Текст книги "И обретешь крылья..."

Автор книги: Лиза Фитц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

НИЧЕГО

Переезд в меньший дом казался мне одним из возможных решений проблемы. Из тех домов, которые я осмотрела, уже третий показался мне подходящим. Кирхберг – небольшой поселок, соседи с трех сторон, слева разведенная женщина с двумя детьми, справа чета пенсионеров, сзади директор банка, галерея, голландская печь, панельное отопление в полу, три вида утепления, кухня, до самой дороги все засажено елями. Громадный комод из замка, черепица на крыше, год постройки 1988. На втором этаже три комнатушки – гостиная, детская, спальня. Идиллия. Двухместный гараж, сауна. Дом расположен на пригорке; вид на поселок, а когда стоишь на террасе, то на соседей. Очень заманчиво купить готовым такое прекрасное, теплое, чистое, функционирующее гнездышко – хитро расставленная западня.

– Итак, ты собираешься здесь с Составителем Букетов каждый вечер после телевизора отправляться в общую, супружескую постель – заниматься счастливым сексом? – спросил Джек.

Собственно говоря, его зовут Якоб; музыкант, звукоинженер, спившийся, заброшенный, оригинальный и сложный. Вечные проблемы с несоответствием делаемого и действительного, приступы мании величия, клеймо гениального неудачника, неисправимый романтик, прирожденный артист со стремлением к самоубийству и самоиронией, которая касалась по большей части как раз этого стремления к самоубийству. Абсолютно неинтеллигентен, неординарен, совершенно не умеет себя вести. Изменяет всем вокруг, не исключая самого себя; несмотря на это, характер присутствует, хотя и выражается порой только в сопротивлении.

Я промолчала, впрочем, ухмыляясь. Потом сказала:

– Итак, полмиллиона за семейный эксперимент, по-твоему, слишком много?

Я прекрасно знала, что это удобренная почва для помешательства в лоне семьи, где супруги уже не могут переносить атмосферу психологического удушья.

Что тебе нужно – у нас все так прекрасно складывается?Самое позднее через две недели я начну докапываться до мужчины: почему он такой медлительный, почему так тяжел на подъем, почему не выдает новых идей; все это начнет меня угнетать. В таком доме уже не может быть мыслей о свободе. В таком доме только спят, едят и смотрят телевизор.

Регулярно приходят друзья на пиво. Самое позднее – до двенадцати. Потом ночь, потом снова день.

Вот уже месяц будущее стоит передо мной стеной серого тумана. И какая-то пелена вокруг.

Но одно я знаю точно: что этот мужчина, Симон, от чьего решения я якобы завишу вот уже год, – это моя большая ошибка. В его присутствии я впадаю в депрессию, голова моментально пустеет. Я теряю чувство юмора, становлюсь вялой и усталой. С недавних пор у меня почти хронические приступы зевоты.

Через четырнадцать дней совместной жизни я вышвырнула его за то, что он в первый же день моего отсутствия снова спал со своей женой.

Как раз в тот день, когда я уже была уверена, что могу и хочу освободиться, он снова позвонил:

– Я читаю твою книгу «Законы судьбы», – взволнованно сказал он, – уже почти всю прочел и теперь знаю, что делать. Нельзя оставлять за собой несожженных мостов, в твоей книге об этом тоже говорится. Когда хочешь что-то сделать, нужно делать это окончательно, без перестраховки. Взгляд на цель и – вперед! Я не могу больше оставаться в этом доме. Сегодня она переполошилась из-за того, что я захотел почитать, – так дальше продолжаться не может. Я хочу к тебе. Мне нужно к тебе! Я приду в четверг или в пятницу!

В который раз мы играем в эту идиотскую игру – думаю я и уступаю:

– Зато я не могу разделить твоего энтузиазма: если ты не приходишь сейчас, то нет нужды вообще это делать!

Сколько раз я это уже говорила? Когда я, наконец, смогу просто хлопнуть его по плечу и сказать: «Все было прекрасно, дорогой, но мы с тобой два разных мира и общего между нами не больше, чем между колдовством и менеджментом»?

С переездом я ощутимо отупела. Слова выпадали из головы, я уже не могла связно выразить какую-либо мысль; впрочем, у меня их и не было. Содержимое черепной коробки превратилось в студенистую кашу из негативных реакций. Ему нечего ответить, когда я что-нибудь рассказываю, он часто начинает во время самого рассказа зевать, живет в каком-то сумрачном мире безучастности почти ко всему, кроме секса, денег и торговли. И еще, пожалуй, чувства; да, теперь еще и чувство. Он хочет убежать от монотонности своей супружеской жизни, которая не дает ему ничего, кроме просмотра телевизора после рабочего дня. Он хочет ко мне – жить со мной, работать со мной и для меня. Но кроме абстрактного желания, у него нет ничего, никаких предпосылок: опыта, окружения и интеллектуального уровня – ничего. Кто он вообще такой, что я никак не могу его оставить?

У меня больше нет сил и выносливости, чтобы обтесать этот валун. Я понимаю все так хорошо, как никогда, отдаю себе полный отчет во всем и знаю, что нужно сказать всего несколько простых и окончательных слов, сделать это сразу, как только он позвонит, не откладывая.

Но ничего такого я, конечно, не говорю, потому что тоже хочу барахтаться в этом месиве чувств, играть в младенца, раскачиваться в материнских руках, чувствовать тепло, делать вид, что снова все в порядке, как тогда, когда нужно было только сосать и спать. Я хочу, чтобы он спал со мной, вылизывал меня, держал в руках. Я не хотела потерять его как любовника и поэтому играла в эту фальшивую игру. Причем играла по-крупному, а ставкой были мое здоровье, мой ребенок, моя жизнь.

Лавиния – моя склонная к эзотерике приятельница, которая торгует крестьянской мебелью, посоветовала мне мысленно защищаться огненным крестом. Дескать, знаменитые люди, которые у всех на виду, оказываются во власти разрушительных импульсов миллионов других людей. Я должна представлять себе световое яйцо, внутри которого нахожусь сама. Но световым яйцом я вряд ли смогу защититься от своих собственных инстинктов, подсознательных устремлений, от возврата к начальной ступени своего развития.

Торак проницательно взглянул на меня своими черными, мерцающими глазами.

– О, да… это мне интересно!.. Мне нравятся непристойные истории о зависимости, обреченности, человеческой слабости и психической нестабильности. Вам не кажется, что провалы гораздо более привлекательны, чем все эти тривиальные истории чьих-либо взлетов? Страдания, лишения разжигают мое любопытство; меня интересует все смертельное, патологическое, извращенное в человеческом характере… Это гораздо более привлекательно и правдиво, чем насквозь лживые героические эпосы, которые служат только тому, чтобы создавать у людей иллюзии, все эти несуществующие боги и их многочисленное потомство, завоеватели и победители драконов… А в действительности нас окружают неудачники, слабохарактерные, ничтожества, заблуждающиеся и сомневающиеся, усталые и печальные. Вот скажите, какими бы людьми вы сама хотели быть окружены – типа Шварценеггера или Вуди Аллена?

– Пожалуй, последнее.

– Я покалечен телесно, вы – душевно. Но вашу искалеченную душу, уважаемая, можно снова научить летать. А мое тело останется таким навсегда. Я никогда не смогу никого к себе привязать, увлечь. Когда я хочу плотской любви, то вынужден покупать ее или довольствоваться крохами со стола некоторых милосердных дам. Вы же можете вкусить от дионисийского колдовства чувственных наслаждений. Ни в чем не раскаивайтесь! Я завидую вам.

– Я не уверена, будете ли вы так же завидовать, когда я расскажу вам все. Это мучительно.

– Мучительно… прекрасное слово, живое, слово, которое будит фантазию. Ну что ж, любовь моя… я слушаю!

СДЕЛАТЬ ВСЕ САМОЙ

Я встретилась с Резой, новой подружкой Янни. Ловушка захлопнулась.

Реза борется за свои отношения с Янни. Я тоже борюсь за свои отношения с Янни, которые уже не имеют интимного характера, но жизненно необходимы мне, настолько, что я опасаюсь, как бы с этим переездом не отмер мой главный жизненный нерв. Но несмотря на все понимание, я не в состоянии была сказать «да», когда он предлагал вернуться. Слишком многое было невозможно, слишком глубоки корни наших споров, слишком мало осталось доброжелательности и взаимопонимания. Только теперь я осознала всю глубину потери.

Я должна все сделать сама, говорит Реза, и не зависеть от Янни. А я завишу. Завишу так, как зависит хороший актер от хорошего режиссера.

Наша связь носила такой характер, где один дополнял другого. Я и не подозревала, как много потеряла вместе с Янни. Я просто недооценила наш разрыв и осталась без слов, мыслей, мужества и сил. Он был моим утешителем, собеседником, творцом моего самосознания, ментором, наставником, вождем и величайшей нервотрепкой, бесстыднейшим сквернословом и преданнейшим деспотом из всех, кого я знала. Моралист, впрочем, самостоятельный в суждениях, разрушитель клише и штампов, неисправимый радикал. А я была проводником его творческих излияний, благодатной почвой для всех его посевов.

Моя позиция напоминала собаку на сене: я не пускала Янни назад, но и не отпускала от себя. Само собой, что Резе это не могло понравиться.

Перед встречей у нотариуса, где Янни переписывал дом на свое имя, он в последний раз спросил меня, очень завуалировав тонкий вопрос, не хочу ли я все-таки принять предложение о воссоединении. И если я действительно хочу, то он возьмет на себя все связанные с этим хлопоты. Я бестолково топталась и не могла сказать «да». Он тогда как раз сошелся с Резой, я не хотела их отношениям мешать, а наши с Симоном прерывать, несмотря на то что обстоятельства к этому располагали.

И вот я захлестнута неуклюжими словами, вульгарными сокращениями. Моя собственная речь оскудела, я не знаю больше слов, не рождаю мыслей. Теперь я состою только из паники и черных взглядов на жизнь. Я выплеснула свой жизненный эликсир, потому что не могла больше переносить Янни, не могла переносить его несносности и не понимала его незаменимости.

Ценность человека ты познаёшь, когда его уже нет рядом. Прекрасное живет в воспоминаниях, а настоящее отравлено слабостью и близорукостью.

Торак задумчиво смотрел на гладь маленького озерка впереди.

– Томас Бернгард умер. Вы читали его книгу «Погибший»?

– Отчего он погиб?

– От пьянства, одиночества, от непонятности смысла собственного бытия…

Погибший в романе – это его друг, который «разбился» о гениальность клавишника-виртуоза Глена Голда; его собственные способности были слишком малы, безжизненны.

– Почему вы мне это рассказываете?

– Ну как же, вы не находите здесь параллелей?..

Я ощущала сейчас свою голову почти мягкой на ощупь, старые, омертвелые мысли разрослись подобно раковой опухоли и подавили все без исключения надежды и силы. Я апатично влачила существование, ожидая момента, когда мои причитания не будут уже никого волновать и вызывать сочувствие. Постоянно занималась йогой. На одном из листков с упражнениями я прочла:

«Веди себя смело и не бойся трудностей, ведь тебе самой придется преодолеть их и одной пройти через муку и страх познания; точно так же, как ты должна сама умереть, ты должна и жить тоже сама».

И еще:

«Удовлетворение находится в усилии, в старании достичь цели, а не в уже достигнутом».

Как раз накануне вечером, Джек сказал, что я должна сама лепить свою жизнь, а не проводить ее в ожиданиях, а в одной радиопередаче психолог советовал женщине, находящейся в похожем положении: «Само по себе желание еще ничего не дает. Действовать вам нужно, действовать».

Янни говорил: «Дисциплинируй свой ум!»

Верно и то, что сказала Реза: «Ты должна делать все сама».

Но моя душа больна, мозг парализован от страха, мысли оцепенели, вместо огня радости ледяные слезы. Я не живу, а влачу жалкое существование среди страхов и депрессии, и никто не знает выхода из этого круга.

Вернее сказать, все вокруг знают, что нужно делать, но их советы не помогают – они, как правило, касаются здоровья сильных, энергичных людей, которые крепко держат в руках свою жизнь со всеми ее колебаниями и перепадами. Я свою уже не держу, и она просачивается как вода сквозь пальцы. Только иногда еще веселые, жизнерадостные, сильные люди подстегивают меня.

Я знаю, что должна прервать связь с Симоном. Его жизнь – это ежедневная рутина без новизны, взлетов и переживаний, скучное однообразие с хорошей пенсией в качестве конечной цели.

Но я уже утонула в нем, его рот и мой пол – это одно целое: его руки и мое тело любят друг друга; наши дыхания хотят быть вместе; мы хотим осязать, лизать, тереться друг о друга; держать, прижимать, шептать на ухо непристойности. Это наш язык, которым мы в совершенстве овладели, на котором можем говорить только мы, и ни один из нас не говорил так ни с кем другим.

– Мммм!.. – Торак ущипнул себя за мочку уха, почесал голову и, наморщив лоб, взглянул на меня: – Как можно ошибаться в человеке… замечательно, сударыня! Я действительно представлял вас совершенно иначе. Хотя я, конечно, предполагал, что видимость и реальность не совпадают, но не допускал, что разрыв между ними может быть так чудовищно велик.

Я нашла его тираду бесцеремонной и рассердилась.

– Я не афиширую свои провалы перед широкой общественностью, господин Торак, это в высшей степени непрофессионально. Вполне достаточно того, что другие это делают. Когда разрыв между образом и реальным человеком становится слишком велик, в эту трещину срывается душа.

– И что тогда делать?

– Склеивать трещину, а между тем приводить свое творчество в соответствие с личностью. Или наоборот, что тоже помогает. Некоторые так никогда и не делают этого и потому сходят с ума. Со мной это уже почти случилось.

– Почти?

– Да, почти. Больше ничего пока сказать не могу, Торак. И далеко не уверена, захочу ли еще что-нибудь рассказывать.

– Я понимаю, ничего страшного. Послезавтра я буду у вас, уважаемая. Вы позвали меня, и вот, до пятницы я ваш!

Я бросила на него недружелюбный взгляд.

– Предполагай и располагай – гласит мой принцип. Мне кажется, любовь моя, у вас комплекс «ученика волшебника», по Гете.

Мы беседовали о том и о сем, но он никак не позволял от себя отвязаться. Наконец я объяснила ему дальнюю дорогу к своему дому в деревне, оговорила время и стала считать его проблемой то, как он до меня доберется.

– До встречи, уважаемая!

Он поклонился, надел свою шляпу и похромал в туман.

Совершенно сбитая с толку, я отправилась домой.

Ради Бога, что нужно от меня этому уродцу? Который выглядит как кошмар из моего сна. Неужели все существа, которые мне когда-то снились, придут из ночи в мой день?В мире гномов и ночных видений я жила постоянно, но только дома, не на работе или на улице. Театр, сцена – это промежуточное звено, которым гномы соединяют порядок и фантазию. И то и другое имеет право на существование; более того, когда одно из двух отсутствует, человек запутывается или болеет.

У меня всегда все случается совершенно непредсказуемым образом – Торак прав. Как ученик волшебника у Гете, я всегда получала то, чего сильно хотела, но не всегда была готова к этому. Я мечтала о встрече с партнером сильнее себя, получила его – и была вынуждена бороться с ним до тех пор, пока не переросла его. Может быть, я недостаточно точно пожелала, выработала не вполне четкое представление о том, чего хочу? Как я могла догадаться, что боги пичкают меня, как гуся, всем тем, чего я хочу или когда-либо хотела? Я хотела стать Петрушкой и стала им; хотела славы, и она пришла ко мне; хотела много мужчин, и они у меня были; свою жажду денег я также удовлетворила – а затем мне пришлось учиться осознавать всю эту благодать и вытекающие отсюда последствия. Секс – это было последнее, чего я сильно желала и в полной мере получила – и получала беспрерывно, во все отверстия своего тела, пока не переполнилась. С желаниями, как с рекламными обещаниями, – лучшее из них то, которое не исполнено!Но хотела ли я обойтись без этих экстатических путешествий? Нет, никогда.

Я почти не спала в ту ночь. В три часа, приподнявшись в постели, я увидела стоящего на освещенном лунным светом ковре Торака – злорадно ухмыляясь и сверля меня злым взглядом мерцающих глаз, он прошептал:

– Ты получаешь то, что хочешь, – это твоя судьба!

Я так перепугалась, что протерла глаза и увидела, что видение исчезло – всего-навсего стул с висящими на нем платьем и шляпой отбрасывал тень на ковер, и больше ничего.

Сон ушел – я беспокойно ворочалась в постели и ждала рассвета. Подступили воспоминания. Как это было в Сингапуре… с малазийским принцем, который довел меня до опьянения качкой, при свете свечи, по всем правилам этого искусства… его бронзовая кожа, темные волосы, миндалевидные глаза, полные губы… До этого четыре техасца, которые забирались на меня по очереди, как похотливые жеребцы. И пока один скакал верхом на мне, трое других, стоя рядом, ждали своей очереди и жадно разглядывали меня. Мечты, которые стали действительностью… Что за радости дает нам жизнь, когда мы этого действительно хотим! Когда готов полностью отдать себя им, можно приобрести любой опыт, какой только представлял себе, ничего при этом не теряя.

Предполагай и располагай. Только будь осторожна со своими желаниями, Лена, так же как и со страхами – все картины из твоей головы могут стать реальностью.

Часто мне казалось, что внутри меня сразу несколько личностей. Это не начало шизофрении, это была мультифрения. Мне казалось скучным прожить всю жизнь одним и тем же человеком, хотелось играть сразу много ролей. Но поскольку это невозможно, я играла их по очереди, друг за дружкой, меняя образы через неделю, через день, а иногда ежечасно.

Я хотела быть актрисой, музыкантом; автором романов, стихов, пьес, сценариев, песен; певицей, ведущей, комиком – кроме того, матерью, женой, хозяйкой, монахиней в Тибете, что, к сожалению, невозможно, там только монахи, путешественницей, отшельницей, шлюхой и политиком.

Это можно расценивать как дробление личности, а можно – как разнообразие способностей. «Когда Бог хочет кого-то наказать, он дарит ему много талантов», – говорила моя мама. И ведь не все они остались втуне – кроме монахини и политика я была всем. Правда, проституткой я была только в частной жизни, непрофессионально, но все-таки была! Какая другая женщина может похвастать такой судьбой?

И вот теперь на мою голову свалился этот карлик.

Ведь и его я придумала в свое время – в Корфу. Там я проводила отпуск, одна, без мужчины и, изнывая от жара греческого солнца, выдумала узловатого карлика, который обещал научить меня чистой, без всякой зависимости, страсти, при условии, что я откажусь от всех своих страхов. Я тогда пустилась в такие непристойные фантазии, которые здесь приводить не рискну, из опасения вызвать шок у читателей. Одним словом, стараниями этого карлика я испытала все, что хотела, после чего он сам удовлетворил меня извращенным способом; способом, которому обычно не место в мечтах добропорядочных немецких женщин.

Весь этот день, как и последующий, я провела, слоняясь по дому и безуспешно пытаясь чем-нибудь себя занять. Дом стоял пустой, мой сын был у отца, а я ждала Торака.

Мы договаривались на шесть вечера. В пять я вышла немного пройтись, чтобы освежить голову. Без чего-то шесть вернулась, но решила сделать еще один круг вокруг усадьбы. Когда я снова оказалась у входной двери, Торак уже сидел на скамье перед домом. Я не слышала ни шума мотора, ни звука шагов. Как всегда, он возник из ниоткуда.

– Добрый день, уважаемая… какая радость вновь видеть вас!.. – Он косо прохромал мне навстречу и протянул руку. – Ну, как ваше драгоценное здоровье? Готовы ли вы к отлету?

– Отлету… куда?

– На юг, как перелетные птицы осенью. Мы улетим от снегов вашей горечи к жаркому солнцу смягчающегося сердца…

– О, Торак, да вы лирик… Я не могу летать, мои крылья поломаны. Иногда я, как толстая курица, взволнованно делаю пару кругов в воздухе и, изнемогая, валюсь на пол…

– Ну, сударыня, что за унылая картина. Ваши крылья онемели по несчастной случайности – я бы так это назвал, – но тут дело поправимо. Вы снова будете высоко летать… на что поспорим?

– Ни на что. Я никогда не спорю.

– Нет, позвольте! Мы с вами в конце февраля едем в Венецию, и если вы все еще будете грустить, то я сам все оплачиваю, если нет – то вы. Идет?

– Но я могу разыграть перед вами печаль, чтобы сэкономить деньги! – улыбнулась я.

– Нет, нет, вы этого не сделаете, – весело возразил он, – для этого у вас слишком много спортивного духа!

– Хорошо, договорились – спорим на три дня карнавала в Венеции!

Я подняла руку, и он ударил по ней. Потом мы пошли в дом.

– Вы не устали с дороги?

– О нет, я получил богатую пищу для размышлений и на редкость бодро себя чувствую.

– А как вы сориентировались? Ведь вы же должны были позвонить мне, чтобы узнать дорогу!

– О, сударыня, пусть это останется моим маленьким секретом. Я могу попасть в любое место, когда захочу этого… а вот чай пришелся бы кстати.

Я готовила чай, а Торак стоял рядом, на кухне и развлекал меня. Он показывал всякие клоунские штучки, изображал жестикуляцию, свойственную различным характерам, корчил рожи и вообще смешил меня так, что я чудом не захлебнулась. Через час я была в таком хорошем настроении, что все мои сомнения, относительно него, развеялись как дым.

– Ну что ж… теперь за работу, уважаемая. Где мы обоснуемся?.. Подождите… я скажу вам где!

Прежде чем я успела что-либо сказать, он с довольным выражением на лице обковылял весь дом от первого этажа до чердака, из-за чего изрядно запыхался, и в итоге остановился на жилых комнатах.

– О даа… здесь недурно. Камин, арки… здесь было какое-то производственное помещение?

– Да, это до сих пор видно по селитре на стенах. Мне еще придется заняться этим.

Я подумала о Симоне. Наш первый разговор был о селитре на стенах старого крестьянского дома. И позже я не позволяла исправить этот дефект, как все другие, так как мне казалось, что тогда наши отношения кончатся. На поврежденных местах откололась штукатурка, и под ней можно было увидеть кладку чуть ли не столетнего возраста.

– Не развести ли нам огонь? – сказал Торак. – Подождите, я об этом позабочусь. Огонь в камине всегда должен разводить мужчина.

– Это кто же сказал такую глупость?

– Я, Торак Намадов. Конечно, это глупость, ну да ничего!

В пламя были брошены сухие поленья, и огонь в камине заполыхал. Торак хлопнулся на кушетку и с довольным видом взял чашку кофе.

– Итак, любовь моя, приступим к нашему рассказу. Представьте, что я султан и вы моя Шехерезада. Правда, только на две и одну ночь… Мы должны сделать все несколько быстрее, чем те двое, в нашем распоряжении нет трех лет времени. Я спрашиваю, вы рассказываете, я комментирую.

– Вы уверены?

– Конечно. Вот увидите, так вам будет даже легче! Положитесь на меня и мои способности.

– Я всегда полагалась на кого-нибудь – и вот что из этого получилось.

– Вы должны иначе осмыслять свои переживания, и тогда огонь вновь загорится. Давайте отправимся не сразу, задержимся на мгновение… Вот, пожалуй, и все.

– Ну, хорошо, Торак, коль скоро вы готовы, я не буду отклоняться. С чего начнем?

– Мы начнем с начала, любовь моя. Где вы увидели его в первый раз?