Текст книги "Горячие дозы (сборник)"

Автор книги: Лоуренс Гоуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 37 страниц)

Он остался один, в помещении склада стало тихо, потом послышалось шуршание резины проезжающей мимо машины. Он еще больше выпрямился на стуле.

Что думал, что чувствовал Ли, когда сидел здесь, в этом холоде, обнаженный и беззащитный, в ожидании возвращения своего мучителя?

Уиллоус расстегнул куртку и сбросил ее на пол. За курткой последовали шерстяной свитер и рубашка.

Его охватил холод. Усилием воли он заставил себя не двигаться. Кожа покрылась мурашками. Его затрясло. Холод пробирал до костей, еще глубже – до самого костного мозга. Это можно было сравнить с той ледяной водой в садах Сун Ятсен, когда он прыгнул в водоем.

Интересно, такой холод может лишить человека способности думать, рассуждать?

Может быть, убийце и понадобился аккумулятор, чтобы электрическими разрядами на время размораживать, растормаживать при помощи боли замерзший мозг несчастного?

На складе не было телефона. Значит, Ли звонил домой из какого–то другого места, а возможно, его записали на пленку, а потом эту пленку дали прослушать жене. Сколько выдержал он на этом стуле?

Уиллоус натянул рубашку и свитер. «Молнию» на куртке, как и пуговицы на рубашке, он застегнуть не мог, одеревенели пальцы. Он подышал на руки, встал на стул и попытался согреть их чуть ощутимым теплом лампочки.

Он должен найти того, кто ворует автомагнитолы из машин. Может быть, Чанг узнает преступника по фотографии. Надо найти убийцу с четвертой группой крови, склонностью к ковбойской музыке и пыткам. Уиллоус не знал, сколько магазинов торговой фирмы «Сиарс» существует в городе и окрестностях. Но возможно, на аккумуляторе есть код магазина, это немного сузит круг поисков.

Все еще дрожа от холода, он направился к двери, вышел и закрыл ее за собой.

Паркер ждала его в машине перед складом. Мотор «форда» работал, из выхлопной трубы вырывались горячие газы. Она открыла дверцу.

– Надо опечатать дверь.

– Я сама, ладно?

– Конечно, – ответил Уиллоус и сел в машину. Печка была включена на полную мощность. Он протянул к ней руки.

Паркер вернулась.

– Что слышно о Ферли?

– Хочешь к нему съездить?

– Сначала закончим дела, – ответил он.

Уильям Чанг сидел на стуле под стендом с вырезками из местных газет о полицейских делах. Уиллоус предложил ему чашку кофе.

Чанг отказался. Не соблазнился он и предложенной ему Паркер булочкой, покрытой шоколадной глазурью. Он демонстративно поглядывал на часы. Полицейские и так заставили его прождать целых два часа. Единственное, чего ему хотелось, это поскорее унести отсюда ноги.

Уиллоус проводил его к своему столу, предложил стул. Паркер присела рядом.

– Вы знаете, что один из преуспевающих членов китайской общины, Кенни Ли, был убит и его труп обнаружен в прошлые выходные? – спросил Уиллоус.

– Да, конечно, – ответил Чанг, несколько раз кивнув.

– Но вы, возможно, не знаете, что мистер Ли перед этим исчез на довольно продолжительное время.

– Вы думаете, это он был в моем помещении?

– Совершенно уверены. Потому что найденная там одежда полностью соответствует описанной вдовой Кенни Ли.

– Поэтому–то мы и заставили вас так долго ждать нас, мистер Чанг, – сказала Паркер.

Чанг с тревогой посмотрел сначала на Уиллоуса, потом на Паркер и снова на Уиллоуса.

– Вы что, думаете, я замешан в этом деле?

– Разумеется, нет, – ответила Паркер.

– Но вы являетесь свидетелем, – сказал Уиллоус. – Притом единственным. Поэтому мы бы хотели задать вам несколько вопросов.

– Думаю, мне стоило бы сначала поговорить с моим адвокатом.

– Поверьте, в этом нет необходимости, – ответил Уиллоус.

– У меня есть право позвонить, не так ли? В противном случае я отказываюсь помогать вам.

Уиллоус освободил линию и протянул Чангу трубку.

– Дело в том, мистер Чанг, – заметила Паркер, – что, если вы пригласите адвоката, нам придется сообщить об этом представителям прессы.

Рука Чанга зависла над телефоном.

– Адвокатов обычно требуют преступники, – продолжала Паркер. – В подобных ситуациях честные граждане в них не нуждаются.

– Прочитав в газетах, что вы проходите свидетелем по делу Кенни Ли, но при этом отказываетесь разговаривать без адвоката, люди могут подумать, что вы… – поддержал ее Уиллоус.

Чанг медленно опустил трубку.

– И кроме того, – сказала Паркер, – нет надобности вообще упоминать ваше имя.

Чанг подумал.

– Какие гарантии вы можете мне предоставить? – обратился он к Уиллоусу.

– Я не вижу никаких проблем. Ведь и нам на руку, если ваше имя не попадет в газеты.

– Убийца не узнает, что вы подобрались к нему поближе? Если он узнает, что я даю показания, моя жизнь подвергнется смертельной опасности. Но… – Чанг замолчал и уставился на телефон, обдумывая возможные последствия.

Уиллоус и Паркер переглянулись.

– Тот человек, назвавшийся Тодом Киднером, как он выглядел?

– Ну… трудно сказать. Мы встречались только на складе. Вечером. Было темно.

– Во сколько?

– Около восьми, – поколебавшись, ответил Чанг.

– А какая у него машина?

– Не знаю. Он ждал меня на обочине, когда я подъехал.

– А когда вы уехали?

– Он остался.

– Зачем?

– Я его не спрашивал.

– Вы прямо вот так сдали ему склад с той минуты, как договорились?

– Да.

– Как он заплатил?

– Наличными. За месяц вперед. Если бы ему понадобился склад еще на месяц, он бы позвонил мне пятнадцатого января.

– А сколько он заплатил? – спросила Паркер.

Чанг опять заколебался, потом пожал плечами и ответил:

– Тысячу долларов.

– За неотапливаемый склад? – сказал Уиллоус. – Многовато.

– Я столько запросил, а он не стал торговаться.

– Сделка произошла в помещении склада?

– Да.

– У него при себе было так много денег?

– Я не принимаю чеки. Никогда, – ответил Чанг и моргнул, как сова. – Чеки, знаете ли, живут особой жизнью, оказываются неплатежеспособными… С наличностью иначе. Она никуда не девается, если только вы сами ее куда–нибудь не денете.

– Вы философ, мистер Чанг.

– Я бизнесмен. И реалист.

– Какого достоинства были купюры?

– Двадцатки. Пятьдесят штук.

– Вы ему выписали квитанцию?

– В этом не было необходимости.

– Почему?

– Он не просил.

– А где деньги?

– Деньги… пошли на повседневные нужды. Я их истратил. Уиллоус нагнулся к собеседнику.

– Теперь я хотел бы, мистер Чанг, чтобы вы вспомнили все, что можете, о Тоде Киднере, мистер Чанг.

– Он молодой, лет двадцати, наверное. Высокий, около метра восьмидесяти. И я помню его улыбку. Он часто улыбался, и улыбка у него приятная.

– А какого цвета глаза?

Чанг задумался. Уиллоус и Паркер смотрели на него.

– Наверное, карие, – наконец ответил Чанг. – Но я не могу сказать точно.

– На нем не было очков?

– Нет.

– А волосы? Какого цвета?

– По–моему, рыжие. На нем была шляпа.

– Какая шляпа?

– Ковбойская. Черная. – Чанг слегка хлопнул в ладоши, будто в восторге. – Да! На нем были тяжелые сапоги. Ковбойские сапоги. Они очень громко стучали по полу.

– На нем было пальто или куртка?

– Куртка. Кожаная. Черная или темно–коричневая. Короткая, до талии. И воротник был поднят.

– Вы не заметили никаких шрамов на его лице?

– Нет.

– Что еще вы о нем помните?

– На нем были голубые джинсы, заправленные в сапоги.

– Он говорил без акцента?

– Да.

– Судя по речи, он образованный человек?

– Нет, он много сквернословил. Мне показалось, это привычка. Он ругался не от злости, а от грубости.

Зазвонил телефон. Уиллоус поднял трубку.

– Да, через пару минут, – ответил он, послушав. – Вы готовы нас принять? Хорошо.

Повесив трубку, он повернулся к Чангу.

– Нам придется отнять у вас еще немного времени, мистер Чанг. Я бы хотел попросить вас пообщаться несколько минут с художником полиции. С вашей помощью, я уверен, он сможет нарисовать портрет убийцы.

Чанг взглянул на часы.

– У меня назначена встреча. Можно, я от вас позвоню?

– Позвоните, конечно, только не адвокату, – с улыбкой сказал Уиллоус.

Бейли переложил ластик в левую руку и нанес на лист несколько быстрых линий.

– Немного толще, – сказал Чанг. – Да. Вот так.

У убийцы Кенни Ли было овальное лицо, мощная нижняя челюсть, широкий лоб и тяжелые надбровные дуги. Его нос с тонко вырезанными крыльями был правильной формы и небольшой.

Интересно, подумал Уиллоус, насколько точным окажется рисунок. Чанг без труда описал одежду преступника, но уж слишком расплывчато помнил черты его лица. Было ли это особенностью памяти Чанга или он просто решил поскорее избавиться от полицейских?

– Мне понадобится тридцать экземпляров этого портрета, – сказал Уиллоус. – И как можно быстрее.

– Хорошо, Джек, – сказал Бейли, положив рисунок и карандаш на стол.

– Теперь, мистер Чанг, – обратилась к нему Паркер, – давайте посмотрим на фотографии.

Чанг кивнул, но остался сидеть.

– Что–то не так?

– Можно мне еще раз позвонить?

– Да, конечно.

– И еще, – Чанг кашлянул, чтобы прочистить горло, – может быть, я все–таки съем эту булочку?

Глава 18

Нэнси еще раз встряхнула серебряный кувшин, в котором смешивала «Смирновскую» и мартини, налила по двойной порции в оба стакана, добавила по несколько капель лимона и потихоньку выглянула в окно. За ярко освещенным патио, за бассейном, за переплетением кустарника простиралась бухта, такая черная в это время суток, что Нэнси легко было представить себе, что она живет на самом краю земли. Ограда над обрывом была сделана из стекла, чтобы днем не скрывать от глаз прекрасный вид на океан. Вид ценой в миллион долларов. А по ночам стекло превращалось в зеркало, и в нем сияли огни дома. Эта стена отраженного света подчеркивала темноту, раскинувшуюся за ней. И, вглядываясь туда, Нэнси воображала, что там, за загородкой, ничего нет, и в самом деле – край.

Фантазерка.

Она поставила стаканы на поднос, подложив под донышки две бумажные светло–серые салфетки. Светло–серый – любимый цвет Тайлера. Мягкий, невозбуждающий. Освещение на заднем дворе было установлено в целях безопасности. Его идея. Тайлер не хотел, чтобы ее что–нибудь беспокоило. Из бассейна поднимались облака пара и быстро таяли в морозном зимнем воздухе. На эти облака были похожи мысли Нэнси о том парне – последуют ли еще какие–то попытки, и она признавалась себе, что мысли эти тают значительно медленнее.

Она вошла в гостиную. Сняв пиджак и ослабив узел галстука, Тайлер растянулся на софе из кремовой лайковой кожи и читал. Конечно, «Уолл–стрит–джорнэл», что же еще?! Она положила салфетку на мраморный столик перед ним и поставила стакан. Он пробормотал «спасибо» и перевернул страницу.

Нэнси села на другую софу, поджала под себя ноги и сделала большой глоток мартини. В газовом камине горел огонь, светло–голубой внизу и ярко–оранжевый сверху. Слабенький, какой–то анемичный. В детстве даже огонь был другим. Вот она идет за руку с отцом в гараж, чтобы посмотреть, как он будет рубить дрова. Топор поднимается, взблескивает серебром и метко разваливает полено. Она тоже несет в дом березовые ветки, ощущая приятную тяжесть. А потом – завитки бересты, мягкое шуршание скомканных газет, звук зажигаемой о кафель спички, пряный запах горящего дерева. От поленьев летят искры, ударяются о латунную решетку и гаснут. И Нэнси унеслась в сны своего детства. В них были берестяные каноэ, стремительно плывущие по темным водам, пляшущие в воздухе языки костра, ярко раскрашенные лица мужчин, мелькающие в бешеной пляске. Тепло костра согревало все ее тело. Душе тоже было тепло.

Тайлер перевернул очередную страницу, взял стакан, отпил глоточек. Нэнси посмотрела на него. Он не заметил.

О чем он думал? Понравился ли ему коктейль? Это останется для нее неизвестным, а вот ее стакан был уже пуст.

Она пружинисто встала с софы и пошла в кухню. Тайлер, полностью поглощенный чтением, не сказал ни слова.

За окном снова пошел снег, снежинки были необыкновенно крупные и пушистые. Такой обычно долго не лежит – тает. Снегом было покрыто все, кроме бассейна, – подогреватель делал свое дело. Коробка льда образовалась только по самым краям. Нэнси налила себе еще порцию и подошла к стеклянной раздвижной двери. Справа простирался город. Его огни расплывались и сливались в один. Она прижалась носом к стеклу и, хотя оно было двойное, все же ощутила холод.

Подышав на стекло, она пальцем нарисовала на запотевшем стекле сердечко. Очертания стульев у бассейна стали казаться мягче от лежащего на них снега. Нэнси протянула руку к выключателю и одним движением погрузила задний двор во тьму. Сосчитав до десяти, она снова включила свет. Нет, ясно, что его там нет.

Она осушила и снова наполнила свой стакан. С коктейлем в руке она прошла в гостиную и тяжело села, а потом легла на софу. Тайлер на секунду оторвался от журнала и вопросительно взглянул на нее. Она поставила стакан на живот, ощущая расслабленность, томленье, полузабытье.

Тайлер перевернул страницу. Теперь скоро он закурит свою чертову вонючую трубку, потом протянет ей стакан, попросит налить еще и даже не посмотрит на нее, даже не удосужится оторваться от журнала. Она сняла пушинку со своего свитера. Почему белые пушинки и черный кашемир всегда стремятся друг к другу? И почему она продолжает думать об этом красивом опасном мальчугане?

Тайлер протянул ей пустой стакан.

– Не нальешь мне еще, дорогая?

В кухне, как и во всем доме, все было новенькое, блестящее и почему–то скучное.

Над водой поднялось очередное облачко пара, а на самом краю бассейна появилась высокая темная тень.

Она налила Тайлеру самый большой в мире стакан коктейля и поставила его на столик так, чтобы ему было удобно до него дотянуться. Сама же вернулась в кухню, отперла раздвижную дверь и вышла из дома в хлопчатобумажных брюках, черном кашемировом свитере и легких туфлях. Было гораздо холоднее, чем она ожидала, уж слишком морозно для Земли Лотоса, как из–за мягкого климата называют этот город.

Она прошла по балкону, по лестнице спустилась во двор и приблизилась к бассейну. Ноги заныли от холода, но зато ей не было скучно.

Кто–то совсем недавно перелезал через загородку и ходил вокруг бассейна. Падающий снег только слегка запорошил следы. Она точно знала – его следы. Она встала на колени и сдула со следа снег. Сообразила же! Она подула чуть сильнее, След был виден хорошо от носка до каблука. След его ботинка. Нет, не ботинка, а сапога. Вмятина от сапога оказалась в тени, и ее темные очертания проступали очень четко на площадке, освещенной прожекторами. Он простоял здесь достаточно долго, выкурил сигарету до самого фильтра. Она подняла и понюхала окурок. Запах был слабый, и она не сразу могла его определить.

Ментол.

Она дошла до конца двора, где была низкая – до пояса – загородка из стекла, и бросила окурок в снег, падающий с неба. До океанского песчаного пляжа – двадцать метров. Двадцать метров падения. Смерть. Ее не видно, но она там.

Нэнси повернулась и направилась обратно к дому. Ноги ничего не чувствовали. Да и все тело окоченело. Она открыла раздвижную дверь, вошла внутрь и, заперев ее за собой, выключила прожекторы, освещающие задний двор.

Тайлер наконец утратил интерес к своему проклятому журналу.

Он крепко спал.

Глава 19

Гаррет даже повысил голос, стараясь втолковать в голову Билли, что бывает по закону в таких случаях. Одно дело взламывать замки «БМВ», «порше» и всяких там «вольво», чем они столько времени уже занимаются, и совсем другое – ограбление инкассаторской машины. Кусок может оказаться не по зубам, и уж слишком много неожиданностей. Если их возьмут, то посадят сразу лет на двадцать пять. Об освобождении под залог или об условном сроке в таком случае и речи не будет, а он вовсе не желает окочуриться в какой–нибудь зоне усиленного режима.

Они сидели дома у Билли, курили травку, постепенно привыкая к этому занятию. Билли изо всех сил старался убедить Гаррета, что ради целого мешка денег рискнуть стоит.

Но Гаррет стоял на своем, делая вид, что и думать об этом не хочет: полицейские сразу набросятся на них, как мухи на мед, отделают их так, что мало не покажется. Так что, Билли, и думать об этом забудь. Он, Гаррет, никогда в жизни не пойдет на ограбление инкассаторской машины.

Билли старался переубедить его, угрожал, шутил, злился, уговаривал. Снова и снова Гаррет отвечал «нет». А Билли, словно голодная оса на последнем летнем пикнике, кружил вокруг него и жужжал, жужжал.

Наконец Билли предложил поехать и только посмотреть, что и как, и Гаррет сдался.

Они весь день просидели в машине на стоянке супермаркета, наблюдая за винным магазином. Толстый парень в желтом плаще стоял у дверей и играл на обшарпанной гитаре бесконечную мелодию, состоявшую из трех аккордов. Ему бросали мелочь. Через некоторое время Гаррет от нечего делать стал считать, какой процент от общего числа покупателей швыряет деньги в раскрытый футляр из–под гитары. Интересно, сколько приблизительно он зарабатывает. Не так уж много, наверно, а может, и побольше, чем они с Билли. Без десяти одиннадцать в магазине закрыли двери, а еще через несколько минут из него вышел последний покупатель. Вскоре в магазине погас свет.

– Мы могли бы ограбить их в то время, когда они закрывают, – сказал Гаррет.

– У них там есть сейф, – покачав головой, ответил Билли. – И могу поспорить на что угодно, прямая связь с полицией. Нам достанется только то, что в кассах.

– Билли, в них может быть три или даже четыре тысячи долларов!

– Большое дело! Знаешь, в чем твой недостаток? У тебя совершенно нет честолюбия. Три куска. Господи Боже ты мой, мы с тем же успехом могли бы обчистить автомат со жвачкой.

Билли повернул ключ в замке зажигания. «Пинто» завелся. Билли снабдил его комплектом новых проводов и украл для него аккумулятор из новехонького автомобиля «Эконолайн», припаркованного на стоянке на Кингсвее. Выглядел «пинто» ужасно, зато Билли знал, что этот верный конь его никогда не подведет.

На следующее утро они были здесь снова и стояли так близко, что даже видели, как один из работников возился с ключами, открывая магазин.

Билли купил парочку недорогих спальных мешков в магазине «Армия и военно–морской флот» на улице Хастингс, но в «пинто» даже в них было холодно, как в морозильнике. Гаррет притоптывал по ржавому дну, стараясь хоть немного согреться и в тысячный раз думая о том, что наверняка совершает страшную ошибку. Протянет ли Билли в роли «крутого» столько, сколько необходимо Гаррету, чтобы осуществить свой крутой план? Он провел носком сапога по резиновому коврику. Бумажник Ли, словно раковая опухоль, притаился там. Его не заметишь, пока не начнешь искать специально. Если все произойдет так, как он распланировал, скоро здесь будут копаться полицейские. Подвыпившая блондинка в белой шубке, нетвердо ступая, вышла из магазина, толкая перед собой тележку, полную бутылок.

– Праздничек, – сказал Билли. – Она сотен пять за выпивку выложила.

– Почему бы нам ее не ограбить? А потом бы домой, да напиться. Все лучше, чем сидеть здесь и задницы отмораживать.

В салоне «пинто» было так холодно, что при каждом слове изо рта шел пар. Гаррету все это давно осточертело. Они просидели в машине так долго, что у них возникли даже определенные традиции и привычки. Они по очереди соскребали наледь с лобового стекла и через каждый час вприпрыжку бежали через заснеженную стоянку в «Севен–Илевен» хлебнуть кофе.

Первым туда пошел Билли – они подбросили монетку, и жребий выпал ему, Кассира, которого они ограбили, не было. Вероятно, его уволили.

Билли взглянул на часы. Было двадцать минут шестого, и уже начинало темнеть. Винный магазин открывался в десять утра и работал до одиннадцати ночи. Еще почти пять часов торчать здесь.

– Есть не хочешь?

– Да, немножко, – кивнул Гаррет.

– Может, сбегаешь в «Севен–Илевен», принесешь чего–нибудь?

Гаррет пожал плечами. Спальный мешок соскользнул, и он натянул его снова.

– В магазине–то тепло, – соблазнял Билли.

– А ты что, есть не хочешь?

– Я бы не отказался от кофе и чизбургера.

– Не могу я больше есть эти бутерброды! С голоду буду умирать, в рот их не возьму! – сказал Гаррет.

– Зайди в супермаркет. Там есть кафе. Пусть тебе ветчины порежут или сырку.

– Я хочу чего–нибудь горячего.

– Сосиску в тесте и кофе, – предложил Билли, хотя отлично знал, что Гаррет вообще ничего не пьет, кроме кока–колы. Пьет, конечно, спиртное. Но сейчас пить было нельзя: раз они собираются совершить вооруженное ограбление и будут стрелять, то им нужно оставаться трезвыми.

Гаррет подвинулся на сиденье.

– А деньги у тебя есть? – спросил он.

– А куда делась десятка, которую я тебе дал?

– Истратил.

Билли положил кольт «питон» на сиденье, порылся в кармане и вытащил скомканную двадцатку. Он швырнул деньги на панель приборов, и Гаррет, схватив бумажку, распахнул дверцу «пинто».

– Ствол здесь оставь, – сказал Билли.

– Что? А, да, конечно, – ответил Гаррет, глуповато улыбаясь, и сунул «ремингтон» обратно в машину. Билли проверил, на месте ли предохранитель, и прикрыл ружье краем спального мешка. Гаррет захлопнул за собой дверцу, засунул руки в карманы, ссутулился и побрел по снегу между машинами к супермаркету.

Билли включил зажигание. «Пинто» завелся, чуть было не заглох, но все–таки заработал. Билли нажал на кнопку обогревателя, и по ногами заструилось тепло. Он закурил сигарету.

В супермаркете были автоматические двери, и когда они открылись, Гаррет пулей влетел внутрь и, засмотревшись на девушку–контролера, чуть не свалил металлический стенд с дешевыми книжками. Клоун чертов. Билли смотрел, как он направляется к прилавку с журналами. Девочки и дорогие машины – вот все, что интересует Гаррета. Для него рай – это бикини, натянутые на капот «корвета».

Билли положил «питон» на колени и провел рукой по полированному ореховому прикладу пневматического ружья.

Он снова стал думать о Нэнси Краун. В воображении он видел, как она поднимает руки, чтобы расстегнуть заколку, как шевелятся ее груди под свитером, как рассыпаются по обнаженным плечам блестящие светлые волосы. Какая бледная у нее кожа.

Она была прекрасна, и чем больше он думал о ней, тем прекраснее она становилась.

Он уже три раза приходил к ее дому, как вор, крадучись, в темноте. Каждый раз он высматривал и вынюхивал под дверями и окнами, а потом стоял около бассейна, и на него падал снег. В четыре утра, в такой холод, еще не было даже машин на улицах.

В последний свой приход он отвернулся от дома, чтобы прикурить, не обнаруживая себя огоньком зажигалки, и явственно ощутил близость океана. Океан был совсем рядом, всего в двадцати метрах внизу. С песчаного пляжа доносилось шуршание песка, черная ледяная вода терлась о берег. Хлопья снега, кружась, падали в океан, пропадали в нем.

Билли стряхнул пепел на грязный пол «пинто». Печка заработала лучше. Он протянул руки к потоку теплого воздуха.

…В ее доме горел свет, даже когда она спала. В кухне, в гостиной, там, где, по его мнению, находилась ванная, в кабинете. Весь нижний этаж дома был залит светом. Даже наверху лампы не выключались в холле и нескольких комнатах. С того места, где он стоял, он не мог определить, оставляла ли она дверь в спальню открытой. Но, насколько он мог видеть, это была единственная неосвещенная комната. Наверное, все–таки она закрывала дверь, потому что, когда она гасила лампу, спальня погружалась в кромешную тьму.

Вот тогда у него особенно разыгрывалось воображение. Ему даже мерещились звуки. Легкое шуршание простыней, шелкового белья. Он слышал ее дыхание. Она постанывает от боли или вскрикивает от наслаждения. Глубоко вздыхает. Он видел, как поднимается ее тело, опускается, поворачивается, поворачивается… Он представлял ее лежащей на спине, на боку; вот она слегка изгибается, вот лежит лицом к нему…

А потом порыв ветра, шелест ветвей или запоздалый автомобиль, несущийся по улице на большой скорости, разрушали звуковую иллюзию, и он уже не знал, слышал ли что–нибудь вообще. Снова тишина тяжким грузом наваливалась на него.

Тьма.

Билли поворачивался спиной к дому, ссутуливался и, прикрывая огонек зажигалки, прикуривал новую сигарету.

И будто слышал голос ее мужа, далекий шепот, невнятное бормотание, страстные слова, просьбы, требования, не сделает ли она то, не сделает ли это. Снова шуршание простыней.

Билли ходил взад и вперед, плевал в дымящуюся воду, отшвыривал стул в дальний конец площадки… Снег скрипел под его каблуками. Что было на самом деле? Что пригрезилось? Он не знал. Не мог знать. Не сделает ли она то, не сделает ли она это. В бессильной ярости он был готов разгромить весь мир, разбить его вдребезги.

В машину вместе с Гарретом ворвался порыв ледяного ветра и облако снега. Из полиэтиленового пакета в его руках пахло чем–то вкусным.

Билли кашлянул.

– Где ты так долго шатался?

– У них там народу полно. Такая очередь! – ответил Гаррет, бодро потирая руки и дыша на них. – Как будто дома уже никто не ест и даже не готовят, а все берут в кафе.

Билли заглянул в пакет, открыл одну из пластиковых коробочек.

– Это еще что такое?

– Картофельный салат.

– Картофельный?

– Он вкусный. Девушка за прилавком дала мне попробовать.

– Значит, дала?

Билли сунул коробочку в пакет и открыл другую. Какие–то маленькие сосиски в густом коричневом соусе, от которого поднимается пар. Он схватил одну – горячая! – и сунул ее в рот.

– Что еще принес?

– Крылышки «Буффало».

Билли одарил его ледяным взглядом.

– Ну, куриные крылья, – объяснил Гаррет. – Острые, тебе понравятся.

Билли съел еще одну сосиску.

Гаррет взял пластмассовую вилку и набил полный рот картофельным салатом.

– Странный ты парень, Гаррет. Пять градусов мороза, метель, а тебе пришла охота поесть картофельного салата. Мозги у тебя заморозились, что ли?

– Картофельного салата с сосисками.

– Сосисок ты не получишь.

– Это нечестно!

Билли повернул к Гаррету лицо, на котором было написано издевательское недоумение, съел еще одну сосиску и вдруг увидел серебристо–серую бронированную инкассаторскую машину, остановившуюся перед входом в винный магазин.

– Господи Иисусе!

– Чего? – пробормотал Гаррет.

Обливая спальный мешок жирным соусом, Билли поспешно поставил полупустую коробку на панель приборов и потянулся за пневматическим ружьем.

Гаррет уставился на него расширенными от ужаса глазами. Неужели Билли каким–то образом узнал об его планах? Прочел его мысли?

Ноги Билли были укутаны спальным мешком. Ружье лежало на коленях наискосок и дулом упиралось Гаррету в низ живота. Билли взвел пневматический механизм. Гаррет панически схватил кольт «питон», оттянул спусковой крючок и направил ствол Билли в лицо. Дуло оказалось так близко, что он чувствовал запах ружейного масла.

– Отвали, Гаррет!

Гаррет крепко держал кольт обеими руками. Он прищурился, зажмурил один глаз и заорал: «А ну, брось ружье!» – таким тоном, какого Билли от него ни разу не слышал.

Когда до Билли наконец дошел смысл сказанного и он понял, о чем подумал Гаррет, увидев, как он схватил ружье, он выпустил из рук «ремингтон» и, очистив лобовое стекло, указал на вход в магазин.

Гаррет увидел инкассаторскую машину, увидел, как открылись двери магазина, и парень–гитарист посторонился, пропуская двух охранников в серых униформах. Один из них толкал перед собой тележку, нагруженную полотняными мешками, а другой шел на несколько шагов позади, держа руку на кобуре.

Охранник с пистолетом открыл заднюю дверь машины, а второй стал закидывать в нее мешки с деньгами.

– Черт, – сказал Билли.

Гаррет осторожно опустил «питон».

– Черт, – повторил Билли.

Охранник поднял тележку и втолкнул ее в машину. Потом залез в машину сам, а напарник с пистолетом, быстро оглядевшись кругом, последовал за ним. Дверь захлопнулась, и автомобиль плавно отъехал от винного магазина.

Парень у входа снова заиграл на своей гитаре.

Билли передернул затвор «ремингтона», вынул гильзу из патронника. Медь, пластмасса, пол–унции пороха и пара унций свинца. Заряд, способный пробить в человеке дыру размером с бейсбольный мяч, убить в мгновение ока. Гильза негромко стукнулась о дверцу «пинто».

– Я подумал, ты собираешься меня пристрелить, – виновато сказал Гаррет.

– Ошибся. Мы их собирались пристрелить! Теперь вспомнил?

Из винного магазина вышел мужчина в черном пальто. Парень с гитарой перестал играть и открыл ему дверь. Мужчина в пальто даже не взглянул на него, словно этот парень для того и стоял там, чтобы открывать перед покупателями двери. Мужчина в черном пальто торопливо проследовал через заснеженную стоянку к бежевому «мерседесу».

– Точно говорю, у него там «Блаупункт», – сказал Гаррет, – автостереосистема за две тысячи долларов.

– А мы бы получили за нее всего пятьдесят, – отозвался Билли.

Человек в пальто сел в машину стоимостью в восемьдесят тысяч долларов, которую, уходя, даже не потрудился запереть. Фары «мерседеса» ярко зажглись, осветив падающий снег двумя сверкающими лучами.

Нэнси–то знала таких людей. Богатых, разъезжающих в дорогих автомобилях; таких, которым открывают двери, а они этого не замечают. Билли взглянул на часы. Без пяти одиннадцать. Интересно, что она сейчас делает, в субботний вечер. Вряд ли она уже легла. Может быть, смотрит телевизор. Или пошла на открытие какой–нибудь галереи или на спектакль. Сам Билли, кроме кино, никуда не ходил. Ни разу в жизни не был в театре, музее или в филармонии.

Он опустил стекло, вышвырнул на холодную ночную улицу окурок, снова поднял стекло и закурил новую сигарету.

– И что теперь? – спросил Гаррет.

Билли проверил количество бензина. Еще четверть бака. Он мог бы проехать до дома Нэнси. Это недалеко, не больше десяти минут езды. Оставить Гаррета в машине, пока он проверит, что там и как. Но тогда придется поставить «пинто» за квартал от ее дома, иначе Гаррет узнает, где она живет, а Билли этого не хотелось: Гаррет начнет спрашивать. Даже если с ним вместе смотришь телевизор и выходишь в туалет, ему непременно нужно знать, куда ты и когда вернешься. Билли не хотел, чтобы ему задавали вопросы, потому что все чаще боялся не удержаться от ответов: он ощущал непреодолимое желание говорить о Нэнси, рассказывать кому–нибудь, как она себя держит, какая у нее плавная, гибкая походка, как хорошо одевается, в каком большом и ярко освещенном доме живет. Ему хотелось поделиться с кем–нибудь чувством невыразимого одиночества, которое охватывает его там, у бассейна, из которого в полной тишине и темноте поднимается пар.

– Ты хоть раз влюблялся, Гаррет?

– Конечно, раз сто! – рассмеялся тот. – И каждый раз в этом признавался. Примерно так: «Эй, детка, кажется, я влюбился».

– Нет, – сказал Билли. – Я не о том. А по–настоящему? Когда действительно любишь и чувствуешь, что хочешь что–нибудь для нее сделать. Хотя она тебя и не любит.

Гаррет поднял голову и потянул носом воздух.

– У тебя что, выхлопная труба не в порядке? Угарного газа надышался?