Текст книги "Запрос в друзья"

Автор книги: Лора Маршалл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Глава 33
2016

Все поменялось. Я больше не чувствую себя в безопасности в квартире, которая всегда была для меня надежной гаванью, убежищем от всего мира. Я всегда испытывала чувство благодарности по отношению к Марии, соседке сверху, женщине лет пятидесяти, которая, похоже, только и делает, что ходит на свою непонятную работу, возвращается обратно и ложится спать. Хоть она и живет в нескольких метрах над моей головой, я ее практически не слышу. Когда Генри был младенцем и орал, извиваясь у меня на руках, пока я мерила шагами комнаты ночами напролет, я ждала, что она вот-вот спустится и выразит свое возмущение, но этого не случилось. Сейчас же я бы только приветствовала скрипучие шаги над головой, звуки готовящегося ужина, работающий телевизор, голоса друзей, заскочивших, чтобы выпить. Но от Марии по-прежнему не исходит ни звука.

Я, не переставая, прокручиваю в уме наш вчерашний разговор с Сэмом. Сцена перед дверью, которая произошла между нами, была для меня неожиданностью, но я рада, что не поддалась. Хотя какая-то малая часть меня все же сожалеет, что я не позволила себе упасть к нему в объятия, расслабиться от успокаивающего родного прикосновения. Встряхиваюсь, заставляя себя вспомнить, что между нами происходило, особенно под конец. Я все сделала правильно. Я не могу отбросить себя на два года назад.

Сегодня пару раз звонила Эстер, но я не ответила, а она не оставила сообщения. Кроме того, мне позвонила детектив-инспектор Рейнолдс. Ей я тоже не ответила, но она наговорила на автоответчик, чтобы я срочно связалась с ней. Если я вскорости ей не перезвоню, она явится сюда и атакует меня своими вопросами и своей дотошностью. Я понимаю неизбежность встречи с ней, но откладываю это как можно дольше.

Автоматически просматриваю почту за кухонным столом, когда раздается звонок в дверь. Несколько секунд раздумываю, стоит ли вообще открывать, но потом следует второй звонок, и я медленно иду в прихожую, почти смирившись с тем, что ожидает меня за дверью.

– О, – произносит Эстер при виде меня. Несмотря на благие намерения, я опять оказалась в заляпанных штанах и футболке. – Извини.

– Ничего страшного, – говорю я, затягивая шнурок на штанах, чтобы они не спадали. Я чувствую облегчение от того, что передо мной стоит не Рейнолдс, но все же меня не отпускает смутное беспокойство. – Что ты здесь делаешь? Откуда ты узнала, где я живу?

– Серена Кук. – Мое альтер эго. Та самая, которая хотела составить завещание. – Я решила, что ты дала свой настоящий адрес. В одну секунду довольно затруднительно придумать фальшивый.

– Точно. – Некоторое время мы стоим в нерешительности. – Может быть, ты… пройдешь в дом?

На кухне все еще царит хаос, но на сей раз я не удосуживаюсь извиниться и уж тем более прибраться.

– Чаю? – спрашиваю я, убирая со стула старые газеты.

– Не откажусь. – Перед тем как сесть, Эстер аккуратно вешает пальто и сумочку на спинку стула.

Мы неловко молчим, пока закипает чайник. Наконец мы обе уселись за стол с кружками чая, я жду, как она объяснит свой визит.

– Итак, я снова ходила в полицию, – начинает она. – А ты?

– Я тоже.

– Так они тебе показали?

– Показали? Что именно? – О господи! Я знаю, что сейчас будет.

– Кулон. Кулон, который принадлежал Марии.

Я судорожно придумываю следущую ложь: то ли сказать, что мне его не показывали, или показывали, но я не признала его. Однако где-то посередине моих метаний плотину прорывает, и мое лицо искажается от нахлынувших слез.

Эстер осторожно кладет руку мне на плечо.

– Прости, я не хотела тебя расстроить. Это что… из-за посланий? Ты еще что-то получила?

Я встаю и отрываю от рулона бумажное полотенце, чтобы высморкаться.

– Не надо меня жалеть. Не надо мне сочувствовать. Это я во всем виновата. Ты рассказала им все… полицейским? Ты опознала кулончик Марии?

– Да, – говорит она с недоумением. – А разве ты не опознала его?

– Нет. Я не хотела, чтобы они связали меня и Софи с тем, что случилось с Марией.

– Но ведь они наверняка уже знали, что вы все связаны, после того как ты рассказала про «Фейсбук».

– Об этом я им тоже ничего не говорила. – Мое лицо горит от стыда, кровь стынет в жилах от всего прочего, о чем Эстер не знает. – Ты… ты им рассказала?

– Конечно, – отвечает она озадаченно.

Ну вот и все. Рейнолдс все знает. Скоро они позвонят Тиму, и не успеешь оглянуться, как полиция постучится в мою дверь. «Тут-то все и раскроется», – думаю я, и внутри у меня холодеет.

– Я полагала, что ты уже сообщила им, – продолжает она. – Они же все равно нашли послания от Марии. В компьютере у Софи.

– Насколько я знаю, не нашли. Для полиции Мария всего лишь еще один из многочисленных друзей Софи на «Фейсбуке». Ничто не вызвало бы подозрения полицейских, если кто-нибудь не обратил бы их внимание на Марию.

А теперь, когда их внимание привлекли, полицейские сложат два и два, и цепочка событий приведет их к случившемуся летом 1989 года.

– Не понимаю, почему ты не рассказала полиции о запросе в друзья и посланиях от Марии? – спрашивает меня Эстер.

– Я не хотела, чтобы они связали меня и Софи с тем, что произошло с Марией в 1989 году, – повторяю я.

– Но какого черта не хотела-то? – ошеломленно тупит она.

Теперь уже все равно. Полиция найдет Марию, или кто там стоит за этими посланиями, и станет известно, что я натворила. Все выплывет наружу. И притворяться больше нет смысла. Я даже испытываю облегчение. И все равно не хочу, чтобы она видела мое лицо, и закрываю его руками.

– В том, что произошло с Марией, что бы это ни было, виновата я. – Слова прозвучали невнятно, но они были произнесены.

– Нет, Луиза, это не так. Я знаю, что ты плохо с ней обращалась, но в юности мы все совершаем поступки, о которых потом сожалеем. Поступки, которые приводят нас в ужас, когда мы вспоминаем о них во взрослом возрасте.

Я слышу по ее голосу, с каким трудом ей даются эти слова, я слышу за ними годы страданий и изоляции, через которые ей пришлось пройти в школе, и те шрамы, которые они оставили.

– Ты не понимаешь. Ты не все знаешь. – Я отнимаю руки от лица и заставляю себя посмотреть ей в глаза. – Помнишь, ты не могла найти Марию во время выпускного и подошла ко мне спросить, не видела ли я ее? Ты сказала мне, что она себя неважно чувствовала.

– Да.

– Я знаю, почему ей стало плохо. Мы с Софи… мы кое-что сделали… – Я сжимаю кулаки и нервно вздыхаю. Эстер ждет молча. – Мы подсыпали ей в стакан экстази.

Эстер судорожно вдыхает. Я внимательно слежу за ее лицом. Она отвечает не сразу, сначала подносит ладонь ко рту и отврачивается к окну. Она за мили и годы от меня, припоминает события, смотрит на них сквозь призму только что услышанной информации.

– Так, и что с ней случилось? – спрашивает она, поворачиваясь ко мне.

– Я не знаю. Клянусь, я ее больше не видела.

Эстер вновь замолкает, я прислоняюсь к столешнице в ожидании своей участи. Если полиция узнает о сделанном мной, пострадаем не только мы с Генри, но и мои отношения с Эстер – я боюсь потерять ее, когда только что нашла.

– Значит, то, что было на «Фейсбуке»… по-твоему, связано с этим? – делает она вывод после непродолжительного молчания. – А тот, кто за всем стоит, знает об этом?

– Я не в курсе. Об этом речь не шла.

Отчасти все это и производит столь пугающее впечатление, потому что в посланиях нет ничего конкретного. В них лишь завуалированные угрозы, сплошь намеки.

– А страница на «Фейсбуке»… – Она запинается. – Ведь это не могла быть она? Где же она была тогда все эти годы? Получая подарки на день рождения, я не предполагала, что это ее рук дело. Но кулончик…

– Поверь, я проанализировала все варианты. Эстер… то, что мы сделали… ты можешь… – Простить меня, спросила бы я ее, если бы до такой степени не страшилась услышать ответ.

Эстер смотрит в кружку, ковыряя ногтем маленький скол на ручке.

– Ты, должно быть, пережила муки ада, когда она пропала. Я даже не могу представить себе, чего тебе это стоило.

– Скажу честно, Эстер, когда я оглядываюсь назад, то прихожу в ужас от того, что натворила, какой была. Да, это все от чувства неуверенности, от страха быть исключенной из компании, ведь каждый должен держаться своего места в школьной иерархии. Но не каждый был готов зайти так далеко, как я. Не все оказались такими… слабыми. Когда я смотрю на своего сына, я понимаю, что если кто-нибудь посмеет обращаться с ним так, как я обращалась с Марией, я его собственными руками разорву в клочья. Но я стала другим человеком. Я надеюсь, я правда надеюсь, что ты сама это видишь. – Я сажусь напротив нее за стол, почти не дыша.

– Я думаю… – Она замолкает и снова смотрит в окно. – Я думаю, ты, наверное, уже расплатилась за то, что сделала, Луиза. Это я определенно вижу.

Напряжение, которое держит меня в тисках, немного отпускает, глаза щиплет от слез. Я рассказала троим – двое, по крайней мере, сочли, что я достойна понимания, если не прощения. Тоненький голосок внутри нашептывает, что стоило сделать это много лет назад, насколько мне было бы легче, сбрось я это бремя.

– Именно это… – Я умолкаю. «Именно это сказал Пит», – собиралась произнести я, но по каким-то причинам не хочу, чтобы она знала о нашей встрече с ним. Меня охватывает похожее на стыд чувство, когда я вспоминаю, что сказала ему, и я умолкаю. И тут происходит странная вещь, словно мои мысли вызвали дух Пита ко мне на кухню.

– А кстати, знаешь, кого я встретила по пути сюда на вокзале Виктория?

– Кого?

– Того мужчину, который был с Софи на вечере выпускников. Пит, кажется? И вот что странно. Он шел с женщиной, но это еще не все, с ними был ребенок, малыш. Пит толкал коляску. Интересно, Софи знала, что он женат? Я не удивлюсь, если знала. – Меня Эстер, может, и простила, но Софи даже после смерти вызывает у нее горькие чувства.

– О боже мой! Он говорил мне на вечере, что разведен. – Неужели Пит обманул меня? В таком случае, в чем еще он солгал?

– Я знаю! Думаешь, стоит сообщить об этом полиции? Хотя, полагаю, что они уже знают, если он женат. Любопытно, как он оправдается перед женой, когда она узнает про допросы полиции и все такое.

Я реагирую на автопилоте, выражая удивление и другие соответствующие поводу эмоции, воспринимая это как светскую новость и всего лишь слух. Внутри у меня бушует буря. Неужели Пит и правда женат? Он не производил впечатление обманщика. Хотя, с другой стороны, откуда мне знать?

В дверях я наклоняюсь, чтобы обнять Эстер на прощание, но что-то в ее фигуре – едва уловимая неуверенность, одномоментное напряжение – заставляет меня отпрянуть. Она демонстрирует понимание, но я не уверена, что она когда-нибудь забудет прошлое и мы действительно сможем подружиться.

Как только она уходит, я, словно торнадо, проношусь по дому, возвращая все на свои места: стираю пыль, пылесошу, мою полы, меняю постельное белье. Закончив, отправляюсь в душ и долго стою под струями, позволяя им обмыть меня, согреть и избавить от грязи, которая скопилась с того момента, как я рассталась с Питом в парке. Мне казалось, что мы сблизились, но теперь до меня доходит, как, в сущности, мало я о нем знаю. Он может быть кем угодно. Что-то, сказанное им во время вечера выпускников, засело у меня в голове, и я только теперь вспоминаю, что это было. Он сказал, что никогда не пошел бы на вечер выпускников, что в школе он ни с кем не дружил. Я представляю себе, как Мария выглядывает в щель между занавесками в своей девичьей спальне в Лондоне. Натан Дринкуотер, прислонившись к фонарному столбу, не отрываясь смотрит на ее окно; его взгляд ничего не выражает, он просто наблюдает. Я не раз представляла себе эту сцену, но сейчас лицо Натана в моем воображении выглядит по-другому. Оно мне кого-то напоминает.

Глава 34

Она считает, что в нем всегда была эта чернота, чернота, которую она предпочитала не замечать. Может быть, подспудно она даже стремилась быть поближе к ней, к смертельной опасности, неосознанно, как ракета, наводящаяся на тепловое излучение цели.

В первый раз когда он проделал с ней это, она испытала отвращение, даже испугалась, но даже тогда часть ее откликнулась в том же духе: он здесь. Она прятала оставленные им отметины под одеждой от посторонних глаз. Он хвалил ее, давал почувствовать себя особенной, говорил, что в университете у него была девушка, которая считала, что он заходит слишком далеко, которой его игры не пришлись по вкусу, как ей.

Но потом это все уже не казалось игрой. Поначалу ей нравилось чувство возбуждения оттого, что она позволяла ему быть главным, сладкое содрогание, близкое к страху. Хотя на самом деле ей никогда не было страшно. Но со временем она увидела в его глазах нечто другое. Словно он был не с ней, а где-то далеко, с кем-то другим. С кем-то, кому он мог причинять боль.

Она всегда ощущала, что в его прошлом было нечто такое, о чем он ей не рассказывал. Нечто, еще более темное, чем творимое с нею. Он хватал ее за руки, зажимал рот, даже сдавливал горло. Переходя границы, пока она не теряла способность понять, согласна она или нет: она задыхалась, голова кружилась, после побоев оставались синяки. Она чувствовала себя сломленной.

Наверное, по-настоящему познать другого человека невозможно. Когда до этого доходит дело, каждый из нас остается сам по себе. Порой мы даже себя познать не можем.

Глава 35
2016

Сегодня я намереваюсь забрать Генри вовремя, но, как это часто случается в последние дни, время ускользает от меня, я все думаю про нашу с Эстер сегодняшнюю встречу. Запыхавшись, подбегаю к воротам школы и вижу, что почти всех детей с продленки уже разобрали. Вокруг миссис Хопкинс и новой помощницы учителя мисс Джонс еще стоят несколько ребят. Большую часть детей в три часа забирают родители (как правило, мамы) или дедушки-бабушки (чаще бабушки). Продленка – для несчастных детей вроде Генри, у которых работают оба родителя и нет помощников из родственников, чтобы отвести их домой, окружить заботой, напоить горячим шоколадом. На небе уже видны редкие звезды, в воздухе витает запах дыма. Я предвкушаю, как мы с Генри будем ворошить листву по дороге домой, и лишь подойдя совсем близко, понимаю, что Генри среди детей нет. Миссис Хопкинс тупо смотрит на меня. По моему телу пробегает дрожь.

– Где Генри?! – Я почти взвизгиваю от страха.

– Его забрали в три часа… – Она поворачивается к мисс Джонс. – Так ведь?

Мисс Джонс озадачена, но не слишком. Она считает, что это недоразумение и оно легко разрешится.

– Да, его забрала бабушка.

На блаженные полсекунды я думаю, что все в порядке. Неожиданно приехала моя мама и решила сделать сюрприз. Она знает, как мне не нравится почти каждый день оставлять сына на продленку. Но очень быстро я понимаю, что все далеко не в порядке. Не считая того, что мама никогда по своей инициативе не остается с ним, она ни за что не сделала бы этого, не предупредив меня.

– Его бабушка? – говорю я чужим голосом, высоким и прерывающимся. Есть ли шанс, что это мать Сэма наконец решила поближе познакомиться с внуком?

– Да, пожилая женщина с длинными волосами, – объясняет мисс Джонс, неуверенно глядя то на меня, то на миссис Хопкинс. У матери Сэма элегантная короткая стрижка.

– Но это не его бабушка! Я не знаю никакой пожилой женщины с длинными волосами! – Колени у меня подгибаются, я хватаюсь рукой за забор. В ладонь впивается заноза.

– Он сам сказал, что это его бабушка, – говорит мисс Джонс, обращаясь больше к миссис Хопкинс, чем ко мне. До нее доходит вся серьезность того, что она сделала.

– Ему всего четыре года! – ору я на нее. – Это вы сказали ему, что она его бабушка? Или это она сама сказала?

– Ну… да…

– Ему четыре года! Он поверит всему, что вы ему скажете! Он считает, что когда у него выпадет первый молочный зуб, к нему в спальню прилетит фея и оставит взамен зуба денежку! Я сегодня специально заходила в администрацию и объясняла миссис Харпер, что у меня есть причины беспокоиться! Нельзя верить на слово четырехлетнему ребенку, для этого существуют процедуры, список контактов. Как же вы вот так просто разрешили ему уйти?

Я подскочила к мисс Джонс и кричу ей прямо в лицо. Миссис Хопкинс протискивается между нами.

– Я полностью отдаю себе отчет в серьезности произошедшего, миссис Паркер.

Обычно я поправляю ее (Уильямс, моя фамилия Уильямс), но сейчас это неважно.

– К сожалению, меня вызвали на игровую площадку разбирать инцидент с дракой, в котором участвовал другой родитель. Я оставила мисс Джонс следить за тем, как забирают детей.

– Готова поспорить, я знаю, кто это был… та ужасная женщина, мать злобного мальчишки. – Страх развязывает мне язык. Миссис Хопкинс шокирована.

– Нам передали из школьной администрации. Мисс Уоллис сообщила, что вы звонили в обед. – Мисс Джонс обрела дар речи, но глаза у нее округлились от ужаса. – Вы сказали, что сегодня он не пойдет на продленку и его заберет бабушка. Нам показалось, Генри ее знает… Я решила, что все в порядке… Простите… – Она начинает рыдать, но у меня нет сочувствия к ней.

– Да это не я звонила! Я никогда не звоню в администрацию! Миссис Харпер должна была сказать мисс Уоллис, что я справлялась насчет мер безопасности. В любом случае вы не должны отдавать их тем, с кем лично не знакомы. Вы вообще в курсе этого?

Вновь вмешивается миссис Хопкинс.

– Вы совершенно правы. Это прокол с нашей стороны, и я готова нести за него ответственность. Мы предпримем шаги, чтобы впредь подобное не случилось. – Она бросает взгляд в сторону мисс Джонс. – Но сейчас давайте сосредоточимся на поисках Генри. Вы имеете какое-либо представление, кто это мог быть?

– Нет, я не знаю ее. Нет никого похожего. – Я крепче вцепляюсь в доски забора, и заноза углубляется мне в ладонь.

Мы стоим как замороженные, глядя друг на друга в ожидании ответа. В недрах моей сумочки звонит телефон. Я судорожно роюсь внутри, руки дрожат. У меня новое сообщение на «Фейсбуке» от Марии Вестон:

Я была права, Генри милый мальчик. Хочешь получить его обратно, приходи на Вудсайд-стрит, 29 в Шарн-Бей. Приходи одна. Приведешь кого-нибудь, Генри будет хуже. Я жду тебя.

Я кидаю телефон обратно в сумочку, словно он обжигает мне пальцы.

– Все хорошо, я знаю, где он, – бормочу я. – Я… я только что поняла, кто эта женщина, все в порядке, нет проблем. Я забыла, что просила ее забрать Генри.

Думаю, они мне вряд ли поверили, миссис Хопкинс и мисс Джонс, но какой у них выбор? Я бегом возвращаюсь к машине, оставив миссис Хопкинс в полном недоумении и тревоге. Мисс Джонс смотрит мне вслед с облегчением.

Я выбегаю через школьные ворота, снова прижимая телефон к уху. Он отвечает после третьего звонка.

– Привет, Лу.

– У нее Генри.

– Что? – рассеянно реагирует Сэм. – У кого?

– У Марии, – отвечаю я, запыхавшись. Я уже задыхаюсь от бега, но замедлиться я не могу, нельзя терять ни секунды.

– Погоди минутку… – Наконец до него доходит. – О чем ты говоришь?

Я рассказываю ему о том, что произошло.

– Какого хрена? Кто это все делает? Я звоню в полицию.

– Нет! Она сказала, чтобы я приходила одна или Генри пострадает. Она может что-нибудь с ним сделать, если решит, что мы вызвали полицию. Мне нужно просто его забрать, убедиться, что он цел и невредим. Полиция пусть появится позже. – Если она вообще появится.

– Ладно, поедем на моей машине. Слава богу, я сегодня работаю дома. Ты где?

Пятнадцать минут спустя мы на пути в Шарн-Бей. С каждым красным светофором я все крепче сжимаю челюсти, все сильней скрежещу зубами.

– Господи, господи! А что, если она сделает ему что-нибудь?

– С ним все будет хорошо. Просто кто-то пытается напугать тебя, – говорит он не слишком уверенно, и я вижу, как дрожит его рука, когда он переключает скорости. Он не меньше моего боится за Генри, но ради меня старается сохранять лицо. – Но, Лу, почему ты все время говоришь «она»? Ты же не думаешь, что Мария и правда до сих пор жива?

Я пожимаю плечами, отворачиваюсь и смотрю в окно, впиваясь ногтями в ладонь.

– Я пойду с тобой, – заявляет он через некоторое время.

– Нет! Ты не можешь, я должна пойти одна. – Я знаю, что произойдет, если я приду не одна. Мария уже переступила черту; она совершила немыслимое – забрала моего ребенка. Если бы она приказала мне отрезать ногу, чтобы спасти его, я бы сделала это, не задумываясь. – Ты будешь ждать снаружи.

В глазах у Сэма неподдельная тревога.

– Но это может быть опасно. Я не представляю, кто там тебя ждет.

– Мне все равно. Мне нужно вытащить оттуда Генри. И мне плевать, что будет со мной. Мне всегда было плевать. Всем плевать.

– Не говори так. Мне не плевать, что будет с тобой.

Я думаю о том, как Сэм заботился обо мне. Лучше мне обойтись без его заботы.

– И я не один такой, – продолжает он. – Многим людям не плевать на тебя.

– Но никто из них по-настоящему меня не знает, так ведь? Если бы они знали, что я сделала, они не любили бы меня так сильно.

– Ты не дала им шанса, Лу. Так же, как и мне ты не дала шанса. Даже несмотря на то, что я все знал про тебя и был участником того, что произошло, ты все равно не подпускала меня к себе.

– Это не так. – Слезы начинают течь из моих глаз. – У меня не было выбора. Я всегда была на расстоянии от всех и всего, с тех пор как исчезла Мария. Пока я была с тобой, мне казалось, я не так далеко от всех, потому что ты все знал; по крайней мере, ты знал, кто я на самом деле. Но потом ты бросил меня… – Я не в состоянии продолжать, рыдания сотрясают мое тело. Сэм протягивает руку и берет мою, форма его ладони знакома мне, как своя собственная. Я выдергиваю руку и ожесточенно вытираю слезы.

– Не надо, – говорю я. – Не трогай меня.

Он вновь берется за руль, и некоторое время мы едем молча.

Я хотела бы, чтобы меня поддерживал кто-нибудь другой, чтобы Сэм не был единственным человеком в моей группе поддержки. Я сомневаюсь в том, что он когда-нибудь был в моей группе поддержки, или – может, это вообще свойственно большинству людей – он поддерживал только самого себя.

В молчании мы мчимся по шоссе A11, вокруг простираются пейзажи Норфолка; высокие небеса и бесконечные поля вновь засасывают меня. Никогда еще дорога не была такой долгой. Пока мы летим по шоссе, нахожу в сумочке старый билет на поезд и рву его на мелкие кусочки. Ни Сэм, ни я не знаем, где находится Вудсайд-стрит, и как только мы въезжаем в пригород Шарн-Бей, я справляюсь по карте в телефоне. Мы сворачиваем налево с главной дороги в район современных угловатых домов с аккуратными ухоженными садиками и навороченными автомобилями. Третья по правой стороне – Вудсайд-стрит, мы медленно движемся между двумя рядами коттеджей.

– Остановись подальше, – говорю я, когда мы подъезжаем к одиннадцатому номеру. – Встань здесь.

Сэм притормаживает, а я уже открыла дверцу и несусь по улице.

– Луиза! – кричит он мне вслед.

– Сиди на месте, – отвечаю я, и ему остается только в отчаянии провожать меня взглядом.

Я наэлектризована до такой степени, что уверена: если сейчас кто-нибудь до меня дотронется, его отбросит, как от удара током. Есть что-то освобождающее в том, чтобы начать действовать, восстановить хотя бы частично контроль над ситуацией, особенно после нескольких недель выжидания, бегства и реагирования на удары. Я бегу по улице: 19, 21, 23, 25, 27… И вот я на месте. Дом номер 29 выглядит достаточно безобидно. В то время как окна в других домах заманчиво светятся из-за закрытых занавесок, в этом доме все тихо и темно. Я открываю заржавевшие ворота и иду по тропинке. Весь передний двор выложен плиткой, сквозь щели в которой пробиваются сорняки. По бокам узкой полосой высажены цветы, за ними тщательно ухаживали, но это было давно.

Верхняя часть синей входной двери украшена двумя ромбовидными панелями из матового стекла. Я поспешно, пока не передумала, поднимаю руку, чтобы нажать на звонок, и понимаю, что дверь не заперта. Медленно, контролируя каждый вдох, я открываю ее и осторожно захожу. Она скрипит. Захожу внутрь; пыльный ламинат поскрипывает у меня под ногами, и звук эхом разносится по коридору. Я чувствую запах плесени и забвения, накопившийся здесь за долгие сырые дни.

У коттеджа два входа, и по обе стороны от меня тянутся коридоры. Я делаю несколько шагов, напрягая слух в полной тишине. Осторожно заглядываю в комнату слева. Это гостиная. В свете уличной лампы вижу старомодную зеленую мягкую мебель – комплект из трех предметов, расставленный вокруг журнального столика со стеклянной столешницей. В сосновом буфете пылятся выставленные сувениры и фарфор. На верхней полке различаю одинокую фотографию в серебряной рамке, украшенной причудливыми завитками. На фотографии то самое лицо, на которое я смотрела последние несколько недель, – школьное фото Марии. Отступаю и разворачиваюсь, чтобы заглянуть в комнату по другую сторону коридора. Там тоже пусто и темно, она похожа на гостевую спальню. Единственная мебель – двуспальная кровать, покрытая накидкой персикового цвета, с оборками.

Возвращаюсь в коридор. Хочется броситься бежать, выкрикивая имя Генри, но мне надо действовать спокойно. Хватаюсь за дверной проем гостевой спальни, пытаясь справиться с дыханием. Прямо напротив меня в конце коридора – закрытая дверь. Парой метров дальше есть еще две похожие двери по обеим сторонам коридора. Обе плотно закрыты. Я делаю шаг вперед, потом еще один. Подхожу к этим дверям. Смотрю то на одну, то на другую, потом протягиваю руку и медленно-медленно нажимаю на медную ручку. Дверь бесшумно поддается, и я вижу ванную, чистую, хоть и старомодную, с сантехникой цвета авокадо. Липкая от страха, я вхожу в ванную и осматриваюсь. Тут тоже никого. Сдавленно всхлипываю от облегчения, смешанного с ужасом. Прикрываю дверь ванной и поворачиваюсь к комнате справа; по моим предположениям, это еще одна гостевая спальня. Берусь за ручку двери, стараясь подавить панику, которая захлестывает меня с каждой секундой. Я не могу сейчас закричать. Отворяю дверь, понимая, что в комнате горит свет. Наконец вижу его источник – это обычный торшер, стоящий около письменного стола.

За столом, глядя в экран компьютера, спиной ко мне сидит женщина. Ее длинные полуседые волнистые волосы распущены и ниспадают на спинку стула. Она держится ко мне спиной, и я судорожно осматриваю комнату, стараясь увидеть все что можно, пока она не повернулась. На полу – деревянная железная дорога; пути проложены замысловатым узором, который я, к своему ужасу, узнаю – так строит дорогу Генри. Слева от компьютера на стене прикреплено мое фото из «Фейсбука». Рядом – копия статьи из местной газеты, где рассказывается о том, как я получила приз за дизайн, и распечатка благодарности от Розмари с главной страницы моего вебсайта. С правой стороны – фотографии Софи, много фотографий. Со стены она позирует и надувает губы, посылая мне воздушный поцелуй. Есть еще вырезка из той же местной газеты – статья про Софи и ее портрет, на котором она выглядит идеально, даже пробежав десять километров с розовыми крылышками феи. На экране компьютера открыта страница Марии на «Фейсбуке».

– Мария? – шепчу я.

Женщина отодвигает стул, встает и поворачивается. Я смотрю в карие глаза, ясные и холодные. Но лицо покрыто морщинами, кожа на руках обвислая, пальцы шишковатые. Мой мозг пытается осознать, кто стоит передо мной. Конечно, Марии сейчас исполнилось бы сорок, я и не ожидала увидеть юную девочку. Но этой женщине по крайней мере лет шестьдесят пять. Это не Мария. Это ее мать – Бриджит.