Текст книги "Прошлой ночью в "Шато Мармон""
Автор книги: Лорен Вайсбергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
Лорен Вайсбергер
Прошлой ночью в «Шато Мармон»
1. Пианист
Когда поезд метро со скрежетом остановился на Франклин-стрит, Брук было уже дурно от тревоги. Она то и дело поглядывала на часы, убеждая себя, что это не конец света: Нола ее простит, обязана будет простить даже такое безбожное опоздание, на то она и лучшая подруга. Протиснувшись через тиски желающих войти, Брук, стараясь не дышать в плотной толпе, выбралась к лестнице. Здесь все пассажиры мгновенно вынули сотовые из сумок и карманов, молча выстроились гуськом и со слаженностью артистов кордебалета и четкостью пехотинцев зашагали вверх по бетонным ступеням, подобно зомби, уставившись в маленькие экраны на ладонях.
– Черт! – вскрикнула какая-то толстуха впереди, и через секунду Брук поняла почему.
Проливной дождь, не предсказанный синоптиками, обрушился ей на голову, едва она вышла из метро. Холодный, но вполне сносный мартовский вечер превратился в ледяной потоп. Гремел гром. Дождь лил стеной; с каждым порывом ветра струи больно хлестали прохожих. Остаться сухим было невозможно.
– Вот жуть! – присоединилась и Брук к хору негодующих возгласов. Все вокруг судорожно пытались вытащить зонты из кейсов или прикрыться газетами. После работы Брук успела заехать домой и переодеться, поэтому защититься от стихии могла разве что крошечной (признаемся, очень красивой) серебристой сумкой-клатчем. Прощай, прическа, подумала она, припустив бегом к ресторану. Бежать предстояло три квартала. «О, тушь для ресниц, как мне будет тебя не хватать!.. И вас, новые замшевые сапога, на которые ушла пятидневная зарплата…»
Вода текла с Брук ручьями, когда она влетела в «Сотто», скромное заведение, куда они с Нолой ходили два-три раза в месяц. Паста здесь была так себе – не тянула на первое место не то что в городе, но даже в квартале, да и обстановка была без особых изысков, зато у «Сотто» имелись важные преимущества: вино по умеренной цене, подаваемое в графинах, вкуснейшее тирамису и потрясающий красавец мэтр, жгучий брюнет-итальянец, который всегда оставлял для Брук и Нолы столик в тихом углу просто потому, что они добирались сюда издалека.
– Привет, Люка, – поздоровалась Брук с хозяином, выбираясь из вязаного пальто и стараясь не забрызгать водой весь пол. – Моя подруга уже пришла?
Люка прикрыл ладонью телефон и указал карандашом себе за плечо:
– Ваш обычный столик. Почему сегодня такое сексуальное платье, cara mia[1]? Может быть, тебе стоит обсушиться?
Брук пригладила облегающее черное джерси с короткими рукавами, надеясь, что Люка прав: платье действительно сексуальное и выглядит она на уровне. Честно говоря, это был ее «дежурный» выходной наряд: с туфлями, босоножками или сапогами, в зависимости от погоды, она надевала платье почти на все выступления Джулиана.
– Я и так опоздала. Она рвет и мечет? – спросила Брук, отжимая волосы в тщетной попытке предотвратить неминуемую мелкокучерявость.
– Ополовинила графин и ни разу не положила мобильный на стол. Лучше сразу иди к ней.
Брук троекратно расцеловалась с Люка – когда-то она возражала против подобных нежностей, но мэтр настоял, – глубоко вздохнула и пошла к столику Нола паинькой сидела на диване: жакет перекинут через спинку, темно-синее мини-платье из тонкого кашемира открывало изящные руки, подчеркивая великолепную смуглую кожу. Градуированное каре длиной до плеч выглядело стильно и сексуально – высветленные пряди сияли в мягком освещении ресторана, безупречный макияж освежал лицо. По виду нельзя было догадаться, что Нола только что отработала двенадцать часов в отделе торговых операций, оглушительно крича в микрофон головного телефона.
Брук и Нола познакомились только в последнем семестре, хотя Брук, как все, знала Нолу в лицо и та в равной степени восхищала и ужасала ее. На фоне собратьев по университету, носивших мешковатые куртки с капюшонами и бесформенные угги, тоненькая, как модель, Нола выделялась благодаря сапогам на шпильках, стильным жакетам и отсутствием привычки как-то скреплять или подбирать волосы. Раньше она училась в элитных частных школах Нью-Йорка, Лондона, Гонконга и Дубая, где ее отец работал в инвестиционных банках, и привыкла к свободе, которой пользуется единственный ребенок очень занятых родителей.
Как Нола оказалась в Корнелле вместо Кембриджа, Джорджтауна или Сорбонны, оставалось только догадываться, но было очевидно: обстановка ее не впечатлила. Остальные студентки бегали по женским клубам, ходили на ленч в «Айви» и напивались в барах университетского городка, а Нола держалась особняком. Изредка просачивались какие-то слухи – об интрижке с профессором археологии, о частых появлениях в кампусе загадочных сексуальных мужчин, – быстро, впрочем, исчезавшие, но в целом Нола аккуратно посещала занятия, блестяще справлялась с любыми заданиями и каждую пятницу летала к себе на Манхэттен. Когда на факультативе по писательскому мастерству студентам задали написать рецензии на произведения, написанные сокурсниками, Брук оробела до потери речи, а Нола, как обычно, не выказав ни особенной радости, ни явного неудовольствия, через неделю вернула первое произведение Брук – фантастический рассказ о девушке, трудно привыкающей к миссии Корпуса мира в Конго. В ее отзыве были глубокие и точные комментарии и дельные предложения. На последней странице пространной, серьезной рецензии, написанной скверным почерком, значилось: «P.S. Может, добавить сексуальную сцену в Конго?» Брук так хохотала, что ей пришлось извиниться и выйти в коридор, чтобы успокоиться.
После занятий Нола пригласила Брук в маленькую кофейню в подвале одного из университетских корпусов, куда никто из подруг Брук не ходил, а через пару недель они уже вместе ездили в Нью-Йорк на выходные. Даже спустя несколько лет после окончания университета Брук восхищалась Нолой, но теперь она знала, что ее подруга плачет, когда в новостях показывают солдат, возвращающихся домой с войны, одержима тайной мечтой о домике в нью-йоркском пригороде с идеально белым штакетником, хотя неизменно поднимает на смех подобное мещанство, и патологически боится тявкающих маленьких собак (исключение составлял Уолтер, спаниель Брук).
– Прекрасно, прекрасно. Нет, по-моему, бар – это то, что доктор прописал, – говорила кому-то Нола и выразительно округлила глаза, увидев Брук. – Нет, заказывать столик не нужно, решим по ходу дела. Да, подойдет. Ну ладно, до встречи. – Она закрыла телефон и схватила графин с красным вином. Долив свой бокал, она вспомнила и о подруге.
– Ты очень злишься? – спросила Брук, размещая пиджак на спинке стула и кидая на диванчик мокрый клатч. Она отпила долгожданный глоток, с удовольствием ощущая, как терпкое вино обволакивает язык.
– С чего мне злиться? Всего-то просидела одна, какие-нибудь полчаса…
– Прости меня, ради Бога. На работе черт-те что, два штатных диетолога сказались больными – между прочим, по-моему, это подозрительно, – пришлось делить их пациентов и вести вместо них прием. А вот если бы мы договорились встретиться поближе ко мне, я бы успела вовремя…
Нола жестом остановила подругу:
– Мысль поняла. Нет, уж лучше вы к нам – ужин в западной части города меня как-то не привлекает.
– А с кем ты сейчас говорила? С Дэниелом?
– С кем? – Нола возвела глаза к потолку, якобы силясь припомнить. – Дэниел, Дэниел… А! Нет, у меня с ним кончено. На прошлой неделе я привела его на нашу вечеринку, и он вдруг переключился на мужчин! Очень неловко получилось. Нет, это я договаривалась на завтра с новым знакомым с сайта знакомств. Второй за неделю. Вот до чего докатилась, – вздохнула она.
– Перестань, все нор…
– Нет, правда, это же позор, мне почти тридцать, а я до сих пор вспоминаю об интрижке в колледже как о единственном настоящем романе. Еще позорнее клеить мужчин по Интернету. Но самое позорное – и это граничит с недопустимым, – я охотно рассказываю об этом любому, кто готов слушать.
Брук отпила еще глоток.
– Ну, я не любая…
– Ты поняла, о чем я, – оборвала ее Нола. – Будь ты единственной, кто знает о моей постыдной тайне, я бы это пережила, но у меня просто привычка выработалась…
– Тебе бы рыцарские романы писать.
– Спасибо. Я это прочла в гороскопе на день… Так вот, я настолько привыкла к своему униженному положению, что у меня отказали фильтры. Не далее как вчера я минут пятнадцать объясняла одному вице-президенту «Голдман» разницу между мужчинами с сайта «Свидания» и с сайта «Нерв». Этому нет оправдания!
– Ну и что это за новый парень? – спросила Брук, желая сменить тему. За еженедельными обновлениями списка друзей подруги уследить не представлялось возможным, как невозможно было понять, хочет ли Нола иметь постоянного друга и прочные отношения или презирает взаимные обязательства и жаждет красивой жизни и свободного секса. Ситуация менялась в долю секунды без предупреждения, и Брук оставалось только гадать, кем оказался последний в списке счастливчик – «классным парнем» или «полным отстоем».
Нола опустила ресницы и сложила накрашенные губки в фирменное пухлое сердечко, что означало «я хрупкая», «я прелесть» и «я хочу, чтобы ты меня покорил» одновременно. Ответ обещал быть пространным.
– Прибереги это для мужчин, подруга. На меня это не действует, – солгала Брук. Нола не была красива в общепринятом смысле, но это ничего не меняло: она так умела себя подать и излучала такую уверенность, что и мужчины, и женщины сразу подпадали под ее обаяние.
– На вид перспективный, – с сожалением сказала она. – Пройдет совсем немного времени, и у него обнаружится какой-нибудь колоссальный недостаток. Но пока вроде ничего.
– Так, а что он собой представляет? – настаивала Брук.
– Ну как – что… В колледже был членом лыжной команды, поэтому я на него и кликнула, и даже проработал два сезона лыжным инструктором, сначала в Парк-Сити, а затем в Церматте[2].
– Словом, совершенство.
Нола кивнула:
– О да! Рост шесть футов, спортивная фигура – по крайней мере так он пишет, рыжеватый зеленоглазый блондин. Переехал в город несколько месяцев назад и мало кого здесь знает.
– Ну, это ты исправишь…
– Возможно. – Нола сложила губки бантиком. – Только…
– В чем проблема? – Брук долила оба бокала и кивнула официанту, отвечая на немой вопрос, принести ли им, как обычно.
– В его работе! В разделе «профессия» он написал «человек искусства». – В устах Нолы это прозвучало почти как «производитель порнографии»,
– И что?
– И то! Что это за фигня – «человек искусства»?
– Ну, мало ли. Он может оказаться и художником, и скульптором, и музыкантом, и актером, и писа…
Нола приложила ладонь ко лбу.
– Брось! Ты не хуже моего понимаешь, что это означает «безработный».
– Сейчас все хвастаются отсутствием работы. Это стало почти модно.
– Ой, не надо. С отсутствием работы из-за кризиса я еще соглашусь, но богему мне не переварить.
– Нола! Это просто смешно! Многие люди – сотни, тысячи, даже миллионы – зарабатывают на жизнь, занимаясь творчеством. Взять хотя бы Джулиана – он музыкант, так что же, мне с ним порвать, что ли?
Нола открыла рот для ответа, но передумала. Пауза получилась неловкой.
– Что ты хотела сказать? – не вытерпела Брук.
– Ничего, ничего. Ты права.
– Нет, что ты сейчас хотела сказать? Скажи!
Нола крутила бокал; было видно, что ей очень хочется оказаться не здесь, а где-нибудь еще.
– Я не говорю, что Джулиан лишен таланта, но…
– Что – но? – Брук подалась так близко к Ноле, что той волей-неволей пришлось посмотреть ей в глаза.
– Но музыкантом бы я его не назвала. Когда вы познакомились, он был стажером. А теперь ты его содержишь.
– Да, когда мы встретились, он был интерном, – ответила Брук, не скрывая раздражения. – Стажировался в «Сони», изучал музыкальную индустрию изнутри, чтобы понять ее законы. И знаешь что? Исключительно благодаря связям, оставшимся после стажировки, на него вообще обратили внимание. Если бы он ежедневно не выкладывался, стараясь стать незаменимым, стал бы глава отдела поиска и продвижения новых исполнителей тратить два часа, глядя, как Джулиан работает?
– Я знаю, только…
– Как ты можешь говорить, что он ничего не делает? Неужели ты правда так думаешь? Не знаю, понимаешь ты или нет, что он восемь месяцев не вылезает из студии, и не ради пустяка; «Сони» подписала с ним контракт и заплатила вперед. Если ты считаешь людей искусства – вот, опять это слово – бездельниками, то я просто не знаю, что тебе сказать.
Нола в примиряющем жесте приподняла ладони, пряча глаза:
– Да-да, ты права.
– И все же я тебя не убедила. – Брук начала грызть ноготь большого пальца. Приятное расслабление от выпитого вина мгновенно улетучилось.
Нола вилкой гоняла по тарелке листик салата.
– Но разве студии не подписывают довольно часто контракты с теми, у кого есть хоть искра таланта, в надежде что один хит окупит сотню мыльных пузырей?
Брук удивило, что подруга так хорошо разбирается в законах музыкальной индустрии. Джулиан всякий раз приводил именно этот довод, умаляя важность сделки со студией звукозаписи, чтобы, по его словам, «не обольщаться» насчет контракта с «Сони». Но слова Нолы отчего-то воспринимались серьезнее.
– Искра таланта? – прошептала Брук. – Вот как ты о нем думаешь…
– Ничего я не думаю! Не надо принимать все так близко к сердцу. Просто я твоя подруга, и мне тяжело видеть, как ты уже который год выматываешься на двух работах, чтобы поддерживать мужа, учитывая ничтожность шансов на успех.
– Ценю твою заботу обо мне, но прошу не забывать: я сама решила давать консультации в частной школе, чтобы у нас с Джулианом было посвободнее с финансами. Я не по доброте душевной это делаю, а потому что верю в мужа и его талант и знаю, даже если больше никто этого не понимает: его ждет блестящая карьера.
Брук разволновалась, наверное, даже сильнее, чем Джулиан, когда восемь месяцев назад он позвонил ей и рассказал о предложении фирмы «Сони». Двести пятьдесят тысяч – больше, чем они вдвоем заработали за последние пять лет, плюс вожделенная свобода творчества. Разве могла Брук предвидеть, что столь массированное вливание наличных ввергнет их в еще большую нужду, чем раньше? Из полученного аванса надо было платить за студию, нанимать дорогих продюсеров и звукоинженеров, оплачивать оборудование, дорожные расходы и подпевку. Деньги разлетелись за несколько месяцев, но ни доллара из них не пошло на оплату квартиры, коммунальных услуг или хотя бы праздничного обеда. И раз уже столько средств вложено, чтобы Джулиан сделал себе имя, было бы глупо не довести проект до конца. Раскрутка съела тридцать тысяч долларов их собственных сбережений, предназначенных на залог за квартиру; с каждым днем они все глубже погружались в долговую трясину. Хуже всего было то, что без обиняков высказала Нола: при всех затратах времени и денег шансы Джулиана на успех, даже при поддержке «Сони», были ничтожны.
– Надеюсь, он хотя бы понимает, как ему повезло с женой, – уже мягче сказала Нола. – Я, например, не смогла бы раствориться в мужчине и жить ради него… Вот почему мне суждено коротать дни в одиночестве.
К счастью, в этот момент принесли заказ – пасту, и тема беседы стала менее опасной: сколько калорий в мясном соусе, нужно ли Ноле просить прибавки к зарплате и о невыносимых свекре и свекрови, доставшихся Брук. Когда Брук жестом попросила счет, не заказав ни тирамису, ни даже кофе, Нола забеспокоилась.
– Ты не обиделась на меня? – спросила она, вкладывая кредитку в кожаную папку.
– Нет, – солгала Брук. – Просто устала на работе.
– А куда ты сейчас? Не в клуб же какой-нибудь, запивать ужин?
– У Джулиана… скажем так, выступление, – призналась Брук. Она бы с удовольствием умолчала о подработке мужа, но лгать Ноле не привыкла.
– Прикольно! – с интересом воскликнула Нола, осушив бокал. – Одна пойдешь или меня возьмешь?
Обе понимали, что Нолу не особенно тянет на концерт, а Брук не очень хочет, чтобы та шла с ней. Нола и Джулиан прекрасно ладили, и этого было достаточно. Брук ценила участие Нолы и знала, что она действует из благих побуждений, но неприятно же, когда лучшая подруга постоянно осуждает твоего мужа, а тебе, по существу, и возразить нечего.
– Я с Трентом иду, – сказала Брук. – Он приехал по работе, у них там ротация. Мы договорились встретиться.
– A-а, старина Трент… Как ему в медицинском?
– Уже закончил, теперь он интерн. Джулиан говорит, что Трент обожает Лос-Анджелес, и это нонсенс: коренной житель Нью-Йорка не может любить этот город.
Нола встала и начала надевать жакет.
– У него есть кто-нибудь? Если я не путаю, он жуткий зануда, но симпатичный…
– Недавно обручился со стажеркой из отделения гастроэнтерологии. Ее зовут Ферн. Фернинтерн, спец по желудкам. Боюсь представить, о чем эти жених и невеста воркуют.
Нола с отвращением поморщилась:
– Спасибо за красочное описание, просто учебный фильм. Подумать только, а ведь на месте этой Ферн могла быть ты.
– М-м-м…
– Надеюсь, мне все-таки зачтется ваше с Джулианом знакомство. Вот не гуляй ты с Трентом в тот вечер, быть бы тебе по сей день фанаткой твоего пианиста.
Брук со смехом чмокнула подругу в щеку, вынула из кошелька две двадцатки и положила на стол.
– Я побежала. Если не сяду на поезд в ближайшие тридцать секунд, то опоздаю. Завтра поговорим, ладно? – Схватив пальто и сумочку, Брук на ходу помахала Люка и выскочила на улицу.
Даже спустя несколько лет Брук вздрагивала при мысли, что они с Джулианом могли и не встретиться. Июнь 2001 года ничем не отличался от других месяцев. После окончания колледжа Брук с трудом привыкала к шестидесятичасовой рабочей неделе, разрываясь между написанием диплома по диетологии, необходимыми часами интернатуры и подработкой в качестве баристы в кафе у дома. Она не питала иллюзий в отношении двенадцатичасового рабочего дня за двадцать две тысячи долларов на круг, но и представить себе не могла, какая усталость накапливается от беспрерывной работы, маленькой зарплаты, недостатка сна и совместного проживания в двухкомнатной квартирке в Мюррей-Хилле с Нолой и еще одной девушкой. Вот почему, когда в воскресный вечер Нола предложила Брук сходить на концерт, та отказалась наотрез.
– Давай, Брук, нельзя же все время сидеть в четырех стенах, – настаивала Нола, натягивая обтягивающую черную безрукавку. – Выступает какой-то джаз-квартет, говорят, хороший. Бенни и Саймон займут нам места. Вход пять долларов и два напитка по цене одного. Что тебя смущает?
– Я очень устала, – твердила Брук, переключая телеканалы, лежа на матраце, заменявшем диван. – Мне еще отчет писать, а через одиннадцать часов снова на работу.
– Ну и что? Двадцать два года, а ноешь, как старуха! Переживешь! Быстро одевайся, через десять минут выходим.
– На улице льет как из ведра…
– Через десять минут и ни секундой дольше, или ты мне больше не подруга!
Когда девушки добрались до Ист-Виллиджа и втиснулись за слишком маленький столик, занятый для них заботливыми однокурсниками, Брук пожалела о своей уступчивости. Почему она вечно идет на поводу у Нолы? Зачем она торчит в прокуренном переполненном баре, нехотя попивая сильно разбавленную водку с тоником в ожидании выступления никому не известного джаз-квартета? Она вообще не большая поклонница джаза, да и любой живой музыки, кроме разве что концертов Дейва Мэтьюса или Брюса Спрингстина, где можно весело подпевать исполнителям. Здесь не подпоешь. Поэтому Брук ощутила раздражение, смешанное с облегчением, когда длинноногая белокурая барменша постучала ложечкой о край бокала и сказала:
– Эй, ребята! А ну, послушайте меня минутку! – Она вытерла свободную руку о джинсы и дождалась, пока гул голосов в баре немного стихнет. – Я знаю, всем не терпится услышать «Соплеменников», но нам только что сказали, что они стоят в пробке на лонг-айлендском шоссе и не успеют вовремя.
Послышались зычные «бу-у-у» и раздраженное «о Боже!».
– Да-да, я понимаю, но вот такая засада. Перевернулся тягач с прицепом, шоссе стоит вмертвую, сами представьте…
– Как насчет бесплатной выпивки в качестве компенсации? – крикнул толстяк средних лет, сидевший в дальнем углу с кружкой в руке.
Барменша рассмеялась:
– Извините, не получится. Но если кто-нибудь хочет сесть за инструмент и развлечь собравшихся… – Она говорила это, гладя прямо на любителя бесплатной выпивки. Тот покачал головой. – Серьезно, у нас отличное пианино. Кто-нибудь умеет?..
Все молча переглядывались и пожимали плечами.
– Брук, ты же играешь! – громко прошептала Нола так, чтобы услышал весь стол.
Брук иронически кивнула:
– Меня вышибли из ансамбля в шестом классе, потому что я не могла научиться читать с листа. А кого выгоняют из обычной музыкальной группы самой средней школы?
– Смелее, смелее! – настаивала барменша. – На улице льет как из ведра, всем хочется музыки и уюта. Так и быть, ставлю всем бесплатное пиво, если кто-нибудь сядет за инструмент!
– Я немного играю.
Брук обернулась на голос и увидела обросшего, довольно неухоженного парня, одиноко сидевшего у стойки. Он был в джинсах, белой футболке и вязаной шапочке, несмотря на летнюю пору. Разглядывая новоявленного пианиста, Брук решила, что его можно было бы счесть довольно симпатичным, если бы он принял душ, побрился и выбросил шапку.
– Немного, ну и ладно. – Барменша широким жестом показала на пианино. – Как вас звать?
– Джулиан.
– Итак, Джулиан, не стесняйтесь. – И барменша вернулась за стойку.
Джулиан уселся на круглый стул и взял несколько аккордов, не заботясь о ритме и синхронности. Аудитория тут же потеряла к нему интерес и вернулась к прерванным разговорам. Пианист тихо играл балладу, которую Брук не узнала, создавая скорее музыкальный фон, но когда минут через десять он заиграл вступление к «Аллилуйе» и запел неожиданно чистым и сильным голосом, в баре стало тихо.
Брук знала песню наизусть – одно время она очень увлекалась Леонардом Коэном, но дрожь, пробежавшая по спине, была ей внове. Она осмотрелась – что чувствуют другие, неужели то же самое? Пальцы Джулиана легко порхали по клавиатуре, а его голос заворожил всех. Когда отзвучало заключительное «аллилуйя», стены бара дрогнули от грома аплодисментов, свиста, воплей. Зрители вскочили с мест. Джулиан принял восторг публики с заметной неловкостью, стушевался, робко отвесил – как говорят, обозначил – небольшой поклон и бочком отступил к барной стойке.
– Черт, как он хорош! – вырвалось у молодой девушки, сидевшей со своим спутником позади Брук.
– Еще! – крикнула красивая женщина, державшая мужа за руку. Супруг кивнул и тоже громко потребовал продолжения. Через секунду к ним присоединился весь бар, скандируя «Еще! Еще!».
Барменша буквально потащила Джулиана к микрофону.
– Мы все потрясены! Вот это талант! – закричала она, гордясь своим нечаянным открытием. – Хотите, чтобы Джулиан сыграл нам еще одну песню?
Забыв обо всем на свете, охваченная жгучим волнением, которого не испытывала с юности, Брук повернулась к Ноле:
– Он сыграет еще? Нет, ну ничего себе! Непонятно кто в заурядном баре, придя на чужое выступление, может так петь?
Нола улыбнулась подруге и наклонилась к ней, чтобы перекричать шум в баре:
– Да, настоящий талант, жаль только, что такой зачуханный.
Брук восприняла ее слова как личное оскорбление.
– Ну что ты говоришь?! При чем тут его внешний вид? Мне нравится, как он поет! С таким голосом он обязательно станет звездой!
– Без шансов. Вокруг миллионы талантов, людей более раскованных и с приличной внешностью.
– Он нормально выглядит, его даже можно назвать красивым! – сдерживая негодование, возразила Брук.
– Красив, чтобы разок сыграть в Ист-Виллидже, но в рок-звезды не годится.
Брук уже хотела встать на защиту Джулиана, но он снова начал играть, на этот раз песню «Let’s Get It On», и спел ее лучше самого Марвина Гэя – медленнее, глубоким, чувственным голосом, полностью уйдя в музыку. Брук растворилась в звуках и даже не заметила, как за столом завязалась веселая беседа, когда принесли обещанное бесплатное пиво. Все наливали, выпивали и наливали снова, а Брук не могла отвести глаз от парня за пианино. Когда через двадцать минут он выходил из бара, то и дело наклоняя голову в знак признательности за отзывчивость аудитории и чуть заметно улыбаясь, Брук едва не бросилась вслед за ним. Она никогда в жизни так не поступала, но сейчас это казалось правильным.
– Слушайте, может, мне пойти и познакомиться? – спросила она, подавшись за столиком вперед и прервав разговор друзей.
– С кем? – удивилась Нола.
– С Джулианом! – возмутилась Брук. Как они не понимают, что он уже вышел на улицу? Еще минута – и он будет для нее потерян навсегда!
– С пианистом? – уточнил Бенни.
Нола вытаращила глаза и отхлебнула пива.
– И как ты это сделаешь? Побежишь за ним и выпалишь, что готова смотреть сквозь пальцы на его нищету, если он займется с тобой любовью на крышке рояля?
Бенни запел:
– В девять вечера в субботу… в смысле в воскресенье… все любители пивка собираются в клубешник…
Нола, смеясь, подхватила:
– И первым бежит завалящий тип, нежный любовник нашей Брук!
Все чокнулись пивными кружками.
– Ой, ну как смешно, – скривилась Брук.
– Ты за ним не побежишь! Ведь нет же?.. Бенни, иди с ней, вдруг этот пианист – серийный убийца! – скомандовала Нола.
– Я за ним не побегу, – отмахнулась Брук, но встала и пошла к бару. Впившись ногтями в ладони, пять раз раздумав и все же решившись, она набралась смелости и спросила барменшу, не знает ли она что-нибудь о таинственном пианисте.
Хозяйка бара смешивала «Мохито» на несколько порций, ей было некогда.
– Заглядывает иногда, обычно если играют блюз или выступает рок-группа, но ни с кем не общается. Он всегда приходит один, если вы об этом…
– Нет-нет, я… Я вовсе не об этом. Просто любопытно, – запинаясь проговорила Брук, чувствуя себя полной дурой, и уже повернулась уходить, когда барменша добавила:
– Он говорил, что по четвергам выступает в баре в Верхнем Ист-Сайде, не то «Трикс», не то «Рикс», как-то так. Надеюсь, вам это поможет.
Брук могла пересчитать по пальцам одной руки, когда она оказывалась на «живых» концертах. Прежде она не выслеживала и не искала незнакомых парней и, если не считать десяти – пятнадцати минут ожидания подруг или бойфрендов, не сидела в барах одна, однако это не помешало ей сделать десяток звонков в поисках «Трикса-«Рикса», и после трехнедельной борьбы с собой и короткой поездки в метро душным июльским вечером она вошла в бар-буфет «Никс».
Присев на одно из последних оставшихся мест в самом дальнем углу, Брук сразу поняла – затея того стоила. Бар был похож на сотни подобных заведений на Второй авеню, зато публика собралась необычайно разношерстная. Вместо вчерашних выпускников университетов, с наслаждением упивавшихся пивом, растянув узел новеньких галстуков от «Брукс бразерс», бар заполняли студенты Нью-Йоркского университета, протопавшие пешком полгорода, среднего возраста парочки, потягивавшие мартини и нежно державшиеся за руки, и орды облаченных в кроссовки «Конверс» битников и хиппи, редко собиравшихся группами в Ист-Виллидже и Бруклине. Вскоре «Никс» едва ли не трещал по швам – все места были заняты, и не меньше пяти-шести десятков посетителей стояли между столиками. Все пришли сюда с одной целью. Для Брук стало открытием, что не только ее одну потрясло выступление таинственного пианиста; у него оказалось множество преданных поклонников, готовых добираться через весь город, чтобы послушать его.
Когда Джулиан сел к инструменту и пробежался пальцами по клавишам, толпа загудела от нетерпения. Когда зазвучала песня, слушатели, закрыв глаза, стали тихо покачиваться в едином ритме, бессознательно подавшись к сцене. Брук ощутила необычайную легкость и свободу. То ли на нее так повлияло красное вино и чувственные баллады, то ли окружавшие ее незнакомые люди, но она поняла, что не сможет больше без всего этого обходиться.
Целое лето она каждый четверг приходила в «Никс», причем одна, без подруг. Когда они насели на Брук с требованием признаться, куда она исчезает каждую неделю, та придумала очень правдоподобную историю о книжном клубе и школьных друзьях.
Когда Брук сидела в «Никсе», глядя на Джулиана и слушая песни, ей начинало казаться, что она давно его знает. Раньше музыка была для Брук лишь ритмом для ходьбы на беговой дорожке, задорной танцевальной мелодией на вечеринке или фоном, помогавшим скоротать долгую поездку. Но тут было что-то новое, невероятное. Первые же аккорды Джулиана будоражили, настраивали на иной лад, вызывали самые разные мысли, поднимали над повседневностью.
До музыкальных четвергов в «Никсе» недели Брук походили одна на другую: львиную долю времени поглощала работа, изредка перемежаемая досадно краткими вечеринками с бывшим и однокурсниками и любопытными соседками по квартире. Брук считала это нормой, хотя порой ей казалось, что она задыхается. Теперь у нее появился Джулиан, он принадлежал только ей, и то, что они пока не обменялись ни единым словом или взглядом, нисколько ее не беспокоило. Ей было достаточно просто видеть его. После выступления он обходил зал – несколько неохотно, как казалось Брук, – пожимая руки и скромно принимая щедро сыпавшиеся похвалы, но она ни разу даже не подумала подойти к нему.
После печально известного одиннадцатого сентября прошло две недели, когда Нола предложила Брук пойти на свидание с парнем, с которым сама познакомилась на каком-то деловом мероприятии. Многие друзья и знакомые тогда либо сбежали из Нью-Йорка под благовидным предлогом навестить родных, либо спешно возобновляли старые любовные связи. Город был охвачен едким дымом и нестерпимым горем. Нола нашла себе нового парня и оставалась у него почти каждую ночь, а Брук чувствовала себя неустроенной и одинокой.
– Подбрасываешь мне кота в мешке? – холодно уточнила Брук, не отрывая глаз от монитора.
– Он прелесть, – сказала Нола, сидя рядом на коротком диванчике: они вместе смотрели по телевизору шоу «В субботу вечером». – Вряд ли вы потом поженитесь, но он достаточно красив, неглуп и сводит тебя в приличное место. Если не будешь изображать фригидную стерву, может, он даже закрутит с тобой роман.
– Нола!
– Никто тебя не заставляет! Сходи и развейся. Кстати, раз уж мы подняли эту тему, от душа и маникюра ты тоже не умрешь.
Брук машинально согнула пальцы и впервые заметила обкусанные ногти и неаккуратную кутикулу. Руки действительно выглядели ужасно.
– Это один из твоих бывших? – наконец спросила она.
Нола, презрительно фыркнув, ничего не ответила.
– Вот, значит, как? Тебе он надоел, и ты подбрасываешь его мне? – возмутилась Брук. – Нол, это гадко! И должна признаться, удивительно. Даже ты раньше так не делала.
