Текст книги "Мой любимый враг"
Автор книги: Лина Озерова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
– Честно говоря, не очень.
– А ведь на самом деле все просто. Надо найти в себе мужество осознать и принять истину, найти в себе мужество что-то предпринять и чем-то поступиться. Сейчас тебе нужно мужество, чтобы расстаться. Возможно, в будущем возникнет ситуация, когда потребуется мужество, чтобы связать себя с другим. В молодости люди легко сходятся, с годами впустить в свою жизнь нового человека становится все сложнее.
– А если я не могу с ней расстаться? А если я ее люблю?
Марина Львовна все так же мягко сказала:
– Если не можешь расстаться, то это не любовь, дорогой мой, это страсть.
– Хорошо, пусть страсть. Какая разница?
Кажется, Марина Львовна усмехнулась:
– Огромная. Любовь созидает личность, страсть ее разрушает. Страсть, кстати, не только кажущееся непреодолимым влечение к другому человеку, страсть – любой процесс, при котором мы теряем власть над собой. Всякий раз, когда мы полагаем, будто что-то внешнее определяет нашу жизнь, что мы не имеем выбора, что мы неизлечимы, – мы ведем себя как одержимые страстью. В действительности же у нас всегда есть выбор, и никто и ничто не может лишить нас права выбора или хотя бы просто ограничить его. Всякий раз, когда мы делаем что-то такое, что ведет к подавлению и самоотречению, мы следуем по пути страсти, все более утрачивая контакт с самим собой. В конце концов, в результате этого мы теряем способность быть близкими с другими людьми. Однажды это не получается у нас с теми, кого мы особенно любим, кто нам ближе всего. Да и как мы можем иметь контакт с другими, если потеряли контакт с собой!
Голос Марины Львовны действовал странно успокаивающе. Не хотелось ни спорить, ни сопротивляться, ни придумывать аргументы. Как-то сразу верилось, что она знает, что говорит, и все, что она говорит, – истинная правда.
– Конечно, – продолжала Марина Львовна, – мы очень скоро замечаем, что здесь что-то не так, но наше трансформированное мышление подталкивает к мысли, что от нас уже ничего не зависит. Мы полагаемся на другого, ждем, чтобы он протянул нам руку помощи… А если впоследствии из этого ничего не получается, то вина за неудачу возлагается на него. Страсть создает у нас ложное представление, будто мы не несем никакой ответственности за свое несчастье. И чем дольше мы ждем того, чтобы другой, наконец, что-то для нас сделал, спас нас, тем хуже обстоит дело со страстью.
– В общем, спасение утопающих – дело рук самих утопающих, – усмехнулся Владик.
– Не совсем так. Образно говоря, я сейчас протягиваю тебе руку, а уж хвататься за нее или нет – твое дело.
– А потом?
– Плыть за тебя никто не будет. Шевели руками и ногами, и благополучно достигнешь берега.
– Но руку вы мне все же протянули! Значит, сам я бы не справился и потонул.
– Я хочу, чтобы в другой раз тебе не понадобилась рука спасателя, чтобы ты сам знал, как выйти из любого кризиса. Ведь то, что ты пережил, – настоящий кризис, кризис отношений. Переживая его, человек испытывает глубокие страдания и душевную боль. Он чувствует себя в положении брошенного на произвол судьбы, ему кажется – все ополчились против него. Если кризис не преодолевается, стресс, постоянная тревога ведут к болезни, вплоть до полного краха.
– Сами же говорите – до полного краха!
– Влад, мы же с тобой это уже обсуждали. Ты любишь Высоцкого?
– Не очень.
– Ну да, это скорее кумир нашего поколения. Но у него очень хорошие песни. И в одной из них, кстати, военной, есть такие слова: «И все же конец мой – еще не конец, конец – это чье-то начало». Прежде чем наступит утро, должна кончиться ночь. Так и в ситуации глубокого кризиса: ты понимаешь, что дальше так продолжаться не может, вся абсурдность твоего положения тебе очевидна. Это – переломный момент. Тут важно понять: личный кризис – на самом деле данный судьбой великолепный шанс изменить все к лучшему. Шанс всегда дается лишь на переломе, когда меняется – уходит или приходит – что-то действительно существенное…
На этом месте Марина Львовна прервала запись.
– Ну вот, я хотела, прежде чем мы начнем разговаривать, дать вам послушать эту запись. Кофе, кажется, готов? Сидите, сидите, я сейчас налью нам по чашечке. Вам с сахаром или без?
– Без, – машинально отозвался Андрей.
Отхлебнув горячей ароматной жидкости, такой горячей, что обжигало нёбо, он спросил:
– Так как сейчас Владик? То есть я и сам вижу, ему намного лучше, но скоро он совсем придет в себя?
Марина Львовна сразу стала серьезной.
– Если под «придет в себя» вы подразумеваете «станет таким, как был», то я скажу, что он не придет в себя никогда. Если вас интересует, когда он адекватно сможет отреагировать на ситуацию, – это уже произошло. Существует несколько путей выведения из подобной ситуации, – сейчас она говорила так, словно была учительницей и объясняла трудный урок. – Один, так называемая «техника ментального переживания», наиболее распространенный – каждый шаг, каждую ситуацию прошлого основательно обдумывать и заново ментально переживать. С вашим сыном мы пошли другим путем, на мой взгляд, в его случае более подходящим и созидательным. После наших бесед он должен был почувствовать себя в моменте «здесь и теперь».
Андрей поднял руку:
– Простите, не понял?..
– Очень просто, – улыбнулась Марина Львовна, – если я живу в «здесь и теперь», то я как бы пуст, ибо отрекаюсь от старого, не цепляюсь за него, в любой момент открыт для происходящего и одновременно преисполнен жизни. Если я ни за что не цепляюсь, а просто живу в действительности, то мне не нужно ни с чем расставаться, я свободен для того, что мне сейчас реально принадлежит. Что принадлежит мне – с этим я не могу расстаться, даже если бы, и захотел. Что моим не является, я свободно отпускаю от себя.
Она тоже отпила из своей чашки:
– Отличный кофе, вы не находите? Люда ухитряется покупать как раз такие зерна, какие надо, – и без всякого перехода сказала: – А теперь я бы хотела поговорить с вами и о вас. Всякое нарушение, всякое страдание, любая агрессия или болезнь служат сигналом того, что что-то идет не так, что мы должны что-то изменить в своей жизни. То, что случилось с вашим сыном, вам следует воспринимать как послание, показывающее, что и вам многое необходимо изменить в вашей собственной жизни. Если же вы посмотрите на испытание, выпавшее вам, сквозь пальцы, вы просто продолжите бег по замкнутому кругу, и в один прекрасный момент все повторится…
Андрей испуганно ее перебил:
– Вы считаете, что Владик может…
– Нет, не считаю. То, что было, больше не произойдет. Поймите, Владик самостоятельно разбирается со своей жизнью и своими проблемами. А с вашими вы должны разобраться сами.
У Андрея уже на кончике языка вертелась ехидная фраза: «А вы уверены, что у меня эти проблемы есть?» Он терпеть не мог, когда к нему лезли в душу, даже психотерапевты. Но Марина Львовна, заметив изменившееся выражение его лица, мягко сказала:
– А вот теперь мы подошли к самому главному. Вы знаете, почему Владик решил покончить с собой? Он случайно застал вас на даче с женщиной.
Андрей вынужден был поставить чашку – так у него вдруг задрожала рука.
– Что?
– В тот день он неожиданно приехал на дачу и увидел вас с женщиной, – повторила Марина Львовна.
В первую минуту Андрей был просто ошарашен. Однако способность соображать вернулась к нему довольно быстро.
– Нет… – Он помотал головой. – Не может быть. Конечно, ситуация крайне неловкая, стыдная, но не хотите же вы сказать, что мой сын не смог пережить того, что его отец изменил его матери?
– Нет, – спокойно ответила Марина Львовна, – этого я сказать не хочу. Владик не смог пережить не лично вашей измены, а вашей общей измены.
– Не понимаю…
– Он был влюблен в ту женщину, с которой увидел вас.
– Что-о? В Ларису? Да она же старше него на десять лет!
– Десять лет – не так уж много. Вы ведь тоже старше нее примерно на столько же?
– Да, но… Не понимаю!
– Я вам объясню. Дело в том, – Марина Львовна запнулась, – дело в том, что по воле случая я наблюдала не только финал, но и зарождение, и развитие этой влюбленности.
– Как?
– В жизни удивительные совпадения случаются еще чаще, чем в книжках. Я была вместе с вашим сыном и Ларисой на Мадейре.
Андрей уже потерял всякое чувство реальности. Кажется, если бы Марина Львовна теперь сказала ему, что прилетела с Альфы Центавра, он бы поверил и не удивился.
– Тогда, на Мадейре, Владик явно был влюблен по уши, а Лариса его весьма откровенно поощряла. Причем она сама к нему теплых чувств явно не испытывала. Временами мне даже казалось, что Владик ее раздражал. Я попробовала аккуратно поговорить с ней, но это, к сожалению, ни к чему не привело.
Андрей прикусил губу. Господи, как же она могла! И зачем, зачем?
– И у меня еще тогда, – невозмутимо продолжила психотерапевт, – возникло ощущение, что все это неспроста, что есть какая-то тайная причина, побуждающая милую и совсем не злую женщину стремиться сознательно причинить боль этому мальчику. Теперь я понимаю – все дело в вас. Вы ее любите?
– Да, – сказал Андрей. – Да.
Какой смысл врать и притворяться!
– Давно? – Заметив, что Андрей колеблется, Марина Львовна тихо, но твердо сказала: – Расскажите мне все. Я спрашиваю не из любопытства, а чтобы помочь вашему сыну. А возможно, и вам самому.
– Восемь лет назад у нас был роман, – Андрею каждое слово давалось с огромным трудом. – Лариса забеременела. Владик был еще маленький, оставлять его я не собирался. Она сделала аборт, и мы расстались. Недавно случайно встретились, и все закрутилось опять…
Андрей помолчал немного и добавил:
– Хотя, по-моему, я не переставал ее любить все эти годы.
– А она?
– И она, – Андрея вдруг прорвало, и он стал рассказывать горячо и сбивчиво: – Я понял, какой я был дурак. Вы знаете, я был готов для нее на все. Я решил развестись с Ириной, даже сказал ей об этом… Мы с женой, в сущности, уже давно живем каждый своей жизнью… Но в тот вечер, когда я собирался поговорить с Ларисой, сказать ей все, что-то произошло. Я не имею в виду Владика, что-то произошло до того… Она вдруг сказала, что не может со мной быть, что нам лучше расстаться… Честно говоря, я ничего не понял.
Голос его упал почти до шепота:
– А потом с Владиком случилось несчастье, а она уехала во Францию, и мы с тех пор не виделись…
Наступила долгая пауза.
– Хотите еще кофе? – спросила Марина Львовна. – Ваш совсем остыл.
Не в самих словах, самых обычных, но в ее тоне Андрей уловил понимание и сочувствие.
– Да, пожалуйста…
Он не сказал, что предпочел бы чего-нибудь покрепче. Марина Львовна встала и направилась к кофеварке.
– Вот, держите. Осталось как раз на одну чашку.
– Но как она могла? – вернулся Андрей к мучившей его мысли. – Как она могла поступить так со мной и с моим сыном?
Марина Львовна положила свою теплую пухлую ладошку на его руку:
– Андрей Ростиславович, если вы подумаете, то поймете – Лариса не виновата. Она пыталась избавиться от боли, которую причинили ей вы. Я ведь не зря просила вас прослушать запись. Лариса была в том же положении, в каком сейчас оказался ваш сын – в состоянии кризиса. И выбраться из него она тогда не смогла. В результате восемь лет, можно сказать, выпали из ее жизни. Восемь лет она не жила, а переживала прошлое. Вы понимаете, что это означает? Так что, отыгрываясь на Владике, она просто не думала о нем, она вообще ни о чем не думала, – тяжелобольной человек готов на все, чтобы облегчить боль. Но она не учла, что внутреннюю пустоту нельзя устранить внешними усилиями. Когда-нибудь мы должны прервать бегство от самих себя, выбрать внутренний путь, столкнуться один на один с собой. Мы должны посмотреть в лицо действительности, нравится она нам или нет, ибо это единственный путь к тому, чтобы начать жить по-настоящему.
Андрей молчал. Слова Марины Львовны отпечатывались в сознании, но реагировать на них сейчас он был просто не в состоянии. А она говорила и говорила, медленно, спокойно, нанизывая слова, как бусинки на бесконечную нитку:
– …Давайте я поясню вам свою мысль с помощью сравнения. Состояние ваше и вашего сына сейчас напоминает послевоенную ситуацию в любой стране. Противостояние завершилось, наступает время строительства нового порядка, закрепления достигнутого. Теперь только и начинается реализация задачи.
Обычно, когда нам тяжело, мы думаем только о развязке. Но она происходит как бы сама собой, и потом приходит время непосредственной реализации задачи. Впечатление, что вместе с развязкой вы преодолели все трудности, – ложное впечатление. Главные трудности пришли именно теперь. Только теперь можно реально осознать, что прежде было неправильным и как это можно было бы сделать по-другому, и теперь существует возможность реально сделать по-другому…
Последняя фраза словно задела за какую-то чувствительную струну, и Андрей ухватился за нее, как за спасательный круг. В самом деле, самое трудное – позади. Не надо больше лгать, притворяться, мучиться и скрывать. У них всех: у него, Владика и Ларисы – есть шанс построить жизнь заново. Если только Владик его простит. Если только Лариса его простит…
– Время после кризиса, – говорила Марина Львовна, – обычно является чрезвычайно напряженным. Вы еще не имеете твердой почвы под ногами, поэтому каждая перегрузка может превратиться для вас в потрясение. Часто случается, что человек овладел самим кризисом, а в последующий период потерпел крах. Поэтому следует помнить, что с каждым шагом почва под ногами становится все устойчивее, тверже, важно только делать эти шаги, продвигаться по пути дальше.
Каждый кризис ведет в новое состояние, если он воспринимается как перемена и соответственно используется…
Глава 8
Во власти тьмы
Вещи были уложены. Лариса села к туалетному столику, достала листок бумаги, ручку, на секунду задумалась и написала:
«Дорогие мамочка и Жерар! Ради бога, не волнуйтесь, ничего страшного не произошло. Сегодня я позвонила на работу, и выяснилось, что фирме срочно требуется мое присутствие. Станислав сломал ногу и не может руководить нашим дружным коллективом. Так что я отбываю в Москву. Приеду – сразу позвоню. Еще раз – не волнуйтесь. Лариса».
Ничего, будем надеяться, что эта ложь ей простится. «Только бы не накликать беду на Станислава, – мелькнуло в голове у Ларисы. – Не ровен час, действительно ногу сломает».
Лариса спустилась вниз. Ее сжигало какое-то лихорадочное возбуждение, не позволявшее сидеть на одном месте. Нужно что-то делать, чем-то занять себя, а то она окончательно изведется.
Она вышла в парк и принялась расхаживать по центральной аллее взад и вперед. Здесь ее и нашла Николь.
– Ну что? – спросила она. – Я так понимаю, что все вещи уложены и ты не знаешь, чем заняться?
Лариса вздохнула:
– До поезда почти пять часов. Мне кажется, я тихо свихнусь за это время. Хорошо, что мама с Жераром уехали, хоть притворяться не надо.
Николь пристально посмотрела на нее и вдруг сказала:
– Слушай, у тебя в запасе еще куча времени. Хочешь, я тебя развлеку, чтобы ты не сходила с ума от ожидания?
Лариса вымученно улыбнулась:
– Хочу. Только как?
– Я могу показать тебе тайник в старой часовне. Ты же хотела его посмотреть, разве нет?
Да, действительно хотела. Еще вчера. Но теперь Ларисе казалось, что это было в другой жизни. Теперь даже тайник вряд ли отвлечет ее от мыслей об Андрее.
– Ну так как? Пойдем? – в голосе Николь была странная настойчивость.
И Лариса согласилась:
– Пойдем.
В конце концов, если для Николь так важно показать ей эту часовню, почему бы и не пойти?
Старая часовня стояла в дальнем конце парка. Может быть, когда-то давно ее и использовали для хранения вина, но последние несколько лет выдались дождливые, виноград не успевал вызревать, и местным виноделам вполне хватало старого погреба в подвалах замка. Поэтому часовня сейчас была совершенно заброшена и никому не интересна. Даже дорожка, ведущая к ней, почти заросла кустами барбариса.
Николь остановилась перед тяжелой деревянной дверью с громадным висячим замком. Право же, Лариса и не думала, что во Франции есть такие амбарные замки.
Достав из сумки, висевшей у нее на плече, тяжелую связку ключей, Николь принялась прилаживать к замку один из них с диковинной резной бородкой. Как ни странно, ключ вошел в замочную скважину так же легко, как нож входит в масло, и повернулся почти без скрипа. Николь навалилась плечом, и дверь медленно и натужно отворилась.
– Ну вот, проход открыт, – довольная Николь повернулась к Ларисе. – Прошу!
Девушки вошли в полукруглый зал, казавшийся большим из-за царившего здесь полумрака и пустоты. Высокие стрельчатые своды, и где-то под потолком – узкие оконца, через которые едва проникали слабые лучики света. Не было ни алтаря, ни распятия – ничего, что бы указывало на предназначение этого места. Хорошо, что большая дверь наружу осталась открытой, в таком месте вполне может одолеть приступ клаустрофобии…
У Ларисы вдруг возникло неприятное ощущение, что за ними следят. Она подняла глаза к окну – вроде бы там кто-то есть? Глупость! На такой-то высоте? Подавив желание окликнуть Николь и схватить ее за руку, Лариса усилием воли заставила себя взглянуть на окно еще раз, пристальнее. Нет, показалось… Боже, какая она стала мнительная! Мерещится непонятно что. Хорошо, что она сдержалась и ничего не сказала Николь.
– Это главная часовня, – сказала Николь. – Здесь ничего не сохранилось. А тайная, где служили мессу и собирались заговорщики, там, дальше.
Девушки пересекли зал. В дальней стене была еще одна дверь, так хорошо замаскированная, что Лариса не сразу ее разглядела. Николь достала еще один ключ, немного повозилась – здесь замочная скважина была так же хорошо спрятана, как сама дверь. Наконец, дверь открылась, девушки спустились на несколько ступенек вниз и оказались в невысоком мрачном помещении. Свет сюда проникал только из открытой двери, и впереди была темнота.
Лариса вдохнула: воздух был сырой и затхлый – так пахнут вещи, долго хранившиеся в старых сундуках.
– Здесь что, действительно совсем никто не бывает? – спросила Лариса.
Ее голос как-то странно и глухо прозвучал в пустом пространстве.
Николь ничего не ответила. Она достала из сумки предусмотрительно захваченные свечи и принялась расставлять их на алтаре. Да, здесь было некое подобие алтаря: каменное распятие и перед ним – выступ.
Укрепив свечи в предназначенных для них углублениях, Николь зажгла их, одну за другой. Пять мерцающих огоньков осветили часовню неярким колеблющимся светом. Как-то не верилось, что снаружи яркий солнечный день, и синее небо, и много воздуха. Черные длинные тени поползли за спинами Ларисы и Николь, переломились на полу и захватили стену.
– Ну как? – обернувшись, спросила Николь.
Ее лицо вдруг показалось Ларисе лицом леди Макбет. Впалые щеки, сжатые губы, лихорадочно блестящие глаза… На секунду Ларисе стало страшно. «Ведьма, настоящая ведьма! – пронеслось у нее в голове. Но она постаралась взять себя в руки. Наверное, и я сейчас выгляжу не лучше.
– Ну как? – повторила Николь, возбужденно и как будто угрожающе. – Тебе нравится здесь?
– Страшновато, – поежилась Лариса.
– Показать тебе еще кое-что?
Николь взяла в одну руку свечу, зашла за алтарь и стала нажимать на различные участки стены. Лариса, как завороженная, подошла ближе, не отрывая глаз от ее длинных холеных пальцев.
– Вот черт, никак не вспомню, где это! – тихонько пробормотала Николь, прощупывая камни.
Очевидно, отчаявшись найти это «что-то» наощупь, она поднесла свечу к самой стене и стала водить ею туда-сюда, пристально вглядываясь. Неясный свет свечи выхватывал из сумрака то один серый камень, то другой.
– А что ты хочешь там увидеть? – негромко спросила Лариса. – Может быть, тебе помочь?
Николь повернулась к сводной сестре и с улыбкой сказала:
– В этой часовне есть потайная каморка для священника… Тайник, где бы он мог прятаться при появлении гугенотов. Ведь в часовне не только собирались предводители заговорщиков, она еще использовалась и по прямому назначению. А Сент-Эгнен всегда был оплотом гугенотов. В те горячие времена жизнь католического священника для них ничего не стоила. Могли ворваться во время мессы и… Смотри, вот, вот!
Ее длинные тонкие пальцы нащупали еле заметный выступ. Николь нажала на какой-то камень – и Лариса чуть не ахнула от изумления: часть стены отошла назад, превратившись в узкую дверь.
Любопытство пересилило страх. Забыв опасения, Лариса подошла вплотную к Николь и, вытянув шею, стала вглядываться в темный проем. Николь обернулась. Ее глаза горели от возбуждения. Она лихорадочно облизнула кончиком языка губы и сказала:
– Пойдем дальше?
Лариса кивнула. Возбуждение Николь передалось и ей.
Николь слегка посторонилась, пропуская Ларису вперед. Она сделала маленький шажок и остановилась. Впереди была кромешная темнота.
– Осторожно, там должны быть ступеньки! – Николь подняла выше свечу, зажатую в руке, и Лариса действительно увидела перед собой каменные ступени, ведущие вниз. Она осторожно спустилась на одну, потом еще на одну. На нее пахнуло затхлостью давно закупоренного помещения.
– Иди, иди, я за тобой, – подбодрила Николь.
Лариса сделала еще пару осторожных шагов. Ступеньки кончились, и дальше начинались ровные холодные плиты пола. Свет от свечи не мог осветить все помещение, и казалось, что в темных углах притаилось что-то страшное…
– Ну, как тебе? – спросила Николь.
Она стояла на верхней ступеньке, сразу за дверью.
– Не хотела бы я быть священником, который здесь прятался, – поежилась Лариса.
Она сделала еще шаг вдоль стены и остановилась, не решаясь двигаться дальше.
– А знаешь, – вдруг сказала Николь, – Эта часовня могла быть не только убежищем, но и тюрьмой, и даже… Даже местом казни.
Свеча в руке Николь освещала ее лицо снизу, и Ларисе стало совсем не по себе: перед ней было не хорошо знакомое лицо сводной сестры, а жуткая нечеловеческая маска. «Глупости, – постаралась она прогнать видение. – Это просто световой эффект. Мы еще в детстве во дворе так друг друга пугали, поднося в темноте к подбородку включенный фонарик». Однако Лариса невольно сделала пару шагов к выходу.
Николь подняла свечу выше, освещая стены:
– Посмотри, – вон там есть место, где по камню стекают капли воды.
Николь повелительно указала куда-то за Ларисину спину, в угол. Лариса, словно под гипнозом, повинуясь ее жесту, послушно шагнула к дальней стене.
Мгновение – Николь стремительно отступила на несколько шагов назад и дверь в стене закрылась. Темнота обступила Ларису со всех сторон.
– Николь! – не помня себя от ужаса, крикнула Лариса.
Ответа не было.
– Николь, открой дверь!
Путаясь и спотыкаясь, Лариса кинулась назад к двери и заколотила кулаками по ставшей глухой стене. Но серый камень поглощал все звуки.
Тьма и могильный холод окружили Ларису со всех сторон. Стояла зловещая, гнетущая тишина. Ларису охватила паника. Она билась в стену, как пойманная бабочка бьется о стекло банки, не понимая, что ей его не разбить. Она не осознавала, что делает, просто подчинялась звериному инстинкту – спастись, вырваться, выжить. Так продолжалось долго, долго, пока Лариса совсем не обессилела.
От страха Лариса не знала, что делать. До нее донеслись чьи-то рыдания, и она отпрянула в ужасе, не сразу узнав собственный голос. Внезапно накатила необъяснимая вялость, изнеможение. В этой сырой, темной каморке долго не протянуть. Лариса начала снова ощупывать дверь в поисках хоть какой-нибудь щелочки, но только поломала ногти и в кровь ободрала руки.
Глаза постепенно привыкали к темноте. Лариса попыталась оглядеться. Глухой каменный мешок – три метра в ширину, пять-шесть в длину. Она медленно прошлась вдоль стен, ведя по камням рукой. В одном из углов камни были мокрыми – откуда-то по капле сочилась вода. Вероятно, это тот самый источник, из которого пила несчастная графиня… Что же, теперь, через столько сотен лет, Ларисе придется разделить ее судьбу? За что?
В голове роились мысли – одна другой страшнее. Она была наивной дурочкой и попалась в ловушку. Совершенно добровольно она сделала все так, как нужно было Николь. Но почему Николь так хотела от нее избавиться? Что Лариса ей сделала?
Очевидно, на какое-то время она потеряла сознание, а придя в себя, услышала чей-то бессвязный бред. Не сразу до Ларисы дошло, что это говорит она сама, говорит сама с собой.
Сознание вернулось к ней не полностью. Она была в том странном состоянии полупомешательства, граничащего с ясновидением, когда окружающая обстановка теряет реальность.
