Текст книги "Мотылек летит на пламя"

Автор книги: Лора Бекитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

Глава 5

Господский дом представлялся Лиле не больше ни меньше как целым миром, гигантским муравейником, населенным хозяевами и слугами.

Она тщательно вымылась, надела лучшую одежду и повязала голову пестрым тюрбаном. Она хотела выглядеть не как негритянка с плантации, а как хорошо воспитанная рабыня.

На пороге Лилу встретил чернокожий лакей и велел подождать.

В просторном холле стояла тишина. В высокие окна падали солнечные лучи и упирались в гладкий пол. Столбы колонн напоминали сказочные деревья. На красивой мебели лежал тончайший слой золотистой пыли.

Появилась очень черная и очень высокомерная молодая негритянка в форменном платье горничной и, не обращая ни малейшего внимания на Лилу, принялась изящно сметать пыль легкой метелочкой.

А потом по лестнице неторопливым царственным шагом спустилась хозяйка.

На ней было скромное голубое платье с узкими рукавами, белыми кружевными манжетами и воротничком. Во взгляде притаился жесткий блеск, который не вязался с хрупким сложением и миловидным лицом.

Рабыня склонила голову и низко присела. Сара задала мулатке несколько вопросов. Потом последовал короткий рассказ о порядках в доме: Лила сопровождала каждую фразу хозяйки кивком головы.

После ей показали, куда пройти, и Лила впервые увидела свою новую госпожу.

Это была худенькая девушка с бледным лицом, пронзительно-зелеными глазами, такая же взволнованная и растерянная, как и сама Лила. Мулатка почувствовала, что в глубине существа молодой госпожи спрятан некий мучительный секрет, что ее не покидает тревога, тревога человека, гонимого собственной тенью.

Лила поклонилась, блеснув глазами и зубами, и новая хозяйка ответила на улыбку.

– Как тебя зовут?

– Лила, мисс.

– А меня Айрин. Расскажи о себе.

Рабыня откровенно поведала о своей короткой, небогатой событиями жизни, не обмолвившись только о Джейке. Айрин тоже рассказала о себе все, кроме того, какой ценой ей достался билет в Америку.

– Подумать только! – прошептала Лила. – Мы никогда не голодали!

– А мы – были бы рады работать на плантации, лишь бы нам дали поесть. В Нью-Йорке нас презирали. Самое частое, что я слышала, это слово «грязь»: «Эти ирландцы дорожат своей грязью, как мы – золотом».

Лила кивнула.

– Про нас говорят другое: «Грязь рождает только грязь и ничего больше».

Она тут же испугалась, что сболтнула лишнее, однако Айрин сказала:

– Я рада, что тебя прислали ко мне!

– Я тоже, мисс. Только я мало чего умею и знаю, хотя надеюсь научиться. Я постараюсь быть хорошей служанкой.

– Служанка мне не нужна, у нас никогда не было слуг. Мне нужна… подруга. Мне плохо одной.

Лила задрожала. Глаза, похожие на кофейные зерна, смотрели в глаза цвета мрамора Коннемары. Рабыне казалось, что сбывается некое древнее пророчество, сулящее равенство всех людей независимо от их происхождения и цвета кожи. Судьба давала ей знаки. Сначала доктор Джейк, а теперь – эта удивительная белая девушка.

Когда наступило время обеда, Лила осторожной походкой вошла в кухню. Ей сразу понравилось это уютное помещение. Кухня буквально светилась от ярко начищенной медной посуды: по ней будто рассыпались десятки маленьких солнц. На длинных деревянных полках, протянутых вдоль стен, красовались нарядные жестяные коробки и банки. Здесь хозяйничала добродушная кухарка по имени Бесс; при виде новенькой она расплылась в улыбке, и у Лилы потеплело на сердце.

На широком деревянном столе, за которым расселись слуги, было полным-полно всякой снеди: большая тарелка свиных рубцов, сладкий картофель, кукурузные лепешки и целые горы зелени.

Лила заняла свободное место, и тут на кухне появилась Касси.

Горничная Сары была не в духе, больше того – она пылала гневом. Когда господа обедали, Юджин небрежно произнес, обращаясь к сестре:

– У нас новая служанка?

– Я взяла ее на пробу – для этой Айрин. Хотя едва ли с нее будет толк – это рабыня с плантации, – ответила Сара.

– По крайней мере, она не такая страшная, как твоя Касси! – рассмеялся Юджин.

Увидев Лилу, горничная Сары подошла к столу и тронула мулатку за плечо. Когда та обернулась, Касси размахнулась и черной, словно вымазанной в смоле, рукой влепила Лиле пощечину.

Мулатка вскочила, испуганно хлопая глазами. Она беспомощно смотрела на слуг, но те отводили глаза. Как личная служанка хозяйки, Касси пользовалась большой властью среди домашних негров, те побаивались ее острого языка и вездесущего взгляда.

– Это мое место. А ты изволь сидеть вон там, в углу!

Лила молча пересела. Едва она принялась за еду, как Касси приказала:

– Расскажи нам про свою хозяйку. Правда, что она из тех мест, где свиней держат прямо в домах?

– Я знаю только, что мисс Айрин пришлось многое пережить. В ее стране люди сильно голодали, иногда им даже приходилось есть траву.

Лила надеялась вызвать сочувствие к своей хозяйке, однако Касси сказала:

– Теперь понятно, почему она такая обжора! Я нарочно накладываю ей столько еды, сколько не съел бы и Арчи! – она кивнула на рослого лакея. – И всякий раз тарелки оказываются пустыми!

– А еще она любит стоять возле кухни и смотреть, как выгружают продукты. Провожает жадным взглядом каждый мешок! – с восторгом подхватила кухарка.

– Расскажи лучше что-нибудь про свою хозяйку, Касси, – предложил Арчи, видя, что Лиле неприятно слушать этот разговор.

– Да что про нее говорить! – обронила горничная, привередливо ковыряя вилкой ямс. – Мисс Сара положила глаз на мистера Китинга, или, как его зовут на плантации, доктора Джейка!

– А он? – с любопытством произнесла кухарка.

– Откуда мне знать, что у него в голове! Он ведь живет на плантации, – в голосе Касси звучало презрение. – Надо полагать, он не полный дурак, чтобы упустить такой случай!

– Зачем он нужен мисс Саре? Он всего-навсего белый бедняк!

– Потому и нужен, что небогат. Денег у нее хватает. Зато такой, как мистер Китинг, всегда будет у нее в кулаке. К тому же мисс Сара мечтает остаться в Темре до конца своих дней, а у него нет своего дома.

Лила сидела, не шелохнувшись, и смотрела прямо перед собой. Ее чувства застыли в сердце, слова замерли на губах, а в душе разверзлась пропасть. Судя по всему, Касси хорошо знала, о чем говорит.

После обеда Лила вернулась к Айрин, и они продолжили разговор. Айрин расспросила мулатку об Алане, и та подробно рассказала то, что ей было известно.

– Я непременно навещу его завтра, – сказала Айрин.

– Мисс, – Лила теребила подол юбки, – я не знаю, можно ли это говорить, но… хозяева никогда не появляются там, где живут полевые работники. Разве что по большим праздникам или если случилось что-то совсем необычное.

– Ты можешь говорить все, что считаешь нужным, а я буду делать то, что захочу. Если я решила туда пойти, значит, пойду и не стану никого спрашивать.

Мулатка вскинула взор.

– Мисс! Позвольте мне провести эту ночь у мамы? Она за меня волнуется.

– Конечно, иди. Вернешься завтра утром.

Лила радостно кивнула. На самом деле она не столько хотела повидать мать, как надеялась встретиться с Джейком.

Стоило ей приблизиться к воротам, как ее догнал Арчи.

– Ты куда это собралась, малютка?

– На плантацию, к маме.

– Если тебя взяли в дом, ты переступила черту, все равно что выбралась из-под земли на поверхность. Ты или там, или здесь, обратного хода нет.

– Мне разрешила хозяйка.

– Хозяйка здесь – мисс Сара. И если она узнает…

Лила сложила руки в мольбе.

– Мне очень нужно! Я уйду и вернусь незаметно, никто не увидит.

Арчи покачал головой и отступил от ворот.

Лила бежала к полосе деревьев, зеленому поясу, отделявшему усадьбу от плантации, разделявшему белый и черный мир, и отныне – отгородившему ее от прошлой жизни.

Лила не любила хлопок, ибо работа на плантации постепенно убивала ее душу, превращая в бездумную машину. Весной – посев, летом – прореживание, окучивание и бесконечная прополка, а после – сбор урожая, который продолжался до декабря[7]7
  Коробочки на кусте созревают не одновременно, потому их сбор производится в 3–4 приема по мере созревания, с августа и до конца года.


[Закрыть]. Каждый день нужно было сдать по двести фунтов; к вечеру ряды хлопчатника сливались перед глазами в сплошное зеленое поле, а белые коробочки покачивались и плыли над ними, подобно крохотным облакам. Пальцы Лилы были изранены колючкой; иногда ей несколько часов приходилось стоять по щиколотку в воде, тогда как макушку пекло жаркое солнце.

Даже ночью, в своих снах она продолжала собирать хлопок.

И все же Лила была готова работать на плантации всю жизнь, работать, как проклятая, лишь бы иметь возможность хотя бы изредка видеться с Джейком.

Она вбежала в лес. В траве веселились стрекозы; оторвавшиеся от ветвей паутинки пускались в неведомое странствие по прозрачному воздуху. Кустарник стоял густой стеной, и за этим барьером двигались две фигуры, два белокожих, светловолосых человека, она и он, мисс Сара и доктор Джейк.

Лила отшатнулась и спряталась за деревом. Что-то раздирало ее изнутри, словно сотни острых игр впились в сердце. Она не слышала разговора Сары и Джейка, зато видела золотистое свечение над их головами, божественный знак высшей касты.

Черная грязная земля под ногами и белые пушистые облака над головой – вот с чем можно было сравнить ее, мулатку, рабыню, и эту белую девушку, дочь владельца одной из самых больших плантаций в округе!

Лила бросилась прочь. Прибежав в хижину, она односложно и рассеянно отвечала на расспросы матери.

Если Нэнси и заметила что-то неладное, то не подала виду. Вскоре Лила простилась, сказав, что ей нельзя отлучаться надолго, и пошла обратно.

Лучи вечернего солнца пронизывали густую листву и озаряли фигуру Джейка Китинга, который стоял на тропинке. Он был один, без Сары; увидев мулатку, радостно помахал ей и поспешил навстречу.

Лила искала печать предательства на его лице, но не находила. Когда Джейк обнял девушку, ее вмиг накрыло горячей волной. Она падала в бесконечность, звенящую и манящую, словно неведомый рай. Любовь была могучим щитом, под прикрытием которого мир становился таким, каким она мечтала его увидеть, хотя еще минуту назад Лиле чудилось, будто уничтожить мечты не труднее, чем оборвать крылья бабочке.

Джейк знал, что рискует: они могли легко попасться на глаза неграм, и тогда он потерял бы уважение и доверие рабов; во всяком случае, их сильной половины. Он не должен был использовать свое положение и посягать на негритянку, тем более, что женщин на плантации было гораздо меньше, чем мужчин, и не всякий мог найти себе пару. И все же он не мог сдержаться. Он упивался ее запахом, упругостью и податливостью тела, ответными движениями губ.

С трудом взяв себя в руки, Джейк спросил:

– Как тебя встретили в господском доме? Тебе понравилась мисс Айрин?

– Очень понравилась!

– Я знал, что вы найдете общий язык.

– Я никогда не думала, что смогу так легко разговаривать с белой леди! – подхватила Лила.

Джейк с тревогой подумал о том, что ни Сара, ни Юджин ни за что не признают Айрин своей ровней. Они сознательно оградили ее от общения с местным обществом. К чему это могло привести?

– Жаль только, что мне пришлось расстаться с мамой, – заметила Лила.

– Я только что говорил о ней с мисс Сарой. Сказал, что прежде Нэнси работала у господ. Ей велено прийти в дом. Кухарке нужна помощница.

Так вот зачем они встречались! Лила так обрадовалась, что осмелилась спросить:

– А с вами… с вами мы будем видеться?

Он взял ее руками за плечи и посмотрел в глаза.

– Непременно. Только нам надо быть очень осторожными.

* * *

Медленно разгоравшаяся полоска зари на горизонте напоминала фитиль в огромном фонаре, который поворачивала рука великана. Ночной туман постепенно таял, и природа являла свои краски, такие же яркие, как в первый день Сотворения мира.

Айрин шагала по росистому травяному ковру, такому же густому, как в родной Ирландии. Таинственная предрассветная тишина навевала мысли о мире духов и иных бесплотных существ. Айрин вспомнила, как когда-то в далеком детстве искала жилища эльфов и, не найдя, пыталась строить их сама вместе с младшими братьями. А потом пришел голод, и они забыли об играх. Сколько чувств, желаний оказались заведомо похороненными, невыраженными, ненужными!

Когда Айрин обратилась к надсмотрщику с просьбой дать ей ключи от карцера, тот довольно резко принялся объяснять, почему не может этого сделать. А потом появился Джейк с дружеской улыбкой на губах, и после недолгих препирательств ключи оказались в ее руках.

Айрин вошла в темное помещение с земляным полом, по которому была разбросана редкая грязная солома.

Узник сидел, прислонившись спиной к каменной стене, и смотрел на нее. Оба молчали, и только внезапно всколыхнувшееся волнение незримо передавалось от взгляда к взгляду, от сердца к сердцу.

Его раны начали заживать, и он выглядел намного лучше, чем несколько дней назад, когда Лила привела к нему Джейка.

Айрин подошла ближе.

– Здравствуй, Алан.

– Здравствуйте, мисс.

– Меня зовут Айрин.

Его губы чуть дрогнули, и в глазах появилась тень улыбки.

– Не беспокойся, – сказала она, – наш разговор останется между нами. Просто мне хочется знать, почему ты все время убегаешь?

Айрин боялась, что он посмеется над ней, но Алан серьезно произнес:

– Повинуюсь голосу сердца, которое говорит, что избранные или те, кто возомнили себя таковыми, должны нести в мир справедливость, а не способствовать его разрушению.

Айрин не ждала от него подобных слов и так растерялась, что с трудом нашла, что сказать:

– Но ведь твоя история имеет начало!

В его темных глазах появилось далекое, задумчивое выражение.

– Вы правы, мисс, всякая история имеет начало.

– Расскажешь?

Его взгляд ударил ее, будто камень, выпущенный из пращи.

– Зачем вам знать мою историю?

Айрин глубоко вздохнула и призналась:

– Я хочу тебе помочь, помочь убежать по-настоящему, чтобы тебя не поймали!

– Это опасно, мисс, да к тому же едва ли возможно. И еще… это против правил.

– Я не знаю здешних правил, я только вижу, что с тобой поступают несправедливо! – с волнением произнесла Айрин.

Алан с интересом смотрел на эту белую девушку. Все, что она говорила и делала, было непривычным и странным, хотя вовсе не казалось таковым ей самой.

– Хорошо, я расскажу о себе, – сказал он, – в благодарность за то, что вам небезразлична моя судьба. Мой отец был плантатором, а мать – цветной рабыней. Он полюбил ее еще в юности, и с тех пор не желал с ней расставаться. Не секрет, что прежде чем взять в жены ровню, молодые люди южной английской аристократии часто сожительствуют с хорошенькими мулатками и квартеронками, но здесь было нечто другое. Когда отец моего отца стал настаивать на женитьбе сына, тот выбрал хилую белую девушку, дочку соседей, которой предрекали участь старой девы. Она так и не смогла подарить своему мужу наследника, тогда как у моей матери вскоре родился я.

Вопреки заведенным порядкам и здравому рассудку отец души не чаял во мне, ребенке, рожденном рабыней. Его наверняка осуждали, но он был чудаковат и упрям и делал то, что хотел.

С раннего детства у меня была отдельная комната, ко мне была приставлена кормилица, няня, а потом появились учителя. Мой отец считал себя просвещенным человеком и постоянно выписывал новые книги. Я читал, гулял по поместью, ездил верхом. Носил модные бриджи и рубашки с гофрированными манишками. Слуги в имении относились ко мне, как к господину. У негров и мулатов не бывает фамилий, а меня звали Алан Клеменс. Разумеется, не было речи, чтобы меня принимали в обществе, однако это не мешало мне чувствовать себя настоящим сыном своего отца.

Он собирался отправить меня учиться на Север, но не успел: его хватил удар, и он умер. На следующий день после похорон его жена позвала нас с матерью в кабинет и сообщила, что мы… рабы моего отца! Я не поверил, тогда она показала бумаги. Я никогда не задумывался об этом, я не знал, что мы несвободны, однако это было так. Миссис Клеменс поручила своему управляющему продать нас с матерью с торгов. Она сказала, что мой отец исковеркал ей жизнь, что он унижал ее открытым сожительством с рабыней, и теперь она намерена восстановить справедливость. У нее была своя правда, и я не могу ее осуждать…

Узнав о том, что нас ждет, моя бедная мать повесилась у себя в комнате, а у меня… не хватило духу. Меня купили за большие деньги, а после без конца перепродавали и всякий раз – дешевле: я старался сохранить свое достоинство, зато падал в цене! Чаще из меня хотели сделать лакея, реже – кучера. А один плантатор решил, что я должен спать со всеми негритянками подряд, потому что от меня получится хорошее потомство! Пришлось ему объяснить, что я не жеребец-производитель. Я отказывался покоряться, потому что не чувствовал себя рабом. И никогда не почувствую. Потому единственным выходом для меня должен стать тот, какой выбрала моя мать: смерть.

– Это означает сдаться, – прошептала Айрин.

– Да, к сожалению, это означает сдаться. Однако рано или поздно меня все равно убьют!

– Я могу предложить выход, – боясь потерять решимость, быстро проговорила Айрин. – Я попрошу дядю отдать тебя… мне. Научишь меня ездить верхом и станешь сопровождать на прогулках. А потом мы вместе придумаем, как тебя освободить.

– Вы говорите иначе, чем местные жители, мисс. Откуда вы приехали? – поинтересовался Алан, не отвечая на ее предложение.

– Из Ирландии. Я бежала от голода.

– Голод в Ирландии? Ничего об этом не слышал.

– Так же, как я не знала о неграх-рабах. Мы говорили и думали только о картофеле да о хлебе.

– Теперь мне понятно, почему вы… такая, – медленно проговорил Алан и спросил: – Я могу подумать?

– Конечно. Только не думай слишком долго, пока тебя не забили до смерти или снова не продали!

Алан смотрел на нее снизу вверх. Зеленые глаза Айрин были полны искренности и надежды. В них таились чувства, смысл и богатство которых не оставляли сомнений и которые не нуждались в словах.

Алан не мог отказаться от неожиданного подарка судьбы, хотя гораздо лучше Айрин понимал, к каким непредсказуемым последствиям это может привести.

– Вы правы, мисс. Я согласен.

Айрин не смогла скрыть радости.

– Я поговорю с дядей!

В тот же день она вошла в кабинет Уильяма О’Келли, который сидел за столом, просматривая бумаги. Заслышав шаги, он поднял голову и посмотрел на племянницу.

Уильям вспомнил, какой была Айрин, когда он впервые ее увидел: изнуренное тело, отчаявшееся сердце, пустая душа. Теперь отталкивающая худоба почти исчезла, цвет лица изменился, а во взгляде появились настойчивость и упрямство, которые она, впрочем, пыталась скрыть. Только одета она была по-прежнему бедно. Заметив это, Уильям нахмурился.

– Рад видеть тебя, Айрин. Надеюсь, у тебя все хорошо?

– Да.

Уильям улыбнулся.

– Уверен, ты уже забыла о голоде.

Айрин постаралась ответить на улыбку. Она изо всех сил пыталась разорвать внутренние путы, прийти в себя, забыть прошлое, но у нее не всегда получалось. Иногда она просыпалась в холодном поту: ей чудилось, будто она заперта в «плавучем гробу», а порой казалось, что сейчас в дверь войдет тот мужчина, имени которого она не знала и лица которого не запомнила, и, словно дьявол, предъявит свои права на ее душу и тело. Это было похоже на загнанную внутрь болезнь или неоплаченный долг.

И Касси, и Бесс были правы: Айрин не могла оставлять еду на тарелке и любила смотреть, как в кухню вносят продукты, словно ей было важно убедиться, что в этот дом никогда не постучится голод.

– Три фунта кофе, шесть бушелей сладкого картофеля, четыре – кукурузных початков. Восемь цыплят, одна свиная туша; три корзины с кабачками, две – с тыквой, три – с бобами. Пятифунтовый мешок соли, двухгаллоновая банка сорго! – громко перечисляла Бесс, и эти слова звучали для Айрин небесной музыкой.

– Да, – ответила она дяде, – почти забыла.

– Только платьев у тебя маловато. Надо купить несколько новых; я поговорю об этом с Сарой. Надеюсь, она сможет дать тебе совет и помочь с выбором на правах старшей сестры.

Айрин подумала о том, что хотя Уильям и был младше ее отца, его дети родились раньше, чем дети Брайана. Браки в среде ирландских крестьян заключались поздно: обычно молодые люди женились только после смерти родителей, потому что крохотные земельные участки не могли дать средства на содержание новой семьи.

– Я тоже хочу с вами поговорить, – сказала она.

– О чем?

Собравшись с духом, Айрин рассказала про Алана; разумеется, не всю правду, а то, что было необходимо. Не выдержав, выразила недоумение по поводу существования рабства, отношений белых и негров и почувствовала, что в тоне мистера Уильяма появился холодок:

– Если освободить негров, станут неизбежны смешанные браки, и белая раса будет обречена, ибо через несколько поколений Америку заполонят мулаты! А мулат много хуже, чем негр, потому как обычно наследует худшие черты темнокожих и белых. Для черных рабство – это благо. Под присмотром белых хозяев они стали более нравственными, разумными. Что они делали в своей дикой Африке? Ели друг друга?

– Однако вы приехали из страны, где рабства не было и нет, – рискнула напомнить Айрин.

– Я не помню родины, ибо был слишком мал, – терпеливо произнес Уильям. – Что касается негров, я немало их повидал. Для большинства из них ничего не стоит притвориться, солгать, украсть. Им нельзя верить. Разумеется, среди них встречаются преданные и верные, но это опять-таки результат неустанного труда их хозяев.

– Так вы не отдадите мне Алана?

– Мне докладывали, что этот мулат ненадежен, он постоянно сбегает.

– Он дал мне слово.

– Я уже говорил, что рабам нельзя верить.

– Значит, вы мне отказываете?

Мистер Уильям вздохнул.

– Нет. Я не могу тебе отказать, потому что это твоя первая просьба. Хотя иметь грума несколько странно для девушки. Кстати, ты не задумывалась о своем будущем? Мы может присмотреть для тебя в округе хорошего жениха.

Айрин вздрогнула.

– Я не хочу выходить замуж.

Мистер Уильям улыбнулся.

– Напрасно! Я не собираюсь тебя прогонять, просто здесь всем заправляет Сара, а так у тебя появился бы собственный дом, где бы ты чувствовала себя хозяйкой. Хотя если ты еще не готова, никто не станет тебя неволить.

Он взял перо, бумагу и набросал записку.

– Вот, отдашь управляющему. Если мулат посмеет дерзить или попытается убежать, пожалуешься мне или мистеру Фоеру.

Когда Нэнси впервые появилась на кухне, домашние слуги сразу поняли, что эта женщина не позволит обидеть ни себя, ни свою дочь. Когда же порог переступил Алан, наступила такая тишина, что было слышно лишь гудение пламени в печи.

Касси исподволь бросала на юношу короткие, стремительные взгляды. Ее глаза, губы, все движения вдруг сделались соблазнительными, зовущими; она немедленно уступила новенькому место рядом с собой, потеснив Арчи и поломойку Трейси.

– Так ты и есть тот самый знаменитый Беглец? – кокетливо поинтересовалась Касси, предварительно представив ему всех присутствующих.

– Да, только я больше не бегаю, – ответил Алан и приветливо улыбнулся сидящей напротив Лиле, которая смущенно опустила ресницы.

– Какой красавец! – улучив момент, шепнула Трейси соседке.

Никто не знал, хорошо или плохо, если раб умеет пользоваться столовыми приборами не хуже своих хозяев и вообще ведет себя так, будто обедает в столовой с белыми господами, а не на кухне, с черными слугами. Поскольку Касси, с успехом подражавшая своей госпоже, решила, что это хорошо, остальные были вынуждены согласиться, и Алана приняли в общество домашних слуг.

Вечером Лиле удалось получить разрешение выйти из дома: мулатка отправилась в хижину, чтобы забрать оттуда оставшиеся пожитки.

День выдался на редкость душный; Нэнси, мастерица угадывать погоду, предрекала грозу.

Пока Лила шла по тропинке, наверху то и дело вспыхивала и гасла алая полоса, а затем раздавался запоздалый раскат грома. Гроза приближалась, и мулатка ускорила шаг: как и многие темнокожие, Лила испытывала суеверный страх перед грозой.

Она не успела добраться до леса, как ливень обрушился на землю с такой яростью, что сквозь его завесу ничего нельзя было разглядеть. Одежда Лилы вмиг превратилась в мокрые тряпки, а волосы облепили голову. Ветер яростно трепал верхушки деревьев, дождь шумно стекал по листве, под ногами хлюпала вода.

Лила вздрогнула, увидев фигуру человека, который стоял под огромным дубом и смотрел на нее. Внезапно она ощутила странную радостную легкость, бессмысленность и ненужность терзаний и сомнений. Он ждал ее в дождь, он знал, что она придет!

Она бросилась ему навстречу, в его объятия, и мгновенье спустя Джейк ощутил жар ее кожи, упругость груди, мягкость и сладость губ. Лила казалась частью омытой ливнем природы с ее неповторимыми ароматами, первозданной свежестью и чистотой. Она была непознанным миром, землей, которую не отыщешь на карте.

– Ты вся промокла! Куда ты идешь?!

– В хижину.

– Я с тобой!

Они взялись за руки и побежали. Лила неслась длинным стремительным шагом, будто пущенная из тетивы стрела, и он едва поспевал за ней.

Дверь в хижину оказалась незапертой, и внутри было пусто. Лила свернула волосы жгутом и выжала, потом принялась выкручивать подол. В хижине был очаг, и она решила развести огонь. Вскоре пламя начало потрескивать, помещение наполнилось приятным теплом, а воздух словно сгустился от пара.

Хижину озаряли вспышки молний, на стенах плясали причудливые тени. В расширенных зрачках мулатки дрожало пламя. Ее лицо, ее губы были очень близко. Она молчала, но Джейку чудилось, будто он читает ее мысли.

Он часто слышал о распущенности цветных женщин, однако знал, что этой девушкой движет только любовь, она хочет, чтобы именно он, а не кто-то другой стал ее первым и, возможно, единственным мужчиной.

Джейк не стал выжимать одежду, он с нетерпеливой силой стянул ее, путаясь в мокрой ткани. Его тело блестело от влаги и огня, незагорелая кожа будто светилась изнутри. Он привлек к себе Лилу и почувствовал ее горячее дыхание на своей груди и шее.

Он раздел ее; она дрожала – от волнения, а не от холода, потому что в хижине стало почти жарко.

Когда на ней не осталось ни лоскутка, у Джейка невольно вырвался вздох восхищения. Ее полные груди с большими темно-коричневыми сосками напоминали тяжелые плоды на ветках тонкого дерева. Сильные ноги казались удивительно длинными. Джейк любовался ею, как драгоценностью, она была его черной, неподдельной, а потому по-настоящему редкой жемчужиной.

На кровати лежал набитый соломой матрас. Они опустились на него и сплели объятия. Когда он проник в ее тело, она слегка напряглась, но потом покорно обвила его гибкими, как лианы, руками и крепко прижала к себе.

На матовой коже Лилы поблескивала влага. Струйки воды стекали по шее и собирались в ямках над ключицами. Джейк видел в ее глазах свое отражение. Она вобрала его в себя и не хотела отпускать, так же как он желал навсегда остаться там, где находился сейчас.

У Джейка не было мыслей причинять ей страдания, использовать ее, как вещь. Он просто хотел почувствовать себя счастливым хотя бы в эти мгновения, ибо теперь жизнь как никогда представлялась ему чересчур короткой и не слишком справедливой.

Дождь стих. Гром отдалялся, был слышен только глухой рокот. Неизменный порядок вещей, обыденность, нерушимые правила казались насмешкой судьбы. Мирозданием правила любовь, и она же рождала доселе немыслимые порывы.

– Я очень рад, что это случилось. А ты?

– Да.

Почувствовав, что она говорит искренне, Джейк улыбнулся.

– Только не надо, чтоб кто-нибудь знал.

– Я никому не скажу!

– Даже матери?

– Ей тем более.

– Почему?

– После того, что случилось с нами, когда я была совсем маленькой, мама всегда боялась, что я повторю ее ошибку. Она презирала темнокожих, которые вступали в отношения с белыми. Она не верила в то, что между ними возможна любовь.

– А ты веришь?

Ее глаза казались очень большими и очень черными, а в голосе прозвучал невольный испуг:

– Не знаю.

Он нежно погладил ее волосы.

– Мы не выбираем, кого нам любить, – это просто случается, даже если приводит к большим сложностям. И у белых, и у черных сердца одного цвета: по крайней мере, в этом мы всегда будем равны.

– Я несвободна.

Лила закинула руки за голову и смотрела в закопченный потолок. Она уже не казалась наивной девочкой; Джейк видел на ее лице выражение, свойственное взрослой и мудрой женщине, и ему было горько осознавать, что, возможно, именно он что-то разрушил в ее прежде неприкосновенной душе.

Веру? Во что? Неграм с детства внушали, что они рождены для того, чтобы жить в неволе и принадлежать белому человеку. Он показался бы себе полным негодяем, если бы взялся поддерживать эту иллюзию.

– Я стану копить деньги. Потом пойду к мистеру Уильяму и все объясню. Мы с тобой уедем на Север или в Канаду. Там я наверняка сумею найти работу, и тогда женюсь на тебе.

Лила порывисто прижалась к нему, и Джейку казалось, что он всей кожей чувствует, как она счастлива.

В эти минуты он искренне верил, что способен пройти этот путь. Единственное, о чем он должен был позаботиться прямо сейчас, так это о том, чтобы Лила не зачала ребенка: пока она несвободна, этого нельзя допустить.

Джейк не сомневался в том, что их тайные встречи сулят редкое наслаждение: Лила вспыхивала мгновенно, как сухой тростник, и отдавалась с бессознательной страстью, не думая о пресловутых «приличиях».

К сожалению, пришла пора расставаться. Пока мулатка одевалась, Джейк любовался ею. Казалось, все ее существо было рождено, изваяно, создано для того, чтобы дарить любовь и радость.

Они договорились, что он не станет ее провожать, и она поспешила в особняк.

Дождевая вода осыпалась с веток и скатывалась с листьев, так что вскоре Лила опять промокла; впрочем, она надеялась, что это поможет ей скрыть свой смятенный вид. Ее страшила встреча с матерью, она опасалась выдать себя. Однако ни о чем не жалела. Это случилось с тем, кого она полюбила, и – Лила была в этом уверена – принесло ей больше удовольствия, чем любой другой женщине.

Когда Джейк вернулся в свое жилище, Барт, сидевший за столом со стаканом виски, заметил:

– На твоем месте я бы не обжимался по углам с мулаткой, а направил усилия на то, чтобы заморочить голову мисс Саре.

– Самый бесполезный совет, какой я когда-либо слышал! – огрызнулся Джейк, полный досады на то, что его раскусили.

– А ты последуй ему. Если тебе удастся окрутить хозяйскую дочь, у тебя будет все, что пожелаешь. В том числе – и мулатка.