Текст книги "Мотылек летит на пламя"

Автор книги: Лора Бекитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

Алан поднялся с соломы. Он смотрел с несвойственным ему выражением нерешительности и обреченности, и Джейк добавил:

– Ты бежал не раз и знаешь, где можно нарваться на патруль.

– А как же… мисс Айрин?!

– Вдвоем вам не удастся уйти. К тому же, в отличие от тебя, ей не грозит смерть.

Появился Барт с лошадью. Он протянул Алану бутыль и сказал:

– Хлебни. Это придаст тебе сил.

Алан сделал пару глотков. Потом вскочил на коня и разобрал поводья.

– Правь на север, там железная дорога. Если что, бросай коня и прыгай в поезд, – сказал Джейк.

Он вновь подумал о «тайной дороге», по слухам, начинавшейся прямо с хлопковых плантаций и пересекавшей всю страну – с Юга до Севера. Говорили, что после пересечения реки Огайо беглецы могли быть уверены в том, что им удастся добраться до Канады.

Алан пустил коня вскачь, и огромная луна мчалась за ним. Кругом было призрачно красиво, будто во сне: белые от лунного света поля, невысокие темные холмы, река, сверкающая искрами так, будто в нее упали звезды. Ветер плавно колыхал темную листву; трава ложилась под ним, подобно волнам прохладного шелка. Она что-то шептала, переливаясь ночной росой.

Когда вдали мелькали огни человеческого жилья, Алан вздрагивал и тут же сворачивал в сторону, а когда услышал вдали мощные громыхающие звуки, то едва не сошел с ума.

Он знал, что в негритянских душах всегда живет страх, первобытный страх перед человеческой властью и силой природной стихии, и считал, что избавление от этого страха есть первый признак цивилизованности. И потому направил коня вперед.

Это был поезд; черная громада катила, извергая дым, шлейф которого тянулся вдоль половины состава. Беглеца обдало воздушной волной; в ноздри бил запах гари. Поезд ехал на Север, и Алан увидел в этом свое спасение.

Он направил коня вдоль состава, лихорадочно высматривая, нельзя ли куда-то запрыгнуть. Наконец он увидел открытую дверь и сделал рывок, уповая на везение, судьбу и сто долларов, которые лежали в кармане.

Он был оглушен и в первые мгновения ничего не слышал, зато увидел множество глаз, которые смотрели на него: одни равнодушно, некоторые – с любопытством, а иные – враждебно. В вагоне стоял запах пота, сена, нестиранной шерсти, дрянного виски и дешевого табака.

В поезде, куда ему удалось заскочить, ехали эмигранты, в основном ирландцы, отчаявшиеся найти работу в южных городах. Они постоянно пересекали страну с Юга на Север и с Востока на Запад. Существовали даже отдельные эмигрантские поезда и вагоны.

Алан знал о том, что белые бедняки не любят рабов. В вагоне было темно, и он надеялся, что пассажиры не заменят, что в нем есть негритянская кровь.

Сделав шаг вперед, он тихо приветствовал их; при этом не стал снимать шляпу, напротив, надвинул ее на глаза.

– Откуда ты взялся? Мы не звали тебя в компанию! – развязно произнес какой-то мужчина.

– Это точно! – рассмеялся другой. – Прыгай назад!

– Если появится кондуктор и узнает, что у тебя нет билета, все равно придется убираться отсюда.

– Я куплю билет. Я могу заплатить.

– Он купит! Слышали? Ишь какой прыткий!

– Ладно, – примирительно произнес кто-то, – чего вы набросились? Верно, у него была причина забираться к нам на ходу и рисковать своей шеей! Дайте-ка ему глоток, пусть успокоится. Садись!

Алан опустился на солому. Внезапно на него накатила такая слабость, что он сразу понял: если его надумают выбросить из поезда, он не сможет сопротивляться и полетит под откос, точно куль с тряпьем.

Кто-то сунул ему в руку бутылку.

– Пей.

Алан сделал глоток, и его горло и легкие опалило огнем, а на глазах выступили слезы.

– Как тебя зовут?

– Алан.

– От кого и куда бежишь?

Алан медлил, не зная, что сказать, в это время один из мужчин зажег керосиновую лампу, оглядел его с головы до ног, а потом посветил в лицо.

– А парень-то, – сказал он, – не наш!

Алан зажмурился. Так было и будет: нигде и никогда его не примут за своего. На доли секунды ему стало все равно, что с ним сделают эти или другие люди. Между тем к нему потянулись руки, схватили поперек туловища и поволокли к зиявшему проему.

Когда Алан открыл глаза, перед взором мелькали стволы деревьев, а потом появилось лицо Айрин: в ее глазах под резко надломленными бровями застыло выражение напряженного ожидания.

Он всегда старался обнять ее так, чтобы она почувствовала: он хочет защитить ее от всех ветров, мечтает, чтобы ее израненная душа постепенно зажила, и она наконец почувствовала себя счастливой. Он знал: она готова отдать все на свете, лишь бы остаться с ним. А теперь он глупо погибнет, и Айрин никогда не узнает, что с ним случилось, навсегда потеряется в этом жестоком мире.

Он из последних сил вцепился в дверную перекладину и выпалил:

– Отпустите меня! Я сам прыгну! Мне грозила смерть, так что хуже уже не будет! Лучше сгинуть под колесами поезда, чем позорно болтаться на веревке!

Он ни на что не надеялся, но случилось чудо: от него отступили, и он понял, что ему не придется прыгать. Как ни были озлоблены эти люди, они не стали трогать того, кто находился на грани такого отчаяния, что утратил страх смерти.

– Ты совершил преступление? – спокойно произнес кто-то.

– Нет. Я всего лишь мечтал очутиться там, где смогу забыть о кошмарах рабства!

– И ради этого рисковать своей жизнью?

– Вам меня не понять, – выдавил Алан, – вы свободные люди.

Человек расхохотался.

– Глупые негры! Бежать от жратвы и работы! Я бы с радостью продался в рабство, лишь бы мне дали в руки мотыгу и сунули под нос миску с едой!

– Оставьте его! – раздраженно произнес другой. – В чем-то доля цветных похожа на нашу. «Америка для американцев», но не для нас и не для них!

Больше никто ничего не сказал. Алан опустился на солому рядом с грубоватыми небритыми людьми в потертых куртках, штанах с продранными коленями, в картузах, надвинутых на лоб так, чтобы скрыть жесткий блеск в запавших глазах.

Постепенно он расслабился, задремал, и ему чудилось, будто он уезжает все дальше от неволи и смерти, что впереди его ждет новая жизнь, в которой будет все, о чем он мечтал.

Алан проснулся от того, что его бесцеремонно трясли за плечо.

– Эй, парень! Сюда идет проверка, сейчас они в соседнем вагоне.

Алан не стад уточнять, кто это – кондуктор или патруль. Главное, поезд еще не пересек границу северных штатов, и ему могло не поздоровиться.

– Значит, – сказал он, – все же придется прыгать.

Поезд медленно скользил мимо каких-то полей, вдоль рельсов тянулись овраги.

– Погоди, – остановил его сосед, – похоже, сейчас будет станция.

Он оказался прав: вскоре состав дернулся и остановился. Алан осторожно выглянул наружу. Он увидел кучку каких-то строений, но людей не было видно.

Он собирался спуститься вниз, когда сосед сказал:

– Не беги. Тебя могут заметить. Встань у стенки вагона и подожди. Потом залезешь обратно.

Алан спрыгнул на землю, успев бросить взгляд на пассажиров: они незаметно, но зорко следили за ним. Они смотрели так, будто у него на лбу было отпечатано клеймо, словно он пытался залезть в чуждое тело и жить не своей жизнью. У этих людей было одно лицо на всех, и это лицо выражало скрытую враждебность. Они не трогали его, пока он не причинял им беспокойства, но сейчас могли выдать.

Алан прислонился к стенке вагона. Он был готов броситься сломя голову через поля и все же не двигался. В его зрачках отражался тусклый утренний свет, а на лице было выражение узника, смотрящего на мир сквозь решетку темницы.

Ощущение близости свободы ушло, его терзали нерешительность и страх. Прошли долгие минуты, и он услышал:

– Они ушли. Давай полезай в вагон!

Алан сошел с поезда перед пересечением узкоколейки с крупной железнодорожной магистралью. Он не стал благодарить случайных попутчиков словами, лишь коротко поклонился, а они, в свою очередь, не стали желать ему удачи, ибо мало кто из них в нее верил.

Он долго шел по полям, стараясь держаться близ оврагов, в которых в случае опасности надеялся схорониться. Стояла пасмурная погода: над головой проносились косматые черные облака. Алана терзал голод; к счастью, на пути то и дело попадались ручьи, и он хотя бы не страдал от жажды.

На полях выжигали остатки жнивья, и он видел белесый дым, но ни разу не встретил людей. Он не был уверен в том, что движется в правильном направлении, и его мучило предчувствие неотвратимой беды. Случайный каприз судьбы – и все пойдет прахом! Конечно, вдали от прежнего места обитания он мог молчать, откуда сбежал, но в этом случае его могли и убить…

Как ни странно, его задержали не днем, а ночью, когда он, обессиленный дневным переходом, спал под черным небом с мертвенно-бледной дырой луны.

Неизвестные пнули Алана, а когда он открыл глаза и попытался вскочить, навалились на него, прижимая к земле.

– Чей ты? Откуда сбежал?

– Я свободный! – выкрикнул Алан.

– Врет! Сразу видно, что беглый!

Они не стали медлить и ударили его камнем, острый угол которого рассек кожу на лбу: по лицу Алана заструилась липкая кровь.

– Разведем костер и подпалим его – сразу расскажет правду!

– Не надо, – остановил кто-то, – он светлокожий; небось, дорогой раб. Если попортим ему шкуру, можем не получить награды.

Ему связали руки и заставили идти по дороге. Это были всего лишь юнцы из ближайшей деревни, но их было шестеро, а Алан слишком измучился и устал.

Каждый шаг давался ему с трудом. Его переполняла боль, но не физическая, а то, что зовется болью унижения. Это была, пожалуй, единственная боль на свете, которую он не мог вынести.

Алан не сразу понял, что произошло, когда услышал гулкий звук, который эхом пронесся над головой, распугал птиц и постепенно затих, вибрируя на ветру, а один из парней резко вскрикнул и согнулся пополам.

– Оставьте связанного, забирайте раненого и ступайте прочь! – прозвучало из-за деревьев.

У двух парней имелись ружья, но преимущество было на стороне тех, кто скрывался в лесу.

Алан не заметил, как остался один на дороге. Кровь продолжала сочиться из раны, заливая глаза, попадая в рот. Он ощущал невероятную слабость и тошноту и с трудом поднялся на ноги.

Когда лезвие кинжала решительно разрубило веревку, которой были связаны его руки, он вытер кровь с глаз и посмотрел на тех, кто его спас.

Один из них был чернокожим мужчиной, другой… Длинная шея, светло-коричневая кожа, изящно изогнутые контуры тела, которые не могла скрыть простая одежда, идеальные выпуклости грудей.

Когда их взгляды встретились, Алан понял, что глаза этой женщины отличаются от миллиона других глаз: в них был ум, решимость и сила.

– Меня зовут Хейзел Паркер, – сказала она, протягивая руку.

– Алан Клеменс.

– Не будем терять времени, Алан. Эти люди скоро вернутся и станут нас искать.

В лесу их поджидала кучка испуганных негров, среди которых была молоденькая женщина с ребенком на спине.

Спутник Хейзел без слов протянул Алану фляжку с водой, тогда как мулатка развязала мешок.

– Сейчас я перевяжу твою рану. И ты, наверное, хочешь есть?

Негры смотрели голодными глазами, и Хейзел раздала им по куску копченой свиной шейки и по половинке кукурузной лепешки.

После еды негры обхватили руками колени и раскачивались взад и вперед, тогда как их губы что-то шептали. В это время прохладные уверенные руки Хейзел накладывали на лоб Алана чистую повязку.

Как бы он ни был измучен, все же нашел в себе силы спросить:

– Кто ты?

Почему-то он сразу почувствовал, что с ней будет легко говорить о любых вещах.

– Кондуктор «дороги». Льюис – мой помощник в этом рейсе. Наша цель – граница с Канадой.

– Я тоже шел туда.

– Один ты едва ли сумел бы до нее добраться. На границе северных штатов местные жители охотятся на беглых рабов, как лисы на кроликов, ибо это последняя возможность получить за них награду.

Алан не удержался от вопроса:

– Спасая меня, ты рисковала жизнями других беглых рабов. Да и сейчас рискуешь. Зачем?

По ее губам скользнула усмешка.

– Ты прав. Одно из наших правил: не ставить на карту жизнь многих ради спасения одного.

– Тогда зачем? – повторил он.

Хейзел небрежно пожала плечами, погладила ружье и ничего не ответила.

Они двинулись через лес и вскоре вышли к деревушке, прилепившейся на склоне холма в окружении маленьких огородов и кукурузных полей.

Слегка пригнувшись, Хейзел быстро направилась к крайнему дому. Остальные двинулись за ней.

Дом был старый, будто покрытый черными струпьями. Его окружала ограда из кольев, напоминавших расшатанные зубы. Однако в нем кто-то жил: Алан увидел на пороге бедно одетую белую женщину, которая смотрела на них, приставив руку ко лбу.

– Это снова мы, Дороти, – сказала Хейзел. – Подобрали еще одного, и, похоже, теперь нас будут искать. Нам надо запутать следы, а лучше – отсидеться до ночи.

Женщина не удивилась. У нее было самое обыкновенное лицо, которое нельзя было назвать ни привлекательным, ни приветливым, ни добрым, однако ее голос прозвучал спокойно и твердо:

– Проходите в дом и спускайтесь вниз.

Внутри было бедно: некрашеный деревянный пол, вместо стекол – промасленная бумага, из мебели – громоздкий буфет, стол, покрытая стеганым одеялом кровать и три стула.

Алан увидел на столе кукурузный хлеб и несколько луковиц, а в углу – кучу сухих початков.

Из другого угла с любопытством, но без страха смотрел белоголовый мальчик; посреди комнаты висела грубо сколоченная люлька, в которой спал спеленатый младенец.

Дыра в полу, прикрытая облезлым плетеным ковриком, вела в некое подобие подвала. Алан удивился: по его мнению, в первую очередь беглецов станут искать именно в таких укромных местах.

Ребенок за спиной у негритянки захныкал, а потом разразился тоненьким плачем.

– Нас могут услышать, – сказала Хейзел.

Дороти без слов взяла у негритянки младенца, тщательно завернула его в тряпки и положила в люльку рядом со своим ребенком.

Алан был поражен: в этом затерянном среди лесов, почти непригодном для житья месте, где едва ли можно питать даже робкую надежду на счастье, находились люди, сохранившие в душе нечто такое, во что он уже не верил.

Подвал был похож на шкатулку с двойным дном: за стеной с полками, на которых хранились скудные припасы, скрывалось дополнительное пространство, куда они кое-как протиснулись и уселись в ряд.

Когда Хейзел взяла Алана за руку и потянула за собой, он почувствовал, что именно она сможет стать его проводником в новую жизнь.

– Почему эта белая женщина нам помогает? Она очень бедна, и у нее ничего нет, – прошептал он.

– Наверное, потому, что у нее ничего нет, – Хейзел ответила отголоском его фразы.

– Ты говорила, здешние люди охотятся на беглых рабов?

– Иные охотятся, а другие выручают. Разве тебе неизвестно, что большое зло нередко соседствует с непостижимым добром?

Сидя в темном и тесном пространстве, похожем на могилу, Алан вспоминал рассказ Айрин о ее путешествии через океан. Она плыла в огромном «гробу» через тяжелые темные воды, веря в то, что есть врата, способные вывести в мир, существовавший за пределами мрака, врата, способные раскрыться перед тем, кто окончательно опустошен и отчаялся.

Алан не верил в чудеса и все-таки представлял, как когда-нибудь они вновь заключат друг друга в объятия. Эти мысли хотя бы немного отвлекали от страха и заглушали боль, которая пульсировала в ране при каждом биении сердца.

Наверху топали ногами люди. Было слышно, как кто-то спустился в подвал и осветил стены.

Хейзел была напряжена, как струна. Позднее она рассказывала, что, случалось, негры не выдерживали и выдавали себя: вскакивали, начинали голосить, словом, вели себя так, будто их одурманили злые духи. Когда белые находили их, выволакивали наружу и набрасывали на шею веревку, они успокаивались, затихали, будто грядущая смерть была их спасением.

В те минуты Алан впервые понял, насколько сам был близок к тому, чтобы сдаться.

Перистые облака отливали нежным светом, в зените кружились ласточки. Шустрые сойки вели бесконечный разговор в зарослях магнолий, над пышными клумбами гудели пчелы.

Хотя Темра понемногу пробуждалась от оцепенения, возвращаясь к нормальной жизни, многое изменилось.

Когда домашние слуги садились за стол, наступала непривычная тишина. Между неграми было установлено молчаливое соглашение: отныне Касси – вне «кухонного общества». При ней – никаких разговоров и – не дай Бог! – обсуждения того, что творилось в господском доме. Возможно, Алан поступил нехорошо, однако все же лучше, чем Касси. Плохо нарушать правила касты, но еще хуже – идти против законов совести.

Юджин пребывал в бешенстве. Он набросился обвинениями на старшего надсмотрщика, у которого был второй ключ от карцера, а когда Джейкоб Китинг признался в том, что это он, а не Барт выпустил Алана, велел ему немедленно убираться из Темры. Однако Джейк сказал, что дождется мистера Уильяма, потому что именно тот нанял его на работу.

Юджину и его приятелям не удалось догнать Алана, несмотря на то, что они подняли на ноги и взяли в подмогу патруль. Юджин считал, что надо поместить в газетах объявления о поимке Алана и объявить его вне закона.

Сара лежала в постели. Едва ли не впервые в жизни она не вскакивала ни свет ни заря, дабы заняться делами имения.

На Темру, прекрасную благородную Темру, легло несмываемое клеймо. Их поместье больше не сможет служить примером для всей округи. Рано или поздно слухи о случившемся просочатся во все дома, и ей, Саре О’Келли, до конца жизни придется терпеть тайные вздохи, жаркие перешептывания и косые взгляды.

По возвращении мистер Уильям выслушал сына с гробовым молчанием. Он отправился в комнату Айрин и, вернувшись оттуда, попросил лекарство от сердца. Потом велел прислать к себе Джейка и Барта.

Джейк сразу сказал:

– Во всем виноват я один. Я взял ключ, пока мой сосед спал. Я понимаю, что должен взять расчет, но решил дождаться вас.

– Почему вы это сделали? – спросил мистер Уильям.

Он выглядел если не сломленным, то заметно сдавшим: со вчерашнего дня он, казалось, постарел на десяток лет.

Джейк молчал, не зная, что сказать.

– Я говорил с племянницей, и она рассказала мне о том, что произошло. Так что будет лучше, если вы ответите правду, – заметил хозяин.

– Мисс Айрин просила меня помочь Алану, потому что ему грозила смерть. Я сделал это ради них двоих.

– Вы знали о том, что происходит между ними?

– Не знал и даже не мог предположить!

Мистер Уильям сделал долгую паузу, после чего спросил:

– Вам известно, сколько стоит этот раб?

Джейк пожал плечами.

– Боюсь, что нет, сэр.

– В другом графстве мы продали бы его за полторы тысячи долларов, но здесь, в Южной Каролине, за него не дадут и двухсот. Я распоряжусь вычитать из вашего жалования доллар. Если мулата не поймают, вы вернете мне его стоимость. Таким образом, вы должны остаться в Темре еще самое малое на три месяца.

Джейк поклонился.

– Хорошо, сэр.

– Идите. Больше мне нечего вам сказать.

– Плевать я хотел на эти объяснения! – внезапно вмешался Барт. – Никто бы не смог вытащить у меня ключ, даже если б я был мертв! Что касается правых и виноватых, это вам, сэр, следовало бы получше разбираться в том, что творится у вас под носом! В конце концов, это ваша семья!

Мистер Уильям окаменел. Джейк посмотрел на Барта, закусившего удила, и решил поддержать его:

– Я вырос в Новом Орлеане, где случаются браки между цветными мужчинами и белыми женщинами. Разумеется, в том случае, если первые – свободные люди. Согласитесь, Алан оказался рабом по чистому недоразумению. Да, они с мисс Айрин вступили в некие недозволенные отношения, однако я не назвал бы это развратом. Она родилась за океаном, в простой семье, и ей чужды взгляды, которые царят в вашей среде.

Уильям продолжал молчать. Из его головы не выходили слова сына: «Возможно, я допустил ошибку и действовал сгоряча. Но кто бы на моем месте поступил иначе! Клянусь, столь омерзительной истории не случалось ни в одном из штатов Юга! Мы упустили мулата, но я не могу понять, почему ты отказываешься выгнать из дому Айрин! Сперва я решил, что этот раб ее изнасиловал, но теперь верю, что все было так, как говорит твоя драгоценная племянница. Что мы знаем о ее прошлом? Как ей удалось добраться до Темры, не имея ни гроша за душой? Я слышал об ирландках, которые торговали собой в портах и Ливерпуля, и Нью-Йорка! Сдается, эта перещеголяла всех! Плохо, когда женщина отдается мужчине до брака, отвратительно, когда она торгует собой, но лечь с цветным?! Из-за этой шлюхи наше имя покроется позором, мы лишимся общества, а Сара будет вынуждена остаться старой девой!»

Разговор с Айрин ошеломил Уильяма. Ни капли не таясь, она призналась, что они с Аланом полюбили друг друга и, если б была такая возможность, вступили бы в брак! Все его возражения и доводы разбились об ее уверенность и упрямство, словно волны о камень. Уильям понимал, что не сможет выставить племянницу за порог, но что делать с ней дальше, он тоже не знал.

– Что ж, – сказал он, обращаясь к Барту, – если вы тоже в этом участвовали, тогда возместите мне ущерб пополам с мистером Китингом.

Когда молодые люди вышли из кабинета, Джейк протянул Барту руку.

– Ты настоящий друг. Пусть это не поможет ни Алану, ни мисс Айрин, однако пусть мистер Уильям знает, что мы видим эту историю в ином свете и сочувствуем им.

Барт рассмеялся и нахлобучил потрепанную шляпу с широкими полями.

– Да ну? Голову даю на отсечение: когда ты впервые меня увидел, то сказал себе: «Уж с этим-то типом я никогда не смогу подружиться!».