Текст книги "Горячие дозы (сборник)"

Автор книги: Лоуренс Гоуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 37 страниц)

Глава 9

В Ванкуверском международном аэропорту Юниор купил дешевое виски. Самолет был почти пуст. Юниор сел на место, находившееся над самым крылом, с которого нельзя было видеть землю.

Самолет сел в Лос–Анджелесе в час ночи. Юниору потребовалось более двух часов, чтобы попасть к особняку Феликса. А к тому времени, когда он добрался до постели, было почти четыре часа. Но ровно в пять Феликс и Миша вытащили его из нее, торопясь успеть на самый последний челночный рейс, который, как потом выяснилось, отменили. Узнав об этом, Юниор что–то пробормотал насчет возвращения в постель, но Феликс не позволил этого. Они втроем прободрствовали всю ночь, покуривая и попивая. У Феликса к утру открылось второе дыхание, и он захотел легко позавтракать на берегу.

Миша пошла на кухню приготовить еду.

Феликс «пробежался» по переключателю каналов, чтобы посмотреть, что показывают, а затем с помощью дистанционного управления выключил телевизор. Юниор развалился на диване, полузакрыв глаза. Феликс подошел, сел рядом с ним и потрепал его по коленке.

– Хорошо, что ты вернулся, малыш.

Юниор зевнул.

– Это была долгая ночь, да?

– Да.

– Попозже, когда немного отдохнешь, ты должен будешь рассказать, как все прошло. Договорились?

– Отлично, – сказал Юниор и закрыл глаза. Феликс сидел на краешке дивана, ласково глядя на Юниора, до тех пор, пока в комнату не вернулась Миша. Она несла плетеную корзину, неуклюже держа ее обеими руками. Пошатываясь, прошла через комнату и уронила корзину на колени Юниора. Тот недовольно заворчал. Даже на вид корзина казалась нелегкой, а на самом деле оказалась еще тяжелее.

Позавтракав, они вышли из дому, пересекли двор, прошли мимо шестидесятифутового бассейна и спустились по лужайке вниз, к океану.

Несколько узких деревянных ступеней и толстые деревянные перила на обветшалых столбах помогли им перебраться через зыбучие пески. Феликс завернул на кухню и, не глядя, взял из холодильника пару бутылок пива «Кирин», которое они пили не переставая, пока, спотыкаясь, брели вдоль берега по воде в сторону Сан–Диего. Веселясь как дети, они пытались увернуться от свиста, грохота и пены накатывающего на берег прибоя. Юниор не сводил глаз с маленьких, резко очерченных грудей Миши, подпрыгивающих под тонкой майкой. Неожиданно Феликс споткнулся и плюхнулся на берег, и его старое морщинистое лицо мгновенно превратилось в маску, покрытую белым морским песком. Юниор тут же плеснул на него океанской воды, которой наполнил шляпу. А Миша шутя вылила оставшееся в бутылке пиво на них обоих.

Феликс в ответ хохотал, пытаясь шлепнуть Мишу по заднице, но, не догнав ее, снова упал в песок. Но тут же отряхнулся и, обняв девушку, пошагал вперед.

Сгорбившись, Юниор брел за ними. Казалось, Миша наполнила корзину свинцом. Кроме того, его кольт «магнум» с нарезным прочищенным девятидюймовым стволом терся о бедро, раздражая кожу и заставляя передвигаться, загребая ногами песок, словно краб. Чувствуя, что со стороны выглядит смешно, в надежде увидеть хотя бы облачко, Феликс то и дело косился на оранжевый солнечный шар солнца, балансировавший на краю горизонта. Хотя он и вырос в Южной Калифорнии, никогда не мог приспособиться к ее климату. Интересно, подумал он, какая погода сейчас в Ванкувере? Неужели идет дождь?

Пройдя немного вперед, Феликс решил отдохнуть. Когда Юниор догнал его, он сказал: «Это самое хорошее место, которое только может быть. Да и пора поесть».

Миша сняла с корзины украшенное бахромой клетчатое покрывало, а Юниор помог расстелить его на песке. В корзине оказалась дюжина высоких коричневых бутылок пива «Кирин», жареный цыпленок, хлеб из непросеянной муки в форме подковы из европейской пекарни в Лагуна–Бич, толстая хрустальная чаша, полная вишневого цвета томатов, длинный английский огурец и полновесные серебряные приборы на шестерых, хранившиеся в шкатулке из красного дерева. Неудивительно, что спина Юниора ныла от тяжести. Он сел рядом с Феликсом, отвернувшись от океана, и, сбросив туфли, шумно зевнул.

Миша разделила цыпленка на три части, разрезала на аккуратные ломтики булку. Феликс открыл три бутылки пива. Он и Миша начали есть, при этом Феликс чавкал и пыхтел как свинья.

Юниор не был голоден, но съел три холодных ростбифа, потом начал демонстрировать, как тонко он может нарезать огурец. Нож был острый, но и рука достаточно тверда. Кружочки, тонкие, как папиросная бумага, и прозрачные, как стекло, падали один за другим на тарелку. Миша и Феликс увлеченно наблюдали за ним. И вдруг, на секунду отвлекшись, он порезал большой палец. Выступила кровь. Юниор начал сосать рану. Когда кровотечение наконец остановилось, он увидел, что Миша заснула, приоткрыв рот, а Феликс невидяще, пристально, как загипнотизированный, смотрит на океан.

Юниор хлебнул пива, наблюдая, как грудь спящей Миши то поднималась, то опускалась.

– Не правда ли, мила? – спросил Феликс.

Юниор кивнул.

– Как порез?

– Просто царапина.

– Давай посмотрим.

Юниор покорно протянул руку. Феликс схватил большой палец и сжал его. Появился один ярко–красный шарик. Феликс глубокомысленно кивнул и отпустил руку.

– У меня кровь быстро сворачивается, – гордо сказал Юниор.

Феликс, с крылышком цыпленка в руках, кивнул в сторону

Миши.

– Ее дедушка и бабушка погибли от атомной бомбы, – сказал он.

– Что ты сказал?

– Я говорю: ее дедушка и бабушка погибли. Вторая мировая война. Атомная бомба.

– И потому вы теперь не даете покоя оставшимся в живых? – усмехнулся Юниор.

Феликс, словно не слыша, продолжал:

– Нагасаки и Хиросима. Бум! Пум! Мы испарили их, Юниор. Ничего не осталось, кроме теней на стенах.

– Я к этому не причастен. Меня тогда еще на свете не было.

– Я прекрасно знаю, сколько тебе лет, – сказал Феликс. – Знаю и сколько мне…

Он опустил пальцы в песок. Песок оказался прохладным, пальцам стало приятно, и он зарыл их поглубже.

– Расскажи, что случилось вчера вечером, – попросил он.

Юниор пожал плечами.

– Ничего особенного. Он взял фургон, о котором я ему говорил, забрал мальчишку и отвез его на стоянку, что у жилого дома. Раскрошил его и бросил вместе с фургоном в парке.

– В каком парке?

– В парке Стенли. Знаешь, второй пляж?

Феликс утвердительно кивнул.

– Что было после этого?

– Он побил меня.

– Ты видел, как произошло убийство?

– Нет. Ты ж не велел подходить слишком близко.

– Разве?

– Прежде чем забрать мальчишку, он остановился у бакалейной лавки и что–то купил.

– Что?

– Не знаю. Возможно, туалетную бумагу.

– Ты не очень высокого мнения о Мэнни?

– Нет. Совсем нет. Если тебе необходим кто–то, кто мог бы принести газеты из почтового ящика, он подходит…

Феликс прикончил пиво и отбросил пустую бутылку. Она пронеслась по песку, закрутилась и наконец остановилась в пятидесяти футах от воды.

– Ты можешь попасть отсюда в цель?

– С легкостью, – сказал Юниор.

Феликс снял широкополую шляпу и энергично почесал коричневые пятна на лбу, в том месте, где должны были быть волосы.

– Выходит, один убит, а двое ушли. Я все же думаю дать Мэнни работу, а затем ликвидировать его.

– Меня это устраивает.

– Все это время ты будешь следить за ним. Если же он начнет выходить за рамки, дернешь запал.

– Благодарю, – сказал Юниор.

– В том случае, конечно, – добавил Феликс с деланной улыбкой, – если уверен, что сможешь взять парня сам.

Юниор второпях рванул рубашку, чтобы достать кольт. Немного замешкавшись из–за длинного ствола, он взвел курок, нажал на спусковой крючок. «Магнум» выстрелил, как пушка, и фонтан песка поднялся правее бутылки.

– Черт! – воскликнул Юниор и взвел курок для второго выстрела.

Миша вскрикнула и вскочила, оказавшись справа от линии огня.

– Вставай и продолжай сиять! – сказал Феликс весело.

Глава 10

Пилот держал двигатель работающим и под нагрузкой. Уиллоус толкнул скользящую дверь, открыл ее и быстро спрыгнул, сразу попав в вихрь пыли, смешанной с липкими камешками. Над ним, рассекая воздух, вращались и грохотали лопасти. И Уиллоус невольно согнулся, когда бежал к своему «олдсмобилу». Он был на полпути к машине, когда вертолет взлетел, оставляя позади глухой шум.

Приятно было вернуться на землю. Резкий спуск неожиданно вызвал у него клаустрофобию, хотя в ушах его все еще раздавался плеск речной воды, под носилками, которые покачивались, отчего труп казался дрожащим, будто девушка была живой, трепещущей от страха…

Уиллоус открыл багажник. Его служебный револьвер лежал в том же месте, где он его оставил, – под запасной шиной. Он был завернут в чистую, белую ткань. Убрав снасти в багажник, Уиллоус закрыл его, сел в автомобиль и включил двигатель. Ветровое стекло, как и весь автомобиль, было покрыто толстым слоем пыли. Он включил щетки, и они очистили стекло настолько, что стало возможно вести машину.

Дорога была пустынной. Он развернулся, нажал на газ, переключившись на вторую передачу. Пыль разлеталась с крашеного металлического капота. Машина набирала скорость.

Когда ветер сдул часть пыли с автомобиля, Уиллоус опустил боковое стекло и потянулся через сиденье, чтобы открыть и второе окно. Впереди, освещенная солнцем, блестела дорога.

Знакомый сторож бросил взгляд на Уиллоуса, когда он проезжал мимо, и его усталое лицо выразило удивление. Уиллоус на ходу посигналил ему. После того как он воспользовался телефоном охраны, чтобы вызвать ККП, у сторожа было, помнится, множество вопросов. Уиллоус и тогда неохотно отвечал на них, а теперь и подавно не имел намерения даже слушать.

За полчаса он добрался до Сквемиша. Свернул с шоссе и подъехал к станции «Шеврон», которая, как сказал Дики, принадлежала и обслуживалась отцом Наоми Листер. Офис был хорошо освещен, но колонки были темные, а станция заперта.

Порывистый ветер, дувший с юга, был несильным, но вполне достаточным, чтобы разогнать резкий запах, доносившийся от окружающих город фабрик. Местные жители, возможно, привыкли к нему, даже перестали замечать, как перестали замечать и многие другие неприятные вещи.

Сквемиш был небольшим городком, сохранившим приметы старины, и по–видимому, не собирался меняться. Уиллоус повернул налево, проехал полквартала и припарковался у местного отделения полиции – опрятного одноэтажного лимонного цвета кирпичного строения, которое было окружено кустами белых, голубых и розовых гортензий.

Росситер и Дики уже ждали его на улице, прохаживаясь около голубого с белым патрульного «крайслера», с красными и синими мигалками. «Крайслер» удивительно органично вписывался в окружающий пейзаж. Уиллоус опустил стекла и запер автомобиль. Росситер тотчас шагнул ему навстречу и широко улыбнулся.

– Приветствую вас в нашем прекрасном городе, – сказал он.

Уиллоус кивнул.

Дики распахнул заднюю дверцу «крайслера». Уиллоус сел в автомобиль. Дики захлопнул дверную защелку резче, чем было необходимо. В автомобиле слегка пахло блевотиной, мочой, пивом и резко – промышленными очистителями.

Дики сидел за рулем, Росситер – на месте пассажира. Оба были в форме. Дики переложил пистолет в карман рубашки. С места, где сидел Уиллоус, была хорошо видна выступившая от раздражения красная сыпь под его коротко остриженными волосами. Подняв глаза, Уиллоус увидел, что Дики наблюдает за ним в широкое зеркало заднего обзора.

– Мне хотелось порасспросить вас кое о чем, – сказал Дики. – И прежде всего – какого черта вы здесь делаете?

– Он же специально приглашенный детектив, – сказал Росситер. – Ради Бога, сколько раз можно тебе повторять это?

Уиллоус увидел, как кожа на шее Дики побагровела.

– Это же он нашел тело девушки, – сказал Росситер. – И если бы ты был ее отцом, разве тебе не захотелось поговорить с человеком, обнаружившим труп дочери?

– Только не вмешивайтесь, пожалуйста, – сказал резко Дики, по–прежнему глядя в зеркало.

– Во что? – спросил Росситер. – Разговор ведь идет не о криминальном расследовании, а об обыкновенных человеческих чувствах.

– Мы все равно не узнаем, что случилось с девушкой, пока не проведем вскрытие, – сказал Дики, – не будем забывать об этом, хорошо?

Росситер полуобернулся к Уиллоусу.

– Вы должны понять, – сказал он, – что живем мы в сравнительно тихом месте, где главное дело полицейского – поймать какого–нибудь пьяного лесоруба, который пытался проехать на своем пикапе через ельник. А тут мой друг вдруг почувствовал, что бывают дела посерьезнее, на которых можно даже прославиться. К тому же он голоден.

– Сволочь! – сказал Дики.

Росситер усмехнулся.

– Я восхищаюсь человеком, который может не только понять, но и оценить собеседника, использовав минимум слов.

– Да замолчишь ли ты наконец, черт возьми! – прорычал Дики.

Дом Листера находился неподалеку, но поездка к нему показалась Уиллоусу нестерпимо долгой. Он устал. Прошло ведь более двадцати четырех часов с тех пор, как он не ел ничего горячего. И мечтал о душе. Это совсем нелегко – присутствовать при словесном поединке двух полицейских, готовых живьем проглотить друг друга. Единственная надежда, что у Листера он не задержится, после чего сможет вернуться в город к собственным проблемам.

Полутораэтажный деревянный и достаточно обветшалый фасад дома Листера был частично отделен от улицы тремя искривленными яблоневыми деревьями с ветвями, сгибающимися под тяжестью переспелых плодов. Дики припарковал «крайслер» у обочины грунтовой дороги, вышел из машины и направился к дому.

Росситер и Уиллоус шли за ним по бетонной дорожке, петлявшей среди деревьев. Уиллоус заметил, что дом давно нуждается в новой крыше и что окна его грязноваты.

Трое мужчин едва успели подняться на верхнюю ступеньку крыльца, когда стеклянная дверь распахнулась и на крыльцо вышел сам Листер. Телефонный звонок застал его за обедом. Он догадывался, что полицейские пришли к нему по поводу дочери, но не знал, что это за повод.

Росситер открыл Уиллоусу заднюю дверь. Дики уже отходил от машины. Они обогнули вагон станции «Детсан», на боку которого был краской нарисован знак «Шеврон», и пошли вниз по бетонной дорожке, бестолково петлявшей среди деревьев. Уиллоус заметил, что дом нуждается в новой крыше и что окна были грязные. Дики и Росситер поднялись по ступенькам крыльца, Уиллоус последовал за ними.

Уиллоус определил, что Листеру около пятидесяти. Худой, с шапкой всклоченных белых волос, курносым носом, на котором сидели старомодные очки в железной оправе в стиле Нормана Рокуэлла, хозяин дома был одет в клетчатую рубашку коричневых оттенков, чистый белый халат и стоптанные кожаные шлепанцы. Под глазами обвислая морщинистая кожа. Он внимательно посмотрел на Дики, перевел взгляд на Росситера и Уиллоуса и снова на Росситера.

– Что случилось? – спросил он. – Что Наоми натворила на этот раз?

Росситер прокашлялся.

– Она перестала считаться со мной и слушаться с той минуты, как умерла ее мать, – продолжал Листер тонким извиняющимся голосом. Он снова взглянул на Уиллоуса и отвернулся.

– Можем ли мы пройти на минуту в дом? – спросил Дики.

– Конечно, – ответил Листер. Он сорвал сухой лист с растущей в горшке бегонии и, сжав его, растер между пальцев. Потом тщательно вытер руки о халат, после чего провел гостей в дом.

Гостиная, темная и теплая, была набита мебелью.

Создавалось такое впечатление, что Листер, задумав заменить старые вещи новыми, вдруг понял, что у него не хватит духу расстаться со старьем. В середине одной из стен был камин, на верхней доске которого стояли вазы с пластиковыми листьями, небольшие керамические фигурки животных. Скорее всего, подумал Уиллоус, это дело рук жены Листера, создавшей своеобразную керамическую композицию.

Дики подвинул Листеру стул.

– Не хотите ли присесть, Билл?

Листер пожал худыми, костлявыми плечами. Его светло–карие глаза остановились на фигуре распятого Христа в три фута высотой, вырезанного из желтого кедра. Широкий лоб, выступающие скулы, большой нос. Уиллоус решил, что автор, возможно, был индейцем из племени хайда. Ибо Христос не томился на кресте, а спокойно, хотя и гневно, смотрел в небо.

– В самом деле, я думаю, вам лучше бы присесть, – настаивал Дики.

– Хорошо, – согласился наконец Листер и опустился на один из стульев перед камином. – Скажите же наконец, что случилось? – взмолился он. – С ней произошло что–нибудь ужасное? Да?…

– Она мертва, – произнес Дики. – Видимо, утонула.

Говоря это, он не сводил пристального тяжелого взгляда с

Листера, наблюдая за его реакцией. Уиллоус наконец понял, за что Росситер не любил его: этот человек, будучи полицейским, не знал полутонов.

– Должен сказать вам, – вдруг произнес Листер, – что ничуть не удивлен.

– Почему? – резко спросил Дики.

Но Листер, казалось, не слышал его. Он не отрываясь смотрел на керамического кролика, сгорбившегося на каминной доске. Плечи его на глазах сникли.

– Мы нашли ее, – сказал Дики, – в одной из маленьких горных речек. Не исключено, что она пошла купаться и, возможно, ударилась головой о камень.

Дики ждал ответа, но его не последовало. Он взглянул на Росситера.

– Поблизости от места, где мы ее нашли, – добавил Росситер, – были обнаружены отпечатки шин какой–то машины. Как вы думаете, кто мог привезти ее туда?

– Не знаю, – ответил Листер еле слышно. Он все еще смотрел на кролика.

– Не было ли у нее друга? – спросил Дики.

– Любой тип в брюках, – Листер безнадежно махнул рукой, – мог быть одним из ее друзей.

– Вы разрешите осмотреть ее комнату? – спросил Уиллоус.

– Зачем?

– Может, это поможет хоть что–то понять.

Листер прошел вперед и, войдя, будто с удивлением оглядел комнату дочери, казалось, не совсем понимая, где находится. Неожиданно он улыбнулся Уиллоусу.

– Вы хотели бы меня о чем–то спросить? – догадался Уиллоус.

– Что вы делали в горах?

– Рыбачил.

– И случайно наткнулись на нее, не так ли?

– Почти что так.

Дики расстегнул нагрудный карман рубашки, вынул несколько маленьких черно–белых фотографий улыбавшегося мальчика со светлыми глазами.

– Вы видели этого парня прежде, Билл?

Дики подержал фотографию перед самым носом Листера. Листер взглянул на нее и отрицательно покачал головой.

– Кто он?

– Мы не знаем. А вы уверены, что не встречались с ним?

– Уверен.

– Когда Наоми жила здесь с вами, не было ли рядом с ней кого–нибудь, кто имел машину? Возможно, джип?

– Самые разные ублюдки ездили к ней на всех видах транспорта, от бульдозеров до мотоциклов с колясками.

– Понятно, – сказал Листер. Он засунул руки в карманы, но тут же вытащил их, пересек комнату по диагонали и подошел к открытой двери, ведущей в темный коридор. Дики и Росситер последовали за ним.

– Я буду на крыльце, – предупредил Уиллоус Росситера, когда тот проходил мимо. Росситер кивнул. Лицо его было мрачным.

Уиллоус вышел из дома, сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Позади него миниатюрный гидравлический прибор закрыл с шипением сетчатую дверную перегородку. Подойдя к бегонии, не думая о том, что делает, он машинально оторвал засохшие листья.

Через несколько минут Росситер тоже вышел на крыльцо и присоединился к Уиллоусу.

– Пора убираться к чертям, – сказал он.

– А Дики?

– Я оставлю машину в отделении. Это всего в двух кварталах отсюда. Дойдет и пешком. – Вы успели переодеться в машине?

– Нет, а что?

– Можете принять душ и переодеться у меня. У нас с вами одинаковый размер. А потом вы, я и Кэти можем пойти куда–нибудь перекусить. Возьмем немного пива и приятно проведем время.

– Благодарю, но мне хотелось бы вернуться в город.

– Когда вы ели в последний раз, Джек? Держу пари, что до того, как нашли девушку.

– Вы правы.

Уиллоус вдруг представил долгую поездку в темноте и свою пустую квартиру, ожидавшую его.

– Что ж, раз вы обещаете приятный обед, едем.

– Прекрасно, – сказал Росситер и направился к машине. Косые лучи заходящего солнца удлинили тени фруктовых деревьев. Стремительно наступали сумерки, и Уиллоус остро чувствовал это.

Глава 11

Мэнни нажал кнопку обратной перемотки. Видеомагнитофон «Хитачи» гудел и щелкал. Лента перематывалась с правой бобины на левую. Он включил телевизор. Раздался потрескивающий звук, напоминавший шипение сала на сковороде. Он убавил звук. Всю эту музыку он слышал и раньше. Магнитофон снова щелкнул. Лента была полностью перемотана. Мэнни нажал кнопку «пуск». На экране появилось лицо молодой женщины с огромными карими глазами, копной каштановых волос и блестящими красными губами. Мэнни наблюдал за движениями губ, когда она читала гранки какой–то статьи, лежащей перед ней.

Камера надвигалась на женщину. Но вот она закончила выступление.

Затем на экране возник объемный шарик, покрытый серебром, превратившийся в радиатор фургона «Эконолайн». Камера, медленно двигаясь, демонстрировала светящийся черный бок фургона, который стоял там же, где Мэнни оставил его, только теперь он был огорожен яркой желтой пластиковой лентой и охранялся четырьмя полицейскими.

Камера показала и худощавую женщину в фирменных очках со стрижкой «паж», одетую в пеструю серую блузу и темно–серую юбку. С моря дул ветер, и она, держа в одной руке микрофон, другой придерживала юбку. Когда же собралась заговорить, порыв ветра разметал ее волосы. Она отбросила их свободной рукой, при этом ее юбка приподнялась. Женщина смущенно улыбнулась. А Мэнни улыбнулся ей, узнав в женщине знакомую актрису.

Камера надвинулась на женщину. Ее рот заполнил экран. Шлеп, шлеп, шлеп. Камера отодвинулась. Инспектор Гомер Бредли стоял слева от женщины. Детектив Оруэлл справа. Шлеп, шлеп, шлеп. Мэнни ударил по кнопке перемотки. Машина загудела, зажужжала и щелкнула. Он снова нажал кнопку «пуск».

Камера снова надвигалась на фургон. Под мощными кварцевыми телевизионными лампами «Эконолайн» сверкал хромом. Мэнни представил оператора, держащего камеру на вытянутых руках над головой.

Затем он оказался внутри фургона. Серебряные осколки разбитого зеркала. Черные лужицы крови на кровати. Мэнни снова пережил те мгновения, когда случайно увидел себя в зеркале заднего обзора. Руки, нож, зубы мелькнули в красном тумане. Мальчик извивался под ним, как червяк, скользкий как рыба. Потом пронзительный треск разрезаемого костюма. Глухой стук стали по кости. Запечатленный в его мозгу образ был представлен мерцающим изображением на экране. Прошлое поглотило настоящее. Мальчик хрипел, кричал, потом задохнулся и обмяк.

Мысленно Мэнни нажал «стоп». Перемотка. Пауза. А мальчик умирал снова, снова и снова.