Текст книги "Смертельный рай"

Автор книги: Линкольн Чайлд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

– А уровень Гамма?

– Только в случае какой-нибудь катастрофы. Естественно, он еще ни разу не объявлялся.

– Конечно же.

Поняв, что сказал глупость, Лэш пожелал Мочли приятных выходных и повернулся, собираясь уходить.

– Доктор Лэш, – спокойно позвал директор вспомогательной службы.

Лэш обернулся и увидел, что Мочли протягивает ему сумку.

– Вам лучше пройти через контрольный пункт номер один на третьем этаже, – сказал он. – Здешние охранники какое-то время будут слегка… гм… возбуждены.

32

Помощник окружного прокурора Фрэнк Пистон мрачно ерзал на деревянном стуле. Он пришел к выводу, что отдал бы все, лишь бы заполучить в свои руки того садиста, который закупал мебель для верховного суда округа Салливан. Хватило бы десяти минут, даже пяти, чтобы дать тому понять, что он думает о его выборе. Он бывал в десятках залов судебных слушаний, в кабинетах и комнатах для допросов в этом пятиэтажном здании. Повсюду были одни и те же деревянные стулья с плоскими тюремными сиденьями и спинками, усеянными выпуклостями в самых неподходящих местах. Этот стул в зале заседаний комиссии по условно-досрочному освобождению ничем не отличался от остальных.

Посмотрев на часы, он печально вздохнул. Ровно шесть. Наверняка его дело будет рассматриваться последним. А ведь оно должно стоять первым в списке. В конце концов, на то, чтобы отклонить прошение, вряд ли потребуется больше нескольких минут, после чего Эдмунд Уайр вернется гнить за решеткой на очередные десять лет. Но нет, он вынужден сидеть здесь в течение десятка других слушаний, каждое из которых скучнее предыдущего. Невероятно, с каким только дерьмом не приходится иметь дело помощнику прокурора. Все давно дома, а он должен сидеть здесь, чувствуя, как онемевает все его тело от спины и ниже. Неужели ради этого он четыре года проторчал на юридическом факультете и отдал почти сто тысяч?

На какое-то жуткое мгновение – полчаса назад, когда рассматривалось прошение серийного насильника, – ему показалось, что комиссия перенесет остаток работы на другой срок и ему придется снова прийти сюда через неделю, на очередной раунд подобных пыток. Но нет, они решили выслушать остальных. Естественно, кассационную жалобу насильника отклонили, как и всех прочих. Комиссия была сурова. Ему подумалось, что, если ему когда-нибудь захочется совершить преступление, лучше делать это в другом округе.

Прошение пьяного водителя, сбившего старушку и получившего двадцать лет за убийство при отягчающих обстоятельствах, тоже было отклонено. Наконец подошла его очередь. Уолт Корсо, председатель комиссии с постоянно кислой физиономией, откашлялся и, бросив взгляд на лежащий перед ним на столе блокнот, объявил:

– Комиссия по условно-досрочному освобождению рассматривает прошение Эдмунда Уайра.

Сидящие по другую сторону судейского стола зашевелились. Пистон заметил, что присутствуют все двенадцать членов комиссии, что было необходимо при рассмотрении заявления убийцы. Теперь, когда вышли опечаленные родственники пьяницы водителя, зал почти опустел. В нем осталась только комиссия, судебный пристав, секретарь, несколько представителей администрации штата и он. Не было даже журналистов. Уайр никоим образом не мог выйти на свободу, и все знали об этом. Пистон не понимал, как этому типу удалось так быстро подать прошение об условно-досрочном освобождении. Нельзя же убить шесть человек, а потом…

Двери справа от него распахнулись. В них появился Эдмунд Уайр в наручниках, которого вели тюремные охранники.

Пистон выпрямился на стуле. Это уже было необычно. Неужели Уайр не нанял адвоката? Почему, черт побери, он появился здесь собственной персоной?

Тем временем членов комиссии это, похоже, нисколько не удивило. Они молча смотрели, как перед ними проводят заключенного.

Корсо все с той же кислой миной снова заглянул в блокнот и что-то в нем нацарапал.

– Как я понимаю, мистер Уайр, вы пожелали присутствовать на этом заседании, но не воспользовались услугами адвоката или консультанта, предпочтя представлять свои интересы лично?

Уайр кивнул.

– Именно так, сэр, – почтительно проговорил он.

– Очень хорошо. – Корсо окинул взглядом зал. – Кто его куратор?

Один из сидящих позади встал.

– Я, сэр.

– Форстер?

– Да, сэр.

– Подойдите сюда.

Человек по имени Форстер двинулся по проходу. Уайр посмотрел на него и кивнул.

Корсо оперся локтями о стол и наклонился к куратору.

– Должен вам сказать, Форстер, что нас удивило обоснование для прошения от этого человека.

«Не только тебя», – подумал Пистон.

– Тюремные сроки мистера Уайра не складывались, сэр, – сказал Форстер. – Он должен отбыть их единовременно.

– Мне это известно.

Уайр откашлялся и посмотрел на листок, который держал в руке.

– Сэр, – начал он, – ввиду состояния здоровья я намеревался просить об условном освобождении в связи с крайней необходимостью…

Это было уже слишком. Уайр выглядел образцовым здоровяком. Пистон вскочил со стула, который громко ударился о деревянный пол. Корсо, нахмурившись, посмотрел на него.

– Хотите что-то добавить, мистер?..

– Пистон. Фрэнк Пистон. Помощник окружного прокурора.

– Ах да, молодой Пистон. Говорите.

– Могу я напомнить, что виновные в преступлениях при отягчающих обстоятельствах не вправе ходатайствовать об освобождении в связи с крайней необходимостью?

– Комиссия в курсе, спасибо. Мистер Уайр, можете продолжать.

– Как я уже сказал, сэр, я намеревался просить об освобождении в связи с крайней необходимостью. Впрочем, потом я узнал, что это не обязательно.

– Так написано в кратком изложении дела. – Корсо посмотрел на куратора. – Мистер Форстер, будьте любезны объяснить?

– Мистер Уайр набрал немало поощрительных пунктов за хорошее поведение. Максимальное количество.

Пистон наклонился вперед. Что еще за чушь? Он не раз слышал о проблемах, которые Уайр создавал в тюрьме. Он был одним из худших преступников, хладнокровным убийцей, хитрым как лис. Он натравлял одних заключенных на других, устраивал драки и скандалы, постоянно вступал в конфликты с охраной, не говоря уже о нескольких необъясненных убийствах. Невозможно получить поощрение за хорошее поведение, расправляясь с сокамерниками, даже если ничего не доказано.

– Хорошее поведение и заслуги мистера Уайра перед тюремным сообществом, участие в работах для города и встречах реабилитационных групп дают ему право ходатайствовать об условно-досрочном освобождении – естественно, под надзором судебного куратора – начиная с двадцать девятого сентября сего года.

Эти слова потрясли Пистона. Он снова вскочил. Двадцать девятое сентября было два дня назад. Уайр имеет право на условно-досрочное освобождение? Уже? Не может быть.

Корсо посмотрел на него.

– Хотите еще что-то добавить, мистер Пистон?

– Нет. Вернее, да. Освобождение за примерное поведение – это привилегия, а не право. Она нисколько не отменяет того факта, что Уайр лишил жизни шестерых человек, в том числе двоих офицеров полиции.

– Вы забыли, мистер Пистон, что мистер Уайр был обвинен и осужден за убийство одного человека?

Пистон мысленно выругался. Да, в самом деле, Уайра осудили только за убийство его последней жертвы. Дело было в каких-то юридических формальностях, не соблюденных в процессе сбора улик. Хотя сейчас это выглядело полнейшей глупостью, окружной прокурор предпочел ограничиться безупречным обвинением в одном убийстве, нежели рисковать тем, что Уайр будет оправдан из-за процедурных ошибок. Тогда пресса подняла страшный шум. Неужели эти клоуны не помнят об этом?

Вслух же он сказал:

– Не забыл, сэр. Прошу лишь учесть обстоятельства тех убийств и род совершенных Уайром преступлений при рассмотрении…

– Мистер Пистон, вы будете учить комиссию по вопросам условно-досрочного освобождения, как ей выполнять свою работу?

Пистон сглотнул.

– Нет, сэр.

Корсо встряхнул пачкой бумаг.

– Вам известны все факты? У вас есть материалы дела?

– Нет, сэр.

– Тогда сядьте и держите язык за зубами, молодой человек, если вам нечего добавить по существу.

Уайр взглянул на Пистона. Это длилось всего мгновение, но помощника прокурора обдало холодом. Так кот смотрит на канарейку. Затем заключенный повернулся и снова улыбнулся комиссии.

Пистон, потрясенный ходатайством об освобождении и слегка напуганный взглядом Уайра, пытался собраться с мыслями. Следовало помнить, с кем он имеет дело. Все знали, что Уайр убил двоих полицейских, подстроив им ловушку, и намеревался также расправиться с агентом ФБР. Старик Корсо наверняка не забыл этого, а он имел репутацию настолько сурового судьи, каким только может быть председатель комиссии по вопросам освобождения. Кроме того, нужно будет преодолеть все детали ходатайства. Уж тут-то Уайр точно на чем-нибудь попадется.

Корсо словно прочитал его мысли.

– Хорошо, мистер Форстер, переходим к вашему ходатайству. Все члены комиссии имели возможность ознакомиться с ним. Должен признаться, что все мы были несколько удивлены, не только я.

– Вполне это понимаю, сэр. Впрочем, готов защищать как свое мнение, так и достоверность сведений.

– Я ничего не оспариваю, мистер Форстер. Вы всегда весьма тщательно подходили к подготовке ходатайств. Мы лишь… слегка удивлены, вот и все. – Корсо перелистал ходатайство. – Все эти социологические анализы, результаты психологического обследования, вся история исправления Уайра. Никогда еще не видел столь высоких показателей.

– Я тоже, сэр, – сказал Форстер.

Глаза стоявшего рядом с куратором Уайра блеснули.

– Свидетельства, которые вы приводите, не менее поразительны.

– Все это было в базе данных, сэр.

– Гм… – Корсо перелистал последние страницы документа и отложил его в сторону. – Хотя я сам не знаю, из-за чего мы столь удивлены. В конце концов, мы здесь потому, что верим в действенность нашей системы исполнения наказаний. Мы стараемся обеспечить нашим заключенным возможность вернуться к нормальной жизни. Почему же нас так удивляет пример того, что эта система реально работает?

«Боже мой», – подумал Пистон. Лишь одно могло сделать Корсо столь снисходительным – морковка успеха перед носом. Корсо, председатель комиссии по вопросам условно-досрочного освобождения, претендовал также на место в законодательном собрании штата. А преображение Эдмунда Уайра из убийцы-садиста в перевоспитавшегося заключенного могло стать семимильным шагом в сторону сенаторского кресла…

Нет, такого просто не могло быть. Уайр был настоящим подонком, убийцей-психопатом. В чем же дело? Как можно было получить подобные результаты тестов?

– Сэр, – сказал Уайр, смиренно глядя на Корсо, – в свете всего вышесказанного я бы хотел просить комиссию о согласии на мое условно-досрочное освобождение, назначении даты выхода на свободу и составлении плана судебного надзора.

Пистон с растущим недоверием смотрел, как Уайр заглядывает в листок, который держит в руке. Комиссия в полной его власти. Кто-то хорошо научил его, проинструктировал, что читать и говорить. Кто?

Помощник прокурора снова вскочил.

– Мистер Корсо! – воскликнул он.

Старик, нахмурившись, посмотрел на него.

– Что еще?

Пистон пошевелил губами, но не смог произнести ни звука. Уайр безразлично оглянулся через плечо. Перехватив взгляд Пистона, он прищурился и облизал губы, медленно и многозначительно, сначала верхнюю, а потом нижнюю.

Пистон сел. Когда в зале возобновились прерванные дебаты, он полез в карман, достал мобильный и позвонил в офис. Как он и ожидал, включился автоответчик. Он начал было набирать номер шефа, но передумал. Окружной прокурор был сейчас на поле для гольфа, и, как обычно, телефон его был выключен.

Пистон медленно, почти задумчиво убрал телефон в карман и посмотрел на комиссию. Ему казалось, будто это сон, одно из тех кошмарных сновидений, в которых человек становится свидетелем каких-то жутких событий – наверняка ведущих к трагедии, катастрофе, – но при этом он парализован и не может ничего сделать, ничего изменить…

На этом подобие заканчивалось. Пистон знал, что от кошмарных снов всегда просыпаются. Но сейчас пробуждения не будет.

33

– Планы меняются, – сказал Лэш, наклонившись к водителю. – Высадите меня здесь.

Он подождал, пока такси съедет с Коламбус-серкл и остановится у тротуара, расплатился и вышел. Посмотрев, как такси исчезает в море таких же желтых машин, он сунул руки в карманы плаща и медленно пошел по Сентрал-Парк-Уэст.

Он сам не знал, почему решил выйти за несколько улиц до ресторана. Возможно, ему не хотелось наткнуться на ту женщину у входа. Что это, собственно, означало? Наверняка здесь было что-то общее с желанием владеть ситуацией; он хотел увидеть ее первым, занять свое личное пространство до того, как они встретятся. Явный симптом волнения.

В ином настроении он, возможно, и посмеялся бы над подобным самоанализом. Впрочем, учащенное дыхание и пульс говорили сами за себя. Он, Кристофер Лэш, известный психолог, видевший сотни мест убийств, волнуется, словно подросток на первом свидании.

Все началось постепенно, еще утром, когда он машинально снял трубку, чтобы позвонить в «Таверну на лужайке». «Эдем» уже зарезервировал для них столик, но Лэш хотел сам выбрать зал. Он повесил трубку столь же поспешно, как и снял. Какой зал лучше? Хрустальный, с множеством мерцающих люстр, или Деревянный, с лесным интерьером?

На принятие решения ему потребовалось десять минут, а пятнадцать последующих он провел у телефона, диктуя фамилии и уговаривая девушку-администратора, чтобы она зарезервировала ему лучший столик.

Это было совершенно не похоже на него. Он редко ужинал вне дома, и даже тогда ему было все равно, где сидеть. Столь же необычным было то, что он остановился возле автобусной остановки и посмотрел в стекло, а также беспокойство по поводу того, что выбранный им галстук немодный или слишком яркий, а может, и то и другое вместе.

В «Эдеме» наверняка предвидели подобную реакцию. Вероятно, в обычных обстоятельствах его подготовили бы и наговорили ободряющих банальностей. Но сейчас все было иначе. Неизвестно, как так получилось, но фирма, никогда не допускающая ошибок, только что совершила одну. Так что Лэш шел по Сентрал-Парк-Уэст, было ровно восемь вечера, и впервые за несколько дней его мысли не занимала смерть Торпов и Уилнеров.

Впереди, в том месте, где Западная Шестьдесят седьмая подходила к Центральному парку, он заметил бесчисленные белые огоньки, мерцающие среди деревьев. Пробравшись среди множества лимузинов, он вошел в ресторан и поправил пиджак, посмотрев, на месте ли присланная из «Эдема» брошка. Даже над этой мелочью он размышлял несколько минут, меняя ее положение на лацкане и проверяя, что она хорошо видна, но не слишком выделяется. У него пересохло в горле, ладони вспотели. Разозлившись, он вытер их о брюки и решительно направился в сторону бара.

«Все сводится именно к этому», – подумал он. Забавно: все то время, пока он проходил обследование, изучал «Эдем» и те две суперпары, он ни разу не задумывался, каково это, когда стоишь и гадаешь, как будет выглядеть выбранный для тебя человек. Вплоть до сегодняшнего дня. Теперь он не мог думать ни о чем другом. По собственному печальному опыту он знал, какой не должна быть его идеальная спутница. Наверняка не такой, как Ширли, его бывшая жена, не способная простить человеческую слабость, примириться с трагедией. Будет ли его идеальная женщина смесью его прежних подруг, созданной в его подсознании комбинацией? Сочетанием черт актрис, которыми он больше всего восхищался, – с изящными формами Мирны Лой и красивым личиком Клодетт Кольбер?

Он остановился у входа в бар, оглядываясь по сторонам. За столиками, оживленно разговаривая, располагались компании из двух-трех человек. Остальные одиноко сидели возле стойки…

Она была там. По крайней мере, ему показалось, что это должна быть она, поскольку к ее платью была приколота точно такая же брошка. Женщина посмотрела прямо на него, встала и с улыбкой пошла ему навстречу.

И все же это не могла быть она, ибо выглядела незнакомка совершенно иначе, чем он ожидал. Высокая и черноволосая, она ничем не напоминала изящную хрупкую шатенку в стиле Мирны Лой. Лет тридцать с небольшим, шаловливый блеск в карих глазах. Лэш не помнил, чтобы когда-либо договаривался о свидании с женщиной на голову выше его.

– Кристофер? – спросила она, пожимая ему руку и кивая в сторону его брошки. – Узнаю бижутерию.

– Да, – ответил он. – А вы Диана.

– Диана Миррен.

Голос ее тоже оказался необычным – певучее контральто с явным южным акцентом.

– Зайдем? – спросил он.

Диана забросила сумочку на плечо, и они вместе подошли к администратору.

– Лэш и Миррен, на восемь часов, – сказал Лэш.

Женщина за столиком заглянула в большую книгу.

– Да, на террасе. Сюда, пожалуйста.

Лэш выбрал террасу, поскольку она казалась ему наиболее интимной, с резным потолком и высокими окнами, выходящими в небольшой сад. Официант усадил их за столик, наполнил стаканы водой и положил перед ними два меню, после чего, поклонившись, удалился.

Какое-то время оба молчали. Лэш посмотрел на женщину и заметил, что она тоже разглядывает его. Неожиданно Диана рассмеялась.

– Что такое? – спросил он.

Тряхнув головой, она потянулась к стакану с водой.

– Сама не знаю. Вы… вы не такой, как я ожидала.

– Наверное, старше, более худощавый и бледный.

Она снова улыбнулась и чуть покраснела.

– Извините, – сказал он.

– Что ж, нам говорили, чтобы мы не настраивались заранее.

Лэш, которому никто ничего не говорил, лишь кивнул. Появился сомелье с висящей на шее маленькой серебряной чашечкой.

– Что-нибудь из вина, сэр?

Лэш взглянул на Диану, которая энергично кивнула.

– Заказывайте вы. Обожаю французские вина, но практически ничего не знаю о них.

– Бордо пойдет?

– Naturellement. [19]19
  Естественно (фр.).


[Закрыть]

Лэш взял винную карту.

– Пожалуйста, «Пишон-Лонгвиль».

– «Пишон-Лонгвиль»? – спросила Диана, когда сомелье отошел. – Второе по качеству из Пойяка? Оно должно быть фантастическим.

– Второе?

– Ну, знаете, все достоинства «Премьер-крю» при разумной цене.

Лэш положил карту.

– Я думал, вы не разбираетесь в винах.

Диана снова отпила воды.

– Что ж, я действительно не знаю столько, сколько следовало бы.

– То есть?

– В прошлом году я ездила на полуторамесячную экскурсию по Франции. Мы провели целую неделю в краю вин.

Лэш присвистнул.

– Вот только мне стыдно признаться, что осталось у меня в памяти, а что нет. Например, я помню, что Шато-Бейшевель – самый красивый из замков. Но спросите меня о лучших годах урожая, и я ничего не смогу сказать.

– Пожалуй, вам стоит провести за этим столом официальную дегустацию.

– Ничего не имею против, – снова рассмеялась Диана.

Обычно Лэш не любил людей, которые смеялись часто. Нередко это служило заменой знаков препинания или чего-то, что можно было лучше выразить словами. Впрочем, смех Дианы оказался заразителен, и Лэш поймал себя на том, что тоже улыбается, когда слышит его.

Когда вернулся сомелье с бутылкой, Лэш перепоручил его Диане. Бросив взгляд на этикетку, она с притворной серьезностью повертела бокал в руке и поднесла его ко рту. Пришел официант и перечислил длинный список вечерних фирменных блюд. Сомелье разлил вино и удалился. Диана подняла свой бокал и посмотрела на Лэша.

– За что выпьем? – спросил он.

«Наверняка она скажет: „За нас“, – подумал он. – Обычно всегда так говорят».

– Может, за трансвеститов? – как ни в чем не бывало ответила Диана.

Лэш едва не выронил бокал.

– А?

– Хотите сказать, что не заглядывали туда?

– Куда?

– В фонтан. Ну, знаете, та античная скульптура перед зданием «Эдема», в окружении птиц и ангелов? Когда я в первый раз увидела ее, она показалась мне самым странным созданием на свете. Я не смогла бы определить, мужчина это или женщина.

Лэш молча покачал головой.

– Что ж, хорошо, что хоть один из нас посмотрел. Это Тирезий.

– Кто?

– Персонаж из греческой мифологии. Видите ли, Тирезий был мужчиной, который стал женщиной. А потом снова мужчиной.

– Что? Почему?

– Почему? Не спрашивайте. Это было в Фивах. Тогда всякое бывало. В общем, Зевс и Гера спорили, кто получает больше радости от секса – мужчины или женщины. Поскольку Тирезий был единственным, кто познал и то и другое, его позвали, чтобы он рассудил их.

– Продолжайте.

– Гере не понравилось то, что он сказал. Она ослепила его.

– Вполне типично.

– Зевсу стало совестно, и он наделил его даром ясновидения.

– Весьма мило с его стороны. Но вы кое-что пропустили.

– Что?

– Что именно сказал Тирезий такого, что так прогневало Геру.

– Он сказал, что женщины получают больше радости от секса, чем мужчины.

– В самом деле?

– В самом деле. В девять раз больше.

«Вернемся к этому позже», – подумал Лэш, поднимая бокал.

– Почему бы нам не выпить за гермафродитов?

Диана немного подумала.

– Вы правы. Значит, за гермафродитов.

Они чокнулись. Лэш глотнул вина и счел его превосходным. Он решил: хорошо, что Диана не выглядит как Клодетт Кольбер. Подобное внушало ему страх.

– Где вы набрались таких знаний? – спросил он.

– Собственно, я всегда об этом знала.

– Дайте догадаюсь. Вычитали «Мифологию» Балфинча во время экскурсии по Франции.

– Неплохая попытка, но мимо. Можно сказать, что это часть моей работы.

– Вот как? А кем вы работаете?

– Преподаю английскую литературу в Колумбийском университете.

Лэш кивнул. Это произвело на него впечатление.

– Прекрасное учебное заведение.

– Я обычный преподаватель, но с видами на повышение.

– Какая ваша специальность?

– Пожалуй, романтизм. Лирическая поэзия.

Лэш ощутил странную дрожь, словно что-то внутри его внезапно нашло свое место. В колледже он любил романтическую поэзию, но психология и требования учебы отодвинули эти интересы на задний план.

– Очень интересно. Так уж вышло, что в последнее время я читал Басё. Конечно, это не романтик в точном смысле этого слова.

– Ну, по-своему – более чем. Величайший поэт японских хайку.

– Об этом я не знал. Но его стихи запомнились мне.

– С хайку всегда так. Они затягивают – сначала кажутся такими простыми, а потом атакуют тебя со всех сторон.

Лэш вспомнил Льюиса Торпа. Он сделал еще глоток вина и процитировал:

 
О, благодать!
Сквозь нежную зелень, первую зелень —
Солнечный свет. [20]20
  Перевод Т. Соколовой-Делюсиной.


[Закрыть]
 

При этих словах улыбка на ее губах погасла, лицо приобрело сосредоточенное выражение.

– Еще раз, – тихо попросила она.

Лэш повторил. Когда он закончил, за столиком наступила тишина. Но это вовсе не было неловкое молчание – они просто сидели, наслаждаясь мгновением раздумий. Лэш смотрел на соседние столики, на глубокие закатные цвета в парке за окнами. Он даже не заметил, как забыл о волнении, которое ощущал, входя в ресторан.

– Прекрасно, – сказала наконец Диана. – У меня бывали такие моменты. – Она на мгновение замолчала. – Оно напоминает мне другое хайку, которое написал Кобаяси Исса [21]21
  Кобаяси Исса (1763–1828) – японский поэт, мастер хайку.


[Закрыть]почти на сто лет позже.

Теперь уже она процитировала:

 
Цикады на ветке,
плывущей вниз по реке,
до сих пор поют.
 

Снова появился официант.

– Вы уже решили, что будете заказывать?

– Мы даже еще не успели открыть меню, – ответил Лэш.

– Хорошо. – Официант поклонился и отошел.

Лэш повернулся к Диане.

– Все дело в том, что хотя они и прекрасны, я совершенно не понимаю их.

– Совсем?

– Разве что очень поверхностно. Тем временем они словно загадки, в них есть некий более глубокий смысл, который ускользает от меня.

– Именно в этом и состоит проблема. Я до сих пор слышу подобное от студентов.

– Просветите меня.

– Вы воспринимаете их как эпиграммы. Хайку не загадки, которые нужно разгадать. На мой взгляд, как раз наоборот. Они на многое намекают, многое оставляют воображению, больше подразумевают, чем говорят. Не ищите ответа. Вместо этого думайте о том, как открыть дверь.

– Открыть дверь? – переспросил Лэш.

– Вы упоминали о Басё. Знаете, что он написал самое знаменитое хайку «Сто лягушек»? В нем, как и во всех классических хайку, всего семнадцать слогов. И знаете что? Существует свыше пятидесяти вариантов его английского перевода, причем каждый полностью отличается от других.

Лэш покачал головой.

– Потрясающе.

На лице Дианы снова появилась улыбка.

– Именно это я и имела в виду, говоря про открытие двери.

Снова наступила тишина. Появился официант и долил Лэшу вина.

– Знаете, это забавно, – сказал Лэш, когда официант отошел.

– Что забавно?

– Мы разговариваем о французских винах, греческой мифологии и японской поэзии, а вы до сих пор не спросили, чем я занимаюсь.

– Да, не спросила.

Его в очередной раз удивила ее непосредственность.

– Гм… разве обычно это не первая тема для разговора? Ну, знаете, на первом свидании?

Диана наклонилась к нему.

– Именно. И как раз это делает его особенным.

Лэш задумался над ее словами. Потом он неожиданно понял – не было никакой необходимости задавать подобные вопросы. Об этом позаботился «Эдем». Утомительное знакомство, осторожные маневры, которыми сопровождались свидания вслепую, здесь не требовались. Вместо этого их ждало путешествие, полное открытий.

До сих пор он не отдавал себе в этом отчета. Теперь же он испытал лишь ни с чем не сравнимое облегчение.

Вернулся официант, заметил нетронутое меню, снова поклонился и отошел.

– Бедный парень, – сказала Диана. – Надеюсь, следующие посетители окажутся лучше.

– Знаете что? – отозвался Лэш. – Думаю, этот столик зарезервирован на весь вечер.

Диана с улыбкой подняла пустую руку, изображая тост.

– В таком случае за наш вечер.

Лэш кивнул, а потом сделал то, чего сам не ожидал, – взял пальцы Дианы в свои и мягко поцеловал, увидев легкое удивление в ее глазах и еще более широкую улыбку.

Отпустив ее руку, он ощутил едва уловимый запах. Не мыла или духов, но самой Дианы – словно смесь корицы, меди и чего-то еще, не поддающегося идентификации. Аромат слегка пьянил. Лэш вспомнил, что говорил в генетической лаборатории «Эдема» Мочли о мышах и их довольно необычном способе поиска по запаху наиболее различающихся наборов генов у потенциальных партнеров, и неожиданно рассмеялся.

Диана промолчала, лишь вопросительно подняла брови.

В ответ Лэш поднял руку, на этот раз держа в ней бокал с вином.

– За вселенную разнообразия.