Текст книги "Список на ликвидацию"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Глава 22

Санитары стали вынимать Тилфорда из машины на носилки, и он пришел в себя. Схватив за руку Эдуарда, он сказал:

– Ордер! Мой ордер, Форрестер, он теперь твой.

Эдуард кивнул и похлопал его по руке.

– Я за тебя этих гадов прищучу, Тилфорд.

– Уверен, что прищучишь.

Он держался за Эдуарда, пока его укладывали на носилки, и Эдуард не пытался освободиться – так и шел с ним до самой машины «скорой». Ньюмэн встал рядом со мной возле нашей машины, я все моргала на водоворот мигалок и полицейских. Вдруг перед нами оказался Рейборн.

– Блейк, черт побери, что стряслось?

Я заморгала на него, и тут протолкнулась вперед женщина со «скорой».

– Не мешайте, отойдите! Вы что, не видите, что они оба ранены?

Я посмотрела в ее светлые глаза. Белокурые волосы убраны назад в хвост. Она стала светить фонариком в глаза Ньюмэну, его худощавое лицо было кровавой маской. Очевидно, когда падал на гравий, рассадил себе лоб, и все лицо залило.

Рейборн навис надо мной, будто запугивая, заговорил прямо мне в лицо. Казалось бы, мог бы уже понять.

– Блейк, отвечайте!

– Серийные убийцы, за которыми мы гоняемся по всей стране, пытались поймать нас в засаду. Мы оказались вооружены лучше, чем они рассчитывали, поэтому нам удалось уйти.

– Зачем они хотели вас поймать?

Это спросил детектив Лоренцо, стоящий в группе копов. Я его не увидела в темноте при мигалках. Как на стробы смотреть. Или я была потрясена сильнее, чем сама думала.

– Когда мы их поймаем, тогда спросим, – ответила я.

Из-за спины Рейборна высунулся другой медик:

– У вас кровь.

Я посмотрела на свою руку, куда смотрел он, но мне это не казалось важным. Да, это моя рука, и там, где он ее трогает, там рана и больно. Этот резкий укол боли помог слегка прочистить мозги. Я поняла, что уходит адреналин, и возвращается постепенно облегчение и шок. Чрезвычайная ситуация закончилась, организм пытается сбросить обороты.

Рейборн отступил, давая медику осмотреть рану, но нависал над его плечом.

– Они еще там?

– Насколько я знаю.

Медик потянулся к моей руке, я ее отодвинула.

– Дайте мне хотя бы посмотреть, крови много.

– Я носитель ликантропии.

Он остановился:

– Сейчас вторые перчатки возьму.

– Я потому и сказала.

– Сию секунду вернусь, – сказал он и побежал трусцой к машине «скорой».

– Если они все еще там, их надо взять, – сказал Рейборн.

– Это да, – кивнула я. Про себя подумала: «Неудачная мысль». А вслух сказала: – Они быстрее нас, сильнее, лучше видят в темноте, и нюх у них как у хороших собак. При этом у них есть мечи – как минимум.

– Вы хотите сказать, что не надо за ними охотиться? – спросил Рейборн.

– Нет. Я только хочу, чтобы каждый, идущий за ними в лес, знал, против чего ему предстоит драться.

– Если это воодушевительная речь, у тебя она не получилась, – сказал Лоренцо и улыбнулся.

Я не стала улыбаться в.ответ. Не знаю, что было у меня на лице в этот момент, но точно не улыбка. Лоренцо это увидел, и его веселость несколько увяла.

– Мы с маршалом Форрестером двоих ранили. Одного настолько серьезно, что его пришлось нести другому. И еще один горел, но не знаю, сгорел ли до смерти.

– Горел? Как он загорелся? – спросил Рейборн.

– От струи газов.

– Как?

Ньюмэн отмахивался от врачихи «скорой», светящей ему в лицо.

– Форрестер выстрелил из ракетомета.

– Что? – переспросил Рейборн.

– Выпустил противотанковую ракету, – пояснила я. – Форрестер.

– От этого сгорела корма автомобиля?

Женский голос. Где-то из задних рядов, высокая, темноволосая, узколицая.

– Ага.

Вернулся темноволосый медик, надевший поверх перчаток еще одни, другого цвета.

– Извините, я должен осмотреть ее рану.

И уставился на Рейборна, пока тот не шагнул назад. Медик разогнул мне руку, и я только сейчас заметила, что сжимала пальцы в кулак.

– Чем это? – спросил медик.

– Корнем дерева.

– Как это?

– Поскользнулась и порезалась торчащим корнем поваленного дерева.

– Здоровенное было дерево, видно.

– Ага.

– Так, вы и вы – оба сейчас к нашей машине, посмотрим при свете, – сказала блондинка.

Я двинулась к машине вслед за медиком.

– А я слыхал, что вы стойкий человек, Блейк, – сказал Рейборн мне вслед.

Я обернулась:

– Дни, когда я стыдилась, если позволю врачам мне помогать, давно миновали, Рейборн.

– И что?

– А то, что я себя проявила уже много лет назад, и мне плевать на ваше обо мне мнение.

Ньюмэн отреагировал так, будто его ткнули в ребра. Будто то, что я сказала, было для него важно или неожиданно. В мигающем свете видна была борьба чувств у него на лице. Идти со мной или остаться с парнями, как крутому парню положено?А еще я хотела поговорить с Эдуардом если не наедине, то уж точно без Рейборна и прочих, а он как раз стоял возле машин «скорой». Кроме того, я сказала чистую правду. Мне уже никому ничего не надо доказывать. Я сама знала, насколько я стойкая, насколько смелая, насколько хорошо знаю свое дело. И Рейборн пусть идет к черту, а я сама уже настолько взрослая, что могу этого вслух ему не говорить. Меня вполне устроило просто пойти себе, куда собиралась.

Рейборн возвысил голос:

– А ты, Ньюмэн, поступишь как девчонка или как мужчине положено?

Я обернулась, не останавливаясь, и крикнула ему:

– Точно, Ньюмэн! Поступи как мужчине положено, продолжай истекать кровью и потеряй сознание в лесу, посреди охотящихся за тобой оборотней и вампиров.

И я пошла вслед за темноволосым медиком.

Свет из открытой машины был чертовски ярок и лишил меня ночного зрения полностью, но он был нужен Мэтту, медику.

Блондинка-медик подошла ближе, бормоча себе под нос. Я услышала:

– Идиоты эти мужики. Раны головы, обильное кровотечение...

Мэтт стер кровь с моей руки и прищурился, будто ему нужны очки, которые он не носит или скоро будет носить.

– Джулия, не посмотришь?

Блондинка перестала проклинать мужскую глупость и подошла к нему, глядя на мою руку. Она аккуратно старалась меня не трогать, потому что на ней двойных перчаток не было, но смотрела, как движутся его пальцы. Он раздвинул края раны – я возразила:

– Это больно.

– Прошу прощения, – сказал он, но глаз от раны не поднял.

– Как давно это было? – спросила Джулия.

– Меньше часа назад.

– Не может быть.

Мэтт наконец посмотрел мне в глаза. Лицо у него было серьезно.

– Я бы сказал, несколько часов. Даже день. Не меньше.

– Я вам сказала, что я – носитель ликантропии. Заживает быстрее, чем на нормальном человеке.

– Так быстро, что рука останется скрюченной. Надо бы швы наложить, чтобы этого не было.

– Скрюченной?

– И шрамы будут хуже, чем при наложенных швах, – поддержала Джулия.

Я посмотрела на руку. Порез был длинный и неровный, будто злая молния легла от локтя почти до запястья.

– Сейчас с этим ничего не сделать, – сказала я.

– Если бы вы сейчас поехали в больницу, там бы снова открыли рану и зашили бы правильно. У нас недавно был семинар по работе с противоестественными пациентами. У ликантропов так быстро заживают раны, что шрамов остается больше, или мышцы сводит так, что потом они болят как при артрите.

Мэтт при этом смотрел на мою руку, будто она была иллюстрацией к его словам.

– Есть какой-то крайний срок, до которого это все надо проделать? – спросила я.

– Чем быстрее, тем лучше – при такой скорости заживления, – ответил он, снова трогая рану.

– Если можно, перестаньте в нее тыкать.

Он слегка вздрогнул:

– Прошу прощения. После того семинара я такую рану вижу впервые.

– Мэтт здорово изучил теорию, – сказала его напарница.

Я на нее посмотрела и кивнула:

– Теперь у меня обычно раны заживают без шрамов.

– От этой останется, – возразила она.

Я посмотрела на рану и поверила им, но не знала, почему так происходит. Подумавши, я поняла, что я впитала в себя гнев, когда навещала красных тигров, но ardeur остался неутоленным. Съеденный гнев снял остроту голода, но не насытил его. Раны заживали как у нормального, и это объясняло, почему вообще корень дерева меня так сильно ранил, и почему шрамы. Я теперь могу дольше выжидать между кормлениями, могу контролировать ardeur, но за это надо платить свою цену. У меня раны заживают быстрее, чем у обычного человека, но не так хорошо, как могли бы. На охоте за «Арлекином» это не плюс.

Блин.

Я попыталась себе представить, что сказал бы Рейборн, если бы я действительно взяла себе «освобождение по болезни». Даже мысль об этом была невыносима. Я тут на секс не могу сделать паузу, пока мы не закончим эту охоту в лесу. Хрен мне, а не секс. То есть как раз отсутствие хрена. Черт возьми, мне уже надоело, что меня наказывают за воздержание. Как стандартный ход из фильма ужасов, только с ног на голову поставленный: выживают шлюхи, девственницы гибнут.

Все это мне не объяснить ребятам со «скорой», да и вообще никому, кроме Эдуарда. Когда-то ardeur всегда охватывал меня целиком и заставлял его удовлетворять, но я научилась им владеть и откладывать на потом. И вот ядовитая лиловость руки и краснота раны показали мне сейчас, во что это обходится. Глядя на рану сейчас, я поняла, что привыкала к быстрому заживлению и к тому, что ранить меня стало труднее. Попыталась вспомнить, когда в последний раз поранилась случайно, и не вспомнила. У меня свело желудок, но не от голода, а от страха. Если такую рану мог оставить корень дерева, так что же может со мной сделать клинок или пуля?

Блин.

– Как вы? – спросила меня медик Джулия.

– Нормально.

– Вам действительно нужно сейчас в больницу, чтобы доктор открыл рану и зашил как надо.

– Знаю.

Она свела брови:

– И все равно не поедете?

В голосе слышалось недовольное неодобрение, и я ее могла понять.

– Не могу отпустить их в лес одних.

– Знаете, вот эти маршалы отлично справляются, когда вас нет в городе. Охотятся на вампиров и прочих чудовищ, и делают это хорошо. Пусть они занимаются своим делом, а мы займемся своим и доставим вас в больницу.

Мэтт потянул за края раны.

– Прекратите! – сказала я.

– Простите. Это как в замедленной съемке когда видишь, как цветы распускаются. Ей-богу, прямо на глазах срастаются края. Это потрясающе.

Джулия толкнула его в плечо – очевидно, сильнее, чем казалось, потому что он ойкнул.

– Это живой пациент, Мэтт, а не кадавр на секционном столе.

Он заморгал, глядя на меня, потом смутился.

– Прошу прощения. Я просто...

– Ничего страшного. Вы только меня замотайте до конца охоты.

– Полный идиотизм, – сказала Джулия.

– Полный – у маршала Ньюмэна. До сих пор кровь идет.

– Так и будет кровить, пока не свалится, ответила она с явным отвращением в голосе.

– Наверное. Я хоть не мешаю вам меня перевязать.

– К концу охоты рана у вас закроется. Кровопотеря уже остановлена.

– Тогда просто забинтуйте ее, чтобы я раной ни за что не цепляла.

Она нахмурилась, но достала марлю и начала бинтовать.

– Смотрите, чтобы в рану бинт не попал, – попросила я.

Она подняла глаза:

– Я свое дело знаю.

– Я же не говорю, что это не так. Просто при такой скорости рана может зарасти вокруг марли.

Они оба на меня посмотрели:

– В смысле, ткани смыкаются и срастаются, а бинт остается внутри ? – спросил Мэтт.

– Я такое видала.

– С вами было?

– Нет, с одним моим другом. Он вервольф.

В глазах Мэтта зажегся лихорадочный интерес. Почти заметно было, как под самой поверхностью булькают, закипая, вопросы.

– Все, забинтовали. Распишитесь здесь, что вам предложили поехать в больницу на случай осложнений с вашей рукой. Которые наверняка будут.

Я подписалась и выпрыгнула из машины «скорой».

– Извините, что от меня такие хлопоты.

– Когда тот длинный в лесу свалится, постарайтесь там, чтобы его не съели, – сказала Джулия.

– Постараюсь, – пообещала я, зная, что так и сделаю, но поскольку рука дико болела от быстрого заживления раны, понимала, что носом землю рыть не буду. Ньюмэн позволил Рейборну отговорить себя от перевязки. Я тоже была когда-то желторотой, но не настолько. Может, тут мужские игры, и я никогда не понимала такого уровня идиотизма, или у меня непонимание – чисто женская черта. Рука начала подергиваться – срастающиеся мышцы дрались друг с другом. Такого со мной не случалось после самого первого попадания ликантропии в кровь. Блин, может, Ньюмэн и не единственный дурак в этом коллективе.

Постараюсь сделать так, чтобы его не сожрали.

Блин.

Глава 23

Ньюмэн таки вырубился, но я проследила, чтобы его не съели. Когда он рухнул, мы были глубоко в лесу, и вел он себя очень неплохо. Я осталась с ним среди колышимых ветром деревьев, а остальные полицейские шли длинной поисковой цепью, но я видела, как они растянулись вдоль дороги, и была уверена, что никаких монстров тут не найти. Арлекины сбежали. Либо они, стараясь сохранить свое существование в тайне, избегали такого большого количества полицейских, либо они не ожидали, что у Эдуарда найдется при себе ракета, и теперь отступили, чтобы пересмотреть свои планы. Я думаю, что они недооценили нас обоих – да черт побери, нас всех.

Я посмотрела на лежащего Ньюмэна. Детектив Лоренцо пиджаком зажимал его рану, стараясь уменьшить кровотечение, а куртку надел, чтобы видна была надпись «Полиция», а еще потому что холодно. У меня пальцы от холода онемели. «Холодная летняя ночь» – разве это не оксюморон?

Детектив Джейн Ставрос, напарница Лоренцо, вместе со мной охраняла этих двоих – потерявшего сознания и склонившегося над ним.

Полицейская ветровка болталась на тощей Ставрос колоколом. Из-под ветровки выглядывал черный брючный костюм, дешевый и слишком на нее большой. Роста она была не меньше пяти футов десяти дюймов в удобных и уродливых черных туфлях. Будь она одета получше, я бы приняла ее за профессиональную модель, но для своего сложения она слишком уж была худа, так что выглядела голодающей, и все выпуклости тела съела диета – женщина выглядела как мужчина. Прямые темно-каштановые волосы убраны в хвост на затылке. Некоторые женщины на этой работе стараются одеваться, как мужчины, чтобы быть своими, не показывать, что они женщины. Я не встречала женщин, достаточно долго прослуживших, чтобы заработать значок детектива, и продолжающих придерживаться такой крайности. Может, она только что произведена в детективы, а это возвращает иногда к старым проблемам. Но она не только была одета в мужские шмотки – она была одета неаккуратно, будто ее резко разбудили и она впопыхах надела чужое. Все на ней сидело неправильно, будто и кожа на ней не своя.

Но пистолет она держала так, что сомнений в ее квалификации не возникало, и она всматривалась в темноту за спиной напарника. Ничего она не сделала такого, что ухудшило бы мое о ней мнение, разве что слишком уж старалась вести себя по-мужски, но кто я такая, чтобы ее за это судить? Однако она создавала впечатление голодающей, которой никогда не доставалось вдоволь. Вдоволь любви, вдоволь еды, ничего, что стоит получать на этом свете. Темным облаком висел вокруг нее ореол тяжелой усталости, изможденности. Интересное сочетание пресыщенности жизнью, которая бывает у копов с десятилетним стажем, и нервозности, которая к этому времени обычно уже проходит. Будто она все уже видела, и это не наскучило ей, а испугало.

Эдуард ушел вперед вместе с цепью, желая, чтобы кто-то из нас двоих там был, а у меня рука была не очень мной довольна. Правая, стрелковая, она дергалась от сверхбыстрого заживления, и стрелять во что бы то ни было не могла. Именно на такой случай я и отрабатывала стрельбу левой. Получалось далеко не так хорошо, как правой, но лучше, чем у среднего стрелка, и этого должно было хватить – все равно ничего другого нет. Я уже забыла, как это больно – когда мускулы дерутся друг с другом, будто в руке идет междоусобная война. Небольшой секс мог бы это предотвратить, но я была упряма, и вмешался еще красный тигр – арлекин, однако нечего было откладывать питание со дня на день. Это было глупо, но после Сиэтла никого не было, чтобы напитать ardeur. Ну, о'кей: никого, с кем бы я хотела это сделать. Вот я и расплачивалась за свое правило: без незнакомых. Рука так дергалась, что даже не помогала держать «МП-5» на изготовку.

– Что у тебя с рукой? – спросила Ставрос.

– Заживает быстрее, чем мышцы могут выдержать.

Она посмотрела на меня недоверчиво – в предрассветной бледности я сумела разглядеть выражение лица.

– Тебе больнее, чем ты показываешь, Блейк, – сказал Лоренцо.

Я пожала плечами, стараясь дышать сквозь боль в охваченной войной руке.

Из леса тяжелым шагом вышел Рейборн:

– Блейк, их здесь нет.

– Похоже на то.

Он закинул винтовку на плечо, ствол смотрел в небо.

– Такое подергивание означает повреждение нервов. Когда Ньюмэна повезут в больницу, вам надо будет ехать с ними.

– Вы запугали Ньюмэна так, что он рухнул от потери крови, а меня отсылаете в больницу? С чего бы это? Чтобы потом сказать: «Да ну, слабачка. Девчонка»?

В холодном свете восхода я смотрела в лицо Рейборна и не могла прочитать, что на нем написано. Он смотрел на мою руку, а она дергалась в танце мышц. От боли отключались мозги, и только гордость помогала мне удержаться от тихих стонов. Или громких воплей.

– Я не знал, что вы так серьезно ранены, Блейк.

– Вы не спрашивали.

– «Скорая» будет с минуты на минуту, езжайте с Ньюмэном в больницу; Никто о вас не будет думать хуже.

– Я вам говорила уже, Рейборн: что вы обо мне думаете, меня не интересует.

Вот теперь выражение лица было видно: рассерженное.

– Вам всегда нужно взять верх? Ни на дюйм не уступить?

– Умение уступать в списке ее сильных сторон не числится.

Это сказал из-за спины Рейборна подошедший Эдуард. Рейборн сдвинулся так, чтобы видеть нас всех.

– Ей проще было бы с людьми ладить, будь она хоть немного уступчивей.

Эдуард кивнул, улыбаясь улыбкой Теда, сдвинув пальцем шляпу со лба на затылок. Ствол «П-90» смотрел в землю.

– Проще. Но будь она уступчивей, сейчас бы орала как недорезанная от боли, вместо того чтобы смотреть в лес, выполняя свою работу.

Рейборн на секунду задумался, потом тряхнул головой.

– Упрямые вы черти – охотники прежних времен.

Я улыбнулась этим словам. Можно подумать, он уже лет двадцать со мной имеет дело, но – да. Я – охотник прежних времен.

Тут мышцы попытались у меня в руке сжаться в кулак и вырваться наружу. От боли бросило в холодный пот.

– Ты побледнела, – сказала Ставрос.

Я кивнула молча – не доверяя собственному голосу.

К нам шли медики со «скорой», Мэтт и Джулия, боком таща носилки через лес. Очевидно, им пришлось нас всех ждать. Я вообще-то думала, что они сменятся или как-то там.

– Лес мы обыскали, их там нет, – сказал Эдуард.

– Скажи своей напарнице, чтобы ехала в больницу, – предложил Рейборн.

Эдуард снова улыбнулся улыбкой Теда и только покачал головой:

– Я отвезу Аниту в любое место, куда она позволит себя отвезти, но вряд ли в этот список войдет больница.

– Бывает упорство, бывает глупое упрямство, – Сказал Рейборн. – Но это твоя напарница.

И он пошел прочь – очевидно, слишком возмущенный нами и не желая торчать здесь и смотреть, кто поехал в больницу, а кто нет.

Ставрос смотрела на меня, уставив ствол в бледнеющее небо.

– Слишком быстрое заживление вызывает боль? Я думала, что если у тебя ликантропия, оно просто заживает, и все.

– Бывает, – ответила я сдавленным от напряжения голосом, – но иногда получается вот так.

– А заживление стоит того, чтобы это терпеть?

– Ага, – кивнула я.

Медики подошли к нам. Мы с Эдуардом проводили Ньюмэна к машине. Эдуард еще поговорил со мной насчет руки и подергивания мышц.

– Если бы ты была человеком, то при таких шрамах я бы забеспокоился начет потери подвижности.

– Мне такое говорили про левую руку и рубцовую ткань на сгибе. Но пока я регулярно работаю с тяжестями, все в порядке.

Он наступил на бревно – не стал перешагивать. Когда много времени проводишь в лесу, вырабатывается привычка так делать – на случай змей. Машинально.

– Этот новый шрам будет длиннее и больше задевает мышц и сухожилий.

– Что ты предлагаешь мне сделать?

– Посмотреть, что могут сделать с этим доктора.

– Медики со «скорой» говорили, что могут разрезать снова и зашить как надо, чтобы не было шрама.

– Если ты это сделаешь, то потом сможешь утолить ardeur, и станет лучше.

Я посмотрела на него недружелюбно.

Мы вышли вслед за носилками на дорогу, и утро вдруг стало светлее – деревья больше свет не загораживали.

– Не люблю швов, сказала я.

Он улыбнулся:

– А кто любит?

– Если я сдамся докторам, ты мне этого никогда не забудешь?

Он еще шире улыбнулся и покачал головой:

– Лучше так, чем если рука потеряет подвижность, и мы оба из-за этого погибнем. – Он перестал улыбаться, глаза стали серьезными. – Я тебя за руку подержу.

– Этого еще не хватало!

Я посмотрела на него сердито.

– Я другим маршалам не предлагаю держаться за руки.

Мы посмотрели друг на друга, и в наших взглядах были все годы, которые мы прикрывали друг другу спину, годы дружбы.

– Спасибо, – кивнула я.

Он улыбнулся, но глаза остались такими же серьезными.

– Всегда пожалуйста, но погоди благодарить, пока перестанешь ругать меня.

– С чего я тебя буду ругать? .

– Быстрое заживление означает, что все лекарства через твой организм пройдут быстрее, чем в норме, так?

Именно в этот момент у меня в руке случился такой спазм, что я чуть не рухнула на колени. Эдуарду пришлось подхватить меня, иначе бы я упала. Когда ко мне вернулся голос, я ответила:

– Ага.

– И такой серьезной раны у тебя не было с тех пор, как заразилась ликантропией.

– Без лечения противоестественными методами – не было.

Я сама слышала в своем голосе придыхание.

– И ты не знаешь, подействуют ли на тебя обезболивающие, или – как у всех ликантропов – слишком быстро выведутся из организма.

Я уставилась на него. Меня уже прошибал пот и на лице появилась бледность. Сильнее мне не побледнеть, не падая в обморок.

– Твою мать! – сказала я.

– Видишь? Я же тебе говорил, что ты будешь ругаться.

Он меня повез во внедорожнике с обожженной кормой. Мы поехали вслед за «скорой» в больницу, где нам предстояло выяснить, действуют ли на меня обезболивающие. Я была почти уверена, что нет.

Мать, и еще раз мать!..