Текст книги "Мотылек летит на пламя"
Автор книги: Лора Бекитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)
– Боже милостивый, мисс! Вы убили человека! Касси была права!
– Я убила янки, тварь, которая явилась в наш дом, не будучи приглашенной в гости, – отрезала Айрин и добавила, глядя на растекавшуюся по полу лужу крови: – Надо закопать тело и убрать все следы.
– Я ни за что не прикоснусь к мертвецу и не стану убирать кровь! Я всю жизнь работал в доме и ни разу даже не резал кур! – выкрикнул Арчи, дико вращая глазами.
– Иди, – сказала Сара, – мы справимся без тебя.
Она посмотрела на оружие в руках Айрин, и та заметила, что в глазах Сары больше нет нерешительности и страха.
– Думаешь, я совершила ошибку? – усмехнулась Айрин.
– Ты поступила правильно. Я тоже хотела это сделать, но у меня бы не хватило решимости. К тому же я не умею стрелять.
– Будет нужно, научишься. Ты поможешь мне закопать его и вытереть кровь?
– Да.
Вдвоем они кое-как оттащили солдата на задний двор и там с трудом вырыли в глинистой земле неглубокую яму. Потом вымыли полы в кухне, удивляясь тому, как сильно кровь въелась в дерево, – почти так же, как горе вгрызается в невидимую ткань человеческого сердца.
Им никто не помогал. Негры все знали, но они были столь напуганы случившимся, что бродили по дому, как тени, и даже не перешептывались между собой.
И все-таки Сара сказала:
– Мы пропали. Чего они не умеют, так это держать язык за зубами. Рано или поздно все станет известно.
– Ты имеешь в виду майора?
– Да.
– Ты предлагаешь застрелить и его?
– Ты бы смогла?
– Не знаю. Этого я убила в порыве гнева, но не уверена, сумею ли выстрелить хладнокровно.
Сама не зная, почему, Сара облегченно перевела дыхание.
– Хорошо.
– По крайней мере, – сказала Айрин, – пока он в нашей власти.
Сара не узнавала себя. Она, рафинированная южанка, хладнокровно рассуждала о том, убить или не убить человека, при этом едва смыв с рук чужую кровь!
Она с удивлением отметила, что привычные чувства к Айрин исчезли, уступив место чему-то иному. Сара видела, что и Айрин смотрит на нее без прежней враждебности. Сейчас только они двое могли отвечать за судьбу Темры и оставшихся в ней людей.
Через несколько дней после похорон Нэнси Лила сказала Айрин, что уйдет из Темры.
– Больше меня ничто не держит. Я слишком долго ждала и только теперь поняла, что должна действовать. Я попытаюсь найти Джейка.
Айрин так отвыкла делиться с кем-то своими мыслями и чувствами, что с трудом проговорила:
– Полагаешь, мне тоже надо отправиться на поиски Алана?
– Вы не знаете, где его искать, а Джейк дал мне имена своих родных и назвал город, в котором они живут. Неужели его родители не знают, где находится их сын!
– Сейчас повсюду опасно, дороги наводнены бродягами и убийцами!
– Все самое страшное уже случилось, – сказала Лила, и ее тон был бесстрастен, а глаза сухи. К тому же в стране полно бездомных негров, которые строят палаточные городки; думаю, я смогу найти там приют.
– Откуда ты знаешь об этом? Негритянская почта?
– Да. Мы пишем свою историю, которую нельзя прочитать в газетах и книгах.
– Ты все еще любишь доктора Джейка? – медленно произнесла Айрин.
– Да. И я должна найти его сейчас, пока мне еще есть что ему предложить, пока я еще помню то, что было между нами.
Айрин подумала о том, что в ее памяти иные, даже казавшиеся неизгладимыми воспоминания стерлись, обратились в прах, и сказала:
– Ты права. Отправляйся в путь, и будь что будет. Я не стану тебя утешать, просто расскажу правду о том, как мне удалось попасть в Америку. Мечты и упорство – вот то единственное, что ведет нас к цели, но мы никогда не знаем, какие препятствия встретим на этом пути и чем нам придется заплатить за наше счастье.
Глава 9
Джейк Китинг вернулся в Новый Орлеан в марте 1865 года, после того, как войска Шермана вошли в столицу Южной Каролины Колумбию и южане сдали порт Чарльстон, но еще до того, как был захвачен главный город Конфедерации Ричмонд.
С ним была Унга и ее сыновья: второго индианка родила прямо на корабле, ночью, во время качки, не издав ни единого стона. Его нарекли Бартом-младшим.
Когда Джейк увидел, что янки пощадили город, он не смог сдержать слезы радости.
Его любимый родной Crescent City[17]17
Город-полумесяц (англ.).
[Закрыть], как прозвали его в народе, расположенный в том месте, где левый берег Миссисипи делает плавный изгиб, тонул в утренней дымке, нежной и легкой, как покрывало невесты.
Вдоль реки тянулись торговые ряды, креольские кварталы были украшены коваными оградами и изящными решетками, над узкими тротуарами нависали увитые зеленью балконы, а на площади перед собором Святого Людовика прогуливались люди.
Когда Джейк вошел в ворота родного дома, который покинул больше шести лет назад, у него защемило сердце.
Мать вышла к нему в знакомой с детства, переливчато-серой, будто грудка голубки, длинной плетеной шали, пахнущей кухней и домашним уютом. И сама она была точно голубка: маленькая, легкая, хрупкая.
Джейк передал Мелвина Унге, на руках которой надрывался плачем Барт-младший, наклонился к Кетлин Китинг и поцеловал ее.
– Сынок! Как я рада тебя видеть! Мы не знали, жив ли ты: ведь повсюду война!
– Я не был на войне, – сказал Джейк и оглянулся на Унгу. – Это жена моего друга, который попал в беду. Я обещал позаботиться о ней. Она поживет у вас вместе с детьми?
– Разумеется, милости просим! – дружелюбно промолвила Кетлин, и сын прочитал в ее глазах облегчение: очевидно, мать подумала, что это его жена и дети.
– Как отец и брат? – спросил Джейк.
– Входи, – ответила Кетлин, – сейчас обо всем расскажу.
Во внутреннем дворике было все также уютно и тихо: зеленели кадки с цветами и вьющимися растениями, в струйках солнечного света сверкали пылинки. Большой, старый, деревянный стол стоял на месте, как и грубо сколоченные, тяжелые, но такие надежные скамьи.
– Наверное, дети устали и хотят спать? – сказала хозяйка дома Унге и провела ее в дом, а потом обратилась к младшему сыну:
– Энгус и Ричард поссорились: твой отец отказался продавать товары янки, одно время лавка и вовсе была закрыта, а Ричард считал, что это глупо. Он не мог понять, чем имеющие твердое обеспечение деньги янки хуже обесценившихся банкнот Конфедерации. В конце концов твой старший брат отделился, и теперь у него своя торговля. А нам с Энгусом пришлось нелегко. Правда, потом твой отец… кое-что придумал, и дела пошли на лад. А я держу небольшой пансион для тех южан, что лишились крова. Пусть это не приносит большого дохода, но зато есть возможность помочь людям. Где ты был так долго, сынок? Почему не писал?
– Я уехал на золотые прииски и не смог вовремя вернуться из-за того, что началась война. Золота я не нашел, но врачебная практика приносила хороший доход, так что мне удалось скопить немного денег. А в остальном ничего не изменилось.
– Я уж подумала, ты женился на цветной! – шепнула мать, бросив взгляд на комнаты, где Унга укладывала детей.
– В Калифорнии многие заключают брак с индианками, – уклончиво произнес Джейк, и Кетлин покачала головой.
– Индейцы куда ни шло, все-таки это их земля, да они и не лезут, куда не надо, а вот негры – истинные дети Сатаны: из-за них началась эта проклятая война! Сколько белых мужчин и юношей погибло по вине черномазых! Недаром в нашей семье никогда не держали рабов – от них одни только беды. Чернокожие родились за океаном и никогда по-настоящему не приживутся в нашей стране! А мулаты и того наглее – возомнили себя наполовину белыми! Если столкнешься с ними на тротуаре, эти желтые обезьяны ни за что не уступят дорогу, только скалят зубы. А гулящие женщины?! Цветные проститутки – прости, что произношу это слово, сынок! – заполонили весь город! При этом глупые янки носятся с неграми, как с невиданной драгоценностью! В Новом Орлеане построили приют для чернокожих сирот – их кормят рисом и курицей, тогда как белые ребятишки грызут кукурузные кочерыжки.
– Дети есть дети, в данном случае цвет кожи не имеет значения, – неловко произнес Джейк.
Он был поражен тем, как мать буквально выплевывала слова ненависти. За время его отсутствия в городе поселился дух непримиримости – этого Джейк не сумел предусмотреть.
Он подумал о Лиле, о черных спиралях ее волос, губах цвета гранатовых зерен, неподражаемом взмахе ресниц и с сожалением признал, что никогда не сможет доказать матери, что эта девушка – мулатка и бывшая рабыня – достойна войти в их семью.
– Ты останешься, Джейк? – с надеждой спросила Кетлин.
– Не могу. Мне надо добраться до Южной Каролины. Я обещал одному человеку…
– Это опасно. Юг выжжен; в стране все смешалось, каждый может рассчитывать лишь на себя.
– Это вопрос жизни и смерти, мама.
– Точнее, вопрос… любви? – промолвила мать и улыбнулась легкой лукавой улыбкой.
Джейк сжал руки Кетлин в своих ладонях.
– Тебя не проведешь. Да, я отправился на прииски, чтобы заработать денег, но я дал слово вернуться и жениться на ней.
– Кто она, сынок? – во взоре Кетлин сквозил жадный интерес.
Джейк сделал паузу, подбирая слова, а после признался:
– До того, как уехать в Калифорнию, я работал на одной из плантаций в Южной Каролине – лечил негров.
Мать отшатнулась.
– Негров?!
– Это была обычная работа, мама, не хуже всякой другой, – терпеливо произнес Джейк. – Там я и познакомился с Лилой.
– Дочь плантатора? – Кетлин благосклонно улыбнулась. – Неплохая партия, хотя сейчас почти все богатые южане разорены. Но мы верим в то, что Юг поднимется!
Джейку не хватило духу сказать, насколько сильно мать ошибается относительно его невесты. Вместо этого он вновь завел разговор об Унге:
– Вы с отцом сможете приютить эту женщину? Она работящая, аккуратная, честная и способна принести много пользы.
Кетлин с сомнением покачала головой.
– У нее двое маленьких детей… Хотя, если ты просишь, конечно, пусть остается.
– Унга справится с любой работой, даже имея с десяток младенцев на руках. Эта женщина просто незаменима. Выделите ей небольшую комнатку, положите скромное жалованье: больше она ничего не попросит.
– А что случилось с ее мужем?
– Он угодил в тюрьму. Мы с самого начала были вместе, и я не смог бросить его жену и детей на произвол судьбы.
Взор женщины потеплел.
– Ты всегда был моим любимым сыном. Самым чутким, понимающим, бескорыстным. Тебе нравилось помогать людям: ты всегда видел в них только хорошее.
Он усмехнулся.
– Я врач и хорошо знаю, из чего сделаны человеческие существа.
Отец, искренне обрадованный возвращением Джейка, созвал соседей, выставил щедрое угощение, хотя время было нелегким. На этой волне он даже сумел помириться со старшим сыном, которого, по настоянию младшего, пригласил в гости.
И все-таки встреча выдалась тяжелой: Джейк сидел, наслаждаясь теплом и уютом родного очага, и одновременно слушая слова, какие прежде никогда не звучали в их доме.
За столом Энгус Китинг, не таясь, громил президента Линкольна, возлагая на него ответственность за все беды, что выпали на долю Юга во время войны, а заодно – «проклятых черномазых».
– Подумать только, наши солдаты вместо сахара получали сорго, вместо кофе – батат, вместо добротной обуви – сапоги с бумажными подметками, а янки собираются озолотить негров, дать им права свободных! Когда закончится война, я прибью над входом в лавку вывеску «Чернокожим вход воспрещен». И пусть попробуют сунуться! – воскликнул он, и гости разразились одобрительными возгласами.
Джейку стало не по себе. Он помнил, как во времена его детства темнокожие собирались по воскресеньям на Конго-сквер. Звучали барабаны и банджо, и множество белых горожан приходило туда послушать песни и посмотреть на пляски африканцев.
– Мне кажется, в Новом Орлеане белые всегда хорошо уживались с цветными, – заметил он.
– Когда те знали свое место. Теперь настали другие времена. Янки думали, что война сблизит белых и черных, а она их окончательно разделила.
Когда Джейк тронулся в путь, он был поражен масштабами бедствий, постигших родной край, по земле которого, казалось, прошелся огнедышащий дракон.
Янки безжалостно вырубали деревья: впереди войск шли батальоны дровосеков, мостивших гати через болота и разливы рек. А ведь деревья очищали воздух, освежали землю душным летом и не пропускали зимние ветра. Они дарили природе краски, простирали тень, на них созревали плоды. Он думал об этом, когда присаживался посреди лесоповала, разжигал костер, готовил нехитрый ужин и задумчиво жевал, слушая, как потрескивает огонь.
Джейк видел вытоптанные поля с созревшей пшеницей и сорго, рельсы, буквально вырванные с корнем и погнутые вокруг телеграфных столбов и деревьев – так называемые «галстуки Шермана». Встречал толпы обездоленных белых и черных людей. И беспрестанно тревожился о том, какая участь постигла Лилу и других женщин, оставшихся в Темре.
Джейк шел по одной из дорог, когда солнце уже зашло и на лес опустились промозглые сумерки. От земли поднималась белесая дымка, пахло гнилью и сыростью. Задумавшись, Джейк не сразу услышал стук копыт и не успел схорониться в лесу.
Это был патруль северян – слава Богу, не дезертиры и не бандиты! Джейк немного расслабился: при нем не было ни оружия, ни ценных вещей. При этом он был прилично одет и выглядел добропорядочным гражданином, если таковые еще оставались в этой сошедшей с ума стране.
– Кто вы такой? – спросил один из всадников, не потрудившись спешиться. – У вас есть документы?
– Да. – Джейк протянул паспорт.
– Оружие?
– Нет.
– Куда идете?
Джейк объяснил.
– Вы похожи на шпиона, вам придется пройти на ближайший пост, – заявил солдат.
Пост размещался в наспех сколоченном из горбыля бараке. Хмурый офицер-янки повертел паспорт Джейка и промолвил:
– Вы южанин?
– Совершенно верно.
– Чем занимались до войны?
– Тем же, чем и сейчас: я врач.
– Вы не были в армии?
– Нет, потому как находился в отъезде.
– Вам повезло. – Капитан посмотрел ему в глаза. – На вас довоенная одежда, видно, что вы не голодали, вы уверены в себе и своей безопасности, а еще… у вас иное выражение лица, чем у большинства южан, да и северян тоже.
– Исчерпывающая характеристика. Тогда, возможно, вы меня отпустите?
– Отпущу. Правда, есть одно дело… В нескольких милях отсюда находится временный лагерь военнопленных: после захвата Джорджии их согнали туда из других мест. Никто не знает, что с ними делать после того, как три года назад между Севером и Югом был прекращен обмен пленными. Обитатели этого лагеря мрут как мухи. Врача там нет. Это ваши соотечественники, собратья-южане. Поможете им? Вам назначат жалованье, правда, не думаю, что большое.
– Не проще ли их освободить?
– Не положено. Война. Ну так как?
Джейк замер. Человек в нем бунтовал, но врач – врач, безусловно, давал согласие. И потом… потом ему было немного стыдно: каждый из тех, кто сидел за столом Энгуса Китинга, накрытым в честь приезда его младшего сына, принимал хоть какое-то участие в войне; даже тот, кто не был в армии.
Так, отец под строжайшим секретом и с величайшей гордостью поведал Джейку о том, что участвовал в шпионских операциях. В его лавке отоваривались леди, бывшие агентами южной разведки: они покупали платья и шляпки, которые Энгус упаковывал в коробки с двойным дном, куда вкладывались письма с тайными сведениями. Коробки пересылались «подругам», живущим в других городах, и ни один янки не мог догадаться о подвохе.
– Это надолго?
– Не думаю. Полагаю, война скоро закончится.
– Хорошо, я согласен.
Так Джейк Китинг очутился в военном лагере, представлявшем собой огромное, огороженное частоколом пространство с примитивными укрытиями и наспех прорытыми каналами: для питьевой воды, купания и стирки и – для сбора сточных вод. Во время дождей вода в этих каналах смешивалась, что служило источником кишечных болезней. В первую очередь Джейк отправился к начальству именно с этой проблемой и получил ответ:
– Наше правительство печется о тех, кто воюет против мятежников, а не о тех, кто попал в плен. Кому повезет, тот выживет, а об остальных позаботится Бог.
Заключенных кормили кукурузной кашей, бобовым супом и заплесневелыми сухарями. Лазарет был забит до отказа – больные вповалку лежали на полу. Медикаментов и перевязочного материала практически не было; не хватало даже одеял. Раненые умирали быстро и молча – от пневмонии, гангрены, тифа. Умирали, облепленные жадными, жирными, ленивыми мухами. А души тех, кто имел шанс выжить, были непоправимо искалечены войной.
Джейку, который зачастую не мог помочь ни больным, ни здоровым, оставалось признать, что таков коварный замысел Бога: в свое время ему удалось улизнуть от кровавой бойни, зато теперь он сполна повидал истерзанных жертв этой ужасной войны.
Поскольку многие из раненых, которые умерли у него на руках, не смогли или не успели назвать свое имя, он попросил у начальства списки пленных.
Время от времени он просматривал их и однажды наткнулся на знакомое имя: Юджин Фрэнсис О’Келли, капитан.
Ошибки быть не могло. Юджин О’Келли, сын мистера Уильяма и брат Сары. Джейк вспомнил его высокомерие истинного южанина, яркие рыжие волосы, живые карие глаза, ленивую грацию льва, нежащегося на солнцепеке, но готового к прыжку.
Он стал искать Юджина среди здоровых, потом – среди больных. И нашел, полумертвого, исхудавшего, бледного, погибающего от тяжелой пневмонии.
Джейк попросил одного из охранников купить лекарства в ближайшем городке и дал ему деньги. Спасая одного и не имея возможности должным образом позаботиться об остальных, он ощущал вину и бессилие, но другого выхода не было.
Когда Юджин пришел в себя, Джейк засыпал его вопросами:
– Вы меня узнаете? Как вы здесь оказались? Как долго вы находитесь в лагере?
– Узнаю, – прошептал тот, – вы явились из прошлого. Сколько времени я здесь? Мне кажется, вечность. Я кочую по лагерям с того самого времени, как наши солдаты впервые задали янки жару у речки Булл-Ран.
– Почти с начала войны! Но ведь тогда еще существовал обмен!
– Я вел себя буйно, меня не хотели обменивать и стремились уничтожить. Они почти добились своего – теперь я развалина, полутруп.
– Вы выкарабкаетесь – ведь в вас течет ирландская кровь! Я вам помогу.
Его взор слегка потеплел.
– Благодарю вас, Джейк. Вы не знаете, что с отцом и Сарой?
Когда речь зашла о Саре, Джейка посетило странное чувство – смесь смущения и досады. Он подумал о том, что должен постараться вывести Юджина за пределы лагеря хотя бы ради его сестры.
– Не знаю. Я уволился сразу после… истории с мисс Айрин.
– Вы еще помните об этом?
Уловив в его тоне небрежность, Джейк невольно взорвался:
– Что поделать, если лицо вашей потерявшей рассудок кузины стоит перед моими глазами все эти годы, а в ушах звучит ее просьба вернуть ей ребенка!
Юджин прикрыл глаза и сказал:
– Не кричите. Если я в чем-то виноват, то наказан сполна. Вместо воинской доблести – позор вражеского плена, вместо боевых наград – вши.
– Важно не то, наказаны вы или нет, а поняли ли вы, что совершили, – заметил Джейк. – Вам повезло, что у вас нет ни семьи, ни детей.
– Я всегда считал, что семья – это якорь, который мешает свободному плаванию.
– Надеюсь, когда-нибудь вы измените свое мнение.
Пока Юджин поправлялся, Джейк более пристально, чем обычно, наблюдал за лагерной жизнью. Освобождать одного Юджина не имело смысла, надо было дать шанс еще нескольким конфедератам. К сожалению, большинство пленных ослабли физически и растеряли силу духа. Они не могли напасть на охрану, да и оружия не было. И Джейк не мог рисковать, пытаясь договорить с кем-то из янки.
На территории лагеря работали негры – ныне свободная наемная сила. По вечерам их выводили за территорию, и отношение к ним было несравненно лучше, чем к пленным конфедератам, что вызывало нескрываемую злобу последних. Видя это, Джейк с горечью говорил себе, что едва ли его страна когда-то преодолеет противоречия и распри между белыми и черными.
В лазарете худо-бедно топились печки; однажды взгляд Джейка упал на угольную сажу, и в голове зародилась спасительная мысль.
Для начала нужно было договориться с чернокожими. Джейк несколько раз им помогал: одному подсказал, как избавиться от чесотки, другого излечил от кровавого поноса, но этого оказалось недостаточно для того, чтобы они пошли ему навстречу.
Это были уже не те негры, что представлялись белым пешками, которые те не спеша передвигали по доске, разгоняя лень и скуку. И далеко не те рабы, чья жизнь состояла из ритуалов, которые они не смели нарушить, и проходила за рамками, какие они не смели переступить.
Одни из них прямо и нагло отказывали Джейку, другие твердили, привычно уставившись в землю:
– Что вы, мистер, я не могу: меня прогонят, а то и убьют!
Как ни странно, Джейк встретил сопротивление и со стороны Юджина.
– Истинные южане верны себе до конца! Чтобы обрести свободу и спасти свою жизнь, я бы мог перейти на сторону янки, но отказался. Мои товарищи ели крыс – я не стал. Точно также я не согласен притворяться черномазым.
– Тогда вы погибнете.
– Пусть.
– Вы думаете только о себе, вам не приходит в голову вообразить, во что превратился Юг. Поместья сожжены, поля вытоптаны, рабы разбежались. Хлопка, скорее всего, давно нет. Ничего нет. Возможно, ваша сестра осталась одна, без родных, без крова, и ей нужна помощь. Ваша глупая гордость и непримиримая самонадеянность преступны. Вы должны любой ценой вернуться домой!
Через несколько дней к Джейку подошел чернокожий парнишка и взволнованно произнес:
– Вы просили помощи, мистер? Я вам помогу. Я поговорил со своими приятелями – мы отдадим вашим людям наши шляпы, а когда будем выходить отсюда, нарочно встанем в конце и сделаем вид, что не заметили лишних «негров».
Джейк пристально посмотрел на него и спросил:
– Почему ты это делаешь?
Тот потупился и пробормотал, теребя в руках шляпу, отчего она крутилась, как колесо.
– Из-за вас. Потому что вы попросили.
– Только из-за меня? Поверь, я того не стою.
Парень вскинул взор.
– Неправда. Вы не такой, как остальные белые! Вы – человек. Я чувствую это сердцем.
Он говорил горячо и смотрел искренне, как ребенок. Такой взгляд Джейк видел у негров до войны, видел у Лилы, и отчасти потому предпочел не спрашивать собеседника, кто же тогда в его представлении «остальные белые». Вечером он помог Юджину и еще нескольким конфедератам натереть лицо и руки сажей и проследил, чтобы те благополучно пристроились в хвост колонны чернокожих рабочих.
Глядя им вслед, Джейк думал о том, что того безмятежного ландшафта, какой Юджин О’Келли хранил в памяти все годы заключения, тех казавшихся неизменными образов, того уклада, который был основой его жизни, больше не существует. И задавал себе вопрос: скольким южанам придется умереть не от телесных, а от душевных ран?
Весеннее солнце не только разбудило природу, оно повлияло на самочувствие майора Эванса – он пошел на поправку: прощальное письмо к отцу так и лежало на столике возле кровати.
Возможно, на него подействовало то, что, просыпаясь, он все чаще видел возле своей постели Сару. Она скромно сидела на стуле и читала: реже – молитвенник, чаще – книгу из библиотеки своего покойною отца.
Черное платье подчеркивало белизну ее кожи, простая прическа – благородство и нежность черт. Тони видел голубоватые жилки на ее полуопущенных веках, легкие тени под печальными глазами и задавался вопросом, чем живет ее сердце и какими грезами питается ее душа?
Небольшое поле, засеянное руками оставшихся в Темре негров и белых, дало всходы, но в последнее время Сара почти не думала о хлопке.
Она начинала понимать: в борьбе за Темру она потеряла частицу самой себя, лишилась воли, превратилась в тростник, на котором играет ветер. Потому она и позволила Фоеру овладеть ее душой, потому утратила столь естественную надежду на простое человеческое счастье, на взаимную любовь.
Вокруг по-прежнему царила тишина. Копыта коней не вздымали над дорогой облачка красноватой пыли, по гравию не шуршали шаги непрошеных незнакомцев, и обитатели Темры уверились в том, что армия янки, которая прошлась по округе, как ураган, больше не потревожит их покой.
Жизнь понемногу налаживалась. Лила покинула поместье, и Бесс вернулась на кухню. Теперь ей приходилось ломать голову над тем, как приготовить полноценный обед из сушеного гороха, сладкого картофеля и скудных запасов кукурузной муки. Арчи и Трейси пытались навести порядок в доме; последняя неожиданно получила повышение: после отъезда Касси Сара сделала ее своей горничной.
Сама не зная, зачем, Айрин часто выходила на дорогу, ведущую к Чарльстону, и долго стояла, глядя в казавшуюся безжизненной и беспросветной даль.
По обе стороны дороги раскинулась бескрайняя земля, напоминавшая ей родную Ирландию: холодная пустошь, что тянется миля за милей, вплоть до невидимого горизонта.
Однажды она различила вдали расплывчатое темное пятно, которое двигалось навстречу, и спряталась в придорожном кустарнике.
Когда Айрин увидела, кто идет по направлению к Темре, в ее горле застрял крик ужаса и она что есть мочи бросилась в поместье знакомой окольной тропинкой.
Это были янки, но не просто солдаты, а дезертиры, мародеры и бродяги с заросшими лицами и дикими взглядами. Их мундиры превратились в лохмотья, но каждый из них держал в руках оружие. В их глазах плескалось безумие, за их плечами маячила смерть.
Айрин бросилась к Саре:
– Надо что-то делать! Эти бандиты не остановятся ни перед чем!
– Убежим в лес вместе с неграми? Только надо позвать тех, кто в поле. Я пошлю за ними Трейси.
– Не успеем. Они уже близко.
– Тогда я останусь, – твердо произнесла Сара.
– В конце концов у нас есть оружие, – подхватила Айрин. – Я выстрелила из револьвера только раз, и там еще остались патроны.
Сара поразилась чувствам, что внезапно всколыхнулось в ее душе. Она, как и Айрин, была готова защищать поместье до последней капли крови.
– Я принесу второй револьвер.
– Где ты его возьмешь?
– В кобуре у майора.
Айрин совсем позабыла про Эванса. Ведь он северянин, к тому же имеет высокое звание. Однако что-то подсказывало ей, что эти янки не послушаются майора.
Сара вбежала в спальню и принялась шарить в вещах Эванса. Он открыл глаза и спросил:
– Что случилось?
Сара коротко рассказала.
– Не стреляйте в них! Если у вас получилось один раз, это не значит, что получится и второй. Солдат много, у них немалый опыт убийств и насилия, а вы всего лишь слабые женщины.
Сара посмотрела ему в глаза. Он никогда не спрашивал, куда подевался тот солдат, и теперь она поняла, что Тони все знает.
– Что же нам делать?
– Помогите мне спуститься вниз. Я попробую их остановить.
– Послушайте, – ее голос дрогнул, – если нам будет грозить бесчестье, обещайте, что вы нас убьете!
– Не говорите глупостей, вы останетесь живы, – произнес он с твердостью военного и мужчины.
Тони кое-как натянул мундир. Спускаясь по лестнице, он держался за перила и лишь однажды, пошатнувшись, схватился за плечо Сары. Прикосновение было бережным, деликатным, и в ее груди что-то жарко полыхнуло, а страх отступил, уступив место стойкой уверенности в том, что все закончится хорошо.
Они вышли на крыльцо в тот самый момент, как к дому приблизились странные существа. У них были грязные бороды и гнилые зубы, они нюхали воздух, словно собаки.
То были мародеры, бандиты, привыкшие рыться в останках строений, в могилах, не щадя ни живых, ни мертвых. Они разоряли семейные склепы, их цепкие жадные пальцы обыскивали покойников. Они кричали и вздорили, как обезьяны, вырывая друг у друга вещи; найдя спиртное, напивались до бесчувствия, насиловали и белых, и черных женщин.
– Кто вы такие и что вам надо? – спросил Тони.
В его голосе звучала строгость командира, а в позе виделось благородство человека, привыкшего возвышаться над толпой.
– Ты сам кто такой? – выкрикнул один из бандитов.
– Майор армии Союза Энтони Эванс. Мой отряд ушел вперед, а я остался, потому что был ранен. Где ваш командир?
– Мы сами по себе, – ухмыльнулся бродяга, а другой выкрикнул:
– Никакой ты не майор! Должно быть, мятежник, напяливший синий мундир! Мы встречали много таких, и всех перебили. Уступи нам дорогу и отдай этих красавиц, и тогда, быть может, мы сохраним тебе жизнь.
Тони не дрогнул. Все в нем вдруг показалось Саре красивым: впалые щеки, резкая линия скул, выражение холодного гнева в глазах.
– Ни за что. Убирайтесь отсюда!
Стоило мужчине сделать шаг вперед, как Эванс выстрелил и продолжал стрелять, когда бандиты ринулись на крыльцо. Ему вторил голос второго револьвера, револьвера Айрин.
Сара зажмурилась. Сейчас все закончится – совсем не так, как она надеялась. За одно мгновение перед мысленным взором пронеслась сотня картин: она, одетая в пышное платьице, ковыляет по двору, в центре которого Юджин качается на скрипучей деревянной лошадке, молодые, улыбающиеся отец и мать, тысячи стеблей хлопчатника, поднявшиеся над землей, словно зеленое воинство. Ее первая кукла, первый урок, первый бал, первое разочарование и первый восторг. А вот первого поцелуя не было и не будет.
Когда Сара открыла глаза, то увидела нечто такое, чего никак не ожидала увидеть. Со стороны поля бежали негры, бежали к дому, размахивая железными орудиями.
Бандиты повернулись и начали стрелять, но было поздно: на их головы обрушились лезвия лопат. Негры с гортанными криками превращали незваных пришельцев в кровавое месиво. На крыльцо выскочила Бесс и плеснула в лицо одного из нападавших крутой кипяток. Арчи, который «никогда не резал кур», сталкивал бродяг со ступеней своими сильными руками.
Вскоре с бандитами было покончено. Троим удалось удрать, остальные были убиты.
Тони улыбнулся, а Сара заплакала. Он был янки, но стрелял в янки, они с Айрин хотели его убить, а он их спас. Сара чувствовала, что ее глупая гордость сломлена, что она может признаться в том, что в последнее время с каждым днем становилось все более очевидным: она хотела видеть свое отражение в глазах Энтони Эванса, она желала слышать слова, обращенные к ней.
Негры вырыли за забором большую яму и сбросили туда трупы. Следы крови засыпали землей.
Майор Эванс был еще слаб, потому, когда все закончилось, ощутил глубокую усталость. Он поднялся наверх и лег. Сара последовала за ним и привычно села возле его постели.
Они долго молчали. Сара первой подала голос:
– Подумать только, что война может сделать с людьми!
– Это не война. Война здесь ни при чем, – сказал Тони. – Такими могут сделать себя только сами люди.
– Вы спасли нам жизнь!
– Это сделали ваши бывшие рабы.
Тони сел на постели. Он смотрел на нее так, будто чего-то ждал, и Сара неловко призналась:
– Я боялась за вас.
– И я боялся, – признался он, – боялся, что у меня не хватит сил вас защитить.
Какое-то время они сидели, нежась в лучах молчаливого понимания, потом Тони промолвил:
