Текст книги "Две жены моего мужа (СИ)"
Автор книги: Лия Султан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
Глава 9
На следующий день еду к Кариму, чтобы посмотреть в его бесстыжие глаза и предупредить, что подам на развод. И все равно, что люди скажут, что я предательница, бросившая мужа в трудную минуту. Как я могу дальше с ним жить, зная, что он обманывал меня, спал с токал, играл с ней в эти пошлые игры?
Без стука захожу в палату. Карим поворачивает голову и уголки губ на уставшем, осунувшемся лице ползут вверх.
– Зара, любимая. Я знал, что ты придешь.
– Я ненадолго, – отзываюсь сухо и подхожу к кровати.
Он поднимает руку в надежде, что я переплету наши пальцы, как делала это всегда. И я хочу…умираю от желания прикоснуться, погладить по щек, поцеловать в губы, взъерошить густую шевелюру. Но понимаю: стоит дать слабину и я мгновенно распадусь на частицы, а потом не соберу себя.
Я стараюсь смотреть на него отстраненно, а сердце поглощает безжалостное торнадо. Как теперь любить его, зная, что он предал нас? Рука Карима так и повисает в воздухе. Поняв, что я ничего не сделаю, он опускает ее на кровать и сжимает в кулак. Злится.
– Где Дильназ? Думал, ты привезешь ее.
– Она отказалась приезжать, – отвожу взгляд, чтобы не смотреть в его глаза.
– Почему? Она же говорила, что хочет, – Карим помрачнел и облизал пересохшие губы.
– Твоя шлюха вчера заявилась к нам домой и напугала ее. Сказала, что у ее папы скоро родится сын и много чего еще.
Муж утробно зарычал, и рык этот больше походил на яростный стон.
– Приструни ее, или оплати психиатра. Она меня достала.
– Она мне никто, Зара, – повернув голову, заявил он. – Ты – моя жена, я люблю только тебя.
– Не надо, Карим. Можешь уже не играть! – морщусь я и включаю телефон, который все это время держала в руках. – Говоришь, она тебе никто. Тогда вот это ты как объяснишь?
Отдаю ему телефон, в котором открыла скриншоты их переписки, где он написал, как горячи ее эротические фотографии, и что он тоже ее хочет. Его лицо вытягивается и бледнеет, лоб покрывается испариной. В немом ответе звучит одного слово: “Нет”.
– Малыш! Ты называл ее малышом! Как меня! – голос предательски срывается. – Ты трахал ее, пока жил в Астане! А жил ты там неделями. А потом приезжал домой и спал со мной. Ты даже делал это без защиты, раз она залетела от тебя! Как она мне сказала? Ты ее во вермя "этого" называл "ох***но красивой". Помнишь?
Замечаю, как он изменился в лице, услышав эти слова. Неужели всплыли в памяти моменты с ней? Как же больно это понимать. Прикрываю глаза ладонями и тяжело дышу.
– Ничего не было! Клянусь тебе. Ну что мне еще сделать, чтобы ты поверила?
– То, что ты ничего не помнишь, не значит, что ничего не было. Искандер застукал вас в отеле в Актау. Где вы там останавливались? В Риксосе? Она ему дверь в твой номер в одном полотенце открыла! А Аслан вошел в твой кабинет, когда вы с ней целовались! Кстати, у вас именно там случился первый секс. На твоем рабочем столе!
– Нет, не может быть! – кричит он в ответ, а затем подносит кулак ко лбу и со всей дури бьет себя по нему. – Нет у меня вот здесь ничего, понимаешь? Пусто! Ноль! Я не помню абсолютно ничего из того, что говоришь! Я даже не могу оправдаться, потому что ничего не знаю! Мне всегда было на нее пох*й. Мне и сейчас пох*й!
– За тебя отлично оправдываются другие, – усмехаюсь я – Твой брат и друг хоть и сдали тебя, но все равно выгораживают. А я уже никому не верю. И тебе в первую очередь.
Буравим друг друга взглядами, в которых переплились ярость, неверие, разочарование. Где-то на дне раненной птицей трепыхается наша любовь – прежде чистая и светлая, ныне грязная и черная.
– Я хочу развод, Карим, – глухо произношу и сама же вздрагиваю от этих слов.
– Нет, никогда, – твердо говорит он. – Никакого развода. Я не отпущу тебя.
Эти слова бьют наотмашь. Не буду сейчас с ним спорить. Главное – сказала.
– Прости, но я больше не могу жить с тобой. Я не прощаю предательства. Как и папа. А у вас с ней будет ребенок. Она же этим так кичится.
– Я не верю, что он мой! И не верю, что у нас с ней что-то было. Мы сделаем теста на отцовство. Я докажу тебе.
– Ты уже сделал все, что мог, чтобы разрушить нашу семью, Карим.
Развернувшись, иду к выходу, а Карим кричит мне вслед:
– Зара, вернись! Мы не договорили! Не бросай меня, Зара! Я люблю тебя!
Закрываю за собой дверь и прислоняюсь к ней спиной. Слезы обжигают щеки, обида душит, боль становится все сильнее и невыносимее. Самым большим страхом в жизни было его потерять… и он воплотился в реальность.
Глава 10
– Ты не можешь развестись, доченька. Только не сейчас, – шокирует меня мама. Я ожидала от нее другой реакции и безоговорочной поддержки, но она говорит это слишком уверенно.
– Ты сейчас серьезно? Мне что простить мужу токал и научиться ладить с младшей женой?
– И как всегда Зара зацепилась за одно слово и перевернула с ног на голову, – цокает мама и наливает еще чая с молоком в фарфоровую чашку.
Мы сидим с ней на кухне ее просторной квартиры в одном из жилых комплексов, построенных нашей семейной компанией. Раньше они с папой жили в большом доме, откуда я и уходила замуж. Но пять лет назад отца не стало и мама не выдержала и переехала в квартиру. Она живет одна, занимается в фитнес-клубе, встречается с подругами, ходит на тои и прочие мероприятия многочисленных родственников, раз в год на месяц уезжает к Аделине в Нью-Йорк, а оттуда куда-нибудь на море. Не жизнь, а сказка. И в свои 64 Айгуль Гумаровна Сатаева прекрасно, потому что регулярно посещает салон красоты. Только в отличие от моей свекрови, у мамы светлые волосы, доставшиеся ей от матери-татарки. Мой дед был академиком, развивал химическую промышленность страны, бабушка преподавала химию в школе. Дед умер рано, еще до моего рождения.
А вот ата (дедушка) с папиной стороны окончил МГУ, работал сначала экономистом, а потом ведущим специалистом в Министерстве монтажных и специальных строительных работ Казахской ССР. Ажека заведовала детской и юношеской библиотекой. В общем, в роду у меня академики, учителя, интеллигенты.
И точно такая же ситуация у Карима. Они с Искандером тоже родились в зажиточной по советским меркам семья. А их отец, мой покойный свекор – представитель рода “дулат” Старшего жуза. Поэтому и Карим, и Искандер, и моя Дильназ тоже к нему относятся, так как род наследуют по отцу. А мой ру – “аргын”.
Наши папы шутили, что объединились не только семьи, но и Старший и Средний жузы. После многолетней дружбы и партнерства они стали сватами, чем очень гордились.
– Я не переворачиваю все с ног на голову, – обижаюсь на маму. – Я не хочу унижаться, как некоторые наши женщины, мужья которых завели токалок. Я не собираюсь становится байбише и жить, как в гареме.
– Ты не о том думаешь, – строго проговаривает мать. – Твой муж прикован к кровати. Перелом позвоночника – это тебе не ногу сломать. Еще и сотрясение с потерей памяти. Ты понимаешь, как ты будешь выглядеть, когда бросишь его и подашь на развод? Что скажут люди? Что ты бессердечная, избалованная и бесчувственная женщина, которая оставила мужа в трудный момент.
– Не могу поверить! – сокрушаюсь я. – То есть тебя волнует то, что скажут люди? Партнеры? Журналисты ?А мне плевать! Кариму надо было об этом думать раньше прежде чем лезть на шалаву. У него будет ребенок от другой женщины!
– Это еще не доказано, – сухо отзывается она. – Риана хочет сделать тест ДНК. Она думает, что эта психованная всех нас дурит.
Риана – мама Карима и моя свекровь. Они с моей мамой тоже дружат много лет благодаря мужьям.
– Даже если дурит, я видела их переписку.
Поставила локти на стол, сложила ладони будто в мольбе, и уткнулась в них кончиком носа.
– Карим писал такие вещи в ответ на ее полуобнаженные снимки, что мне противно. Изменял он, а грязной себя чувствую я. Тебе этого не понять, мама, – горько замечаю я. – Папа никогда не гулял!
– Ты так уверенна? – в сердцах заявляет мама и тут же замолкает, прикусив губу.
– Что ты сказала? – распахиваю глаза от удивления и неверия.
– Ничего.
– Ты хочешь сказать, что папа… – не могу договорить, так как боюсь услышать то, что еще больше разобьет мне сердце.
– Сейчас речь не обо мне, а о тебе, Зара. Ты же все еще любишь Карима. По глазам вижу, что любишь. Ты с детства им бредила. Я не говорю тебе его прощать, но сделай паузу, выиграй время, не руби с плеча. Если через несколько месяцев ты поймешь, что уже не можешь с ним жить, разводись. Но не сейчас, когда он даже ходить не может. Даже Дильназ тебя не поймет.
Умом понимаю, что мама права: мой муж обездвижен, ему придется заново учиться ходить и сидеть. И я отчаянно хочу быть рядом с ним, помогать ему, держать за руку, говорить, что все получится и он снова будет таким же, как раньше. Но что мне делать, если теперь, смотря на него, я представляю, как он занимался любовью с другой?
– Мама, ты ушла от вопроса. Скажи правду, папа тебя изменил?
– Чай остыл, я кипяток в чайник добавлю, – встает она и разворачивается к столешнице.
– Мама, сядь, пожалуйста, и ответь! Что у вас было с папой?
Она стоит ко мне спиной и я вижу, как трясутся ее плечи. Резко поднимаюсь и в одну секунду оказывают рядом с ней, приобнимаю, глажу по спине. Мы обе плачем.
– Ты не помнишь, – вырывается у нее сквозь слезы. – Тебе было три, наверное. Я собрала его вещи и выгнала.
– Почему? Что случилось? – мне очень страшно услышать продолжение, но теперь я знаю – лучше горькая правда, чем сладкая ложь.
– У него была интрижка с секретаршей. Он стал позже приходить домой, а мне говорил, что сейчас время тяжелое, рэкет, надо защищать свое, надо много работать. Мы с Рианой вот так и жили: отправляли мужей на работу и молились, чтобы вернулись живыми, потому что по новостям все время показывали: то одного взорвали, то другого убили. А когда они ездили принимать вагоны со стройматериалами, то вообще страшо. Всю ночь их нет, связи никакой нет, мы с Рианой сидим по квартирам с двумя маленькими детьми. Ну а потом начались странные звонки на домашний – молчание, тяжело дыхание в трубку. Однажды она осмелела и заговорила. Хотеа, чтобы я его к ней отпустила.
У меня внутри все переворачивается. Привычный мир, в котором папа был идеальным мужем и моим героем, рушится, как карточный домик. А моя мама пережила тоже, что и я. Или это я повторяю сейчас ее судьбу.
– Он ушел, но ты все-таки приняла его обратно. Получается, простила?
Мы с мамой все еще на кухне. Она стоит, опершись бедрами о столешницу, а я – напротив нее. Ничего из того, что она рассказывает я не помню. То ли из-за возраста, то ли мозг просто вытеснил неприятные воспоминания.
– Получается, так, – горько усмехается мама. – Аде было почти восемь, но она будто все понимала и ни о чем не спрашивала – до сих пор же закрытая. А ты – нет. Ты плакала целыми днями и спрашивала, где папа и когда он придет. Я же была настолько зла и обижена на него, что не подпускала к вам. А перед Новым годом ты сильно заболела пневмонией и мы с тобой легли в больницу. Аду забрала бабушка. Нужны были какие-то новые антибиотики, которые вроде как продавались, но достать невозможно, потому что очень дорогие. И тогда Риана с моего разрешения рассказала обо всем твоему отцу. Примчался сразу же, – шмыгает она носом, берет рулон кухонного полотенца, чуть отматывает и вырывает один лист. Сложив его в несколько раз, протирает уголки глаз и щеки. – Поговорил с заведующим, чтобы его впустили в палату. Ты как раз под капельницей лежала: маленькая, худющая, бледная. Сильно плакала и уснула вот так – с иглой в вене. А он тебя увидел и побелел. Антибиотики он потом привез на целое отделение. И с заведующим подружился, стал помогать больнице Тогда же везде всего не хватало. Лекарств тем более. Еще и рубли на тенге заменили, вокруг неразбериха сплошная.
– Это ты про Александра Михайловича сейчас рассказываешь? – переспрашиваю маму, вспомнив, что папа дружил с врачом детской больницы. Он даже бывал у нас в гостях несколько раз, но эту историю никогда не рассказывал. По легенде – это я теперь понимаю – я лежала в пневмонией и он меня лечил. Так и познакомились.
– Да, про него. Дядя Саша. Устроил нам потом очную ставку в своем кабинете, пока за тобой соседка по палате присматривала. А папа твой умолял принять его обратно, твердил, что у него с этой…нет больше ничего.
– И ты простила, – опускаю голову, пряча от мамы свои слезы.
– Не сразу, – судорожно вздохнув, отзывается она. – Вы маленькие, мама пенсионерка, я испугалась, что если что-нибудь еще случится, то не справлюсь одна. Можешь считать меня слабой.
– Ты ради нас его приняла обратно несмотря на предательство? – болючий ком скребет горло. Я обожала своего отца, который подарил мне только свою любовь и заботу, но и сделал из меня человека. Он дал мне прекрасное образование, инвестировал в музыкальную школу, помог ее открыть и удержать на плаву. Папа был для моим идолом. А теперь я узнаю, что мой любимый отец обманывал маму. От этого мерзко и тошно.
– Помимо этого я все еще его любила. Поэтому долгое время было больно. Когда смотрела на него, вспоминала про измену. С годами это все рассеялось, рана зарубцевалась. Он обещал, что больше не предаст и сдержал слово. Хочется верить.
– Я-то думала….как повезло нам, что наш папа верный, семьянин, – хмыкаю, смахнув слезу с щеки. – Всегда говорил: “как мама скажет”, “спроси у мамы”, “мама лучше знает”. Мы еще шутили, что папа большой начальник только на работе.
– Да, помню, – внезапно она тихо засмеялась и вытерла нос салфеткой.
– Скучаешь по нему?
– Очень, – отвечает, глядя мне в глаза.
Несколько секунд просто молчим и вспоминаем былое. Наше молчание прервал звонок в дверь.
– Ты кого-то ждешь? – заламываю бровь в удивлении.
– Это Риана. Пришла с тобой поговорить, – мама делаета глубокий вздох и идет открывать дверь своей подруге и по совместительству моей свекрови.
***
– Я знаю, что все плохо, Зара. Но, пожалуйста, дай ему шанс, – просит ене, сложив руки в молитве. – Я уверена, что это не его ребенок. Она хочет его подловить.
– Мама, я видела фотографии, переписку. И все с номера Карима. Меня разбуди, я его, как таблицу умножения расскажу, – объясняю ей тактично. Свекровь и мама сидят за столом, а я стою, прислонившись к стене. Они подруги, и, наверное, сговорились, чтобы нас помирить.
– Можешь показать? – с надеждой смотрит на меня енешка.
– Вы уверены? Я боюсь у вас обеих давление подскочит, – опасаюсь я. Все-таки женщины их возраста к таким откровениям не привыкли.
– Выше уж точно нет, – строго говорит она. По глазам вижу – ждет.
Ну хорошо, вы сами попросили. Или это я стала слишком злой? Иду к дивану, на котором оставила сумку и вытаскиваю телефон из открытого бокового кармана. Нахожу скриншоты, которые мне отправила Линара, возвращаюсь и передаю ей смартфон.
Они с мамой утыкаются в экран, прищуриваются, медленно читают и краснеют, как воспитанницы Института благородных девиц. Моя мама первая отстраняется, прикрывает глаза ладонью и качает головой.
Тетя Риана тяжело дышит, кривит рот и шепчет разные ругательства, среди которых различаю: “шалаву”, “стерву” и кое-что еще из непереводимого уйгурско-узбекско-казахского фольклора, потому что моя свекровь наполовину казашка, а вторую половину делят уйгурская и узбекская крови. Отсюда и внешность у Карима не типично азиатская. Все мне говорили, что я отхватила красавчика, похожего на турецкого актера. А теперь я поняла смысл фразы “Красивый мужик – горе в семье”.
– Она могла все подстроить, – в ее голосе слышится боль разочарования. – Взять его телефон, написать сообщение от его имени.
– Она бы его никогда не разблокировала. На нем Face ID и код-пароль, которое мы с ним вместе придумали. Никто его не знает.
Свекровь задумывается, поджимает губы так, что они становятся похожи на тонкую красную нитку. В молодости Риана была ослепительно красива. Правильные черты лица, густые, иссиня-черные волосы, пухлые губы – мы с сестрой называли ее Жасмин из мультфильма про Алладина. Надеюсь, хоть от нее муж не гулял, потому что разве можно изменять такой красивой женщине?
– Хорошо, допустим не Лиана, – рассуждает она. – Может, конкуренты?
– Для чего это конкурентам? – нервно смеюсь я. – Как токал повлияет на работу? Многие богатые мужчины в нашей стране живут на две семьи и не парятся, делают миллионы.
– Я не знаю, – в сердцах бросает она. – Выбить из колеи, разрушив его семью. Все же видели, какие вы дружные, счастливые.
– Видимо, правду говорят, что счастье любит тишину, – горько замечаю я.
Вижу, что свекровь на грани отчаяния. Может, как мать я бы и поняла ее: семья ее сына действительно рушится, а она всеми силами пытается ее спасти. Только все бестолку.
– А я ведь ездила в Степногорск на ее кудалык (сватовство), – вспоминает она, отрешенно глядя перед собой. – Сестра попросила меня, как старшую, ее сопровождать. Я даже золотые серьги ей надевала по традиции, как и тебе когда-то. У этой Линары нет родителей, ее с 13 лет воспитывали дядя с тетей. Будь проклят тот день, когда она попала в нашу семью. Санжара погубила и Карима не дай Аллах, погубит.
– Ну как погубила? За рулем ведь был он, – уточняю я.
– Он. Но сестра сказала, что когда ее привезли в больницу, она плакала и причитала, что они поругались за минуту до столкновения. У нее же сильное сотрясение было, вся голова в крови.
– Пусть Аллах простит меня за эти слова, – пугаюсь собственного холодного тона, – но понятно, почему она такая отбитая на всю голову.
– Зара! – угрожающе смотрит мама. Ей явно не понравился мой настрой, ведь она считает, что мы должны быть милосердными. – Нельзя так о людях.
– Ведьма она, – отзывается ене. – Я лично проконтролирую сдачу ДНК. Уверена, это не его ребенок.
Молча киваю. Как бы я хотела, чтобы она была права.
Глава 11
Внимательно читаю последний документ в стопке, подписываю. Лина все еще стоит рядом, и я отчетливо слышу знакомые цветочные нотки. Аромат – уютный и манящий – щекочет ноздри, и я втягиваю воздух, как наркоман. Закрываю толстую папку, поднимаю на нее глаза.
– Это все?
– Да, – кивает она и ее губы расплываются в мягкой улыбке.
Мысленно ругаю себя за то, что вообще завис на ее губах. Лина – просто красивая женщина. Не более.
Она берет папку и идет к двери. Я же встаю и шагаю к шкафу, куда она днем повесила мой пиджак.
– До свидания, Карим Даниалович, – говорит, взявшись за ручку.
– Хорошего вечера, Лина, – надеваю пиджак, поправляю рукава. Пытаюсь быть с ней дружелюбным, но вижу, что она замешкалась и так и стоит у двери.
– Что-то еще?
Она делает шаг навстречу и кладет папку на край стола.
– Я хотела еще раз выразить вам соболезнования, – кротко шепчет Линара. – Ваш папа был очень добрым, щедрым человеком.
– Так и есть. Спасибо, – от мыслей об отце и его скоропостижной смерти снова становится не по себе.
– И я вас прекрасно понимаю. Тяжело терять близкого, любимого человека, – замечаю, что глаза ее вмиг увлажняются. – Ни дня не проходит, чтобы я не вспоминала Санжара.
– Понимаю, – все, что могу выдавить из себя я, потому что Лина оказывается слишком близко и внезапно обнимает меня.
– Вы даже не представляете, Карим Даниалович, как вы мне его напоминаете. Вы так похожи, – чуть слышно проговаривает она в грудную клетку, а после поднимает глаза и смотрит на меня снизу вверх неотрывно, с нежностью и сочувствием. Не понимаю, как это происходит и что за наваждение меня накрывает, но в следующую секунду мы тянемся друг другу, и я целую ее в губы…
Она жмется ко мне сильнее, я теряю контроль над собой и нет, чтобы прекратить все, держу ладонь на ее спине и продолжаю жадно целовать. Лина стонет и повторяет мое имя:
– Карим, Карим, Карим.
Все вокруг начинает кружится, затем постепенно исчезать. Кабинет растворяется в едком дыме и я уже не понимаю, где и с кем нахожусь. На границе сна и реальности все еще чувствую вкус и мягкость женских губ, тот же цветочный аромат, а еще до сих слышу голос, что зовет меня…
Открываю глаза и задыхаюсь от негодования, отвращения и нехватки кислорода. Склонившись надо мной, Лина на самом деле целует меня и пальцами сжимает плечи. Поняв, что происходит, уворачиваюсь и рычу на всю палату так, что кажется, дребезжат окна.
– Какого х** ты здесь делаешь? Вон пошла!
– Карим, милый, только не прогоняй, – плачет она, схватив меня за предплечье. – Ты сейчас не помнишь, но в твой последний приезд, ты обещал, что мы будем вместе.
– Я сказал, уйди отсюда, – кричу ей в лицо, а она не двигается. – Сестра! Сестра!
Но вместо сестры в палату влетает брат, а за ним – лучший друг. На лицах обоих недоумение. Искандер подхватывает Лину за локоть, резко поднимает и ведет к двери. А она ноет и повторяет:
– За что ты так со мной, Карим? Ты же обещал, что не оставишь меня. Я же ношу твоего сына.
Поворачиваю голову, лишь бы не видеть ее лица. И только, когда шум за дверью стихает, возвращаюсь на исходную и натыкаюсь на осуждающий взгляд Аслана.
– Зае**ла, – цежу сквозь зубы.
– Все закономерно, – друг прячет одну руку в кармане брюк. В другой держит тонкую папку. – Ты еб*л ее, теперь она еб*т мозг твоей семье. В особенности, жене. И что ты смотришь на меня, как на врага? Я тебя выгораживал, поверил, что случайно у вас в кабинете вышло. Но твоя переписка говорит об обратном.
Аслан буравит меня ледяным взором, которого я прежде никогда не видел. Я тоже смотрю на него, насупившись. Он прав и жесток.
– Я пытаюсь понять, какого х**, Карим? Менять крепкую семью и идеальную жизнь на вот эту истеричку? Ты уж поделись, что она там такого вытворяет?
– Мне нечего тебе сказать. Я ничего не помню, – кричу как сумасшедший. – У меня снова был какой-то бред про нее, где я ее поцеловал. Сам. Как будто хотел этого.
– Ну тогда иди к мозгоправу, как встанешь на ноги, – жестко говорит друг.
Сжимаю челюсть до скрежета зубов и болезненной пульсации в висках. Если бы не не перелом, соскочил бы и бросился к Заре, потребовал, чтобы выслушала. Она уже неделю не приходит и не звонит. Дочку привозила моя мама, но было видно, что Дильназ обижена. На все вопрос отвечала односложно: да, нет, не знаю, хорошо. И за руку меня держала недолго – сама потом убрала. От этого еще больнее.
– Как Зара?
– Нормально. На работу снова ходит.
– Парни присматривают за ней?
– Как ты и просил.
– Хорошо, – жмурюсь от того, что яркий свет больничной лампы режет глаза. – Скажи, пусть фотки продолжают скидывать. И побольше.
– Больной, – вздыхает друг.
– А что мне делать? Я выйду только на следующей неделе. Она меня видеть не хочет, а я ее да. Я без нее подыхаю, – закрываю глаза и вижу перед собой жену – такую, какой она была со мной до всего этого абсурда.
Дверь скрипнула, послышались твердые шаги по плитке.
– Второй раз эту истеричку из больницу выставляю. О, уснул что ли? – спрашивает Аслана Искандер.
– Медитирует, – усмехается друг.
– Ты уже показал ему документы?
– Что за документы? – опередив Аслана, открываю глаза и смотрю на обоих.
Многозначительно переглянувшись с Искандером, Аслан подходит о мне, открывает папку и протягивает мне. Беру ее в руки, пробегаюсь по написанному и зверею еще больше.
– Это что за хр*нь? – швыряю все на пол, и от безысходности злобно скалюсь, как бешеный пес. – Пристрелите меня, я лучше сдохну. Я не мог этого сделать!
– К сожалению, там стоит твоя подпись, – мрачнеет Аслан, а я понимаю, что попал в трясину и меня затягивает на дно.
– Это что за хр*нь? – швыряю все на пол, и от безысходности злобно скалюсь, как бешеный пес. – Пристрелите меня, я лучше сдохну. Я не мог этого сделать!
– К сожалению, там стоит твоя подпись, – мрачнеет Аслан, а я понимаю, что попал в трясину и меня затягивает на дно. – Ты сам подписал приказ о ее ежемесячном премировании, когда был в Астане. Главбух подтвердила: ты вызвал ее и попросил все сделать тихо.
Со злостью помогают справится кулаки, которыми я со всей силы стучу по кровати. Хочется сейчас все крушить, материться и бухать. Но мне теперь категорически запрещено пить.
– Как давно?
– За последний квартал и плюс январь, – вздыхает Аслан. – И ведь никому ничего не сказал. Даже мне как твоему финдиректору, или брату, как заму. Хотя…понятно почему. Чё уж, – опускает он голову.
– А ты что молчишь? – спрашиваю Искандера.
– А что мне сказать? – мрачно отзывается брат. – Я тоже не знал, что ты ей помимо зарплаты еще полтора миллиона накидываешь (около 300 000 рублей).
– Что говорит Салтанат? – может, хоть главный бухгалтер в столичном филиале просветит, почему я так поступил.
– Ты ее вызвал и попросил все оформить. В подробности не вдавался, но она подумала, что это из-за того, что Линара – родственница и вдова твоего брата. Подписывал при ней.
– Запрос в банк?
– Сделали. Ровно квартал ей на карточку падали шесть ноликов и зарплата, – усмехается друг. – Бл**ь, Карим. Двушка в твоем ЖК, почти два ляма с учетом зарплаты на расходы и как результат она залетела. Ты каким мозгом думал? И главное так хорошо скрывался все это время, а под конец спалился. Ты прямо как наш пивной король. У того тоже была жена и токалки. И все работали в его конторе и получали зарплату.
Игнорируя рычание друга, смотрю на брата и спрашиваю его:
– Переписка, которую она скинула Заре…айтишники смогли что-нибудь сделать? Зара сказала, что там мой номер, но я…
– Но ты не уверен, мы помним, – иронично хмыкнул Искандер. Я лишь нахмурился и прохрипел. – Ничего не смогли. Твой телефон мы так и не нашли, а ее, – брат опускает голову и тихо смеется.
– Что?
– Как сказали твои охранники, Зара разбила ее телефон о вашу баню. Выкинула в окно и попала в стену, – рассказывает Искандер, скрестив руки на груди. Слышу, как усмехнулся Аслан.
– Моя девочка, – говорю я о Заре и нервно сглатываю. Сейчас хочется убиться о ту же стену из-за того, через что я провел свою любимую женщину.
– Короче, айтишники старались, но они не боги, – продолжает брат. – У тебя не стояло резервного копирования на мессенджере, и это, к сожалению, не “Телега”, где вся переписка сохраняется в аккаунте.
– Бл**ь.
– Одним словом, – вздыхает Искандер, – ты в жопе.
– Я уже понял. Сам поговорю с начальником СБ. Надо рыть дальше. Я не мог всего этого наворотить в здравом уме.
– Кто тебя знает? – ухмыляется брат. – Может, ты влюбился без памяти. Она-то женщина красивая и интересная, если б не истеричка.
– Рот закрой, – рычу я на него.
***
Через неделю меня, наконец, выписывают. И хотя внешне я выгляжу более или менее, меня продолжают мучить головные боли и резь в пояснице. Обезболивающие мне не убирают, но просят не увлекаться. Из-за сильного сотрясения я теперь должен несколько лет стоять на учете у невропатолога и два раза в год пить таблетки для питания головного мозга. Весной и осенью. Как псих твою мать. Но самое поганое – встать я смогу только через два месяца.
Я просто подыхаю внутри от гадкого чувства беспомощности. В первые дни на мне был памперс для взрослых, теперь из-под меня выносят утку. Тоже самое будет дома, только я попросил Искандера найти медбрата на весь день, с утра до вечера. Ночью обойдусь, ибо не хочу быть немощным. Ненавижу эту гребанную реальность. Ненавижу лыжи. Ненавижу себя за все дерьмо, которое я сделал за последний год.
На второй этаж дома ребята из специальной службе по перевозке лежачих больных поднимают меня на носилках. Там уже ждут Искандер и Аскар – медбрат, которого порекомендовал Арсен Ильясович – хороший кстати, мужик. В холле они опускают ножки на колесах и везут меня в комнату.
– Нет-нет, туда, – слышу любимый голосок Зары и сердце начинает стучать в сто раз сильнее. Матерюсь про себя, что не вижу сейчас ее красивого лица и нежных щек, которые всегда так забавно пылали, когда мы встречались.
Парни разворачиваются и направляются не в нашу спальню, а почему–то в гостевую.
– Зара, – хрипло зову я, но она не откликается. – Зара, скажи хоть что-нибудь.
Но она не отвечает.
– Раз, два, взяли, – двое парней переносят меня с носилок на кровать. Одно небольшое действие, а поясницу сново печет, будто прижгли раскаленным железом.
– Спасибо, мужики, – морщусь от боли и еле выдавливаю слова благодарности.
– Выздоравливайте, – говорит один из них.
Они выходят из комнаты вместе с Искандером, а Аскар остается и вытаскивает из сумки тонометр.
– Это обязательно? – спрашиваю, когда он надевает на руку манжету тонометра.
Парень кивает и начинает мерить давление.
– Чуть подскочило. Переживаете?
– Конечно.
– Понимаю, но вы уже дома. Как говорила одна моя клиентка: “дома стены лечат”.
Да. конечно. Только не тогда, когда с женой у тебя холодная война.
– Аскар, будь другом, – прошу я. – Позови мою жену.
Он молча кивает и выходит из комнаты. Хороший парень. Лишних вопросов не задает, все четко, по делу. Минуты ожидания сродни бесконечности. В голове крутятся слова, которые хочу ей сказать, но когда она решительно входит и подходит к кровати, забываю обо всем. Я всегда знал Зару другой: милой, нежной, кроткой, влюбленной, сексуальной. Сейчас передо мной Снежная Королева. В глазах ледышки, на лице – нет, не презрение, а скорее, разочарование.
– Зачем звал? – вздохнув, произносит она и я понимаю, что она упорно удерживает маску безразличия, хотя ей не все равно. Я чувствую это.
– Хотел увидеть, – мягко говорю, не сводя с нее глаз.
– Увидел, – отводит взгляд и скрещивает руки на груди.
– Почему ты сказала, чтобы меня привезли сюда, а не в нашу спальню?
Она поворачивает голову и неотрывно смотрит на меня. Я же не могу наглядеться на нее, потому что безумно соскучился.
– Потому что я не хочу, чтобы ты спал со мной в одной кровати, – заявляет она твердо. – Мамы просили повременить с разводом, пока ты не встанешь на ноги. Я пошла им навстречу. Но это ненадолго.
Шумно сглатываю, в горле страшно пересохло и хочется пить.
– И кстати. Твоя шлюха, токал, малыш или как ты ее там называешь, больше не работает в столичном филиале. Я распорядилась, чтобы ее уволили. Квартира, конечно, принадлежит ей. Но миллиона от тебя она больше не получит.
– Откуда ты знаешь? – прикрываю глаза и шумно выдыхаю через нос. – Кто тебе сказал?
– Сама узнала у Чингиза, – называет она имя директора Астанинского офиса. – Не злись на него, я на него надавила. Я могу быть убедительной. Ее не будет нигде. Ни в компании отца, ни в нашей с Дилей жизни.
Впервые вижу, что в ее глазах разгорается пламя ненависти – опасное, но невероятно завораживающее. Она другая. Такой я свою жену никогда не знал.
