Текст книги "Загадка кольца с изумрудом"
Автор книги: Лорен Уиллиг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)
– История трогательная, хоть плачь, – произнес мистер Олсуорси, когда его супруга заохала над испорченным пеньюаром. – Но ведь проснулась ты минут десять назад, не больше.
– «Минут десять»?! «Минут десять»?! – Миссис Олсуорси в ярости оторвала взгляд от испорченного подола. – Откуда тебе знать, как течет время для материнского сердца?
– Занятный подход к подсчетам, ничего не скажешь.
– Простите, что перебиваю…
Джефф обогнул Летти и вошел в переднюю. Ему предстояло жениться на нелюбимой женщине, и смотреть теперь представление про Панча и Джуди не хватало сил.
Миссис Олсуорси вскрикнула и покачнулась, и впрямь едва не лишаясь чувств.
– Вот тебе и пират, дорогая!
– Не несите вздора, мистер Олсуорси! – воскликнула жена, делая шаг вперед и всматриваясь в лицо гостя. – Это никакой не пират. Лорд Пинчингдейл? Что вы здесь делаете?
Лорд Пинчингдейл уже всерьез подумывал, не стать ли ему морским разбойником.
– По-моему, тут все ясно без объяснений, – пожал плечами мистер Олсуорси, не дав Летти и Джеффу выговорить ни слова.
– Что за дурная привычка? – возмутилась миссис Олсуорси. – Говорить «все ясно», когда не ясно ничегошеньки. Вы только посмотрите на них… Да как так можно?..
– У пиратов не бывает совести, – открыто забавляясь, напомнил мистер Олсуорси.
– Пираты, пираты… И что нам с ними теперь делать?
– Сама их вызвала.
– Никого я не вызывала!
– Беседа ваша, конечно, очень увлекательна, но, может, перейдем к главному? – Голос Джеффа заполнил всю небольшую переднюю, и супруги Олсуорси разом притихли. – Я приехал просить руки вашей дочери.
Глава 4
Что он говорит?! Об этом смешно и думать!
Так Летти и заявила бы, будь у нес возможность ввернуть хоть словечко. Миссис Олсуорси вскинула полные руки и хлопнула в ладоши:
– Наша дорогая Мэри будет несказанно рада!
– Я о вашей дочери Летиции, – сдержанно уточнил лорд Пинчингдейл.
– В этом нет никакой нужды! – как могла громко произнесла Летти.
На нее не обратили ни малейшего внимания.
– Хм… – Мистер Олсуорси задумчиво взглянул из-под нависших бровей на осрамившуюся дочь, потом на взбешенного виконта. – Не ожидал ничего подобного, но… любопытный поворот. Весьма и весьма любопытный.
– Не понимаю… – Миссис Олсуорси в глубоком раздумье заломила руки. – Вы хотите жениться на Летти?
– Да нет, вовсе не хочет! – вставила Летти.
– «Хочет» не вполне верное слово, однако, раз нет более подходящего, сойдет и это. Полагаю, на доброе имя нашей дочери легла тень, моя дорогая, – спокойно пояснил мистер Олсуорси. – Можешь порадоваться.
Миссис Олсуорси со счастливым визгом, от которого задрожали хрусталики в люстре, бросилась к Летти:
– Доченька! Моя дорогая дочь!
– М-м-м-ф, – промычала Летти, утопленная в море оборок на материнском капоте.
– Ах! Сколько предстоит хлопот! – Миссис Олсуорси прижала новую любимую дочь к груди. – Подвенечный наряд… список гостей… объявление в «Морнинг таймс»… Какое огромное счастье!
– Мама… – Летти выпуталась из вороха рюшек.
И пожалела об этом, увидев лицо лорда Пинчингдейла, каменное от отвращения. В это мгновение она согласилась бы стать рабыней где-нибудь на краю земли, лишь бы не выходить за лорда замуж. Нужны ли на краю земли рабыни и где он находится, она не имела понятия, но не сомневалась, что ее взяли бы.
Ей страстно захотелось вновь спрятаться на материнской груди. То был, конечно, не край света, зато мать стояла буквально в двух шагах. Летти подавила в себе глупый порыв.
Миссис Олсуорси протянула руки и схватила ее за плечи.
– Моя дочь, – выпалила она, задыхаясь от гордости. – Виконтесса! – С силой, порожденной честолюбием, мать повернула дочку лицом к молчаливому гостю. – Виконтесса Пинчингдейл! Правда, звучит?
– Дорогая моя, – заполнил воцарившееся неловкое молчание голос мистера Олсуорси. – Может, передохнешь, позволишь и нам выразить свой невообразимый восторг?
– Все эти восторги, – наконец произнесла Летти, высвободившись из тисков материных рук, – до смешного преждевременны.
Миссис Олсуорси, в чьих ушах так и звенело «виконтесса», не слышала никого вокруг и не обратила ни малейшего внимания на слова мужа и дочери. Вытянув вперед руки, она сделала шаг к Джеффу.
– Мой дорогой мальчик, отныне вы мне как сын.
Джефф отошел на несколько шагов назад.
– По долгу службы в скором времени я уеду за границу, – быстро произнес он, глядя на мистера Олсуорси. – Нам надо обвенчаться, как только я получу специальное разрешение.
– Нет! – От встревоженного крика миссис Олсуорси опять задрожала люстра. – А как же пирожки с омарами? Вы не подумали о пирожках с омарами! Без них свадьба не свадьба!
– Дорогая моя, уверен, Земля не перевернется, даже если на свадебном приеме нашей дочери не будет пирожков с омарами.
– Свадьба без пирожков с омарами! Все равно что шляпа без перьев!
– По-моему, без перьев куда лучше, – пробормотал мистер Олсуорси.
Миссис Олсуорси уперла руки в бока:
– Вы хотите сказать, мистер Олсуорси, что вам не по вкусу мои шляпы?
– Я хочу сказать, моя любовь, что птицы были бы счастливы, если бы ты оставила им хоть немного перьев, чтобы летать.
– О-о-о! Да если бы вы хоть немного смыслили в моде…
Летти прервала спор, став между родителями.
– Это нелепо! – заявила она.
– Нет уж, дай я договорю! – воскликнула миссис Олсуорси. – Все мои шляпки – просто загляденье!
Летти почувствовала, что последние капли ее терпения вот– вот испарятся.
– Может, рассудим наконец здраво? – потребовала она. – Дайте мне хоть пять минут! Неужели так трудно оставить глупости?
Рассудить здраво не вышло. Едва Летти подбоченилась, окинув гневным взглядом родителей и своего случайного похитителя, в передней послышался еще один голос. Негромкий, нежный, с ноткой горечи, он разливался, точно чары волшебницы.
– Джеффри? – несмело позвала Мэри.
Не поспешила, с презрением подумала Летти. Услышала шум внизу, но и не подумала тотчас спуститься – сначала предусмотрительно переоделась из дорожного платья.
На Мэри была белоснежная ночная сорочка без единой складочки. Черные искусно уложенные локоны дивно поблескивали на украшенных кружевами плечах.
– О, Мэри! – воскликнула миссис Олсуорси. – Твоя сестра выходит замуж! Какое счастье! Ты рада?
– Смотри и мотай на ус, – прибавил мистер Олсуорси. – Немного сноровки, девочка моя, и тебя тоже могут застать в компании с молодым человеком. Тогда не отвертится – будет обязан жениться.
Синие глаза Мэри расширились – что за дикие мысли! Белая тонкая рука поднялась, жестом Сары Сиддонс протянулась в сторону бывшего воздыхателя и безвольно упала. Чуть приоткрытые губы дрогнули, будто оттого, что приходится из благородства душить в себе сильнейшее чувство, ресницы опустились.
Великолепный спектакль.
Кадык на шее лорда Пинчингдейла дернулся. Резко повернувшись на каблуках, несчастливец торопливо и монотонно сказал мистеру Олсуорси:
– Я зайду к вам завтра, обо всем договоримся. Мое почтение!
Кивнув куда-то в центр передней и даже не взглянув на красавицу в белом, застывшую на лестнице, он, сопровождаемый тягостным молчанием, устремился к двери и исчез за ней.
Мэри окинула Летти долгим испытующим взглядом.
– Я и не подозревала, что ты у нас такая прыткая.
Летти смотрела на сестру не моргая.
– Я и не думала… У меня и в мыслях не было, Мэри!.. – Она с мольбой вскинула руку.
Мэри прищурила сумеречно-синие глаза – поклонники сравнивали их с сапфирами, бархатом и волнами, что омывают берега Корнуолла. Теперь глаза эти казались твердыми, как агаты, и почти черными, точно сердце преступника.
– Кто тебя просил совать нос куда не следует?
Мэри перекинула блестящие волосы через плечо и с достоинством сверженной королевы пошла вверх по ступеням. В оглушающей тишине Летти слышала, как скользит по полу подол сестриной сорочки, пока наверху не хлопнула дверь.
Летти раскрыла и закрыла рот, однако Мэри ушла и спорить было больше не с кем. Доводы, которые еще два часа назад казались неопровержимыми, теперь приросли к горлу и один за другим исчезали.
– Постой!
Приподняв подол плаща, она, спотыкаясь, побежала вслед за сестрой. Возникло ощущение, что время вернулось на двенадцать лет назад и Летти, снова пухлая шестилетняя кроха, пыжится догнать более взрослую Мэри, чтобы поиграть в игры, которыми дозволено тешиться только ей.
Но, увы, как бы Летти ни усердствовала, она всегда оставалась позади, падая на бегу и разбивая коленки, но сравняться с сестрой никак не могла.
Летти подбежала к двери спальни и, почти не заметив, как повернула ручку, влетела внутрь. В комнате горели все свечи – на каждом ответвлении канделябров, точно звездочки на фоне мрачных стен. Обои, некогда белые в голубую полоску, от времени и небрежности превратились в тускло-серые. Вид комнаты красноречиво говорил о недавней суете: дорожное платье Мэри лежало смятое на застеленной кровати, а сумка, битком набитая воздушными шарфиками, была брошена у окна. Сквозь прозрачную ткань проглядывала наспех засунутая серебряная щетка для волос.
Мэри стояла у туалетного столика, который, подобно обоям, когда-то давно тоже был белым. Повернув прекрасное лицо в сторону, она неотрывно смотрела в пустоту, точнее, на что-то, чего не могла видеть Летти. Безмолвие сестры пугало куда сильнее гневных криков.
– Мэри? – шепотом позвала Летти.
Мэри медленно подняла голову и надменно выпрямилась. Потом повернулась, важно, неторопливо, словно актриса придворного театра. Самообладание полностью вернулось к ней, лицо сделалось бесстрастным, точно у фарфоровой статуэтки, и почти столь же свежим.
– Что тебе нужно? – спросила она. – Пришла за поздравлениями?
– Разумеется, нет! Мэри, поверь, я не… Я бы ни за что… – Невозмутимый взгляд сестры совсем сбил Летти с толку.
– Ты это сделала.
Мэри не спрашивала – утверждала.
Возразить было нечего. Столкнувшись с непоколебимым хладнокровием Мэри, заготовленные слова осыпались, будто облупившаяся краска.
Так всегда и получалось.
– Ты не любишь его, – пролепетала Летти. – Ведь не любишь?
Мэри поправила прядь волос и повернула голову, чтобы взглянуть на собственное отражение в пятнистом от времени зеркале.
– Нет. Не люблю. А может, и люблю. Хотя тебе, конечно, виднее. Ты всегда все знаешь.
Сердце Летти сжало колючее, точно лед, сомнение.
– Если он тебе в самом деле небезразличен… – неуверенно начала она.
– Полагаю, тогда мне было бы намного хуже. – Голос Мэри звучал столь холодно, что мороз шел по коже. – Так или иначе, он достался одной из нас – все равно станет частью нашей семьи. – Она улыбнулась – сдержанной светской улыбкой хозяйки, что мечтает поскорее выпроводить собравшуюся откланяться гостыо. – Очень поздно. Если не возражаешь, я хотела бы скорее лечь в постель. Надо выспаться, чтобы завтра разработать новый план. Доброй ночи.
Мгновение-другое, и перед лицом Летти захлопнулась дверь.
Беседовать с деревянным створом, особенно если понятия не имеешь, что говорить, не было смысла. Что она могла ответить сестре? «Только не воспылай ко мне ненавистью»? «Я все улажу»? Летти не сомневалась, что в лорде Пинчингдейле Мэри интересует лишь титул да состояние. Может, и здесь присутствовала любовь, однако совсем иная, вовсе не та, что губит судьбы слишком чувствительных девиц. Если бы Летти снова ворвалась к Мэри в комнату и потребовала продолжить разговор, та улыбнулась бы своей загадочной улыбкой и остудила бы сестрин пыл очередной избитой фразой. Вопросы Летти ударились бы о незримую стену, точно о заколдованный щит сказочного героя, и, без ответов, вернулись назад. Было невозможно определить, рубит ли Мэри голую правду в глаза, смеясь одновременно над собой, либо страдает и не хочет подавать вида. Так или иначе разговаривала она неизменно язвительным тоном. И не подпускала к себе Летти.
Так было всегда.
Впрочем, ничего непоправимого пока не случилось. Если Мэри так уж горела желанием выйти за лорда, она еще могла его заполучить. Опершись рукой на поручень, Летти поспешила вниз разыскивать отца. Выход наверняка существовал. А положение было до того нелепым, что походило на греческие трагедии, столь горячо любимые отцом. В них главный герой непременно навлекал на себя беду, которой всеми силами пытался избежать. Летти смешили эти болваны. И вот она сама им уподобилась: попыталась предотвратить чужой побег и угодила в капкан.
Совершенно случайно.
Летти содрогнулась. По ошибке не выходят замуж. Можно нечаянно купить не ту книжку в «Хэтчардс» или взять шаль неподходящего к платью цвета, а неумышленно очутиться среди ночи в экипаже мужчины и тем самым обязать его на тебе жениться – в подобную случайность никто не поверит.
Эдип тоже не знал, что убивает отца, а женится на собственной матери…
Она чуть не столкнулась с отцом, который в ночном колпаке и со свечой собрался было подняться по лестнице.
– Нам надо срочно поговорить.
– Срочно? – поморщился мистер Олсуорсн, сдерживая зевок.
– Папа… – умоляюще пробормотала Летти.
– Ну, раз уж так срочно…
– Спасибо.
Мистер Олсуорси повел дочь в библиотеку, тесную комнатушку, где хранились книги в коробках, привезенные по его настоянию из Хартфордшира, и новые, купленные уже в Лондоне. Книги были повсюду – стояли на полках, лежали на каждом шагу неровными стопками, грозя, того и гляди, рассыпаться. Летти с пришедшей за долгие годы ловкостью проскользнула меж двух таких стопок и убрала третью со стула, которых было всего два.
– Как тебя угораздило ввязаться в такую историю, девочка моя? – добродушно поинтересовался отец, когда Летти осторожно опустила башню из книг на пол.
– Я хотела как лучше, – горячо начала Летти.
Мистер Олсуорси помахал перед лицом любимицы пальцем:
– Давно пора заняться твоим воспитанием.
Летти с детства усвоила: желаешь побеседовать с отцом, не обращай внимания на его беззлобные замечания.
– Меня разбудила служанка Мэри, сказала, мол, мисс задумали сбежать. Я спустилась вниз, решив воззвать к благоразумию лорда Пинчингдейла, и меня по нечаянности увезли. Произошло чудовищное недоразумение. А теперь… – Летти нахмурилась, глядя на «Размышления о революции во Франции» Берка.
Мистер Олсуорси задумчиво сложил пальцы домиком.
– Хочешь, я продолжу? – спросил он. – Ты желаешь, чтобы поспешную помолвку отменили, так? Решение правда приняли слишком скоро, тут и рассуждать нечего.
– И очень опрометчиво, – твердо прибавила Летти.
– Этого я не говорил. – Мистер Олсуорси уставился па кисточку, свисавшую с колпака. – «Поспешно» и «опрометчиво» – не одно и то же.
– В данном случае – почти одно, – заявила Летти, пока отец не пустился философствовать о преимуществах скоропалительных поступков и подкреплять свои доводы высказываниями мыслителей из давно минувших времен. – Мне совсем не обязательно выходить за лорда Пинчингдейла. Разве ты не понимаешь? Будем утверждать, что в экипаже была не я, а Мэри. Все кругом знают, что он от нее без ума, – ему и в голову не приходило скрывать свои чувства. Кто поверит, что с ним была я?
– Правда удивительней вымысла, – задумчиво произнес мистер Олсуорси. У него была забавная привычка превращать что бы ни стряслось в афоризм. – Боюсь, твое предложение, хоть оно и не лишено смысла, не поможет. Насколько я понял, вас видели?
– Перси Понсонби, – сказала Летти. – Но ведь у него куриные мозги. О глупости Перси Понсонби наслышан всякий.
– Тем не менее он вас заметил. А в подобных случаях это куда важнее, чем большой ум.
– Как-то раз он выпрыгнул из окна с третьего этажа – решил, что все ахнут от восторга!
– Когда сталкиваешься с подобным, задумываешься, насколько же человек вынослив, ведь правда? – Летти не выказала желания разглагольствовать на постороннюю тему, и мистер Олсуорси с неохотой вернулся к тому, с чего начали. – Народ верит во все, что обещает обернуться скандалом. А вокруг истории, в которую ты умудрилась впутаться, шумиха поднимется в два счета. Знаю, знаю. – Он поднял руку. – Ты хотела как лучше.
– По-твоему, я поступила неправильно? – требовательно спросила Летти.
– По-моему, – ласково ответил отец, – ты поступила так, как при твоей натуре только и могла.
Одобрения в его словах Летти не услышала. Они прозвучали скорее как произнесенное ласковым тоном порицание.
– А что мне оставалось? – Летти оперлась руками на стол и наклонилась вперед. – Закрыть глаза на побег Мэри? Я так не могу.
– Я про то и толкую, – сказал отец. Пока Летти думала, что ответить, он прибавил: – Пинчингдейл – человек достойный, не будет тебя обижать.
– Обижать! Да он готов задушить меня!
– Мне тоже нередко кажется: ваша мать меня вот-вот убьет, однако, как видишь, хорошо ли, плохо ли, а живем мы с ней бок о бок двадцать с лишком лет.
У Летти все перевернулось внутри.
– Как можно из-за глупой ошибки губить жизни трех человек?!
Отец положил руки на стол, наклонился вперед и впервые за все это время посмотрел прямо на дочь. Светлые глаза, увеличенные стеклами очков, излучали тепло, и Летти вспомнилось множество других бесед у письменного стола, когда она приходила к отцу обсудить домашние дела, рассказать потешную историю или просто утешиться его ласковым ровным голосом после материнских воплей да капризов Мэри. Летти знала: несмотря на все отцовские причуды и рассеянность, он любит ее, и отчаянно верила, как некогда в детстве, что папа не допустит серьезной беды.
– Когда станешь виконтессой, не задирай нос перед братом и сестрами.
Увы! Порой разговоры с отцом выводили из себя не меньше, чем общение с матерью.
– Я не собираюсь становиться виконтессой!
– По-моему, моя дорогая, у тебя нет особого выбора. Если выходишь замуж за виконта, получаешь титул.
– Папа!
– Что ж, моя дорогая, раз ты заставила меня в такую рань выслушивать всякую всячину, выскажу свои соображения и я. Хотя должен тебя предупредить…
– Да, да, – с надеждой кивнула Летти.
– Я вот давно ломаю голову: почему первые часы после полуночи тянутся дольше, чем все остальные, взятые вместе? Как ты думаешь? – Мистер Олсуорси взглянул на дочь поверх очков, и его лицо расплылось в невинной улыбке.
– Не знаю, – резко ответила Летти, поднимаясь со стула. – Поздно. Если не возражаешь, я пойду спать.
С чего она взяла, что на сей раз все будет по-иному? Отец жил в выдуманном мире книг и философов, уделял им гораздо больше внимания, нежели семейным и прочим делам. В Хартфордшире либо в Лондоне – он всегда был одинаков. И предпочитал не принимать неприятности близко к сердцу – будь то прохудившаяся крыша либо дочь, которой предстоит второпях и против своей воли выйти замуж. Даже если речь шла о любимой дочери.
– Не волнуешься за меня, так подумай хоть о себе, – досадливо выпалила она. – Кто станет покупать тебе свечи?
– Хм… – ответил отец. – Просто я не себялюбец. Как мы будем без тебя – представить не могу. Через годик благодаря матери угодим в работный дом, а твоя старшая сестрица, держу пари, скоро устроит себе новое приключение. Младшие же и братец найдут способ разбазарить все, что у нас останется. Ужасно, но тут уж ничем не поможешь.
Мгновение-другое Летти тешилась безумными фантазиями. Она сбегает из Лондона и нанимается работницей на загородном постоялом дворе. Впрочем, по выговору тотчас определят: девица – как там выражаются? – голубых кровей или белая кость, и потом, она же ненавидит чистить и драить… А как работать с людьми, с которыми не можешь объясниться? Удрать с цыганами глупо и мечтать. Они ее вряд ли примут, ведь она не играет на гитаре, будет выглядеть смешно с платком на голове и в золотых браслетах, а предсказать может разве только самое простое, вроде «не уберешь с дороги камень, споткнешься».
Угадав по упрямо сжатым губам, о чем размышляет дочь, отец предупредил:
– Не пытайся что-либо изменить.
– Так что же мне делать?
– Стань его женой. Он подходит тебе как нельзя лучше, девочка моя.
– Неужели ты впрямь допустишь, чтобы я так мучилась?
Вместо ответа отец без слов задул свечу.
Летти вышла из библиотеки с высоко поднятой головой, намереваясь доказать отцу – а заодно и лорду Пинчингдейлу, – что она не намерена подчиняться судьбе. Главное, чтобы о ночном происшествии никто не узнал… но удастся ли сохранить историю в тайне?
Глава 5
К полудню следующего дня по меньшей мере двадцать восемь версий сплетни, которую именовали «грешок Пинчингдейла», уже разлетелись по всему Лондону. К тому времени когда Джеффри шагал по коридору Военного ведомства, версий было пятьдесят две, не считая еще нескольких – с незначительными прикрасами. Сочинили даже разухабистую балладу на мелодию «Зеленых рукавов», которую теперь с удовольствием распевали в кофейнях, а печатальщики листовок, тоже не желавшие упустить столь заманчивый случай подзаработать, состряпали ряд куда более пикантных версий и распродавали их, сдобрив пошлыми картинками. По пути от здания коллегии адвокатов до Краун-стрит Джефф увидел карикатур пять, не меньше. Под одной чернела подпись «Та иль эта?», на картинке был изображен Джефф с девицами Олсуорси по обе стороны, и та и другая в таком виде, что неприлично даже и сказать. Дабы избежать недоразумений, автор рисунка предусмотрительно подписал имена. Другой остряк озаглавил свое произведение «Во тьме годится любая сестрица». Тут уточнений не требовалось.
Единственным утешением Джеффу – если это можно назвать утешением – служило то, что ни он, ни Мэри с Летицией на картинках ничуть не походили на настоящих. Сквозь толпу гомонящих людей, что с неослабным вдохновением повторяли его имя, он прошел почти незамеченным.
– Вы что-то припозднились, – заметил Уикхэм, не отрывая глаз от письма, которое писал.
Джеффа подмывало напомнить, что его отношения с Военным ведомством – дело чистой воды добровольное. В былые времена, пока Ричард не уединился с молодой женой в пасторальной благодати Суссекса, Лига Пурпурной Горечавки действовала независимо. Джефф разрабатывал планы; Ричард проворачивал рискованные операции, о которых ходили легенды, а Майлз поддерживал связи с властями предержащими на родине, дабы знать наверняка, что действия Лиги не идут вразрез с интересами государства. Военное ведомство, случалось, указывало им тот или иной путь, но в целом Лига шла своей дорогой, освобождая из тюрьмы узников, добывая секретные документы и делая все возможное, чтобы помощник министра полиции скорее оставил свой пост. У Лиги была своя сеть агентов, и все они находились во Франции, далеко от Уикхэма – бегать к нему, едва он щелкнет пальцами, им не приходилось.
Не то чтобы Джефф не уважал Уильяма Уикхэма. Уважал. Уикхэм делал все, что было в его силах, обрабатывая переменчивых политических эмигрантов, подстрекая французов к мятежу и призывая соотечественников к законопослушанию. Джефф не хотел бы оказаться на месте Уикхэма, но и действовать все время по Уикхэмовой указке не собирался.
Однако теперь положение в Европе настолько пугало, что было не время спорить по таким пустякам, как желание и нежелание подчиняться. Опустившись па стул возле письменного стола, Джефф аккуратно положил на колено шляпу и перчатки.
– Припозднился в силу обстоятельств.
– Будем надеяться, что они не станут мешать вам и впредь. – Уикхэм без предисловий перешел к делу. – Вам известно, что Роберт Эммет снова в Ирландии?
Джефф заставил себя забыть о бедах личных и переключиться на государственные. Роберт Эммет был известным возмутителем спокойствия.
– Да, я слышал. Вернулся вместе с Расселом, Куигли и Бирном.
– Совершенно верно, – подтвердил Уикхэм. – Все – участники восстания в девяносто восьмом. Полагаю, вам не нужно объяснять, чем чревато их возвращение?
Подобно большинству ирландских националистов, в 1798 году после подавления мятежа Эммет бежал во Францию, оставив родную страну, но не идею. Надеяться, что его сбили с пути легендарное французское вино и женщины, было глупо. В трактирах Эммет не развлекался, а тайно встречался со сподвижниками. Джефф восхищался бы таким упорством, будь они с Эмметом на одной стороне, но при нынешнем раскладе оно только страшило. Поселившись во Франции, Эммет и его товарищи из общества «Объединенные ирландцы» неутомимо собирали средства и людей, чтобы вновь попытаться претворить в жизнь план, который не удалось осуществить в девяносто восьмом.
Чем грозило возвращение Эммета на родину, было понятно без объяснений.
– Если они настроены по-прежнему, – Джефф положил ногу на ногу, – то вновь поднимут восстание.
– Мы не ожидали, что Эммет вернется так скоро. Думали, он пробудет в Париже до тех пор, пока не заручится помощью французов, – устало произнес Уикхэм. – А теперь… Сами знаете, каково положение в Ирландии.
– К несчастью, да, – ответил Джефф. Отчеты его дублинского осведомителя в последние месяцы все больше тревожили. Последний доклад так и кишел словом «крайне».
– «Несчастье» – мягко сказано. А мы все время отзываем оттуда войска, чтобы укрепить государственные границы. Чертовски недальновидная стратегия, но что поделаешь. Мы обязаны печься о безопасности соотечественников, должны делать все возможное, чтобы им спалось спокойно в собственных постелях. – Уикхэм скорчил гримасу, выражая свое отношение к уловкам властей. – Нам не хватает людей и снаряжения. Эммету сейчас самое время действовать. А Бонапарту стоит лишь немного подмутить воду, чуть поддержать мятежников…
– И перед ним распахнется задняя дверь в Англию, – мрачно договорил Джефф. – Стоит ли трудиться самому, когда есть те, кто все сделает за тебя?
Уикхэм, как всегда в минуты сильной усталости, потер запястье.
– Бонапарт дождется, пока повстанцы сотворят все, что в их силах, а потом уж введет своих людей – чтобы понести возможно меньше потерь.
– Если только, – произнес Джефф, окидывая проницательным взглядом серых глаз карту Ирландии над головой Уикхэма, – нам не удастся подавить восстание, прежде чем его поднимут. В таком случае Бонапарт не пожелает вмешиваться – у него не так много денег.
– Не подавить, а пресечь в корне, – поправил Уикхэм.
Джефф задумался над различием и едва заметно кивнул в знак согласия:
– Я это и имел в виду.
– Вот и славно. Розовая Гвоздика уже в Дублине, пытается подорвать отношения Ирландии с Францией. Вы займитесь ирландцами. – Уикхэм начал загибать пальцы. – Необходимо выведать имена зачинщиков, узнать, по какому плану они действуют и из каких источников получают средства. Нам уже известно, что мятежники производят и запасают оружие. Надо разыскать и уничтожить тайные склады. – Он нахмурился, глядя в пустоту. – Эммет снял дом на Баттерфилд-лейн в Ратфарнхэме и поселился в нем под именем Роберта Эллиса.
– С тем же успехом мог остаться Эмметом, – заметил Джефф. – По-вашему, он не против, чтобы его вычислили?
– Вне всякого сомнения. Хочет, чтобы мы теряли время даром, наблюдая за ним в Ратфарнхэме, пока он преспокойно готовится к мятежу в Дублине. Умен, негодник, хоть и стишки пишет предурные.
У Джеффа кольнуло в груди. В кабинете его фамильного особняка лежало неоконченное стихотворение, посвященное Мэри. Он так и не срифмовал его толком. Теперь было слишком поздно. Все стихи, написанные для Мэри, превратились из любовной лирики в элегии.
Джефф с трудом вернулся к разговору:
– Одно стихотворение Эммета было настолько скверным, что мы с Ричардом решили: это закодированное послание, однако разгадать шифр так и не смогли.
Уикхэм кивнул:
– Я просил проверить те стишки Уиттлсби из Парижа. Тот тоже ничего в них не увидел. Похоже, чтобы раскрыть планы Эммета, нужно копать глубже.
Джефф кивнул и встал.
– У меня уже есть кое-какие идеи.
Уикхэм предостерегающе поднял палец:
– И еще. Вам известно, что ваш друг Доррингтон разгадал тайну Черного Тюльпана?
– Он что-то упомянул вскользь, – сказал Джефф. – Но в подробности не вдавался.
Почему Майлз не углублялся в подробности, Военному ведомству знать не следовало.
В ответ на письмо Майлза – срочное и непонятное («Генриетта вышла на след Черного Тюльпана. Нужна помощь!») – Джефф со всех ног помчался в Лоринг-Хаус на выручку товарищу, но, когда прибежал, выяснил, что подмога больше не требуется. Взъерошенный Майлз и Генриетта были одни и смотрели друг на друга так, что было без слов понятно: затяжной холостяцкой жизни Майлза пришел конец. Генриетта и прежде нередко оказывалась там, где появлялся Майлз, но никогда еще не клала руки ему на пояс и не смотрела на него так, как Кортес на Мексику.
– Мы поженились, – объяснила Генриетта. Они с Майлзом обменялись столь пылкими взглядами, что Джеффу почудилось, что в углу заиграли скрипки.
Он поспешил уйти, почти убежал, искренне, впрочем, радуясь, ибо Майлз и Генриетта как нельзя лучше подходили друг другу.
Только и ту пору само слово «женитьба» навевало на Джеффа тоску.
– Полагаю, вы знакомы с маркизой де Монваль? – спросил Уикхэм, протягивая руку к небольшому свертку на краю стола.
– Отдаленно, – ответил Джефф. Англичанка, вдова казненного на гильотине французского дворянина, маркиза де Монваль была столь прелестна, что было невозможно ее не знать. С тех пор как она приехала в Лондон, к великому неудовольствию Генриетты, красавица настырно преследовала Майлза.
Генриетта вбила себе в голову, что маркиза работает на французов, более того, что она и есть..
Джефф нахмурился:
– Не хотите же вы сказать?..
– Черный Тюльпан – маркиза, – произнес Уикхэм.
– При всем моем уважении… – начал было возражать Джефф. – Вы уверены?
Впрочем, все сходилось, этого нельзя было отрицать. Маркиза осталась во Франции, когда началась эпоха террора. Она принадлежала, согласно парижским осведомителям Джеффа, к ряду революционных сообществ, выступавших за свободу, равенство и отсечение голов. В ее революционных наклонностях можно было не сомневаться. Их семейная жизнь с маркизом складывалась как нельзя хуже. Волновало ли это ныне покойного супруга, можно было лишь гадать, однако, как нередко случается, ненависть к одному представителю аристократии вполне могла разрастись в маркизе до жажды равноправия для всех.
Тем не менее, как Джефф ни старался, у него не умещалось в голове, что маркиза де Монваль и Черный Тюльпан – один и тот же человек. Слишком броскими были ее черты, очень уж настырно ходила она по пятам за Майлзом. От главного противника Лиги Пурпурной Горечавки, лично отвечавшего за смерть их лучших товарищей, Джефф никак не ожидал ни того ни другого. Расплывчатое изображение цветка, названием которого таинственный шпион нарек себя, отнюдь не годилось для украшения дамского платья.
Джефф поморщился. Уикхэм был рад принять абсурдную версию за чистую монету уже потому, что мужское чутье Джеффри Пинчингдейл-Снайпа кричало: «Не может быть!»
Впрочем, в последнее время чутье его сильно подводило. Еще вчера он не моргнув глазом поклялся бы, что младшая сестра Мэри – девица добропорядочная и благодушная. И вот чем все обернулось.
