Текст книги "Мой любимый враг"

Автор книги: Лина Озерова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

– Извини, Наташенька, но я ведь никого там не знаю…

Наташа пожала плечами:

– Какая беда? Ничего, познакомишься!

– Но чужой человек среди всех своих всегда доставляет неудобства.

Наташа рассмеялась:

– Да какие там «все свои»! Совсем маленькая компания. Мы с Пьером собирались в ресторан, но у него что-то там не выгорело. Он освободится только в десять и сразу придет ко мне.

Пьер был одним из Наташиных заграничных «друзей». Не слишком большую зарплату продавщицы Наташа тратила большей частью на такси, а основные средства к жизни ей доставляли несколько поклонников-иностранцев. Конечно, она не афишировала источники своих доходов, но Жанна давно об этом догадывалась. Однако обе предпочитали делать вид, что и итальянца Марио, и француза Пьера, и норвежца Стива – постоянных «клиентов» – связывают с Наташей только дела и платоническая дружба.

Жанна внутренне передернулась: ну вот, дожили, не хватало только провести новогоднюю ночь в обществе валютной проститутки и ее клиента. Хотя Пьер приходил в квартиру на Патриарших уже лет пять и при встречах с Жанной и Володей вел себя безукоризненно вежливо.

– Но послушай, я ведь вам с Пьером только помешаю! – Жанна сказала это и тут же смутилась. Фраза прозвучала достаточно двусмысленно.

Но Наташа двусмысленности не заметила:

– Ах, да нет, что ты! Наоборот, очень выручишь! Понимаешь, знакомый Пьера приехал по делам в Союз и застрял здесь и на Рождество, и на Новый год. Такая неприятность! А он не только знакомый, но и как-то связан с Пьерчиком делами, и, раз Рождество пропало, Пьерчик хотел бы, чтобы хоть Новый год прошел более или менее пристойно.

Ну вот, еще не легче! Наташка, видно, совсем с ума сошла! Она что, собирается и Жанну втравить в свои «заработки»? Очевидно, возмущение достаточно явно нарисовалось на Жаннином лице, потому что Наташа словно испугалась и принялась горячо оправдываться:

– Да нет, ты ничего плохого не думай! Он очень вежливый, церемонный такой и даже, кажется, какой-то граф, что ли… Или маркиз? Ну, в общем, просто пообщаешься с ним вполне светски. Посидим у меня, а потом пойдем в «Пекин». Ты такая красивая в этом платье, жалко, если тебя никто не увидит!

И тут Жанна, неожиданно для себя, почти в первый раз в жизни поступилась принципами.

– Хорошо, пойдем.

Не давая себе времени опомниться, она встала и, прихватив со стола бутылку шампанского «Новый свет», решительно направилась к двери.

Наташина комната в обычные дни была похожа на склад комиссионки – на полу у балконной двери стояли огромные сумки с барахлом, предназначенным на продажу, разноцветные упаковки с импортным «товаром» – футболками, батниками и водолазками – вываливались из всех ящиков румынской полированной «стенки», а коробочки с колготками стояли даже в «горке», вперемешку с хрусталем. Сегодня же по поводу прибытия высоких гостей Наташка, видимо, долго и тщательно прибиралась. Совершенно непонятно, куда она рассовала многочисленный «товар», но в комнате не осталось и намека на бурную спекулятивную деятельность хозяйки. Наоборот, все свидетельствовало о ее добропорядочности и зажиточности: наличие аж двух ковров – один на полу, другой на стене, обилие хрусталя, финский гарнитур мягкой мебели… Словом, такая комната – мечта любой советской женщины. Не зря Наташа, можно сказать, жизнь положила на доставание всяческого дефицита.

Распахнув дверь, Жанна остановилась на пороге, внезапно оробев. Не от Наташкиной великолепной обстановки (Жанна ее уже сто раз видела), а оттого, что прямо напротив двери в мягком финском кресле сидел потрясающий мужчина. Она и не знала, что такие бывают. Неотразимый Штирлиц – тоже мечта любой советской женщины – меркнул перед незнакомцем. Хотя он был чем-то похож на Штирлица: тонкие черты лица, изящно очерченный нос, волевой подбородок, глубоко посаженные глаза… Только, в отличие от рано начавшего лысеть Вячеслава Тихонова, у этого была еще и великолепная темная шевелюра. При виде Жанны незнакомец тут же галантно вскочил. Так они и стояли друг против друга почти минуту, показавшуюся Жанне вечностью, пока Наташка не втолкнула ее в комнату. Протиснувшись боком мимо застывшей на пороге подруги, Наташа улыбнулась и сказала вполне светски, томно растягивая слова:

– Знакомьтесь, Жерар. Это моя соседка Жанна, она пианистка. Кстати, Жанна говорит по-английски, так что общаться с ней вам будет несложно, не то что со мной.

Жанна растерянно протянула руку, сложенную лодочкой, как для пожатия. Но тот, кого назвали Жераром, на мгновение задержал ее руку в своих длинных теплых пальцах, а потом повернул ладошкой вниз и поцеловал у запястья. Жанна совсем смутилась и покраснела.

– Ну что ж, Натали, кажется, проблем с общением не будет, – чуть насмешливо сказал Пьер, с интересом наблюдавший эту сцену из угла дивана. – Кажется, мадам и мсье понравились друг другу и не откажутся поужинать с нами. А, мсье?

И Пьер, все еще смеясь, добавил что-то по-французски. Однако Жерар даже головы в его сторону не повернул.

– Мой друг смеется из-за того, что я положон… Нет, кажется, не так – уложен… – серьезно сказал он, с сожалением выпуская Жаннину руку. – По-английски это звучит так…

И он сказал, как это звучит по-английски. Жанна тоже засмеялась:

– На русский это переводится примерно так: «сражен наповал».

– Я буду запоминать. Но вы должны простить мсье Буа-Ришара. Нехорошо говорить на языке, который другие не будут понимать…

Жанна стала неплохо понимать по-французски уже через полгода. Но прошло почти два года с той памятной новогодней ночи, прежде чем Жерар прилично выучил русский. Правда, он очень старался, да и времени для практики у него было довольно много: он приезжал в Союз почти каждый месяц. Жаннины принципы ухнули в тартарары. Она всегда в глубине души сурово осуждала женщин, вступавших в связи с женатыми мужчинами. Чувство долга – превыше всего, и, если уж ты влюбилась в чужого мужа, помучься и пострадай в одиночестве, но перебори недостойную влюбленность. Все равно ничего хорошего из этого не получится. Жанна твердо верила расхожему утверждению «счастья на чужом несчастье не построишь». Правда, впоследствии жизнь не раз его опровергала, но это – потом. Своему Володе Жанна за все тринадцать лет брака не то что ни разу не изменила – у нее даже легкого намека на флирт ни с кем не случилось. Все попытки со стороны мужчин она пресекала в корне, а сама держалась с коллегами и друзьями исключительно по-товарищески.

Жерар же не только был женат – он был безнадежно женат. И дело тут не в религиозных убеждениях, хотя его воспитывали в строгих традициях католической церкви. На беду, Жерар принадлежал к древнему французскому аристократическому роду: он был пятнадцатым графом де Бовильер, владельцем поместья Сент-Эгнен в провинции Берри. А Бовильеры были младшей ветвью герцогов Ла Треймулей и состояли в родстве с Роганами. Жену Жерару выбирали родители, сообразовываясь с честью фамилии. Мадемуазель Клотильда де Браси считалась во всех отношениях подходящей партией. Правда, мадемуазель Кло была старше Жерара на пять лет, но зато в ней текла благородная кровь и она принесла в приданое, помимо неплохого состояния, уникальную коллекцию картин, так украсившую стены фамильного замка. Молодая графиня в первые три года брака родила двоих детей, мальчика и девочку. Мальчик, почти ровесник Жанниной дочери Ларисы, со временем должен был унаследовать замок и титул. Естественно, ни о каком разводе с его матерью не могло быть и речи.

Правда, сама Жанна была свободной женщиной. Если бы ей раньше сказали, что уход Володи обернется для нее благом, она ни за что бы не поверила. А теперь хотя бы одна проблема отпадала сама собой. Потому что Жанна в глубине души осознавала, что, даже оставаясь замужем, она все равно не смогла бы противиться чувству. Жизнь сыграла с ней одну из своих шуток, заставив сделать то, что Жанна еще недавно так сурово осуждала.

Так и тянулся этот печальный роман – уже почти шестнадцать лет. Жанна поначалу скрывала от дочери свои отношения с Жераром де Бовильером, но Лариса быстро догадалась, кем именно приходится ее матери этот замечательный француз. Догадалась и не осудила – они с Жераром быстро нашли общий язык. Тем более что в школе Лариса учила как раз французский.

И вот теперь, наконец, Жерар стал свободен. Ему недавно исполнилось пятьдесят два года – для мужчины совсем не возраст. А Жанне Сергеевне и всего-то сорок восемь – у них еще вся жизнь впереди…

Глава 4
Будничные заботы сказочного виденья

В Москве, раздавая цветы и улыбки, царила весна. Ласковое позднемайское солнце, как заботливая мамаша, выпустило своих зайчиков порезвиться в свежей зелени листвы, еще нежно-клейкой и чистой. Подумать только – пройдет всего пара недель, и от яркости и чистоты не останется и следа. На Патриарших уже к началу июня липы становятся пыльными, словно полированная мебель у неряшливой хозяйки.

Но эти две недели еще предстояло прожить. А пока обитатели города радовались длинным солнечным дням, предвкушая предстоящее лето и долгожданные отпуска. Впрочем, по традиции, летний отдых – привилегия взрослых. На тех, кого сейчас модно называть тинейджеры, эта привилегия не распространяется. Самый замечательный месяц в году – июнь – они вынуждены тратить на экзамены. А несчастные абитуриенты и вовсе лета не увидят…

По счастью, все тревоги поступления для Владика закончились еще в прошлом году. Биофак МГУ – не самое престижное сейчас учебное заведение. Отец долго его отговаривал, настоятельно советуя выбрать что-нибудь поперспективнее. Но Владик с детства любил животных – лет до четырнадцати он вообще мечтал стать ветеринаром. В конце концов родители смирились. Биофак так биофак, что же делать!

Первый курс доказал Владику, что он не ошибся в выборе. И вот сейчас уже вторая сессия почти сдана, и без особых проблем. Законная «пятерка» по общей экологии легко получена, и впереди ждет только хорошее.

Владик расположился на скамеечке под памятником Крылову, потягивая пиво из банки и заедая его хот-догом. Он ждал свою однокурсницу Алку Левинскую. Они с Алкой собирались пойти посидеть в «Пицца-хат», но Алке сначала надо было непременно забежать к приятельнице. У приятельницы рожала собака, жутко толстая такса Гера. Роды начались утром, но из-за невероятных жировых накоплений Гера никак не могла разродиться. Алка, помешанная на собаках, дергалась весь день, чуть экзамен не завалила, а потом сразу помчалась узнавать, как дела. Владик ее в общем-то понимал, он сам любил собак и тоже переживал из-за толстой Геры. Но он не очень хорошо помнил номер квартиры Алкиной приятельницы, и, кроме того, лишний народ при собачьих родах ни к чему. Вот он и решил подождать Алку здесь, на скамеечке под Крыловым. Пил пиво, жевал хот-дог и от скуки разглядывал прохожих.

По бульвару быстро шла девушка. Девушка как девушка, молодая, на вид лет двадцати двух – двадцати трех, в белом костюме: приталенный короткий пиджак и длинная юбка, сильно расклешенная от колен. Она шла, никого не замечая, глядя перед собой, но тем не менее притягивая к себе множество взглядов. Что-то было в ней такое, что заставляло почти всех прохожих и сидящих на лавочках провожать ее глазами. Может быть, в своем ослепительно белом костюме она была слишком яркой для унылой Москвы, яркой даже для такого солнечного весеннего дня. Она словно не шла, а летела, легкая, высокая, стремительная, и длинные золотые волосы чуть взлетали в такт шагам, тоже легкие, как паутинка бабьим летом.

Девушка поравнялась с ним, Владик смотрел на нее, как смотрят сон. Он не мог бы сказать, красива незнакомка или нет. Обычные слова тут не годились. Он заметил только прозрачные зеленоватые глаза, нежную линию подбородка… Вообще все лицо ее было трогательно-нежным, как чашечка цветка.

Девушка прошла мимо, оставив после себя едва уловимый свежий аромат горьковатых духов. Минута – и она скрылась за поворотом. Владик ошарашенно смотрел ей вслед.

А была ли она вообще, эта девушка?

– Ну, вот и я!

Услышав Алкин голос, Владик словно проснулся:

– Что?

– Ветеринара пришлось вызывать, – сообщила Алка.

– Какого ветеринара? – Владик не сразу вспомнил, в чем, собственно, дело и почему он здесь сидит.

– Обыкновенного ветеринара, – Алка уселась рядом и отобрала у него банку с пивом. – Кесарево пришлось делать. Бедная Герка, так мучилась, так мучилась! Ну, теперь все в порядке. Три щеночка, и очень крупные. Правда, выживет, кажется, только один… Но такая лапушка!

Алка одним глотком допила пиво и снова вскочила:

– Слушай, пойдем есть, я жутко голодная после таких переживаний!

И Владик покорно поплелся с ней в «Пицца-хат».

Не успела Лариса открыть дверь офиса «Орбиты», как тут же налетела на секретаршу шефа Леночку. Леночка тащила стопку папок с документами и на бегу бросила:

– Зайди к начальству. Уже спрашивал.

– А что такое? – поинтересовалась Лариса.

– Ничего, просто зайди, – и Леночка скрылась в комнате с табличкой «Бухгалтерия».

Лариса быстро прошла на свое место, кинула сумку в кресло, мимоходом посмотрелась в зеркало – все ли в порядке – и направилась к обитой черной кожей начальственной двери.

– Можно, Станислав Сергеевич?

Шеф «Орбиты» был еще нестарым мужчиной, не утратившим способности вести себя галантно с женщинами, даже если эти женщины – подчиненные. Он слегка привстал из-за стола:

– Проходите, пожалуйста, Лариса Владимировна. Садитесь.

От такого начала ничего плохого ждать не приходилось. Наоборот, Лариса знала своего шефа, скорее всего, он сейчас попросит об одолжении. И точно:

– Я понимаю, что у вас наверняка могут быть свои планы на ближайшие выходные… Надеюсь, ничего жизненно важного. Дело в том, что у Анастасии Алексеевны внезапно заболел ребенок и она не сможет сопровождать группу на Мадейру. Вам придется ее заменить.

Настя – Анастасия Алексеевна – была одним из гидов-переводчиков в «Орбите» и сопровождала группы в испаноязычные страны. Всего в фирме работало шесть девушек-гидов. Лариса же была поставлена надзирать за ними, составлять график поездок и улаживать конфликты. Это являлось ее дополнительной нагрузкой. В основную же входила разработка новых маршрутов и контакты с зарубежными турфирмами. В общем, работы у нее всегда было выше головы. Иногда – очень редко, в самых крайних случаях – Лариса и сама возила группы. Она прекрасно знала английский, французский и испанский – спасибо маме, школе и филфаку. К испанскому несколько лет назад добавился и португальский, пришлось выучить для работы.

– Я понимаю, – повторил шеф, – что это не входит в ваши прямые обязанности. Но мне бы не хотелось брать кого-то со стороны для разовой поездки. А вы хорошо знаете испанский и португальский, и потом – считайте это небольшим отпуском.

Лариса невольно усмехнулась: «Ничего себе отпуск! С одними бумагами сколько мороки!» Шеф словно прочел ее мысли:

– Оформление виз и прочие документы, конечно, возьмет на себя Елена. На вас – только сопровождение, расселение, возможно, перевод во время экскурсий…

«…И прочие нештатные ситуации», – договорила про себя Лариса невысказанную мысль Станислава Сергеевича. Остается надеяться, что их не возникнет. Однако выбора у нее не было. При всей своей галантности шеф не терпел неповиновения.

– Какого числа вылет группы? – обреченно поинтересовалась Лариса.

– В эту субботу. Ну так как, Лариса Владимировна? Согласны?

Лариса улыбнулась:

– А разве у меня есть выбор? Конечно, согласна.

Когда она вышла из кабинета, Леночка уже сидела на своем обычном месте.

– Ну как? – поинтересовалась она, заметив кривую Ларисину улыбку. – Уговорил?

– Разве бывает иначе? – ответила та вопросом на вопрос.

Леночка понимающе вздохнула:

– Мне тоже беготни вдвое прибавилось. Настасья всегда так…

В глубине души Лариса тоже злилась на Настю, но усилием воли заставила себя быть лояльной к подчиненной:

– Она не виновата. Что делать, дети не спрашивают, когда болеть.

Вернувшись к своему столу, Лариса опустилась в кресло, почти машинально сняла телефонную трубку и набрала знакомый номер. Долгие гудки, потом сонный голос Олега сказал:

– Вас слушают.

– Привет, это я. Разбудила?

– Ну, вообще-то да.

– Однако уже почти три часа.

– Ну и что? Я сегодня лег в шесть утра.

– Работал?

Голос стал не только сонным, но и сердитым:

– Нет, дурака валял! Конечно, работал.

Олег, естественно, считал себя непризнанным гением. И, как все гении такого рода, любил творить по ночам. Сейчас он заканчивал серию гравюр «Восхождение на Тибет», где пытался совместить традиции православной иконописи с рериховским стилем. По мнению Олега, эта серия должна была принести ему мировую славу. По мнению же Ларисы, получалось нечто невообразимое и маловразумительное. Но Лариса свое мнение благоразумно держала при себе.

– Ну и как? Плодотворно поработал? – участливо поинтересовалась Лариса.

– Не так чтобы очень. Но устал жутко, перед глазами до сих пор красные круги расплываются. Понимаешь, дошло до самых мелких деталей…

Дальше Лариса уже не слушала. Понятно, что Олег видеть ее решительно не желает. И точно, кончив распространяться о нюансах, Олег с хорошо разыгранным сожалением в голосе сказал:

– В общем, сил никаких нет. Жутко хотел бы с тобой встретиться, но сейчас я не в лучшей форме, засыпаю на ходу.

– Понятно…

– Ужасно жаль. Ну а ты как?

– Отлично. Позвонила просто так, отметиться.

– И молодец, что позвонила. Кстати, в воскресенье в «Бедном Левушке» Алтуфьев устраивает очередной хеппенинг. Нас с тобой звали. Пойдем?

Витька Алтуфьев был Олеговым приятелем. Он числился крутым постмодернистом и творил свои картины с помощью подручных средств: проволоки, консервных банок, садово-огородного инвентаря… Его хеппенинги всегда заканчивались скандалом. Лариса Алтуфьева не любила – и просто так, и потому, что он к Ларисе беззастенчиво подкатывался. А после того как Витька, подвыпив, откровенно признался: «За Олежкой я на очереди. Скажи, когда надумаешь его бросить», – после этого Лариса вообще старалась с ним не встречаться.

– Так что, идем?

– Нет, – с удовольствием ответила Лариса. – Не могу. В субботу я уезжаю с группой на Мадейру.

– Что так вдруг? Ты же не собиралась? – Впрочем, в голосе Олега не слышалось особенного разочарования.

– Производственная необходимость. Начальство так распорядилось, а начальство надо уважать.

Олег помолчал, потом все-таки поинтересовался:

– И на сколько ты отбываешь?

– Как всегда, на десять дней.

– А-а… Ну ладно, очень жаль. Значит, мы с тобой теперь долго не увидимся…

Как же, жаль ему! Но Лариса удержалась от колкости, вертевшейся на языке:

– Наверное, долго.

– Ну, жаль, жаль…

Олегу явно нечего было больше сказать.

– Приедешь – сразу позвони.

– Хорошо.

– Ну, пока… Счастливо, и привет Мадейре.

– Пока…

Положив трубку, Лариса глубоко вздохнула и откинулась в кресле. В глубине души она чувствовала, что это конец. Она, конечно, приедет, но Олегу звонить не станет. И сам он ей вряд ли позвонит. Их роман подошел к закономерному финалу. Потому что нечего встревать в близкие отношения с мужиком, если тебя с ним не связывает ничего, кроме взаимной неустроенности и неприкаянности. Как там в старой песне у Кикабидзе: «Просто встретились два одиночества, развели у дороги костер, а костру разгораться не хочется, – вот и весь разговор…» Вот и весь разговор.

Домой в тот вечер она добралась только к десяти вечера. Решив не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, – раз свидание с Олегом все равно не состоялось – Лариса призвала Леночку к работе. Они с головой погрузились в предполагаемое расписание Ларисиных встреч и переговоров на те десять дней, что Лариса будет отсутствовать. Что-то наметили отменить, что-то – отложить, прикинули, кто может заменить Ларису в каждом конкретном случае. В общем, трудились не покладая рук, отвлекаясь всего пару раз, чтобы выпить кофе. Поэтому, когда Лариса открыла, наконец, дверь своей квартиры, у нее оставались только два желания: поесть и завалиться в постель. И еще она от души надеялась, что мать уже спит, – сил на общение совсем не было.

Но надежда оказалась напрасной: услышав, как хлопнула входная дверь, Жанна Сергеевна вышла в коридор.

– Что так поздно?

Лариса опустила голову, чтобы скрыть досаду, явно отразившуюся на ее лице. Ну вот, сейчас ее будут усиленно кормить и расспрашивать!

– Работы много, мам. А ты что не спишь?

– Есть хочешь? Там отбивная на сковородке и салат с перцем. Отбивную я тебе специально сделала, без жира.

Так и есть. К кормежке уже, можно сказать, приступили. Отбивная – конечно, уступка Ларисиным нездоровым вкусам. Жанна Сергеевна лет пять назад поддалась влиянию новомодных теорий и теперь тщательно следила за питанием (своим и дочери), стараясь кормить ее по науке. Сделать из Ларисы вегетарианку никак не получалось, но всякие полезные рецепты вроде каши «дубинушка» – полусырая гречка вперемешку с сырыми овощами – ей пришлось опробовать на себе. Голодать по Бреггу Лариса тоже решительно отказывалась, что приводило даже к семейным ссорам. Положение улучшилось, когда Жерар привез Жанне Сергеевне полный вариант книги Герберта Шелтона, в котором было много разных рецептов. Салат Цезаря или фасоль по-мексикански и Ларису, и Жанну Сергеевну вполне устраивали.

– Спасибо, мам.

– Мой руки, я сейчас все разогрею.

– Да нет, спасибо, я сама!

Но Жанна Сергеевна, не слушая возражений, отправилась на кухню.

Когда Лариса, переодевшись и умывшись, села за стол, перед ней были поставлены тарелка с аппетитно подрумяненной отбивной (на гарнир – цветная капуста, потому что в ней много витаминов) и маленькая салатница с мелко нарезанным красным перцем и салатом-латуком (тоже витамины). Жанна Сергеевна села напротив, подперла щеку рукой и с удовольствием смотрела, как ест ее ненаглядная дочка.

– Да, кстати, – сказала дочка с набитым ртом, – я в субботу уезжаю.

– Куда это? – встревожилась Жанна Сергеевна.

– Обычная командировка. Везу группу на Мадейру, на десять дней, – Лариса положила себе еще салата. – Шеф сказал, заодно и отдохну. Представляешь себе отдых с довеском в виде гавриков, не знающих ни слова ни на каком языке, кроме русского?

Жанна Сергеевна вздохнула:

– Да уж. Но, по правде говоря, эта поездка совсем некстати.

– Почему?

Жанна Сергеевна вздохнула еще раз:

– Жерар хочет приехать в Москву в следующем месяце.

Лариса отложила вилку:

– Ну и что? Что ты так тяжело вздыхаешь? Это же хорошо.

– Он хочет привезти сюда сына и дочь, – уголки губ Жанны Сергеевны поползли вниз. – Он хочет познакомить их с нами… С тобой.

– Да? Ну и что? – повторила Лариса. – Вполне естественное желание. Мы ведь как-никак скоро породнимся.

Жанна Сергеевна вдруг неожиданно рассердилась:

– Но это же неудобно! Они только что потеряли мать, зачем так торопиться!

Лариса мысленно пожелала себе набраться терпения, а вслух сказала как можно убедительнее:

– Мама, я думаю, Жерару виднее. Если он решил, что нужно сделать так, а не иначе, значит, все удобно и нормально.

– Но…

– Ты что, думаешь, что они не знают о твоем существовании? За столько лет так и не узнали?

Жанна Сергеевна растерянно смотрела на дочь. Тут уже рассердилась Лариса:

– Ты как на Луне живешь!

– Ну почему…

– Потому что я тебе уже говорила: его дети – взрослые люди. Сын ведь, кажется, мой ровесник? А то они не понимают, почему их отец каждый месяц ездит в нашу, с их точки зрения, дикую страну! Наверняка и покойная мадам все знала!

– Ты думаешь?

– Уверена! Мало того, я думаю, что и Жерар не особенно скрывал от них свои отношения с тобой. Ведь он в последние годы безвылазно жил в Париже, а его жена – в провинции. Они с женой и встречались-то не чаще четырех-пяти раз в год.

– Откуда ты знаешь?

– Жерар как-то к слову сказал. А что, для тебя это новость?

– Мы с Жераром на эту тему ни разу не говорили, – с достоинством ответила Жанна Сергеевна.

Вся Ларисина злость разом прошла, ей стало и грустно, и смешно. Мама, как всегда, пытается «не поступиться принципами», хотя бы на словах. Что за страусиная политика – вопреки очевидности делать вид, что никакой другой женщины нет, вести себя так, словно Жерар свободный человек и в Россию чаще приезжать не может исключительно из-за бизнеса! Лариса почти уверена, что за все эти годы Жанна Сергеевна ни разу и не заикнулась о двусмысленности своего положения, ни разу не сообщила своему любимому, как она хочет выйти за него замуж, стать его женой не только де-факто, но и де-юре. Слава богу, Жерар умный и чуткий и без слов все понимает.

– Когда он собирается приехать? – Лариса решила оставить дурацкий спор и перейти к конкретике.

– В конце июня – начале июля.

– Прекрасно. До этого времени я триста раз успею вернуться.