Текст книги "Аль-Каида"

Автор книги: Лоуренс Райт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

Тем летом Уилшир попросил, чтобы аналитику ФБР Маргарет Гиллеспи, аккредитованной при Антитеррористическом центре ЦРУ, дали разрешение на доступ к материалам о встрече в Малайзии «в ее свободное время». Документы были предоставлены только в конце июля. Уилшир так и не раскрыл информацию о том, что участники той роковой встречи уже находятся на территории США. Фактически он не способствовал расследованию, несмотря на его собственную озабоченность тем, что внутри Америки готовится «вторая Хиросима».

Уилшир не хотел знать того, что уже знало ФБР. Он дал Дине Кореи, второму аналитику ФБР, работавшей при штаб-квартире ФБР, три фотографии, сделанные тайно во время встречи в Малайзии, чтобы показать некоторым сотрудникам 1–49. Там были запечатлены Мидхар, Хазми и человек, похожий на Кусо. Уилшир не объяснил Кореи, почему были сделаны эти снимки, но был вынужден сказать, что одного человека на фотографиях зовут Халед аль-Мидхар. В то время Гиллеспи изучала базу данных «Интерлинк» с целью найти сведения о встрече в Малайзии, но ЦРУ не посылало никому сведений о прибытии Хазми в страну и наличии визы у Мидхара. Информация о событиях, приведших к встрече в Малайзии, отслеживалась АНБ, нотам была внутренняя инструкция, что разведывательными данными не следует делиться со следователями по уголовным делам, поэтому никаких данных в базе «Интерлинк» не было.

11 июня второй куратор ЦРУ Кларк Шэннон вместе с Мэгги Гиллеспи и Диной Кореи отправились в Нью-Йорк, чтобы поговорить со следователями. Суфан тогда был за границей. Встреча с нью-йоркскими агентами ФБР началась утром с расспроса о прогрессе в расследовании. На это ушло три или четыре часа. В конце концов, приблизительно в два часа дня, Шэннон попросил Кореи показать фотографии ее коллегам. Это было три высококачественных снимка скрытой камерой. На одном из фото, сделанном из-за угла дома, были изображены Мидхар и Хазми, стоящие возле дерева. Куратор хотел знать, знакомы ли эти люди следователям и есть ли на этих фотографиях Кусо.

Агенты ФБР хотели знать, кто эти люди и где и когда были сделаны фотографии. «А есть ли у вас другие?» – спросил один из агентов. Шэннон отказался отвечать. Кореи пообещала, что «через несколько дней или недель» она попытается получить разрешение на доступ ко всей информации, но пока не может форсировать события. Обстановка накалилась; участники стали кричать друг на друга. Агенты ФБР понимали, что ключ к разгадке преступлений находится прямо перед ними, но ничего не могли сделать, чтобы вытянуть информацию из куратора ЦРУ и своих собственных аналитиков, за исключением одного. Кореи в конце совещания назвала имя Халеда аль-Мидхара.

Стив Бонгардт, бывший морской летчик и выпускник Аннаполиса, состоявший в команде 1–49, попросил куратора сообщить дату рождения и паспортные данные Мидхара. Имя само по себе мало что значило, его было недостаточно, чтобы задержать этого человека при въезде в Соединенные Штаты. Бонгардт только что вернулся из Пакистана со списком из тридцати человек, подозреваемых в сотрудничестве с «Аль-Каидой». В списке были указаны даты рождения. Он передал список в Государственный департамент, чтобы воспрепятствовать проникновению этих людей в страну. Это была стандартная процедура, первое действие, которое должен был совершить каждый следователь. Но куратор ЦРУ отказался предоставить дополнительную информацию.

Можно было бы представить совсем другую встречу, на которой куратор ЦРУ разрешил бы раскрыть важнейшие обстоятельства поездки Мидхара в Соединенные Штаты, его звонки на коммутатор «Аль-Каиды» в Йемене, его связь с Хазми, уже находившимся в Америке; их сотрудничество с «Аль-Каидой» и с Халладом. Картина, которая была бы тогда положена на стол нью-йоркского управления, содержала бы не только ответы на вопросы, кто организовал диверсию на «Коуле», но и более важную информацию, что «Аль-Каида» уже в Соединенных Штатах и готовит новую акцию.

Существовала четвертая фотография со встречи в Малайзии, но куратор ФБР ее не показал. Это был снимок Халлада. Следователи по делу «Коула» уже знали, кто он такой. У них была заведена особая папка на него, и его имя было названо большому жюри, чтобы завести на него уголовное дело. О’Нейл потребовал эту фотографию и всю информацию о Халладе и его сообщниках у Маргарет Грэм, главы нью-йоркского отделения ЦРУ, располагавшегося в одной из башен Всемирного торгового центра. Если бы ЦРУ передало фотографию, то у угонщиков самолетов не было бы шансов.

Тем временем Мидхар вернулся в Йемен и направился в Саудовскую Аравию, где, вероятно, собрал вместе остальных угонщиков самолетов и помог им выехать в США. Два дня спустя после скандальной встречи куратора ЦРУ с командой 1–49 Мидхар получил новую американскую визу в консульстве в Джидде. 4 июля Мидхар благополучно прибыл в Нью-Йорк.

Встреча 11 июня стала кульминацией ненормальных тенденций в правительстве США. Всегда существовали определенные законодательные барьеры, препятствовавшие распространению информации. По закону – пункт 6Е Федеральных правил уголовного делопроизводства – информация, исходящая из свидетельств в большом жюри, считается секретной. ФБР, руководствуясь этим правилом, вообще наложило запрет на передачу следственных материалов кому-либо. Каждое утро в компьютере Дика Кларка появлялась по крайней мере сотня сообщений из ЦРУ, АНБ и других разведывательных подразделений, но ФБР никогда не распространяло подобную информацию. Пункт 6Е также означает, что агент не может говорить об уголовных делах с коллегами, занимающимися разведкой, – даже если они работают в одной и той же команде.

Но до начала второго срока президентства Клинтона информация, полученная в результате разведывательных операций, особенно если она имела отношение к криминалу, могла быть свободно передана следователям по уголовным делам. И это было существенно. Агенты, работавшие в здании № 26 на Федерал-плаза, могли часто подниматься в особо секретную комнату и читать распечатки переговоров, перехваченных АНБ, и разведывательные сводки ЦРУ. Такое сотрудничество помогло разоблачить шейха Омара Абдул-Рахмана, например. Подслушивающие устройства, установленные в его квартире, записали разговор, в котором он дал приказ произвести террористическую атаку на Нью-Йорк. Но не все полученное в результате разведывательных операций можно было раскрыть в суде. Нельзя было ставить под удар источник подобных сведений.

Министерство юстиции в 1995 году провозгласило новую политику регулирования информационного обмена между агентами и обвинителями по уголовным делам. Штаб-квартира ФБР неправильно интерпретировала данную директиву, думая, что она означает смирительную рубашку для их следователей. Всех предупредили, что передача агентурной информации следователям по уголовным делам будет означать для оперативного сотрудника конец карьеры. Секретный суд в Вашингтоне, созданный в соответствии с Законом о наблюдении за иностранными разведками (ЗНИР) от 1978 года, стал арбитром в рассмотрении дел, когда информация «вышла за стены». Путаница, царившая в ФБР, и инерция мышления позволяли постепенно сужать поток важнейшей информации, который поступал в команду 1–49.

ЦРУ охотно воздвигло барьер, отделивший его от ФБР. Принципы, использованные куратором ЦРУ на совещании 11 июня, заключались в том, чтобы делать выводы, не называя агентам имен лиц, изображенных на фотографиях. Это было своеобразным компромиссом, чтобы защитить «конфиденциальные источники и методы». Источником сведений о встрече в Малайзии был телефон в Йемене, принадлежащий Ахмеду аль-Хаде, который находился в центре сети «Аль-Каиды». Телефон Хады был информационным узлом «Аль-Каиды» и золотой жилой разведки. По иронии судьбы номер телефона Хады в Йемене узнали именно следователи нью-йоркского управления ФБР, производившие расследование взрывов посольств. Вся информация, получаемая из дома Хады, имела важнейшее значение. ЦРУ был известен, по крайней мере, один человек, запечатленный камерой в Малайзии, Халед аль-Мидхар, зять Хады, но управление скрывало и эту важную информацию от ФБР.

АНБ, опасаясь хлопот от обращении в суд ЗНИР за разрешением на передачу секретной информации, просто запретило ее распространение в любом виде. Например, из Сан-Диего Мидхар сделал восемь звонков на телефон Хады, чтобы поговорить с женой, которая только что родила. Переговоры были перехвачены, но АН Б не разрешило их передавать. На стене так называемого «предбанника» перед рабочими местами сотрудников команды 1–49, разделенных перегородками, появилась схема, чтобы они наглядно представляли связь между телефоном Ахмеда аль-Хады и другими телефонами. Схема показывала всемирную сеть «Аль-Каиды». Линия тянулась от дома Хады в Йемене к Хазми и квартире Мидхара в Сан-Диего. Присутствие «Аль-Каиды» в Америке должно было стать очевидным.

Не получив нужной информации, команда 1–49 стала действовать собственными жесткими и незаурядными методами. Когда АНБ стало скрывать сведения, полученные со спутникового телефона бен Ладена, команда разработала план создания двух больших антенн: на отдаленном тихоокеанском острове Палау и на атолле Диего-Гарсиа в Индийском океане, которые позволяли перехватывать сигналы со спутников. АНБ выступило против этого плана и было вынуждено выдать 114 распечаток переговоров, чтобы предотвратить строительство новой антенны. Однако другие данные перехватов оно продолжало держать в секрете. Команда также установила хитроумную спутниковую телефонную кабину в Кандагаре для международных звонков, предоставив возможность джихадистам звонить домой. Агенты не только прослушивали все переговоры, но и делали фотографии звонящих благодаря камере, встроенной в будку. На Мадагаскаре агенты 1–49 установили антенну, с помощью которой перехватили разговор Халеда Шейха Мохаммеда. Миллионы долларов и тысячи часов рабочего времени были потрачены на получение информации, которой другие ведомства правительства Соединенных Штатов уже обладали.

Агенты 1–49 настолько привыкли к отказам разведки делиться информацией, что купили диск с песней «Пинк Флойд» «Another Brick in the Wall» [68]68
  Еще один кирпич в стене.


[Закрыть], и когда слышали в трубке привычную формулировку «конфиденциальный источник и методы», просто подносили микрофон к проигрывателю и включали песню.

5 июля 2001 года Дик Кларк собрал представителей различных ведомств: Федеральную авиационную администрацию, Службу иммиграции и натурализации, Береговую охрану, ФБР и Секретную службу, чтобы предупредить: «Готовится некая демонстративная акция и случиться может очень скоро».

В тот же самый день Джон О’Нейл и Вэлери Джеймс прибыли в Испанию, куда отправились по приглашению Фонда испанской полиции. О’Нейл решил несколько дней отдохнуть, чтобы решить, как жить дальше. Хотя Министерство юстиции прекратило расследование факта пропажи портфеля, ФБР продолжало дознание, что висело дамокловым мечом над его головой. В то же время он узнал, что «Нью-Йорк тайме» готовит материал об этом происшествии. Репортерам стало известно не только какие конфиденциальные материалы находились в портфеле, но и о предыдущем инциденте с пребыванием Вэлери в тайном гараже и личной задолженности О’Нейла. Информация, вероятно, просочилась от кого-то из ФБР или Министерства юстиции, наряду с очень неприятными подробностями о его финансах. Этот конфиденциальный материал был свободно предоставлен репортерам, вероятно, для того, чтобы надежно заблокировать его дальнейшую карьеру. Утечка была организована, чтобы лишить его шансов занять место Дика Кларка в НСБ, что было секретом Полишинеля.

Перед тем как отправиться в Испанию, О’Нейл встречался с Ларри Сильверстайном, президентом компании «Сильверстайн пропертиз», управлявшей Всемирным торговым центром. Сильверстайн предложил ему место шефа службы безопасности всего комплекса и предложил оклад, более чем в два раза превышающий казенное жалованье. Но О’Нейл не принял сразу его предложения. Он сказал Барри Мауну, что не хочет уходить из ФБР, когда его репутация под большим вопросом. Он обещал дать определенный ответ после возвращения из Испании; но все еще не отказал Дику Кларку.

Он, Вэлери и ее сын Джей провели несколько дней в Марбелье, играя в гольф. Марк Россини, который часто служил связным между ФБР и испанской полицией, приехал с ними как переводчик. 8 июля О’Нейл курил сигару на веранде виллы, где он был вместе с Россини, и сказал ему: «Теперь я ПМЗ».

Это было в двадцатую годовщину того дня, как он стал агентом ФБР. Пришло время, когда агент ФБР мог уйти в отставку с полной пенсией и в конце сказать ФБР: «Поцелуй мою задницу (ПМЗ)».

Как вспоминал Россини, О’Нейл улыбался, но в его глазах была грусть. Он стоял перед выбором. Россини видел, что О’Нейл говорил «гуд-бай» человеку, которым он был, и человеку, которым он мог бы быть. У него остались так и не осуществившиеся мечты. Например, он не смог схватить Усаму бен Ладена.

Пока О’Нейл был в Испании, в этой же стране находились Мохаммед Атта и Рамзи бен аль-Шибх. Они отдыхали в небольшом курортном местечке под названием Салу, где обсуждали последние детали заговора 11 сентября.

Как и его манера одеваться, напоминавшая традиционных противников ФБР – гангстеров, сам О’Нейл также показывал сходство с образом мышления террористов. Его кумиром был ирландский националист Майкл Коллинз, героически погибший лидер «Шинн Фейн» и инициатор начала боевых действий, как и О’Нейл, отверженный своим собственным народом. Хотя О’Нейл, как агент ФБР, действовал против Ирландской республиканской армии, он симпатизировал ее вдохновителям. Он, вероятно, видел в себя что-то от Майкла Коллинза. Но в последнее десятилетие он нашел себе в смертельной схватке с самым дерзким террористом в истории, чьи цели ужасали, а жестокость была совершенно патологической.

После расследования взрыва на «Коуле» и неприятностей с пропажей портфеля О’Нейл понимал, что его репутация настолько подорвана, что вопрос о замещении должности в НСБ просто снят с повестки дня. Обычно после ухода в отставку оперативные сотрудники ФБР становятся высокооплачиваемыми консультантами по безопасности в корпорациях, поэтому в последние годы карьеры они, по крайней мере, могут зарабатывать хорошие деньги. У О’Нейла уже было несколько предложений, но самое лучшее место, куда он хотел вернуться после Испании, был Всемирный торговый центр. Некоторые из его друзей, включая Марка Россини, поздравляли и говорили: «По крайней мере, там ты будешь в безопасности. Они уже пытались его взорвать». О’Нейл ответил: «Они попытаются снова. Они никогда не оставляли попыток взорвать оба здания». Это решение стало дня него роковым.

Можно представить, что жизнь Джона О’Нейла была своеобразным примером в сознании исламских радикалов, так же как и последователей некоторых религий, которые считали, что безнравственность является характеристикой страны и времени. Многие люди в Америке, образно говоря, пускаются в крайности.

Традиционная мораль пришла в упадок. Наряду с этим быстро росли фундаменталистские церкви. Сексуальному скандалу во время президентства Клинтона был противопоставлен догматизм религиозного права. О'Нейл, как и многие его современники, метался между грешной жизнью и чрезмерным благочестием. Он был бабником, лжецом, эгоистом и сибаритом. Он любил роскошь и вещи известных брендов, живя явно не по средствам.

В нем присутствовали качества, которыми бен Ладен иллюстрировал портрет падшей Америки. О’Нейл мучительно искал духовную опору.

Он вышел из католической церкви, когда познакомился с Вэлери. Она была дочерью протестантского проповедника из Чикаго. О’Нейлу понравились зажигательные спонтанные богослужения. В то время он возглавлял расследование случаев насилия со стороны борцов с абортами. Вместе с Вэлери он понимал силу и опасность фундаменталистского мировоззрения. Эти люди приходили в церковь, потому что экстатические моления им нравились больше, чем формальные службы традиционных конфессий. Разница была в том, что противники абортов были готовы убивать гинекологов во имя Господне. Когда О’Нейл и Вэлери переехали в Нью-Йорк, они обычно посещали Мраморную коллегиальную церковь на Пятой авеню, где была кафедра Нормана Винсента Пила [69]69
  Пил Норман Винсент(1898–1994) – религиозный деятель США, с 1932 г. пастор Мраморной коллегиальной реформистской церкви в Нью-Йорке. Один из первых консервативных телепроповедников. Автор ряда книг, в том числе бестселлера «Сила позитивного мышления» [The Power of Positive Thinking] (1952).


[Закрыть]и его оптимистической философии «позитивного мышления». Это была тихая гавань, но О’Нейлу было часто не по себе.

После происшествия в тайном гараже ФБР О’Нейл начал ежедневно читать Библию. В Йемене он держал Писание на прикроватном столике вместе с последней биографией Майкла Коллинза. Он вернулся в католичество весной 2001 года и посещал мессы каждое утро. Он сказал Вэлери, что уже советовался со священником, как получить развод. В августе он подписал с женой Кристиной соглашение об имуществе. Ей переходило право воспитания детей и дом в Линвуде, штат Нью-Джерси. Но его предстоящая свобода казалась только дополнением к духовному бремени, которое он нес.

О’Нейл купил книгу, озаглавленную «Познай свою Библию!». Будучи дочерью проповедника, Вэлери знала Библию лучше, чем Джон, поэтому неудивительно, что он решил наверстать упущенное. Они часто пускались в бурные споры о спасении. Он был уверен, что душа спасается через добрые дела, а Вэлери доказывала, что только верой в Иисуса Христа. Ей становилось плохо, когда она думала, что он обречен.

Вскоре после возвращения из Испании О’Нейлу попалась на глаза детская книжка под названием «Птица души». Вэлери была в ванной и готовилась пойти на работу, когда Джон вошел к ней и стал читать. Она почти не обращала на него внимания. Это история о птице, которая села на одну из веток нашей души.

 
Это птица души.
Она чувствует все, что мы чувствуем.
 

О’Нейл, суровый мужчина, постоянно носивший с собой пистолет, читал о том, что птица сердца летает вокруг нас, когда кто-то причиняет нам боль, затем поднимается вверх, если мы радуемся. Потом он перешел к части о ящичках.

 
Хочешь ли ты узнать, из чего сделана птица души?
Хорошо, это очень просто: она сделана из ящичков.
Но эти ящички нельзя открыть,
Потому что каждый из них закрыт на свой особый ключ.
 

Вэлери заметила краем глаза, что у него навернулись слезы на глаза. Он продолжал читать про ящички: один – для счастья, другой – для страдания, один – для ревности, следующий – для удовольствия. В конце концов он стал рыдать так, что ему было трудно закончить чтение. Джон совершенно расчувствовался.

Вскоре он углубился в молитву. О’Нейл купил пару руководств и отмечал интересные места в молитвеннике с помощью ленточек или клеящихся листочков. Особенно ему нравился псалом 141.

Когда изнемогал во мне дух мой, Ты знал стезю мою. На пути, которым я ходил, они скрытно поставили сети для меня.

Смотрю на правую сторону и вижу, что никто не признает меня: не стало для меня убежища, никто не заботится о душе моей.

Я воззвал к Тебе, Господи, я сказал: Ты прибежище мое и часть моя на земле живых.

Внемли воплю моему, ибо я очень изнемог; избавь меня от гонителей моих, ибо они сильнее меня [70]70
  (Пс. 141:3–6) Синодальный перевод.


[Закрыть].

На последней странице бревиария [71]71
  Молитвенник для католического духовенства.


[Закрыть]в красной кожаной обложке он отметил расписание католических служб суточного круга и с 30 июля начал ревностно их вычитывать. Молиться четыре или пять раз в день, как мусульмане, было достаточно редкой практикой среди католиков-мирян, скорее, это было древним обычаем, которого придерживалось только духовенство либо особо ревностные прихожане. Вероятно, в своей молитвенной практике он заметил параллели между ранней церковью и некоторыми аспектами современного ислама, ибо церковный календарь изобилует именами мучеников и героической агиографией, которая могла рассматриваться как проявление религиозного экстремизма. Он начал молитвенное правило в день памяти св. Петра Хрисолога, епископа Равеннского, запретившего танцы и преследовавшего еретиков. На следующий день, 31 июля, праздновалась память св. Игнатия Лойолы, неукротимого испанского воина, основавшего орден иезуитов. Эти святые представляли общество, управляемое Божьими законами, гораздо более отчетливо, чем Саид Кутуб или большинство современных христиан.

По своему расписанию О’Нейл отмечал каждую молитву вплоть до субботы 19 августа, дня, когда в «Таймс» появилась статья об инциденте с пропажей его портфеля. После чего записи в бревиарии оборвались.

«Задачи религии величественны и трудны, – сказал бен Ладен в видеообращении, которое позже было найдено в компьютере гамбургской ячейки. – Некоторые из них просто ужасны».

Бен Ладен говорил о Пророке, предупреждавшем арабов, что они станут слабыми из-за любви к житейским удовольствиям и боязни борьбы. «В этом заключается смысл лишений и нищеты, в которой мы пребываем: мы всем пожертвовали во имя Бога и джихада, – проповедовал бен Ладен. – Бог дарует вам достоинство и не заберет его от вас, пока вы придерживаетесь вашей религии».

Вспоминая указание Пророка, данное на смертном одре, что ислам должен быть единственной религией в Аравии, бен Ладен вопрошал: «Какой ответ мы дадим Богу в день суда? Умма в это время пришла в упадок и сбилась со своего пути. Теперь, прошло уже десять лет, с тех пор как американцы вошли в Землю двух святых мест… становится понятным для нас, что бегство от борьбы в сочетании с любовью к земному существованию все еще наполняет сердца многих из нас, что является источником нищеты, унижения и оскорбления».

Эти слова запали в сердца молодых людей, многие из которых обладали способностями, талантами, образованием и комфортно жили на Западе; и поэтому они отозвались с такой готовностью на чувство стыда, которое пробудил в них бен Ладен.

 
Чего мы хотим?
Чего мы хотим?
Разве мы не хотим угодить Богу?
Разве мы не хотим рая?
 

Он воспользовался ими, чтобы сделать из них мучеников-смертников; он обещал, что их жизни будут принесены в жертву во имя великой цели, за что их ожидает вечная слава. «Посмотрите, мы находимся в пасти льва уже двадцать лет, – говорил он. – Благодаря милости и славе Божьей русские ракеты «Скад» охотились за нами десять лет, и американские крылатые ракеты охотились за нами следующие десять лет. Верующий знает, что час смерти нельзя приблизить или отдалить». Затем он процитировал отрывок из четвертой суры Корана и повторил ее трижды в своей речи – вероятный сигнал для угонщиков, которые уже были на своем последнем пути.

 
Где бы вы ни были, захватит вас смерть,
Если вы были даже в воздвигнутых башнях [72]72
  Коран, 4, 80(78) (пер. И. Крачковского).


[Закрыть].
 

О’Нейл был грешным и противоречивым человеком, но во всем ФБР не было сотрудника столь строгого и последовательного, способного совместно с ЦРУ создать общенационапьную сеть сыска, которая бы позволила остановить события 11 сентября. ФБР было известно жестким обращением с амбициозными сотрудниками и просто с умными людьми. О’Нейл оказался прав касательно особой опасности «Аль-Каиды», когда мало кто верил в ее существование. Вероятно, поэтому его компетентность сотворила ему множество врагов, которые торпедировали его карьеру. Те же самые люди помогли «Аль-Каиде» устранить человека, не соглашавшегося с другими. Хотя нью-йоркское управление уже потеряло решающую роль в слежке за «Аль-Каидой», уход О’Нейла был невосполнимой потерей.

Когда Джон находился в Испании, агент ФБР в Фениксе Кеннет Уильямс послал тревожные электронные письма в штаб-квартиру, резидентуру «Алек» и нескольким коллегам в Нью-Йорк: «Цель моего сообщения – посоветовать ФБР и Нью-Йорку обратить особое внимание на координацию усилий по отслеживанию попыток Усамы бен Ладена направить студентов в Соединенные Штаты для обучения в университетах и колледжах гражданской авиации». Уильямс пошел еще дальше и посоветовал штаб-квартире взять на заметку все летные школы в стране, опросить всех инструкторов и составить список всех арабских студентов, которые обращались за получением визы с целью обучения пилотированию.

Джек Клунан был одним из нью-йоркских агентов, прочитавших записку, когда ее распечатали и раздали сотрудникам. Он смял ее в комок и бросил в стену. «А кто будет делать тридцать тысяч опросов? – спросил он у куратора в Фениксе. – Откуда у нас столько свободного времени?» Но он пробежал глазами несколько арабских имен, которые агент в Фениксе уже нашел. Знакомых не было. ЦРУ, имевшее отделение в Фениксе, тоже проверило эти имена и никаких подозрительных связей не обнаружило. Наконец выяснили, что один из курсантов летной школы, на кого обратил внимание агент в Фениксе, знаком с Хани Ханджуром, но было маловероятно, чтобы расследование, которое мог начать этот агент, дало плоды. По крайней мере одно это расследование.

В середине августа летная школа в Миннесоте обратилась в местное управление ФБР с информацией о странном поведении курсанта Закариаса Мусауи. Он задавал подозрительные вопросы об особенностях полета в районе Нью-Йорка и о том, можно ли открыть дверь в пилотскую кабину во время полета. Местное отделение немедленно навело справки и выяснило, что Мусауи являлся исламским радикалом, который был в Пакистане и, вероятно, в Афганистане. Агенты пришли к выводу, что он может быть потенциальным угонщиком-смертником. Поскольку он являлся гражданином Франции и находился в стране по просроченной визе, Служба иммиграции и натурализации заключила его под арест. Агенты ФБР обратились в штаб-квартиру за разрешением проверить ноутбук Мусауи, который был заблокирован, и агенты не смогли самостоятельно просмотреть файлы. Когда куратор в Миннеаполисе согласовал этот вопрос со штаб-квартирой, ему посоветовали найти толковых людей, способных «расколоть» арестованного. Куратор решительно ответил, что, вероятно, Мусауи «пытался удержать кого-то от захвата самолета и пикирования на Всемирный торговый центр» – знаменательное предостережение, которое бессознательно промелькнуло в мыслях тех, кто читал тревожные сообщения об угрозе теракта.

Мусауи, скорее всего, был членом группы заговорщиков второй волны, которая должна последовать после 11 сентября и накрыть города западного побережья. Если бы агенту в Миннеаполисе разрешили более обстоятельно побеседовать с Мусауи, он мог бы установить его связь с Рамзи бен аль-Шибхом, пославшим ему деньги. У Мусауи на руках была справка с места работы в компании «Инфокустек», подписанная Язидом Суфаатом. Это имя ничего не говорило ФБР, ибо ЦРУ держало в секрете информацию о конспиративной встрече в Куала-Лумпуре. ФБР не смогло сопоставить сведения из управления в Миннеаполисе с предостережением Кеннета Уильямса из Феникса. Как обычно, они утаили эту информацию от Дика Кларка и Белого дома, поэтому ни у кого не было полной картины происходящего.

22 августа О’Нейл написал электронное письмо Лу Ганну, потерявшему во время взрыва на «Коуле» сына. «Сегодня мой последний день, – сообщил О’Нейл. – За тридцать один год государственной службы самым важным моментом было руководство расследованием нападения на эсминец «Коул». Я вложил всего себя в это расследование и воистину верую, что был достигнут большой прогресс. Вам и вашим семьям неизвестно, как я плакал из-за потерь. Я поминаю вас в моих молитвах и продолжаю идти по следу преступников, уже будучи частным лицом. Господь да благословит вас, вашу любовь, ваши семьи, и да благословит Господь Америку».

О’Нейл уже упаковывал вещи в своем кабинете, когда к нему пришел проститься Ати Суфан. Он должен был на следующий день вновь вылетать в Йемен. Практически последним делом О’Нейла на государственном посту стала подпись на приказе, отправлявшем следственную бригаду в Йемен. Два человека перешли улицу по направлению к закусочной «Джо’з динер». О’Нейл заказал гамбургер и сэндвич с сыром.

«Почему ты не хочешь изменить свой неправедный путь? – неожиданно бросил ему Суфан. – Ты же идешь в ад». Но О’Нейлу было не до шуток. Он попросил Суфана зайти к нему во Всемирный торговый центр после возвращения из Йемена. «Я приду, чтобы просто побыть с тобой», – сказал тот. Ему было странно слышать, чтобы О’Нейл просил так смиренно.

Затем Суфан сообщил Джону, что собирается жениться. Он беспокоился, как О’Нейл отреагирует на это. В прошлом, когда они говорили о женщинах, О’Нейл обычно остро иронизировал или делал вид, что ему неприятна эта тема. «Знаешь ли ты, сколько стоит получить развод? – неожиданно спросил О’Нейл. – Это дорого обойдется».

О’Нейл сказал о суженой Суфана: «Раз она согласилась, то должна быть хорошей девушкой».

На следующий день Джон начал работу во Всемирном торговом центре.

В первый день после ухода О’Нейла Мэгги Гиллеспи, аналитик ФБР, изучавшая материалы о встрече в Малайзии, уведомила Службу иммиграции и натурализации, Государственный департамент, таможню и ФБР о том, что она просит включить Халеда аль-Мидхара и Навафа аль-Хазми в разыскные списки. Она отметила, что они оба уже прилетали в Лос-Анджелес в январе 2000 года, в то самое время, когда Ахмед Ресам планировал взорвать городской аэропорт. После этого Мидхар покинул страну, но потом вернулся. Гиллеспи передала информацию своей коллеге Дине Кореи, аналитику разведки в штаб-квартире ФБР.

Встревоженная информацией, Кореи послала сообщение куратору группы 1–49, озаглавленное «МТ: «Аль-Каида». «МТ» означало «международный терроризм». Сообщение срочно приняли к рассмотрению. Был небольшой комментарий, что Халед аль-Мидхар мог быть связан с «Аль-Каидой», вступал в контакты с террористами, подорвавшими «Коул», поэтому и представлял «угрозу национальной безопасности». Команда получила указание «выяснить местонахождение аль-Мидхара и отследить его контакты и причины пребывания в Соединенных Штатах». Но, по словам Кореи, не нашлось ни одного сотрудника по криминалитету, который был бы в курсе дела. Наконец, задачу поручили сотруднику разведки, для которого это было вообще в новинку.

Джек Клунан являлся временным куратором команды. Он настаивал, что это расследование должны вести именно агенты, занимающиеся криминальным миром. Из-за того, что теперь уголовное дело было заведено против бен Ладена, агенты получили все возможности для поиска подозреваемых, имеющих к нему отношение. Кореи сообщила в команду: «Если аль-Мидхар будет обнаружен, допрос его должны вести сотрудники разведки. Агенты уголовного розыска НЕ ДОЛЖНЫ присутствовать на допросе… Если в результате допроса выяснится наличие состава преступления федерального масштаба, то эта информация будет передана через границы ведомств в соответствии с действующей процедурой для проведения дальнейшего дознания».

Сообщение Кореи случайно попало в руки к Стиву Бонгардту, агенту уголовного розыска, работавшему в команде. Он был весьма напористым следователем. Ранее он летал на истребителе морской авиации. Целый год он протестовал против тех препятствий, которые различные ведомства расставляли на пути следствия по уголовным делам. «Покажите мне, где написано, что мы не можем обладать разведывательной информацией», – неоднократно спрашивал он в штаб-квартире. Это, конечно, нигде не было зафиксировано, но у ведомственных актов имелось множество интерпретаций. После совещания 11 июня Бонгардт неоднократно наседал на Кореи с требованием раскрыть информацию о людях на фотографии, включая Халеда аль-Мидхара. После того как электронное письмо Кореи попало в его компьютер, Бонгардт немедленно позвонил ей. «Дина, ты раздражаешь меня! – сказал он. – Скажи прямо, Мидхар уже в стране?»