Текст книги "Список на ликвидацию"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Глава 2

Меня пригласили в офис маршала Рейборна – аккуратный квадратный кабинет. Единственным очагом беспорядка в нем был письменный стол, как будто хозяин выровнял по ниточке все ящики с папками, а на столе оставил их грудой, и они за ночь породили невысокие башни бумаг. Рейборн здесь, на месте, был главным. Если бы я была обыкновенным маршалом, он был бы начальником и надо мной, и Эдуардом, но противоестественное отделение быстро становилось самостоятельным, а это значит, что маршал Рейборн был очень не в духе. И в частности, его досада вызвана мной

—Не первый десяток лет ходят слухи, что в Сиэтле есть свой клан тигров-оборотней, – сказал он.

Я смотрела на него с самым что ни на есть коповским лицом – вежливым, доброжелательным, заинтересованным, но совершенно непроницаемым. Каждая группа оборотней, каждый поцелуй вампиров свои дела ведет чуть-чуть по-своему. Вампиры и клан белых тигров Лас-Вегаса широко оглашают, кто они такие и чем занимаются. Красные тигры Сиэтла не столь сильно жаждут публичности. На самом деле Сиэтл даже не подозревает, что в нем существует клан тигров, – королеве клана такое положение нравилось больше. Оборотни являются гражданами в глазах закона, и потому никогда не было легальным убивать их на месте, как было с вампирами до того, как приняли законы о гражданских правах вампиров, но когда кто-нибудь из них перекидывается в животную форму, окружающие впадают в панику, и не одного оборотня при этом застрелили. Мне случалось пережить нападение оборотня, и я людям сочувствую, но среди моих лучших друзей есть такие, что раз в месяц покрываются шерстью. Так что некоторый конфликт интересов у меня здесь имеется. И маршал Рейборн, похоже, с этим согласен.

Кажется, он ждал каких-то моих слов, и я сказала:

– Я, к сожалению, здесь очень недавно, и слухи еще не успели до меня дойти.

– Тигры здесь есть, Блейк, я это знаю.

Он посмотрел на меня стальным пронизывающим взглядом серых глаз с оттенком оружейного металла. Хорошо выполненный жесткий взгляд. Наверняка злодеи под этим взглядом складываются, как дешевые столики. Но я-то не злодей.

– Очевидно, – сказала я, – что здесь жертва – известное лицо, выжившее после нападения тигра-оборотня.

– Блейк, не надо мне мозги парить, – предложил он голосом столь же твердым, как и его взгляд.

– Извините, это моя природная особенность.

– Что именно? – нахмурился он.

– Кружить головы. Вы же это имели в виду.

– Вы решили со мной позаигрывать?

– Да ничего такого!..

– А тогда зачем эта игра словами?

– А зачем тогда я тут даю сольный концерт в вашем кабинете, Рейборн?

– Потому что вы про этих киллеров знаете больше, чем говорите.

Только годы практики позволили мне не измениться в лице, и только едва заметное движение одного глаза, почти непроизвольный тик, проявил это желание. Наиболее близкое, что было у меня к «говорящему признаку», как называют это игроки в покер. Я скрыла его улыбкой, отличной улыбкой. Как правило, мужчин она отвлекает, а мне дает выиграть время, пока я думаю, что сказать.

Все еще улыбаясь, я покачала головой, будто он сказал что-то чертовски забавное. А истинная мысль у меня была такая: «Знает он что-нибудь, или пытается выудить наудачу?»

– Вам весело, Блейк?

– Чуть-чуть, – ответила я.

Он открыл лежащую перед ним папку и стал вынимать оттуда фотографии фрагментов тела, как будто карты сдавал. Когда он закончил покрывать стол ужасающими изображениями, я уже не улыбалась, а смотрела на него сердитыми глазами.

– Вы бы лучше лично посмотрели, Рейборн. Куда сильнее действует.

– Я видел последнее место преступления.

– Рада за вас. Так чего вы хотите?

– Правды хочу.

У меня было почти неодолимое желание ответить: «Тебе ее не выдержать», но эта мысль помогла несколько сбросить гнев. Я посмотрела на него несколько успокоенными глазами:

– Правду – о чем конкретно?

– Есть в Сиэтле тигры-оборотни?

– За то время, что я здесь провела, чашку кофе не успеешь толком выпить. Так что, я думаю, не меня надо спрашивать. У вас тут есть местное противоестественное отделение, там про местных оборотней должны больше моего знать.

– Должны. Но почему-то, куда бы вы ни приезжали, у вас больше знакомых монстров, чем у нас, всех прочих.

Я пожала плечами, не стараясь скрыть, что разговор мне надоедает.

– Может, потому, что я их не считаю монстрами.

Он махнул рукой на фотографии на столе:

– Тот, кто это сотворил, это не человек. Такого человек просто не может сделать.

Я снова пожала плечами:

– Тут не мне судить. Я не судебный медик, и у меня есть друзья среди копов, которые еще не такие жуткие истории рассказывали про людей, накачанных фенциклидином.

– Фенциклидин дает им силы на такое, но еще и приводит в бешенство. Они могут совершать зверские убийства, бывает, но не такое. – Он показал на фотографию. – Точная работа. А фенциклидин точности не дает, он превращает человека в зверя.

Так как это наблюдение мы с Эдуардом включили в свои доклады, я не удивилась, что оно ко мне вернулось.

– Превращает—как превращается оборотень?– спросила я.

– Вы меня поняли.

Я выпрямилась, поскольку пистолет на пояснице слегка врезался в кожу – значит, я слишком ссутулилась. Мне последнее время удавалось спать только часа по три в сутки, а тут еще и смена часовых поясов сказывалась.

– Не уверена, что поняла. Но если вы меня сюда позвали вытряхивать, что я знаю про местных оборотней, так я здесь всего четыре часа. Я умею собирать у жителей информацию насчет места противоестественного преступления, но не настолько быстро. А настолько не умеет никто.

– Кто или что убивает тигров-оборотней?

– Не знаю точно.

– Почему их убивают?

– А как выбирает жертвы любой серийный убийца? Кого он намечает себе?

– Значит, вы знаете, что это «он».

Я вздохнула:

– Если обратиться к статистике, то больше девяноста процентов серийных убийц – мужчины. Так что местоимение «он» вероятностно оправдано, но вы правы – я не знаю, «он» это или нет. Хотя серийные убийцы женщины более склонны действовать ядом, чем пистолетом, и клинок – тоже орудие убийц мужского пола. Кто бы ни убивал жертв, он уверен в своем умении работать клинком, и у него хватает сил закончить работу до того, как оборотень сможет сопротивляться. Такая уверенность в своих физических силах скорее свойственна мужчинам, чем женщинам.

Он посмотрел на меня, и враждебность на его лице едва заметно уменьшилась.

– Это верно.

– Вас, кажется, удивило, что я это знаю.

Рейборн откинулся на спинку кресла, посмотрел на меня снова, на этот раз оценивающе.

– Мне говорили: единственная причина, по которой у вас на счету больше ликвидаций, чем у прочих сотрудников вашего направления, – это что вы с монстрами трахаетесь, и они с вами разговаривают. Может быть, дело не только в этом.

Я посмотрела на него недружелюбно, а потом мне показалось, что дело не стоит хлопот. Подавшись вперед, я сказала ему:

– Вот что, Рейборн, живи я с группой мужчин, с каждым из которых у меня секс, и будь все они людьми, копам бы все равно это не нравилось, и называли бы они меня шлюхой. Но вышло так, что все мои мальчики – вампиры и оборотни, так что прочим копам еще и не нравится мой выбор бойфрендов. Не нравится так не нравится, их дело, я тут ничем помочь не могу. А вот этих убийц я хочу остановить. Больше таких тел видеть не хочу. Хочу домой к своим мальчикам, и чтобы разрезанные тела больше не снились.

Он потер глаза пальцами.

– Это да. Как начнут они во сне являться, жизни не зарадуешься.

– Так что можете мне поверить, Рейборн, у меня очень серьезные мотивы раскрыть эти преступления.

Тут он посмотрел на меня, не скрывая, что тоже устал.

– Что вы хотите домой, я верю, но как доверять маршалу, который трахается с вампиром – мастером своего города?

– Дискриминировать меня за мой выбор любовников – незаконно.

– Да-да, дискриминация на основе расы, религиозных убеждений или непринадлежности к роду человеческому – что-то такое.

– Я знаю, что говорят другие копы: дескать, я соответствующим органом добываю информацию, предоставляя его монстрам. Не могу это отрицать, но утверждение, что секс – мое единственное умение, это чистая зависть.

– Этот как?

– Почти все в противоестественном подразделении – мужчины. Процент женщин ниже, чем в обычном отделе. Мужчины не любят признавать, что их в работе обставляет какая-то пигалица. Им нужно, чтобы я не превосходила их в умении, а единственный способ, которым они могут объяснить мой личный счет ликвидаций, – это сказать себе, что будь они женщинами да прокладывай себе дорогу наверх тем же способом, тогда бы и речи не было об отставании.

– А вы и есть пигалица. Вид у вас хрупкий, как у моей младшей дочери. Я читал ваши дела, знаю, каких тварей вам случалось убивать. Вас вызывали на дела, где предшественники попадали в больницу или в морг. Вы, маршал Форрестер, маршал Конь-В-Яблоках и маршал Джеффрис – ребята, которых вызывают разгребать.

«Отто Джеффрис» был для Олафа тем же, чем «Тед Форрестер» – для Эдуарда. Олаф был пострашнее Эдуарда, потому что в промежутках между заданиями наемника развлекался серийными убийствами. Он пообещал Эдуарду и определенным представителям некоторых правительственных кругов, что на территории Америки этих развлечений не будет. В частности, поэтому он сохранил свою официальную работу инструктора по подготовке в некотором суперсекретном подразделении. Жертвами выбора для него были миниатюрные темноволосые женщины. Сейчас он вроде запал на меня и открытым текстом мне сообщил, что хотел бы заняться со мной нормальным сексом – или хотя бы таким, который не подразумевал мою пытку и убийство. Эдуард хотел бы, чтобы я его поощрила, потому что так близко к нормальным желаниям в отношении женщин Олаф никогда еще не подходил. Но мы оба согласились, что положение подруги серийного убийцы в процессе совместной ликвидации вампиров слишком легко может запустить его инстинкты серийного убийцы в отношении меня самой. Бернардо Конь-В-Яблоках имеет, как и я, только одно имя, настоящее. Никто из нас никогда не зарабатывал себе на жизнь такими суровыми вещами, как Эдуард или Олаф.

– Делаем что можем, – ответила я.

– У них у всех военная биография, спецподразделения. Все они – здоровые внушительные мужики.

– Тед ростом всего пять и восемь, не так чтобы внушительный.

Рейборн улыбнулся:

– Маршал Форрестер кажется выше.

Я тоже улыбнулась:

– Это он умеет.

– Да и вы иногда тоже.

Я вскинула на него глаза:

– Наверное, я спасибо должна сказать?

– А вампиры действительно называют вас «Истребительница»?

Я пожала плечами:

– Клички бывают разные.

– Ответьте просто.

– Ну, я больше их убила, чем любой другой охотник. Когда перебьешь много народу, выжившие начинают смотреть с почтением.

– Не может быть, чтобы ваше умение их убивать соответствовало вашей репутации.

– Почему это?

– Потому что тогда вы бы не были человеком.

Рейборн смотрел на меня испытывающим взглядом.

– В личном деле есть анализ крови.

– У вас в крови, по минимальным подсчетам, пять различных видов ликантропии, что, вообще невозможно. Весь смысл ликантропии в том, что если ее подхватишь, больше не заразишься никогда и ничем.

– Да, я – медицинское чудо.

– Как у вас получается – быть носителем активной ликантропии и не перекидываться?

– Ну, что я могу сказать? Повезло.

На самом деле я точно не знала, но начинала подозревать, что все дело в вампирских метках, наложенных на меня как на слугу-человека Жан-Клода. Как будто его власть над собственным телом и неспособность перекидываться стали нашей общей чертой. Мне как-то все равно было, что предохраняет меня от превращения, я просто была рада, что нечто такое есть. Стоит мне перекинуться один раз по-настоящему – и прощай, полицейский значок. Профнепригодность по заболеванию.

– Но это же придает вам силу выше человеческой?

– Такими комплиментами можно девушке голову вскружить.

– Не жеманьтесь, Блейк, я видел ваши протоколы с фитнеса.

– Тогда вы знаете, что я умею поднимать веса, не превосходящие мой собственный. Еще вопросы?

Он посмотрел на меня, постукивая пальцем по краю папки с фотографиями.

– Сейчас – нет.

– Вот и хорошо.

Я встала.

– Противоестественное направление нашей службы становится все более и более самостоятельным. Вы знаете, что идут разговоры о выделении его в полностью автономную службу?

– Слухи доходили, – ответила я, глядя на него сверху вниз.

– Среди маршалов противоестественного направления есть просто киллеры со значком.

– Есть.

– И как вы думаете, почему это власти, от которых зависит, отпускают вас на такой длинный поводок?

Я посмотрела на него – кажется, вопрос настоящий.

– Точно я не знаю, но если строить предположения, то из нас делают легальную группу ликвидации Чтобы ублажить либеральных левых, нам выдают значки, а закон составляют так, чтобы дать нам свободу убивать монстров согласно пожеланиям весьма нелиберальных правых.

– Так что вы думаете, правительство смотрит сквозь пальцы на то, во что превращается противоестественное направление?

– Нет, маршал Рейборн. Я думаю, правительство готовит себе почву.

– Почву для чего ?

– Для возможности все отрицать.

Мы посмотрели друг на друга.

– Ходят слухи, что законы снова переменятся, и вампиров и оборотней будет легче убивать в рамках закона и по меньшим причинам.

– Слухи всегда ходят, – ответила я.

– Если законы переменятся, на чьей стороне вы будете?

– На той, на которой всегда.

– Какая же это? – спросил он, вглядываясь мне в лицо.

– На своей собственной.

– Вы себя считаете человеком?

Я в этот момент шла к двери, но остановилась, взявшись за ее ручку. Оглянулась на него.

– С точки зрения закона, оборотни и вампиры – люди. Даже сам ваш вопрос не только оскорбителен, но и наверняка нарушает закон.

– Ябуду отрицать, что его задал.

– Тогда я получила ответ на свой вопрос.

– На какой?

– Честный вы человек или лживая сволочь.

Он побагровел, поднялся, опираясь на стол.

– Убирайтесь вон!

– С удовольствием.

Я открыла дверь, закрыла ее за собой твердо, но тихо, и пошла мимо столов других маршалов. Они видели наш «разговор» через стеклянные двери кабинета Рейборна, могли прочитать язык жестов и понимали, что кончился разговор не мирно. Мне было все равно. Я себе шла, потому что горло перехватило и глаза жгло. Это меня потянуло плакать, потому что Рейборн меня спросил, считаю ли я себя человеком? Ну, надеюсь, что не поэтому.

Глава 3

Эдуард нашел меня в переулке, где я стояла, прислонившись спиной к относительно чистой стенке, и плакала. Не навзрыд, но все же.

Он ничего не стал говорить – просто встал рядом, чуть подвинув ковбойскую шляпу вперед, чтобы она стену не задевала. Шляпа закрыла верхнюю часть лица, и стал он – ни дать ни взять ковбой «Мальборо».

– Никак не могу привыкнуть, когда ты Теда изображаешь.

Голос у меня не срывался. Если бы слезы не были видны, то никто бы и не заметил, что я плачу.

Он усмехнулся:

– Людям при нем уютнее.

– И когда ты о нем говоришь в третьем лице, а он в этот момент – ты, тоже как-то странно.

Он улыбнулся шире и протянул голосом Теда:

– Ну, юная леди, ты-то знаешь, что Тед не настоящий. Просто имя, которое я себе взял.

– Он – твоя легальная ипостась. Я думала, это твое имя от рождения.

Улыбка чуть потускнела, и мне не нужно было смотреть ему в глаза – я знала, что они холодны и пусты.

– Хочешь спросить – спроси.

– Я когда-то спрашивала, ты не отвечал.

– Тогда – это тогда, а теперь – это теперь.

Очень спокойный был голос, очень Эдуардовский.

Я попыталась прочесть мысли на его лице.

– Ладно. Итак: Тед, точнее, Теодор Форрестер – это твое имя от рождения?

Он сдвинул шляпу так, чтобы посмотреть мне в глаза, и ответил:

– Да.

Я заморгала.

– И вот так вот просто ты мне наконец ответил «да» ?

Он слегка пожал плечами, улыбнулся уголком рта.

– Это потому что я плакала?

– Может быть.

Значит, я наконец получила подтверждение: Эдуард родился как Теодор Форрестер. В каком-то смысле Тед – истинная личность, а Эдуард – его тайная суть.

– Спасибо. – И это было все, что я могла на это сказать.

– За то, что ответил наконец?

Я кивнула и улыбнулась:

– И что тебе было не наплевать, что я плачу.

– Чего хотел Рейборн?

Я ему рассказала и закончила словами:

– Понятно, что причина плакать дурацкая. Казалось бы, я привыкла, что меня монстром называют.

– Месяц всего прошел после самой тяжелой ликвидации за всю твою жизнь, Анита. Дай себе передохнуть.

Эдуард на той ликвидации со мной не был, потому что это не была легальная охота на монстра. Тогда Хэвен, наш местный Рекс, озверел и решил стрелять в Натэниела, моего любимого, леопарда моего зова, одного из самых любимых мужчин моей жизни. Стрелял на поражение, но Ноэль, один из самых слабых наших львов, встал между Натэниелом и пулей. Он пожертвовал жизнью, спасая его, а я с Ноэлем была едва знакома. Хэвена обуревала ревность, он хотел сделать мне как можно больнее, и тот факт, что он как самую сильную для меня боль выбрал смерть Натэниела, я до сих пор как следует не обдумала. И без того мне было достаточно больно, потому что Хэвен был одним из моих любовников. Мне никогда не приходилось убивать никого, кого я прежде любила. И не слишком приятное ощущение. Мерзкое, честно говоря.

– Имеешь в виду, что у меня все еще саднит рана от убийства Хэвена?

– Да.

–Тебе когда-нибудь приходилось убивать любовницу?

– Да.

– Правда?

Я посмотрела на него.

– Правда. Спроси теперь, любил ли я ее.

– Ладно. Ты ее любил?

– Нет.

– А я любила Хэвена, поэтому больнее.

– Наверное, – ответил он.

Мы снова замолчали, теперь уже вместе. Нам с Эдуардом разговаривать не надо – мы можем, но это нам не надо.

– Мы как-то не так охотимся за этими убийцами. Даже если бы мы не знали, кто убивает и примерно почему, все равно как-то задом наперед все делаем.

– Надо соединить ордера на ликвидацию по первым трем событиям и сделать единую охоту, – согласился он.

– Да.

– Но первые три ордера – в руках маршалов, которых учили в школе по книгам. Они копы, но никто не работал по насильственным преступлениям. Не понимаю, почему набрали этих деток.

– Все мы когда-то были детками, Эдуард. А ордера эти нам надо перевести на себя до того, как кто-нибудь из них погибнет. Рейборн сказал, что ты, я, Джеффрис и Конь-В-Яблоках – команда уборщиков. Мы выполняем ордер после того, как кто-то из других маршалов попадает в больницу или в морг.

– Таков закон, Анита. Ордер принадлежит маршалу до тех пор, пока он не окажется в неспособности его выполнить в связи со смертью или ранением, либо же пока не передадут его другому маршалу по тем или иным причинам.

– Так сделаем так, чтобы передали нам.

– Каким образом?

– Можно просто попросить, – предложила я.

– Двух маршалов я просил. Оба отказались.

– Ты просил мужчин.

– Да.

– Ну, а я попрошу женщину.

– Пощебечешь по-девичьи?

Я посмотрела на него хмуро:

– Щебетать по-девичьи я не умею, но попробую ее уговорить переписать ордер на меня. Если подпишется хотя бы одна, можем открывать охоту на монстров. И оборвать цепочку преступлений, не раскрыв их, а убив преступников.

– Идея мне нравится.

– Ты знаешь, и я знаю, что мы с тобой – законные убийцы, но не копы. Иногда мы раскрываем преступления и ловим преступников, но обычно кончается тем, что мы убиваем.

– Ты так говоришь, будто тебе это неприятно, – сказал он, глядя на меня внимательно.

Я пожала плечами:

– Мне действительно неприятно, а что тебе это все равно, мы уже обсуждали. Очко, блин, в твою пользу, но мне начинает уже действовать на нервы.

– Мне кажется, я придумал способ, как тебя использовать, чтобы их выманить – если это то, чего ты действительно хочешь.

Я всмотрелась в его непроницаемое лицо.

– Но сперва мы должны добиться, чтобы на нас переписали ордер? Так?

– Это было бы невредно, а еще – чтобы тебе прислали из дому телохранителей, а еще хорошо бы сейчас прямо дать знать Бернардо и Олафу, пока все живы, потому что иметь резерв было очень полезно.

– Олаф все еще думает, что я его девушка или что-то вроде.

– Пары, совместно совершающие убийства, как правило, очень прочны.

– Не смешно.

– На самом деле смешно, но прошу прощения. Мы оба знаем, что когда-нибудь тебе или мне придется убить Олафа, потому что он решит убить тебя.

– Если он всерьез замыслит меня убивать, то сперва убьет тебя. Он знает, что ты не успокоишься, пока он будет жив.

– Ты для меня сделала бы то же.

– Тоже верно. Так что он будет убивать нас обоих сразу или второго как можно быстрее, чтобы обезопасить себя от мести.

– Вероятно.

– И все-таки ты его вызовешь резервом на это дело.

– Он умелый боец.

– Он психотический сумасшедший убийца, вот он кто.

– Формально у него нет психоза.

– Значит, сумасшедший убийца.

– Это да. – Он улыбнулся, даже глаза потеплели. Это не Тед улыбался, а настоящий Эдуард. Мне нечасто приходилось видеть такое, и потому я это ценила. И не могла не улыбнуться в ответ. Все еще улыбаясь, покачала головой:

– Ладно, попытаюсь у этой другой маршальши добиться ордера, а тогда ты позвонишь Бернардо и Олафу, но телохранителей из дому на помощь я позвать не смогу. Мы – маршалы, а они нет, а право привлекать помощников – не та привилегия, которую служба маршалов предоставляет надолго.

– Ты не в курсе последних событий.

– А именно? – спросила я, сведя брови.

– Месяц назад погиб один маршал, потому что помощь вовремя не прибыла, но рядом оказался один солдат, только что из Ирака. Подобрал оружие маршала и прикончил оборотня.

– Слыхала я про это. Трагедия и героизм, но что из этого?

– Ты и правда служебную почту не проверяешь?

– Наверное, не так часто, как надо бы. Что я пропустила?

Он достал из кармана телефон, прокрутил почтовые сообщения, потом показал мне экран. Я прочла, перечитала еще раз.

– Ты шутишь?

– Официальный документ.

– Мы теперь можем привлекать помощников, не только оказавшись без поддержки, но также в тех случаях, когда считаем, что умения и навыки привлекаемого лица пойдут на пользу выполнению ордера и предотвратят гибель гражданских лиц. Матерь Божия, Эдуард! Это же карт-бланш на создание разъяренной толпы!

– Да, здесь заложена возможность злоупотребления.

– Злоупотребления. Здесь заложена возможность вил и факелов!

– Анита, прекрати. Никто сейчас вилами и факелами не пользуется. Будут фонари и ружья.

– Эдуард, не смешно. Проблема гражданских прав вылезет сразу же.

– Я не знал, что тебя это волнует. Или это переменилось с тех пор, как ты помогла принять закон о пощаде маленьким вампирчикам, когда их мастер оказывается бякой?

– Я только сказала, что эта маленькая поправка к закону очень быстро может вырасти в неодолимую проблему.

– Может, и так, но для нас в данном случае эта поправка полезна.

– Хочешь сказать, что мы привлечем в помощники телохранителей из Сент-Луиса?

– Это мысль.

Я открыла рот, закрыла, подумала еще раз и сказала:

– Черт побери. Сейчас для нас действительно полезно, но...

– Бери сейчас, что дают, Анита. А насчет толп, зверствующих в рамках закона, будем волноваться позже.

– Договорились.

Я кивнула.

– Уговори ее переписать ордер на тебя, я позову в дело Олафа и Бернардо, а ты вызовешь из дома телохранителей.

– Ты их сейчас почти всех знаешь. Хочешь помочь в выборе?

– Доверяю твоему мнению.

– Высокая похвала – когда от тебя.

– Заслуженная.

Я попыталась не делать слишком довольный вид, но вряд ли получилось.

– Спасибо, Эдуард.

– Да не за что. Но сперва надо, чтобы она на тебя ордер переписала. Получи ордер, а тогда у меня будет план.

Он не стал мне излагать, что за план, но раз он мне признался в своем «настоящем» имени, то пусть себе держит свой план в секрете. Пока что.