Текст книги "Прошлой ночью в "Шато Мармон""

Автор книги: Лорен Вайсбергер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

– Да-да, дорогая, я помню, поэтому сразу написал Самар и попросил разъяснений. Она их тут же прислала. Самые подробные.

– Значит, есть разъяснения? – недоверчиво склонила голову Брук, удивившись и немного успокоившись.

– Да. – Вынув айфон, Джулиан прокрутил список сообщений, коснулся экрана и начал читать: – «Привет, дорогой, – она ко всем так обращается, – ребята из команды сериала «В лучах славы» устраивают костюмированную вечеринку, чтобы напомнить о своих техасских корнях. Не стесняйтесь разодеться на всю катушку – актуальными будут ковбойские шляпы, сапоги, кожаные гамаши и очень тугие сексуальные джинсы. А Брук скажи, ей нужны хорошие «Дейзи Дюкс»[16]. Победителя выбирать будет сам тренер Тейлор, так что постарайтесь. Не могу дождаться, когда…» – Дочитывать Джулиан не стал. – Дальше неинтересная информация насчет времени и расписания. Самое важное я передал. Вот почему мы здесь. Ты недовольна?

– Ну, хоть с утра прочитал, и на том спасибо, а то приехали бы… – заворчала Брук, но спохватилась, заметив, что Джулиан смущен, взволнован и очень ждет хоть слова благодарности. – И еще спасибо тебе за то, что спас меня от позора и взял на себя хлопоты…

– Никаких хлопот, – с явным облегчением заверил Джулиан.

– Тебе же репетировать нужно!

– Время еще есть. Мы поэтому и выехали так рано. Я очень рад, что ты со мной. – Он ласково целовал Брук в щеку и помахал продавщице. Не удержавшись, та заулыбалась.

– Ну что, готовы? – спросила она.

– Готовы, – в один голос ответили Брук и Джулиан.

Когда час спустя они уходили, щеки Брук горели от радостного волнения. Шопинг оказался в тысячу раз лучше, чем она представляла, – ведь рядом был Джулиан, восхищавшийся ее видом в коротеньких шортах, обтягивающих топах и сексуальных сапогах, и все это напоминало веселые приготовления к карнавалу. Продавщица Мэнди со знанием дела подобрала Брук идеальный наряд для вечеринки: неподрубленная джинсовая юбка вместо шортиков, в которой Брук все же чувствовала себя неловко, клетчатая рубашка, в точности как на самой Мэнди, была сексуально завязана над пупком (Брук, правда, надела под нее белую майку, чтобы скрыть складку на животе). Ансамбль дополняли массивная бронзовая пряжка на ремне в форме звезды шефа, ковбойская шляпа с полями и шнурком со щегольской кисточкой и самые вызывающие прошитые ковбойские сапоги, какие Брук когда-либо видела в жизни. Мэнди предложила ей заплести две косы и вручила красную бандану, чтобы повязать на шею.

– Не забудьте погуще нанести тушь на ресницы, – посоветовала продавщица. – Ковбои обожали «дымчатые» глаза.

Джулиану не нужен был ковбойский костюм – ступать он, естественно, собирался, не меняя имиджа, но Мэнди подобрала ему ковбойскую шляпу, как у Брук.

Они смеялись всю дорогу до отеля. Когда Джулиан потянулся поцеловать Брук и сказал, что к шести вернется принять душ, она готова была молить его остаться. Едва сдержавшись, подхватила пакеты с покупками и поцеловала мужа на прощание:

– Удачи! А шопинг мне понравился!

Брук не сдержала широкой улыбки, когда Джулиан подтвердил, что и ему тоже.

В номер он вернулся с опозданием, так что пришлось бежать в душ и одеваться в темпе. Когда они сели в поданный для них лимузин, Брук почувствовала, что Джулиан волнуется.

– Волнуешься? – спросила она.

– Да вот, немного.

– А ты помни: из всех песен во вселенной выбрали твои. Каждый раз, когда люди включают телевизор посмотреть шоу, они хотят услышать твою песню. Это фантастика, любимый, и все же это правда!

Джулиан накрыл ее руку своей.

– Мне кажется, сегодня все пройдет хорошо. А ты у меня прямо модель, фотографы с ума сойдут.

Брук хотела спросить: «Какие фотографы?» – но лимузин уже остановился у входа в «Хулахат», знаменитый бар с сомнительной репутацией и лучшим сырным соусом квесо в этих местах. У входа толпились папарацци.

– Господи, нас что, снимать будут? – ужаснулась Брук. Об этом она не подумала. Асфальт у входа был покрыт длинным ковром с черно-белым принтом – видимо, техасская версия красной ковровой дорожки. Рядом актеры из массовки позировали папарацци.

– Подожди, я тебе дверь открою. – Джулиан выбрался из лимузина и обошел длинный черный бок. Открыв дверцу для Брук, он галантно подал руку: – Не волнуйся, мы им не очень Интересны.

Брук с облегчением убедилась, что он прав. Фотографы облепили лимузин, как мухи, в надежде видеть знаменитость, но сразу разочарованно разошлись. Только один спросил, не могли бы Брук с Джулианом встать перед большим черным экраном для статической съемки на фоне постера с рекламой сериала и эмблемы Эн-би-си. Без особого энтузиазма сделав несколько снимков, фотограф записал их имена на диктофон и отошел. Олтеры вошли в бар.

Увидев Самар, Брук вцепилась в руку Джулиана. Пиар-агент явилась в простом элегантном шелковом платье, босоножках-римлянках и длинных звенящих серьгах. Брук почувствовала себя глупо: она вырядилась как на деревенский праздник, а Самар словно сошла с подиума. Неужели произошла какая-то путаница, досадное недоразумение и большие никто не придет в ковбойском костюме? От ужаса у нее перехватило дыхание.

Однако, отважившись посмотреть по сторонам, рук увидела целое море сомбреро и обрезанных джинсовых шорт, смело открывавших ягодицы.

Она взяла у официанта фруктовый коктейль и целый час с удовольствием барахталась в море новых знакомых, общения, коктейлей и смеха. Эта была одна из тех редких вечеринок, где действительно весело – не просто съемочная группа и актеры, которые знают друг друга как облупленные, но и их супруги, друзья и даже с десяток знаменитостей, связанных отношениями с актерами шоу, или те, кого пиар-агенты заставили прийти рекламы ради. Возле блюда с горкой начос Брук заметила Дерека Джетера[17] и попыталась вспомнить, с кем из съемочной группы он помолвлен, а Джулиан похвастался, что видел полуобнаженную Тейлор Свифт[18], царившую на террасе, В баре буйно веселились приглашенные, одетые в гетры, клетчатые рубашки и подрезанные обтрепанные джинсы, угощаясь пивом и квесо[19] и выделываясь под песни восьмидесятых, звучавшие из динамиков. Брук никогда не чувствовала себя так свободно и раскованно, она наслаждалась редким ощущением легкого опьянения, сознания своей привлекательности и того, что кругом все свои. Когда Джулиан и его группа поднялись на сооруженную у стены эстраду, Брук принимала активное участие в импровизированной дегустации «Маргариты» в компании новых знакомых, приветливых сценаристов сериала. Только сейчас она спохватилась, что еще не слышала вживую, как Джулиан играет с новой группой, с которой появлялся в шоу «Лено».

Глядя, как музыканты собирают и настраивают инструменты, Брук немного удивилась, что выглядят они вовсе не как рок-группа, а скорее как компания молодых людей, крепко сдружившихся в элитной частной школе где-нибудь в Новой Англии. Ударник Уэс имел, как полагается, длинные волосы, но они не свисали грязными сосульками ему на лицо: буйным темным локонам Уэса позавидовали бы многие девушки. Одет он был в пятнистую зеленую рубашку-поло, чистые отглаженные джинсы и классические серые кроссовки «Нью баланс». Уэс казался парнем, который, учась в старших классах, подрабатывал летом не ради денег, но чтобы «закалить характер», и с тех пор валял дурака, пока не пришло время стать партнером в папашиной юридической фирме. Гитарист, самый старший в группе – наверное, чуть за тридцать, – не производил такого консервативного впечатления, как Уэс, но и его поношенные легкие брюки, черные кроссовки «Конверс» и футболка с надписью «Просто сделай это!» тоже казались вызывающими или бунтарскими. В отличии от ударника Нейт совершенно не соответствовал стереотипу рок-гитариста: он был полноват, скромно улыбался и смотрел преимущественно в пол. Брук помнила, как поражен был Джулиан на прошивании, составив первое мнение о Нейте, когда тот поднимался на сцену. «Пока он шел, всем было ясно – из этого мальчишки всю жизнь, как говорится, выбивали дурь, пока он не начал бояться собственной тени. Но когда он заиграл, ей-богу, просто порвал нас всех. Это было бесподобно! И еще тут был Зак, игравший на бас-гитаре. Он больше других походил на рок-музыканта, но торчащие пряди, закрепленные гелем, бумажник на цепочке тонко подведенные глаза отдавали дешевым позерством. Джулиан Зака недолюбливал – на просушивании ему больше понравилась молодая бас-гитаристка, но в «Сони» сочли, что девушка затмевает самого солиста, и он не стал спорить. Группа низводила странное впечатление, в ней словно убрались случайные люди, но это заинтриговывало. Шум в баре стих.

Джулиан не представился и не назвал песню, как делал обычно. Коротко кивнув другим музыкантам, он запел переделанную «Ноющее разбитое сердце». Решение было рискованным, но расчет – блестящим. Затертую банально-слащавую песенку Джулиан исполнил серьезно, почти торжественно, и закончил иначе, неожиданным и ироничным финалом: «Вы ожидали серьезной песни или чего-нибудь из нового альбома, но мы не для того пришли, чтобы демонстрировать крутизну». В зале поднялся хохот, слушатели восторженно улюлюкали и подпевали, а когда песня закончилась, разразилась буря аплодисментов.

Брук аплодировала вместе со всеми, радуясь, что кругом, насколько она слышала, только и говорят, какой талант этот Джулиан и что его можно слушать хоть до утра. Восторг окружающих ее нисколько не удивлял – иначе и быть не могло! Сейчас, когда Джулиан сидел возле стенда с микрофоном и сверкал обаятельнейшей улыбкой, Брук видела, что ему в ответ улыбается весь зал.

– Всем привет! – сказал Джулиан, небрежно снимая свою огромную ковбойскую шляпу и держа ее на отлете. – Спасибо за то, как хорошо вы приняли янки в своем городке!

Польщенная толпа ответила воплями и аплодисментами. Брук видела, как Тим Риггинс поднял бутылку пива в знак того, что пьет за Джулиана, и с трудом удержалась от восторженного визга. Дерек Джетер рупором приставил ладони ко рту и издал громкое «йе-ху!». Пара сценаристок из тех, с кем Брук пробовала разные «Маргариты», встали перед самой сценой и оглушительно свистели, за что Джулиан наградил их очередной неотразимой улыбкой.

– Думаю, выражу мнение всех участников группы, если скажу, что для нас большая честь и радость видеть, как вы приняли и подхватили нашу песню. – Новые восклицания и свист, но Джулиан поднял руку и продолжил: – Мне очень хочется петь сегодня с вами. Через несколько минут я исполню «Ушедшему». А сейчас я хочу спеть для моей любимой жены. В последнее время она держалась молодцом – можете мне поверить, просто молодчиной, а я давно не говорил тебе спасибо, Брук, и эту песню посвящаю тебе.

Услышав свое имя, Брук залилась краской, неимоверно смутившись, но тут зазвучали начальные аккорды хита о безумной любви Вэна Моррисона, од которую они кружились в первом танце на своей свадьбе, – и она как зачарованная забыла обо всем. Джулиан смотрел прямо на нее, песня звучала все громче, заполняя собой зал, и только когда откинул голову назад и затянул припев, Брук отреклась от интимных воспоминаний и заметила, что все в баре смотрят на нее… Нет, не так. Мужчины, переминаясь с ноги на ногу, потягивали пиво и шали музыкантов, а все до единой женщины смотрели на Брук, и в их взглядах читалась неприкрытая зависть, смешанная с восхищением. Ощущение было почти нереальным: Брук искренне признавала за собой право на толику восхищения, достававшегося Джулиану на концертах, но никогда прежде она не опадала в фокус всеобщего внимания. Она улыбнулась, повела плечами, глядя на мужа, певшего ей Гренаду, и отчего-то, несмотря на присутствие десятков людей, этот момент стал одним из самых интимных в их жизни – и одним из лучших.

Когда наконец зазвучало вступление к «Ушедшему», покоренную, влюбленную аудиторию охватила настоящая эйфория. Энергия зала казалась физически ощутимой, и чем дальше, тем сильнее становился восторг зрителей. Все зашевелились, оборачиваясь, смотрели, перешептывались, некоторые вытягивали шеи. Что-то происходило, но Брук не могла ничего рассмотреть за спинами, пока… Подождите… Неужели это… Лайла Лоусон?

Это действительно была она, и пока Брук тщетно соображала, что Лайла Лоусон делает на вечеринке по случаю начала нового сезона «В лучах славы», Лайла плыла по залу. Выглядела она изумительно. Глядя на открытое платье с корсажем с цветочным узором и ковбойские сапоги, оставалось только гадать, костюм это или нет, однако не приходилось сомневаться, что Лайла – девушка стройная, счастливая и очень знаменитая. Все смотрели, как она обняла Самар как хорошую знакомую и направилась к сцене, оказавшись почти рядом с Брук.

Все случилось так быстро, что никто, включая Джулиана, не успел ничего понять. Едва отзвучали последние аккорды песни, потонувшие в громовой овации, Лайла поднялась на сцену по боковой лесенке, с многозначительным видом подошла к Джулиану и буквально бросилась ему на шею. Поцеловав в щеку и обеими руками схватив его повыше локтя, Лайла повернулась к залу. Казалось, миниатюрная красотка по-детски виснет на пианисте, поглядывая на него снизу вверх с искренним восхищением и сверкающей белоснежной улыбкой. Мгновение Джулиан стоял как громом пораженный, не веря своим глазам, но тут же спохватился и ответил Лайле обожающим взглядом.

Непринужденно наклонившись к микрофону, словно на собственном шоу, Лайла крикнула:

– Он просто нереально хорош! Вы согласны? Давайте поблагодарим Джулиана Олтера!

В зале началось нечто невообразимое. Фотографы, не обращавшие внимания на Брук и Джулиана начале вечера, словно обезумели: они толкались, выбирая лучший ракурс, и делали снимок за снимком – вспышки следовали одна за другой, как на церемонии вручения «Оскара».

Буря стихла почти так же быстро, как и началась. Лайла что-то шепнула Джулиану на ухо и спустилась со сцены в зал. Брук надеялась, что она останется на пару коктейлей, но старлетка, не останавливаясь, прошла к выходу.

Через десять минут мокрый от пота улыбающийся Джулиан спустился к Брук. Обычный после конвертов яркий румянец еще больше усилился от волнения и возбуждения. Он поцеловал жену – в главах читалось нетерпение и желание поговорить обо всем, что случилось, – и, стиснув ей руку, повел за сбой по залу, принимая поздравления и терпеливо нося объятия и восхищенные хлопки по спине.

Наедине они остались только ближе к часу ночи, когда Самар с Лео попрощались и пошли к себе (Лео, разумеется, с новой подружкой, которую подцепил на вечеринке). Едва за ними закрылась дверь, Джулиан повернулся к Брук и выпалил:

– Ты представляешь, я – на одной сцене с Лайлой Лоусон?

– Не видела бы собственными глазами, ни за что бы не поверила. До сих пор себя щипаю. – Сбросив ковбойские сапоги, Брук рухнула на кровать.

– Черт, сама Лайла Лоусон! Нереально! Откуда она здесь взялась?

– Не знаю, но позволь напомнить; девушки обладают свободой передвижения. Кстати, ты обратил внимание, как она извивалась рядом с тобой в каком-то подобии шимми или ламбады? Все следили за ней будто загипнотизированные. Можно подумать, как только ей в руку всунут микрофон, она ничего не может с собой поделать!

В дверь постучали.

Джулиан посмотрел на Брук; та лишь пожала плечами. Он открыл, и в номер без приглашения вкатился Лео. Брук чуть не захохотала: рубашка импресарио была расстегнута до пупа, а на воротнике красовался след помады.

– Слушай, – начал он без всяких излишеств вроде извинений за вторжение, – я понимаю, что предупреждаю в последнюю минуту, но Самар только что сказала: она договорилась для тебя о куче всяких выступлений в Лос-Анджелесе завтра. Сцена с Лайлой оказалась просто гениальной, люди с ума сходят, так что завтра в девять уезжаем в аэропорт, ясно?

– Завтра? – повторил Джулиан, не менее ошеломленный, чем Брук.

– В девять будь внизу. Билеты заказаны. В Нью-Йорк вернешься дня через три-четыре. Сегодня все было супер, дружище. Ну ладно, до утра, – сказал он и вымелся из номера.

Брук мысленно поблагодарила неведомую девицу, которая ожидала его в постели.

– Ну что… – начала она, когда за Лео закрылась дверь.

– Ну что, похоже, завтра возвращаемся в Лос-Анджелес.

– Ладно, – кивнула Брук, не зная, что сказать. Придется отменить ужин с приятелями

Джулиана по колледжу, которые приехали в город. Он не сможет сходить с ней на вечеринку в музее, куда их пригласила Нола, будучи членом молодежного комитета (кстати, билеты стоили целое состояние).

В дверь снова постучали.

Брук застонала:

– Ну, что еще?

На этот раз явилась необычайно оживленная Самар. Она тоже зашла, не дожидаясь приглашения, и сказала, глядя в записную книжку в кожаном переплете:

– Снимки с Лоусон выстрелили даже лучше, чем я ожидала, – их хватают буквально все!

Джулиан и Брук молча смотрели на нее.

– Поступило несколько десятков звонков с просьбами об интервью и фотографиях. Брук, я обдумываю заказ очерка о тебе, что-нибудь вроде «Кто такая миссис Джулиан Олтер?». Джулиан, на следующей неделе у тебя очень плотный график. В общем, прекрасные новости, сногсшибательные результаты, даже в «Сони» удивились!

– Вау, – ровно произнес Джулиан.

– Отлично, – слабо подтвердила Брук.

– Папарацци уже оккупировали фойе, утром будьте готовы. Могу порекомендовать людей, которые расскажут, что нужно делать для сохранения тайны частной жизни и безопасности. Специалисты, проверенные.

– Ну, это нам вряд ли понадобится, – сказала Брук.

– Угу. Ладно, потом запоете по-другому. А пока советую регистрироваться в отелях под разными именами и думать, что вы пишете в е-мейлах. Подчеркиваю: что пишете кому угодно.

– М-м… неужели это необхо…

Самар перебила Джулиана, захлопнув записную книжку. Встреча официально завершилась.

– Брук, Джулиан! – Она улыбнулась так, что у Брук по спине пробежали мурашки. – Добро пожаловать в шоубиз!

6. А ведь мог бы стать врачом

– Вы хотите, чтобы я повесил экраны, скрыв их вашими жалюзи, или сперва их снять? – спрашивал мастер, кивая в сторону спальни Брук и Джулиана.

Вопрос был несложный, но Брук обижало, что приходится все решать самой. Джулиан был где-то в северо-западных штатах – уследить за ним стало невозможно, и помощи в домашних делах от него в последнее время, естественно, было не дождаться.

– Не знаю. А как обычно делают?

Парень пожал плечами. На его физиономии было написано: «По мне – что так, что этак. Определяйся уже, чтобы я освободился. Сегодня суббота, между прочим». Брук отлично его понимала.

– Ну, повесьте так. Наши все-таки красивее.

Хмыкнув, мастер пропал в спальне. Уолтер, забыв о верности хозяевам, потащился за ним. Брук вернулась к чтению, но тут, к ее облегчению, зазвонил телефон.

– Привет, пап, как дела?

Им уже давно не удавалось как следует поговорить, а когда они созванивалась, отец расспрашивал исключительно о Джулиане.

– Брук, это Синтия.

– Привет. А я смотрю, папин номер на определителе. Как дела? В Нью-Йорк не собираетесь?

Синтия натянуто засмеялась.

– О, не так часто. Прошлая поездка оказалась… утомительной. Но ты всегда можешь приехать к нам.

– Знаю. – Это прозвучало резче, чем надо, – все-таки унизительно получать приглашение в родной дом к собственному папе.

Синтия, спохватившись, извинилась, и Брук стало стыдно: по сути, она срывала на мачехе свое дурное настроение.

– Ты тоже меня извини, – вздохнула Брук. – Просто у меня сейчас сумасшедший дом.

– Даже представить себе не могу!.. Слушай, я снимаю, это, наверное, невозможно, но ведь спросить можно, и я для благого дела…

Брук глубоко вздохнула. Начинается. Вот она, совершенно неожиданная сторона популярности – Джулиан ведь уже звезда, правильно? – о которой никто не предупреждал.

– Знаешь, я одна из сопрезидентов женского комитета храма «Бет шалом»…

Брук ждала продолжения, но Синтия молчала.

– Ну да, кажется, я что-то слышала, – подчеркнуто безучастно произнесла Брук.

– Через несколько недель у нас ежегодный благотворительный ленч, а женщина, с которой мы доверились, не сможет выступить. Она пишет кошерные кулинарные книги, хотя, по-моему, не совсем кошерные, просто в кошерном стиле. Одна книга рецептов для песаха, другая для хануки, третья – специально для детей…

– М-м-м…

– Представляешь, заявила, что ей надо удалять какую-то шишку на ноге, после чего некоторое время нельзя ходить, а по-моему, она просто ложится на липосакцию…

Брук попыталась быть терпеливой. Синтия – хорошая женщина, она собирает средства для нуждающихся. Брук медленно, глубоко вздохнула, стараясь, чтобы мачеха не услышала.

– А может, и правда у нее шишка, или она не хочет ехать из Шейкер-Хайтс в Филадельфию, не знаю. Да и кто я такая, чтобы ее осуждать? Предложи мне кто-нибудь кожу на животе подтянуть, я бы родную мать продала! – Пауза. – Господи, что я сказала…

Брук готова была уже рвать на себе волосы, но выдавила смешок:

– Ну, ты не одна такая, но липосакция тебе не нужна. Ты отлично выглядишь.

– Нет-нет, ты просто хорошо ко мне относишься.

Брук подождала несколько секунд, пока Синтия вспомнит, зачем позвонила.

– А! В общем, представляю, как Джулиан сейчас занят, но если бы он смог появиться у нас на ленче, было бы чудесно!

– Появиться?

– Да, появиться или выступить, это как он пожелает, и исполнить ту песню, которая сделала его знаменитым. Начало в одиннадцать, небольшой аукцион и аперитивы, затем переходим в главный зал, где я и Глэдис отчитаемся о работе комитета за этот год и о членстве в «Бет шалом», назовем даты следующих…

– Я поняла, поняла. Значит, ты хочешь, чтобы он выступил на дамском ленче с песней об ушедшем брате? Ты уверена, что это всем придется по душе?

К счастью, Синтия не обиделась.

– Придется по душе? Господи, Брук, да все примут в экстаз!

Два месяца назад Брук не поверила бы в саму возможность подобных разговоров, но к ней уже подходили бывшая одноклассница Брук, бывшая коллега, две двоюродные сестры и директриса Хантли с просьбой, чтобы Джулиан что-нибудь спел, подписал или прислал. Брук думала, ее уже ничем не удивить, но Синтия побила все рекорды. Брук представила, как Джулиан, наилучшим образом отрекомендованный раввином и президентом женского комитета, а капелла исполняет «Ушедшему» в «Бет шалом» перед пятью сотнями еврейских мам и бабушек, которые, дослушав песню, повернутся друг к другу и сокрушенно скажут: «М-да, врачом не стал и вот чем зарабатывает» или: «Я слышала, он ходил на подготовительные курсы в медицинском, но учиться не стал. Ай, какой стыд!..» Затем они обступят его плотным кольцом и, заметив обручальное кольцо, начнут расспрашивать о супруге: «Она тоже хорошая еврейская девушка? А дети есть? Нет? А почему нет? А когда заведете?» И примутся кудахтать, что ему куда больше подойдет их дочь, или племянница, или дочка подруги. Хотя они всю жизнь прожили на Мейн-лейн в Филадельфии, а Джулиан вырос на Манхэттене, по меньшей мере десяток дам выкопают родственные связи с его родителями и дедушками-бабушками. Джулиан вернется домой сам не свой, как солдат с войны, которую поймают немногие, и Брук не будет знать, куда кинуться, чтобы муж пришел в себя.

– Я у него спрошу. Ему будет очень приятно, что ты о нем вспомнила. Он бы с удовольствием приехал, но в ближайшие недели у него нет и минуты свободной.

– О, если ты считаешь, что он в принципе сможет приехать, я поговорю с другими членами комитета, и мы перенесем дату…

– Нет, этого делать не стоит, – поспешно возразила Брук. Она прежде не предполагала, что у нее не мачеха, а настоящая липучка, и не знала, как поступить. – Его график совершенно непредсказуем. Можно наобещать, а потом придется отменять. Нравится это Джулиану или нет, но он уже не принадлежит себе.

– Ну понятно, – пробормотала Синтия.

Брук отогнала мысль о злой иронии судьбы – она отбивалась от Синтии теми же аргументами, которые Джулиан приводил ей самой.

Было слышно, как Синтии позвонили в дверь. Она с извинениями положила трубку. Мысленно поблагодарив того, кто прервал их разговор, Брук прочитала еще две главы непридуманного отчета о похищении Итана Пэтца[20], совершенно уверившись, что каждый зловещий тип на улице – потенциальный педофил, и ушла, когда установщик жалюзи – еще одна попытка защиты от папарацци – закончил работу.

Брук постепенно привыкала быть одна. Теперь, когда Джулиан постоянно был в разъездах, она шутила, что вернула себе свободу. Правда, и общения стало куда меньше. На извилистой Девятой авеню, проходя мимо итальянской булочной с намалеванной от руки вывеской «Кондитерская» и самодельными шторами, Брук не устояла и зашла. Это был маленький уютный магазин с кофе-баром в европейском стиле, где по утрам посетители заказывали капуччино, а днем – эспрессо, который выпивали стоя.

Брук осмотрела витрину с выпечкой, чувствуя на языке вкус масляного печенья, круассанов с джемом и тартинок с творогом и ягодами. Если бы ее заставили выбрать что-то одно, она взяла бы канноли, эту вкуснейшую, но губительную для фигуры поджаристую трубочку, щедро начиненную творогом. Прежде всего она слизала бы крем, а затем, освежив вкусовые ощущения большим глотком кофе, откусила побольше с того или другого конца, замерев, чтобы посмаковать…

– Dimmi![21] – сказала итальянка, прервав поток гастрономических фантазий.

– Большое латте без кофеина с обезжиренным молоком, – со вздохом попросила Брук и ткнула пальцем в бискотти без глазури, начинки и прочих излишеств, горкой лежавшие на подносе у кассы. Она знала, что миндальное бискотти будет свежим, вкусным и в меру хрустящим, однако с канноли его не сравнить. Но выбора не было: после уик-энда в Остине она набрала четыре фунта, и при одной мысли об этом ей захотелось завизжать. Пара лишних фунтов на обычной женщине сошли бы незамеченный, но для Брук – диетолога, а теперь еще и жены знаменитости – это было совершенно неприемлемо. Вернувшись из Остина, она немедленно начала вести дневник приема пищи и села на жесткую диету – не больше тысячи трехсот калорий в день. Эффекта пока не дало ни то ни другое, но Брук была настроена решительно.

Расплатившись, она взяла свой заказ и пошла вдоль стойки, когда ее кто-то окликнул:

– Брук! Сюда!

Обернувшись, она увидела Хизер, консультанта из Хантли. Их кабинеты были рядом по коридору, и хотя они встречались редко, разве что поговорить об ученице, которую вели обе, с недавних пор они виделись чаще – из-за Кайли. Именно Хизер первой заметила зацикленность пациентки на воображаемом ожирении и заставила ту обратиться к Брук; теперь о девочке пеклись обе докторши. Однако подругами они не были, и Брук ощутила неловкость при встрече с коллегой в кафе, да еще в субботу.

– Привет. – Брук присела за столик к Хизер. – Я тебя тут раньше не видела. Как дела?

Хизер улыбнулась:

– Я так рада, что сегодня выходной! Ты веришь, что нам осталось только две недели, а потом нас ждет трехмесячный отпуск?

– С трудом. – Брук решила не говорить, что на ее работу в больнице школьные каникулы не распространяются.

Но Хизер и сама вспомнила.

– Летом у меня тоже частные консультации, но по крайней мере я сама буду назначать время. То ли зима меня доконала, то ли выгораю как консультант, но я уже считаю дни.

– Да, я тебя понимаю. – Брук мучилась от неловкости, сознавая, что больше им говорить, по сути, не о чем.

Коллега словно прочла ее мысли:

– Странно встретиться не в Хантли, правда?

– Да уж. Я постоянно боюсь увидеть кого-то из девочек на улице или в кафе. Помнишь, в детстве наткнешься в супермаркете на свою учительницу и, опешив, понимаешь, что учителя, оказывается, выходят и за стены школы!

Хизер засмеялась:

– Как это верно! К счастью, мы далеко живем.

– Но это же паранойя! Знаешь, с Кайли мы очень хорошо поговорили на той неделе. Мне по-прежнему не хочется позволять ей худеть, но я согласилась, чтобы она вела дневник приема пищи. Посмотрю, можно ли подобрать ей более здоровый рацион. Ее это вроде бы устроило.

– Ну, слава Богу. Мы-то с тобой понимаем, что ее проблема не в лишнем весе. У нее всем знакомое ощущение своей чужеродности среди представительниц другой социоэкономической вселенной, обычное дело для стипендиаток. К счастью, такие подростки почти всегда находят свою нишу.

Брук не могла согласиться – она уже достаточно давно работала со школьниками и считала, что Кайли все-таки слишком много думает о своем весе, но спорить не стала. Улыбнувшись, она заметила:

– Слушай, мы с тобой даже в субботу о работе говорим.

Хизер отпила кофе.

– А я уже разучилась говорить на другие мы. Я всерьез думаю вернуться в школы попроще на годик-другой. Там легче. А ты? Ты еще долго будешь работать?

Брук вглядывалась в лицо Хизер, уловив намек на карьеру Джулиана. Неужели коллега хочет сказать, что Брук может увольняться, потому что ее муж начал прилично зарабатывать? А Хизер известно, почему Брук вообще выбрала свою специальность? К счастью, она вовремя одернула себя: если она сама не в состоянии нормально говорить о Джулиане, как ожидать этого от других?

– Не знаю, еще ничего не решено.

Хизер сочувственно посмотрела на нее, но тактично удержалась от расспросов. Брук подумала, что это первый разговор за месяц, когда собеседник первым делом не спросил о Джулиане. Она с благодарностью посмотрела на Хизер и поспешила сменить предмет беседы:

– Какие у тебя планы на сегодня?

Затем она быстро откусила кусочек бискотти, чтобы обеспечить себе несколько секунд молчания.

– В принципе никаких. Мой друг уехал с семьей на выходные, так что я одна. Просто похожу, погуляю.

– Прелестно. Люблю такие выходные, – солгала Брук, с трудом удержавшись от признания, что научилась виртуозно убивать время в выходные, когда спутника жизни носит неизвестно где. – А что ты читаешь?

– Ты об этом? – Хизер показала на журнал, лежавший обложкой вниз возле ее локтя. – Так, ерунда. Глупые светские сплетни, ничего интересного.

Брук сразу догадалась, что это тот самый выпуск «Ласт найт» с сенсацией двухнедельной давности.

– Ха-ха, – выдавила она, сознавая, что смех и отдаленно не напоминает естественный. – Та ужасная фотография.

Хизер стиснула руки и опустила глаза, словно позорно пойманная на лжи. Открыв рот, она осеклась и сказала явно не то, что собиралась:

– Да, странный снимок.

– Странный? Что ты имеешь в виду?

– Ничего такого. Джулиан получился замечательно!

– Нет, я тебя прекрасно поняла – тут что-то нечисто. – Брук не знала, почему она так наседает на собеседницу, которую знала только по работе, но отчего-то ей остро захотелось узнать ее мнение.

– Не в этом дело, просто снимок сделан в тот момент, когда он… э-э… смотрит на нее таким взглядом…

Ах вот оно что… Многие отпускал и похожие замечания. Эпитеты вроде «экстатический» и «обожающий» сыпались как из рога изобилия, что, между прочим, было совершенно нелепо и лишено оснований.