Текст книги "Список на ликвидацию"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Глава 26

– Мы завернули золотистого Этана в остатки простыней и заставили сложиться так, чтобы влезть на заднее сиденье арендованной машины Бернардо. Еще в номере Этан сказал:

– Я мог бы подождать, пока ты вернешься.

– Это несколько часов – может быть, до утра.

– Подожду.

Я улыбнулась:

– Если бы эти сволочи не убивали тигров, я бы согласилась, но сейчас не хочу оставлять тебя одного.

– Ты думаешь, я не смогу себя защитить?

Опять это мужское самолюбие.

– Тебе сейчас после смены форм нужно поесть. Хотя очень не хочется, чтобы кто-нибудь знал о твоей золотистой форме, но единственное безопасное укрытие, которое я могу для тебя придумать, – это в красном клане.

– Но не навсегда? – спросил он, и даже при всей этой золотой шкуре и клыках, предназначенных для раздирания мяса он был очень взволнован, почти испуган.

– Обещаю, Этан, что не навсегда. А сейчас мне пора ловить преступников.

И он спрятался на заднем сиденье, а я позвонила Алексу, чтобы кто-нибудь его встретил у входа. Алекс как раз собирался на работу (репортерскую, его ждала пресс-конференция), но обещал, что его встретят два охранника.

– Я принц клана, Анита. Они сделают, что я скажу.

– Если не возразит твоя мать, королева.

– Да, – рассмеялся он. – Именно в этом случае.

Но два охранника ждали Этана, чтобы отвести в подземелье и взять на хранение все оружие, которое ему в этой форме некуда было нацепить. Когда сквозь покрывало с кровати мелькнул золотистый мех, они приподняли брови.

– Больше никто не знает, – сказала я им, – и мне хотелось бы, чтобы так оно и осталось.

– Мы должны доложить нашей королеве, – возразил один из них.

– А если я запрещу это делать, что тогда?

Они переглянулись.

– Ты – маленькая королева. Но ты не убьешь нас, если мы что-то сохраним от тебя в тайне. Она – может.

– Если узнают про эту новую форму Этана и что-нибудь с ним из-за этого случится, а я сочту виноватыми вас – вы серьезно думаете, что я вас не убью?

– То есть его сохранность – наша сохранность?

– Вроде того.

– Анита, я себя сам могу защитить, ты это знаешь, – сказал Этан.

– Против кого угодно, кроме тех, кого мы сейчас преследуем. Я видела, как один из них разорвал вас десяток на месте. Мне хочется, чтобы ты был вне опасности.

Он обернул меня покрывалом от кровати, обнял меховой мускулистой рукой.

– Никогда ни одна женщина еще так обо мне не пеклась.

Я на это не стала говорить, что меня в основном заботит возможная потеря одного из немногих золотых тигров, не принадлежащих к линии, которую скрыли когда-то хорошие арлекины, а также генетическое разнообразие и прочие общие соображения, не сказала, что я еще не люблю его. Пусть верит в то, во что ему надо верить, а я вернусь к Эдуарду и прочим копам – нет у меня времени обсуждать с Этаном, что есть желание, что есть любовь, и какая между ними разница – такие разговоры получаются слишком долгими.

Бернардо завез меня по дороге к какому-то фаст-фуду. Не самое здоровое питание, но мне было нужно мясо, и бургер вполне подошел. Он поможет отсрочить следующее необходимое кормление, а я хотела его отсрочить, не теряя способности заживления ран. На правой руке у меня остался едва заметный шрам, и я сама была виновата, что вовремя не позаботилась о метафизике.

Пока мы ждали заказа, Бернардо сказал:

– Пока мы еще не приехали к Эдуарду, я тебе должен сказать кое-что. Он взял с меня обещание.

– Звучит зловеще, – ответила я, глядя на него. Он огладил большими смуглыми руками руль, и жест этот показался мне нервозным. Плохо. – Давай выкладывай.

Он снял темные очки, сделал глубокий вдох.

– Пока ты лежала раненая, Эдуард не только меня позвал на подмогу.

Я сперва не поняла, потом дошло.

– Господи, но ведь не Олафа же!

Бернардо смотрел на меня карими глазами, темными, как мои.

– Да, он позвал этого верзилу.

Я села на сиденье и сложила бы руки на груди, но слишком мешали куча оружия и бронежилет.

– Блин, – сказала я, вложив в одно это слово очень много чувства.

Олаф – он же маршал Отто Джеффрис. Этот псевдоним позволяет ему работать на вооруженные силы в некоторых специальных проектах, а также значится на его значке федерального маршала. Насколько мне известно, он на территории США никогда не нарушал закон, но в других странах под своим настоящим именем – бывало. Деньги зарабатывает как солдат удачи и наемный убийца, но у него есть хобби – убивать женщин. Мужчин он тоже убивает и пытает, но это только по работе. Его любимые жертвы – миниатюрные темноволосые женщины, и я отлично понимаю, что подхожу под этот профиль. Он мне это с первой встречи объяснил.

– Зачем он пригласил в игру Олафа? – спросила я.

– Он не знал, сколько времени ты еще будешь не в строю, а ему нужен резерв. Поскольку у него на руках ордер, он имел право вызвать кого хочет. Если не тебя, то нас.

В голосе Бернардо звучало некоторое недовольство.

– Какой-то ревнивый тон, – заметила я.

Он нахмурился, выводя машину вслед за предыдущей в очереди к выдаче.

– Несколько ущемляет самолюбие – наше с Олафом, что он предпочитает тебя. Ты не служила в армии, тебе не приходилось делать много такого, что делали мы трое, но все равно: как свой главный резерв Эдуард предпочитает тебя.

– То есть я – не большой сильный мужчина, и потому ты чувствуешь себя униженным, что он предпочитает меня?

Я позволила себе интонацией выразить свое отношение к такому подходу.

Бернардо посмотрел на меня непроницаемым взглядом. Лицо оставалось красивым, но в глазах появилось нечто такое, что когда-то могло бы заставить меня занервничать. Однако давно уже взгляды в упор меня не выводят из равновесия. Они не ранят, да и вообще это не было похоже на самый суровый взгляд, доступный Бернардо. Он не пытался меня задавить взглядом.

– Ты знаешь, что я не об этом.

– Точно нет? – спросила я, ответив ему таким же непроницаемым взглядом.

Что-то мелькнуло у него в глазах, потом он улыбнулся:

– Черт, будь я проклят!

– Возможно, будешь, – ответила я, – но о чем ты сейчас подумал?

Он посмотрел на меня вопросительно, покачал головой, будто отгоняя нерешенную загадку, и ответил:

– На самом деле именно об этом. Я считал себя более окультуренным, но ты оказалась права. Я именно такой здоровенный мачо, обученный тому, чему тебе и не снилось, – а Эдуард предпочитает, чтобы спину ему прикрывала ты. Он разбирается в людях лучше всех, с кем я имел дело, кроме одного сержанта. – Он снова мотнул головой. – Но не в этом дело. Я о том, что если Эдуард считает, что ты лучше меня или Олафа знаешь нашу работу, он может быть и прав. Конечно, мое самолюбие ранит, когда ты сидишь вот здесь такая вся из себя ути-пути симпатюшечка, а на самом деле куда опаснее, чем я вообще могу быть. Обидно ведь, черт побери.

Я улыбнулась – не могла сдержаться. Чертовски честно он это все говорил. Мало кто из мужчин сказал бы это вслух, даже если бы так и подумал. У меня мелькнула мысль, что Бернардо хорошо побеседовал с психотерапевтом, но вслух я этого не стала говорить, а сказала другое:

– Мне лестно, что Эдуард думает, будто я настолько умелая, потому что я знаю, насколько хорошо ра ботаете вы с Олафом – ну, когда его не отвлекают его серийные убийства или когда тебя не отвлечет какая-нибудь баба.

– Я тебя только что вытащил из чужой постели, чтобы ехать на охоту за преступниками. Анита, не надо бросаться камнями в мои маленькие увлечения.

– Мне надо было утолить ardeur, и ты это знаешь.

– Так-то так, но через какое-то время перестает быть важным, зачем ты что-то делаешь – важно, делаешь или нет. Сейчас ты не меньше моего уделяешь внимание сексу.

Я стала было спорить, но мы уже подъехали к окну платить. Я отдала Бернардо деньги, он попытался отдать их девушке в окне – она не брала. Она на него смотрела.

Он просиял своей ослепительной улыбкой и вложил ей деньги в ладошку, сложил ей пальцы, придержав за руку. Она залилась краской, взяла деньги и попыталась, заикаясь, отсчитать сдачу. Наверняка ошиблась – слишком засмущалась.

Какие-то бумажки и монеты она ему отдала, он их передал мне. Я их развернула и стала проверять по чеку, держа его в руках.

– Это твоя девушка? – спросила она.

– Нет, просто вместе работаем.

Она уже почти справилась с застенчивостью, но тут, вновь вспыхнув, пробормотала:

– Я в пять заканчиваю работу.

– Извини, деточка, ты для меня слишком молода. И я сейчас на работе.

– Мне уже восемнадцать.

Что-то мне не верилось. Ему, очевидно, тоже.

– Документ можешь показать какой-нибудь?

Она опустила глаза, потом покачала головой. Стоящая за нами машина загудела. Вышел мужчина с табличкой «Менеджер» и зашел к ней в ячейку.

– Пожалуйста, к следующему окну, сэр, – пролепетала нам девица. Менеджер что-то ей рассказывал про поведение, а мы поехали к неожиданно пустой дороге – остальные машины успели получить еду, пока Бернардо флиртовал с девицей.

– С молодыми девками надо очень осторожно, – сказал он. – Врут, что им больше восемнадцати, а достается в случае чего не им. Полиция всегда готова поверить, что ты воспользовался неопытностью юной девушки. Была у меня одна шестнадцатилетняя, которая мне присылала свои фотографии в нижнем белье. В некоторых штатах я за получение их по почте мог влететь под обвинение в детской порнографии.

– И что ты сделал?

– Сдал ее копам. Сказал, что меня беспокоит, как бы она такое не послала другим, не отличающимся столь высокой моралью.

– Да врешь, – сказала я.

– Ни капли. Девчонки думают, что это игрушки, а в тюрьму идти не им. Да и не люблю я таких молодых. – Он посмотрел на меня, и я поняла: следующие слова будут колючкой под кожу и мне не понравятся. – А ты вот любишь, правда?

– Что люблю?

– Таких молодых. Или это вранье, что у тебя живет этот молодой тигр из Лас-Вегаса – Сидни или как его там?

– Синрик его зовут, и это не вранье.

– Шестнадцатилетние для меня слишком молоды, Анита. – Но он улыбнулся при этих словах: ему понравилось, что он морально выше. – А Синрик как раз и был шестнадцатилетний, хотя я мало что про него помню.

Что мне было сказать – что я не собиралась заниматься сексом с Синриком? Что он был одержим самым сильным и злобным вампиром из всех существующих – Марми Нуар? Это была бы правда, но объяснение это уже звучало затерто – слишком часто мне приходилось его повторять.

– Ему семнадцать, возраст вполне законный, и он сейчас в Сент-Луисе, поскольку он единственный найденный нами самец синего тигра. Он значится в ликвидационном списке у «Арле»... у плохих вампиров.

И тут я поняла, что это уже не так. Этан ведь тоже синий и вполне взрослый. Могу ли я отослать Синрика домой в Вегас? А если могу, следует ли так поступить? Он уже синий тигр моего зова, но Алекс – красный моего зова, и живет в другом штате. Конечно, «Арлекин» может его убить, просто чтобы насолить мне.

– Так что ты защищаешь Синрика от опасностей, – сказал Бернардо.

– Стараюсь.

– Трахаясь с ним?

– Спасибо на добром слове, Бернардо! – буркнула я.

Он усмехнулся мне и выехал на главную улицу.

Я продолжала сердито на него смотреть, разворачивая бургер. Очень мне не хотелось пытаться его съесть, пока мы вели этот разговор, но надо что-то в себя запихнуть до того, как мы приедем к Эдуарду и Олафу. Вот видеть Олафа на пустой желудок мне определенно не улыбалось. Нужна будет вся сила, которую я смогу собрать.

Я попыталась решить, не разозлиться ли на него всерьез, и если да, то почему? Потому что я чувствую себя виноватой перед Синриком, и это заставляет меня огрызаться, когда речь идет о нем.

Бургер я съела, не почувствовав вкуса, и подумала уже в который раз, что же, черт побери, делать с Синриком?

– И это все? – удивился Бернардо. – Больше ничего не скажешь? Раньше тебя легче было завести.

Я глотнула колы и прожевала ломтик картошки.

– Ты что, хочешь поругаться ?

Он улыбнулся:

– Ну, не всерьез. Просто забавно тебя поддразнивать.

Я ела жареную картошку, зная, что это сплошной жир с солью – наверное, потому она такая и вкусная. Почему столько есть вредных вещей таких вкусных?

Он глянул на меня, потом опять на дорогу:

– Либо тебе всерьез нравится этот мальчик, либо он тебя по-настоящему достает.

Я вздохнула, поедая жареную вкусность и пытаясь не горбиться на пассажирском сиденье. Очень мне не хотелось вести этот разговор с Бернардо, но он впервые встретил Синрика тогда же, когда и я.

– Ты же одновременно со мной его увидел, Бернардо. Он был девственник, потому что белый клан подобен всем прочим кланам: главное – чистота крови, а их королева Бибиана любит, чтобы мужчины у нее были моногамны.

– Потому что мужа своего она заставляет быть Моногамным с большой буквы и не может требовать от главного вампира Вегаса того, к чему не принуждает своих тигров.

– Ага, – ответила я. – И еще: бывает, что молодой оборотень при первом оргазме не может удержаться от превращения и съедает партнера.

– А у синего мальчика как насчет самоконтроля? – спросил он.

Я пожала плечами, подчеркнуто на него не глядя.

– Нормально. И не надо его так называть, у него есть имя.

– Синрик – для семнадцатилетнего мальчишки вроде как не настоящее имя, – сказал Бернардо.

– Он себя называет сокращенным.

– Рик?

Я покачала головой.

– Других сокращений нет, – сказал Бернардо.

– Есть.

Он стал вливаться в поток. Очевидно, скоро мы доедем до съезда с дороги. Я не особенно обращала внимание на то, где мы, и город не очень хорошо знала.

– Так как он себя зовет?

Я что-то промямлила в ответ.

– Как?

– Ладно, Син. Он любит, когда его называют Син [5]5
  Син (Sin) – грех (англ.).


[Закрыть].

Бернардо расхохотался, запрокинув голову и широко разинув рот.

– Ага, ага. Смейся, смейся. Смехунчик.

Отсмеявшись, он сказал:

– Анита, это слишком хорошо. Слишком просто.

– Я пыталась его отговорить, но его кузена Родрика называют Риком, и он считает, что имя занято.

Он засмеялся этим чисто мужским смехом.

– Син. Ты трахаешь семнадцатилетнего мальчишку по имени Син. Ну и ну. Когда мы с тобой познакомились, ты была как королева-девственница. Такая недотрога, и вот – смотри ты...

– Слушай, заткнись. И без того тошно.

Он посмотрел на меня, пережидая поток машин, чтобы выехать.

– С чего бы это? Ну, молодой он, так что?

– Ты сам сказал, он был шестнадцатилетний. Я его девственности лишила, Бернардо.

– Ты была подчинена воле Темной Мамаши, и Синрик тоже.

– И еще примерно четыре тигра-оборотня. Не должен первый раз происходить в наведенной вампиром оргии. Но так вышло.

– Не твоя вина, Анита. Я был в Вегасе. Тебе повезло, что осталась живая. И тиграм тоже.

Я пожал плечами и остаток еды сложила в пакет. Желудок сводило узлом, и еда казалась не совсем уместной.

– Ну, на этот раз им выжить не удается.

– И не твоя вина, что Темная Мамаша пустила вампиров по следам тигров.

– Может быть.

– Слушай, засунь эти католические комплексы вины подальше куда-нибудь.

– В смысле?

– В смысле делай то, что надо делать, и старайся получать от этого удовольствие. Как все мы.

– Ты же сам стал меня подначивать насчет Синрика.

– Я думал, ты меня пошлешь ко всем чертям, как обычно. Не думал, что ты позволяешь себе по этому поводу переживать. Если бы знал, что так, не стал бы поднимать тему.

– Что ж, спасибо.

Я отвернулась к окну, глядя на узкие улицы, по которым мы сейчас петляли.

– А чего ты так переживаешь?

– Ему семнадцать.

– Значит, восемнадцать будет в следующем году.

– Он еще школьник, Бернардо. Жан-Клод – его опекун по закону и обязан был определить его в школу. Он, блин, приходит домой и уроки делает, а потом залезает в кровать за сексом. Мне это чертовски дико.

Он замолчал, пробираясь по все более узким улочкам.

– Ты даже не спросила, куда мы едем.

– К Эдуарду.

– Да, но мы не в полицейский участок едем, и ты даже не спросила почему. – Он покосился на меня. – Тебе же всегда надо быть в курсе всего, что делается. Почему ты не спрашиваешь?

Я подумала над вопросом и ответила:

– Не знаю. Такое ощущение, что это не важно. В смысле, я полагаюсь на тебя, полагаюсь на Эдуарда, даже на Олафа полагаюсь – в смысле работы. Я в смысле себя на него не полагаюсь.

– И не надо.

– О'кей. Мы едем на место нового преступления, или что?

– Ты спрашиваешь, но так, будто тебе все равно, будто это совершенно не имеет значения. А для тебя все имеет значение, Анита – это одна из твоих и восхищающих, и раздражающих черт.

Он улыбнулся, но я не чувствовала потребности улыбнуться в ответ.

– У меня что-то вроде тоски по дому. Надоело мне гоняться за преступниками. Эдуард говорил тебе о своей догадке – что Марми Нуар убивает тигров, чтобы выманить меня из Сент-Луиса, подальше от всех моих близких? Последний из ее охранников мне говорил, что я ей нужна живая. Это уже дважды нас спасало. Моя смерть ей не нужна.

– Он что-то про это говорил. Она действительно может овладеть твоим телом?

– Она думает, что да.

– А ты что думаешь?

– Думаю, что это возможно.

– Меня бы это напугало до чертиков.

– Можешь мне поверить, Бернардо, я именно так и напугана.

– Это незаметно. Заметно, что ты чем-то отвлечена.

– Может, я просто не умею быть испуганной. А может, это отвлечение такое.

–Что бы это ни было, а тебе надо включить голову в игру, Анита. Ты нам нужна. Нужна Эдуарду, и уж точно тебе понадобится голова, когда встретишься с Олафом.

– Он все еще хочет, чтобы я была его подружкой по серийным убийствам?

– Он все еще считает, что ты и есть его подружка по серийным убийствам.

– Класс.

– Ты не спросила, едем ли мы на место нового преступления.

Я на него взглянула, наконец-то заинтересовавшись:

– Они никогда не убивали в одном городе дважды.

– Не убивали.

Я мрачно скривилась:

– Кончай дурака валять, Бернардо. Скажи, куда мы едем, и к чему такая таинственность.

– Эдуард позвонил Жан-Клоду.

Я сама почувствовала, какая у меня стала изумленная физиономия:

– Зачем?

– Он придумал способ, как тебе получить телохранителей, и думает, что так нам будет проще найти этих гадов.

То, что Эдуард так горячо одобрил совместную работу с охранниками Жан-Клода, было для меня самой высокой оценкой, которую только можно себе представить. Я знала, что они высококлассные профессионалы, но что Эдуард в этом со мной согласен – это и приятно, и интересно.

– Так что мы едем к ним, – сказала я.

– Ага, но сперва скажешь «здрасьте» Олафу.

– Зачем?

– Потому что Олаф считает, будто состоит с тобой в отношениях, и если вы увидитесь до работы и наедине, он может эту иллюзию сохранить. Эдуард опасается того, что может сделать Олаф, если поймет, что ты не будешь его подружкой по серийным убийствам.

– Я с этим серийным убийцей наедине видеться не буду.

– Мы с Эдуардом там будем.

Он нашел пустое место и профессионально выполнил параллельную парковку – плавно, без задержек.

– Ты живешь в городе, – сказала я.

Он заглушил мотор.

– А что? Умею параллельно парковаться?

Я кивнула:

– В городе чаще всего другого варианта не бывает. Или ты вырос там, где только так и можно было.

– Не надо меня вычислять, Анита.

– Извини. Может, я просто поражена твоим умением?

Он задумался на минуту, потом пожал плечами.

– Тогда просто скажи: «Высокий класс» или что-то в этом роде. Не строй гипотез.

Я кивнула:

– Ладно: высокий класс параллельной парковки. У меня она очень хреново получается.

– Сельская девушка?

– Почти всю жизнь.

– Я тебе почти всю свою биографию рассказал в первый раз, когда мы увиделись. Никогда никому столько не рассказывал, рассчитывал тебя смягчить – но тебя никогда ничего не смягчает.

– Я тебе процитирую Ракель Уэлч [6]6
  Ракель Уэлч – американская актриса и секс-символ 1970-х годов.


[Закрыть]: «Не бывает каменных женщин, бывают ватные мужчины».

– Вранье, – ответил он.

– В нормальном мире это чертовски верно.

Он вдруг улыбнулся – ослепительно белой улыбкой на смуглом лице.

– С каких это пор хоть кто-то из нас живет в нормальном мире?

Я не могла не засмеяться в ответ, пожала плечами:

– Да ни с каких.

Мы выбрались из машины, чтобы я повидалась с Олафом и оставила его в убеждении, что у него есть какой-то шанс еще залезть мне в штаны – иногда приходится врать, потому что об альтернативе даже думать страшно. Мы все – Эдуард, Бернардо и я – очень боялись того, что сделает Олаф, если окончательно потеряет надежду на секс со мной. Наверное, все мы знали, что, если он утратит надежду на мое добровольное согласие, попробует что-нибудь менее добровольное. В это «что-нибудь» включались цепи и пытка. Когда-нибудь мне придется убить Олафа, но дай бог, чтобы не сегодня. Дай бог.

Глава 27

Это был старый викторианский дом, поделенный на квартиры. Та, в которую завел меня Бернардо, была пуста – совершенно голые светлые стены, на которых еще держался резкий запах свежей краски. Бернардо вошел первым, закрывая мне обзор широкими плечами. Сперва появился Эдуард, суровый и мрачный, потом они оба отошли в сторону, и я увидела Олафа.

Он стоял у дальней стены, сбоку от эркера, и смотрел на улицу – или что-то там высматривал. Под десятифутовым потолком он казался ниже, чем на самом деле, но в нем без пары дюймов семь футов. Самый высокий из всех, кого я лично знаю. Но у него в отличие от большинства высоких людей был некоторый объем. Его трудно было разглядеть за черными джинсами и черной кожаной курткой, но я знала, что под этой одеждой – мышцы. Голова, как обычно, голая и гладкая. Так как ему приходилось бриться дважды в день, чтобы быть чисто выбритым, я всегда гадала, бреет ли он голову, но никогда не спрашивала. Когда он смотрел на меня, это переставало быть важным.

Он обернулся, и меня поразили две вещи. Во-первых, на нем была белая футболка, хотя до сих пор я его видела только в черном. Во-вторых, у него были вандейковская бородка и усы. Цвет у них был такой же, как у бровей, выгнутых изящной дугой над глубоко посаженными глазами. Его истинная сущность всегда выглядывала из этих глаз – для меня по крайней мере. Я знала, что другие женщины ее не видят, но от меня он никогда глаз не прятал. Когда мы увиделись впервые – чтобы я его испугалась, а потом, мне кажется, он был рад, как и Эдуард, что есть кто-то, от кого можно не прятаться. Я знала, кто он такой, но не удирала с воплями ужаса. Может быть, единственная женщина, которая знает о нем правду и при этом как-то поддерживает «нормальные» отношения. Возможно, отчасти это его ко мне и привлекает – то, что я знаю.

– Так это хороший Олаф из «Южного парка» или плохой Олаф, как в старом «Звездном пути» ? – спросила я.

Он улыбнулся, действительно улыбнулся, хотя темные-темные глаза почти не изменились. Впрочем, они вообще черные, так что заблестеть им трудно. Подстриженная растительность удачно обрамляла губы – это напомнило мне одного из наших вампиров, Реквиема, который теперь второй вампир Филадельфии после мастера – точнее, мастерши – города, а заодно этой мастерши главный любовник.

– Тебе нравится?

То, что он интересуется моим мнением, мнением женщины, – это был явный прогресс. Таких женоненавистников, каким он был несколько лет назад, я в жизни не видела. А видела я их много. Это был прогресс, и потому я ответила так, будто он не пугал меня.

– Да, нравится.

И действительно мне нравилось. Это добавляло странно голому лицу некоторую определенность. Почти все мужчины моей жизни были как Бернардо – с волосами до плеч или длиннее.

Олаф двинулся ко мне, не переставая улыбаться. Двигался он, как все делал, – с грациозной небрежностью. Странно было видеть грациозность у такого огромного мужчины. Если бы я не боялась быть неправильно понятой, спросила бы, не занимался ли он танцами. Но вряд ли это укладывается в его идеал настоящего мужчины.

На полпути ко мне он остановился. Я не совсем понимала, что происходит, пока Эдуард не тронул меня за руку. Я посмотрела на него, он глянул на меня со значением. А, вспомнила. Для Олафа было бы слабостью пройти весь путь ко мне. То, что он хотя бы на половине меня встречал, было колоссальным прогрессом.

Я пошла к нему. Вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов: когда я подойду, что мне делать?

Я протянула руку, хотя в прошлый раз, когда я это сделала, он сгреб мою руку обеими своими и напомнил мне наш единственный поцелуй – над телом, которое он только что вскрыл. Это был плохой вампир, и нам надо было вынуть ему сердце и отрезать голову, но Олаф вел себя так, будто для нас обоих кровь – афродизиак.

Рукопожатие – самое нейтральное, что я могла предложить.

Олаф обхватил мою руку своей большой ладонью, притянул меня в этакое объятие двух нормальных мужиков. Ну, когда рукопожатие превращается в объятие – одна рука на плече партнера. Но это было неожиданно. Я сделала то же самое, но... лучше бы получилось, когда бы не два фута разницы в росте. Он имел в виду привлечь меня к своему плечу, а получилось, что я ткнулась головой ему в туловище ниже грудной клетки. Ну и здоровый же парень.

У меня достаточно друзей-мужчин, так что я машинально обняла его за талию – мышечная память. Он меня обнял своей ручищей, и объятие, которое должно было быть быстрым и мужественным («мы не геи») превратилось во что-то более серьезное. Рука вокруг меня напряглась, прижимая меня к телу. Моя правая рука была у него в ладони, его другая рука обнимала меня за спину, а левой рукой я обхватывала его неожиданно тонкую талию.

В тот момент, когда его рука стала жестче, я вся напряглась, перебирая варианты. Если я шевельну левой рукой, он почувствует, поэтому о попытке достать оружие будет знать раньше, чем она начнется.

Он прижимал меня к себе, я напружинилась, сердце стучало, пульс колотился в горле, я ждала какой-то жути, и тут я поняла, что он меня обнимает. Просто обнимает. Из всех возможных действий Олафа это было самым для меня неожиданным. Отпустив мою правую руку, он просто меня обнимал, крепко. Настолько неожиданным это было, что я растерялась, но правая рука оказалась между нами, и я сделала две вещи для сохранения душевного комфорта: держала между нами дистанцию, чтобы мы не прижимались друг к другу, и я в любой момент могла коснуться рукояти смит-вессона в наплечной кобуре. Мне показалось, что его руки сжимают меня слишком крепко – показывая, как он чудовищно силен. Не так, как оборотень, но для того, чтобы сделать больно, не надо способности поднять грузовик. В его хватке было достаточно силы, чтобы сделать мне больно. Вряд ли намеренно – скорее всего он просто не привык обниматься.

Я решила сместить равновесие в сторону осторожности. Прижалась к нему левой рукой и телом, чуть изогнувшись, как свойственно девушкам и мужчинам поменьше. Я надеялась, что это отвлечет его от факта, что одновременно я правой рукой вытаскиваю из кобуры пистолет.

– Ты достала пистолет, – сказал он низким голосом, соответствующим огромному телу.

Я постаралась не напрягать мышцы, приставила пистолет ему к боку:

– Да;

Он склонился надо мной и поцеловал в макушку. И опять же так неожиданно, что я не знала, как мне быть. То есть не могла же я в него стрелять за поцелуй в макушку и дружеское объятие – это был бы истерический поступок. Но этот новый Олаф с его нежностью адски меня озадачил.

– Многих женщин держал я в объятиях, но ты первая, кто смог вытащить оружие.

Несколько неудобно было говорить ему в живот, но пистолет, уткнутый ему в бок, придавал уверенности.

– Они не понимали, кто ты.

– Под конец они понимали, Анита.

Его подбородок лежал у меня на волосах.

– Но тогда уже было поздно, – ответила я, и мне не показалось глупым сильнее нажать стволом на твердые мышцы бока. Так надежнее.

У меня за спиной Эдуард сказал:

– Она тебя убьет, если ты дашь ей повод.

Олаф чуть отодвинулся, чтобы лучше его видеть, но продолжал меня обнимать.

– Я знаю, что она выстрелит, если сочтет нужным.

– Так отпусти ее.

– Именно возможная опасность тянет к ней нас обоих – каждого по-своему.

– Мы с тобой о ней думаем по-разному, – ответил Эдуард, и голос его стал холоднее.

Я знала этот голос. Сдвинулся в сторону того, которым он говорит, когда убивает.

Я хотела сказать Олафу, чтобы отпустил меня, но увидела, что он двигается. У него не было быстроты оборотня, но близко к тому. Я думала, что у меня хватит скорости отодвинуться так, чтобы он не попытался выбить у меня оружие, но а вдруг как не хватит? Тогда мне придется стрелять, чтобы сохранить оружие в руках и не подпустить к себе Олафа.

Эти мысли казались глупыми, когда он просто нормально меня обнимает – ну, настолько нормально, насколько я у него вообще видела в отношении меня.

– Олаф, я отойду на шаг, – сказала я и стала высвобождаться из объятий, хотя продолжала упирать ствол ему в бок. – В последнюю очередь я отодвину пистолет.

Я думала, что он будет сопротивляться, но он не стал. С той минуты, как я вошла в комнату, он не сделал ничего такого, чего я от него ожидала.

Потом точкой соприкосновения с ним остался только пистолет. Я не смотрела в середину его тела, как учат в боксе, я смотрела скорее чуть в сторону. Как в лесу, когда высматриваешь движение в листве: больше увидишь, если не смотреть.

Ствол отодвинулся от его тела, но все еще смотрел в середину. Движение Олафа я ощутила чуть ли не раньше, чем он его начал. Что именно шевельнулось, я не могла бы сразу сказать, но что он сделает сейчас, я знала. Он хотел меня обезоружить, и будь я по-человечески медлительна, у него бы получилось. Хватило бы и скорости, и навыка.

Я сдвинулась в сторону, пропустила его руку мимо пистолета, мимо бока и ударила по запястью рукоятью пистолета. Можно было бы ударить ногой по колену и выбить сустав, но он вроде на нашей стороне, и не хотелось калечить его перед охотой. При всех его странностях серийного убийцы боец он ценный.

Он замахнулся другой рукой, но я уже прижала пистолет ему к сердцу и один из наручных ножей – к паху.

– Хватит! – заорал Эдуард.

– Ты быстрее, чем мне помнится, – сказал Олаф.

– Забавно. То же самое мне сказал тигр-лазутчик.

– Я тебе говорил, что она прибавила скорости, – сказал Эдуард.

– Я должен был увидеть сам.

Я чувствовала тяжесть его взгляда, но не отвлекалась от двух своих целей. Пусть себе смотрит, пока глаза не лопнут – у меня свои приоритеты.

Я стала говорить тихо и размеренно, чтобы случайно излишним напряжением мышц не загнать нож в тело. Если я когда-нибудь пырну его ножом в пах, то это будет не случайно, а с намерением убить.

– Если ты будешь и дальше меня испытывать, Олаф, кому-то из нас придется плохо.

– Я отступлю назад, если ты уберешь оружие.

– Я уберу оружие, если ты отступишь.

– Патовая ситуация.

– Анита, я у тебя за спиной, – сказал голос Эдуарда. – Сейчас я встану между вами, и вы разойдетесь к чертовой матери.

Он появился в моем поле зрения и стал делать то, что обещал – становиться между нами.

Я не сопротивлялась, когда он отодвинул меня назад, и Олаф тоже. Когда Эдуард оказался между нами, я наконец подняла глаза к лицу Олафа, и увиденное меня не успокоило. Он был возбужден: глаза горели, губы раскрылись. Ему нравилось быть ко мне так близко, нравилась опасность, а может, что-то такое, чего я не понимаю даже. Но обозвать его гадским извращенцем вряд ли было бы продуктивно в смысле совместной работы, хотя удержаться от искушения было очень непросто.