потрясающий. Я с тех пор только о нем и думаю.

Хонор отвела глаза, не в силах признаться, что с ней происходит то же самое. Со спазмом в желудке старалась спокойно сидеть и слушать.

– Надо придумать, как мне с ними регулярно встречаться, – настаивал он. – Что бы ты ни думала по этому поводу, я уверен, для них это важно. Это вовсе не эгоизм, просто я их отец…

– По этому поводу я с тобой спорить не стану, Джон.

– Не станешь? – удивился он и замер на полуслове, уставившись на нее.

Она поняла, что он не спал всю ночь. Глаза в темных кругах ввалились, но все равно горят ярким огнем – в нем по-прежнему жива душа, интерес и любовь к жизни. Хонор смотрела на него, сдерживая желание взять за руку.

– Разве можно? Они тебя любят!

– А я думал… – растерянно пробормотал он, – думал, ты решила, что я им… и тебе… причиню только вред.

– Это совсем разные вещи, – заметила она.

– Хонор… – Он слегка протянул ладонь через стол, как бы желая, чтобы она дотронулась до нее, но Хонор сцепила руки на коленях. – Я сам все погубил. Чувствую непростительную вину за то, что наделал в Ирландии.

– Это было очень давно, – сказала она.

– Но я до конца жизни буду расплачиваться! – Он повысил голос. – Хуже всего, что это отразилось на девочках. Им пришлось с этим жить, люди знали, что их отец сидит в тюрьме за убийство… Ты видела, как вел себя Питер…

Хонор кивнула, напрягшись всем телом.

– …как на меня смотрел простой мальчишка! Представляю, что при этом чувствовала Реджис. И даже не представляю, что чувствовала ты!

– Какое это имеет значение? – не выдержала она. – Кому интересно, что говорит или думает Питер Дрейк? Меня волнует лишь то, что происходит в твоей семье. В нашей семье, Джон!

– Я все погубил, – схватил он ее за руки, – в тот день на утесе. Не спас Реджис, а впустил в нашу жизнь безумие, сам стал чудовищем, и она это видела. Говорит, что ничего не помнит, хотя попросту не могла осознать такой ужас. Знаю, я виноват. И поэтому ты меня больше не любишь – признайся.

– Это произошло еще раньше, – воскликнула она, отдергивая руки.

– Что?

– Мы… расстались с тобой за несколько лет до поездки в Ирландию…

– Объясни, – попросил он с ошеломленным видом, будто она окатила его ледяной водой.

– Ты даже не понял, – всхлипнула Хонор. – Поехал в Ирландию оплакивать своих предков, семьи, распавшиеся из-за голода, иммиграции. А ведь мы тоже расстались. Улетучилось все, что для меня имело значение – искусство, любовь, ты – все, что казалось мне вечным моим достоянием.

– Может быть, его можно вернуть.

– Разве не понимаешь, что это для меня значило? Я тоже была художницей, преданной своему искусству! После рождения девочек решила поставить на первое место семью. Очень тебя любила.

– И я тебя тоже, – растерянно заявил он. – Скажешь, нет?

– Когда ты отправился на Лабрадор фотографировать в самый короткий день года северное сияние, а потом задержался, снимая рождественские бураны, я сидела одна дома с девочками, скучавшими по отцу. После этого ты отправился в Черчилль строить из снега пещеру, ледяной дом, подкарауливать семейство полярных медведей… пока твое собственное семейство за тебя беспокоилось и боялось, воображая, как ломается ветка за веткой…

– Хонор…

– А поездка в Ирландию, – продолжала она. – Я ждала ее с той самой минуты, как мы нашли шкатулку, с той минуты, когда ты выпрашивал у меня обещание ехать с тобой… Но я с тобой не поехала, Джон. Ты уехал один. Лазил по останкам голодных пароходов с Грегори Уайтом, с которым познакомился в доках. Там с тобой был он, а не я.