Текст книги "Ступеньки в небо (СИ)"

Автор книги: Лилия Хайлис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава 7

Ночная жуть до того извела Сержа, что он не услышал резкого звонка, разбудившего меня. Мало что соображая сама, я роняла поочередно то телефон, то настольную лампу, то часы, то ручку вместе с календарем... Причем в голове у меня, откуда-то единожды всплыв, надолго застряло почему-то английское слово «Дизастер», что означает стихийное бедствие. Наконец, я взяла трубку. Узнать голос не представлялось абсолютно никакой возможности; единственное, что я поняла, да и то не без труда, говорила женщина.

Не утруждая себя приветствиями, трубка произнесла короткое: – Ну?

Голос донесся, как будто из подземелья. Причем, из очень глубокого подземелья. Некоторое время я тупо смотрела на телефон. Затем поднатужилась и стала вертеть подлый аппарат туда-сюда. При этом выяснилось, что я, оказывается, держала трубку не той стороной. Я опять повертела, уронила телефон еще раз... На том конце провода, пока я маялась, не молчали ни секунды, раз за разом повторяли, будто пластинку заело: "Алло! Алло! Алло!" Кажется, прошло сто лет, пока я переложила трубку правильно. Потом выдохнула: – О, Господи.

Этот обмен приветствиями сразу вымотал меня. Несколько секунд я сидела молча, раскачиваясь с трубкой на щеке, как маятник, взад-вперед... Что это нам пытались преподать в школе? Маятник Фуко... Или через два "к"? Так никогда и не удалось понять, что это за Фуко за такой... Или Фукко... А может, не Фуко? И не Фукко? С ума сошла совсем, причем тут этот Ку-клус-клан?

– Причем тут опять господи? – без всякого сочувствия осведомилась невидимая собеседница. Яд так и заструился мне в ухо, когда она, не переводя дыхания, заорала: – Долго будем в молчанку играть? Мистери вуман из себя изображать...

Я с силой тряхнула головой, чтобы заставить себя сообразить хоть что-либо. Все, на что я оказалась способной в результате сего действа, вылилось в короткий хрипловатый вопрос, вернувший нас к началу разговора: – Что "ну"?

– Он позвал ирландку на ланч, – с обидой сообщила трубка.

– А! Ага.

Кажется, что-то начинало проясняться.

Напряжение немножко спало. Дошло до меня, наконец. Это Соня-диллерша решила, что мне сегодня почему-то слишком хорошо с утра.

– Ты когда на нее порчу наведешь? – возмущалась Соня. – Чтоб у нее морда распухла!

– Так сразу невозможно.

Я пришла в себя. Теперь полагалось немедленно начать оправдываться. – Необходимо сосредоточиться...

– Пока ты тут будешь сосредотачиваться, она его на себе женит...

– Против судьбы не попрешь...

– Прямо! Какая там судьба?

– Да уж какая на роду положена...

Спать хотелось мне. Просто очень хотелось спать. Не могу функционировать, не выспавшись. А уже сколько суток не спала...

– Знаешь что, ты мне за мои бабки мозги не пудри. Не можешь – научим, не хочешь – заставим. Или другого найдем. Желающие заработать всегда есть.

Внушительно помолчав в трубку, Соня сочла нужным осведомиться: – Фотография тебе нужна? Или ногти, волосы, что там еще?

– О господи! – опять выдохнула я, представив себе на минуточку возню с обрезками чужих ногтей или, еще приятнее, волос.

– Я еще тоже кое-что знаю, – хвалилась Соня. – Про то, как такие вещи...

– Что ж ты сама не сделаешь? – поинтересовалась я.

– Тебе за это зелененькие платят... Вот и работай. А я чем могу: даже фотографию добыла. Вот так, подкараулила красавчиков и чик-чирикнула камерой... Сейчас занесу. Где-то, минут через десять...

– Нет, нет, позже! – попросила было я, но Соня уже кинула трубку.

Оказывается, не так уж рано и начинался мой день: на часах фосфоресцировали девятки вперемешку с нолями. Пришлось вылезать из кровати, на скорую руку приводить себя в порядок.

Серж все не просыпался. Мне страшно хотелось залезть обратно под одеяло, плотно прижаться к теплому, размягчившемуся во сне телу моего возлюбленного. Да, именно: возлюбленный, я очень любила когда-то это слово... Особенно, если произносить торжественно, по слогам: – Воз-люб-лен-ный!

Звучит так прекрасно, из рыцарских романов, из тысяча и одной ночи... Ах, все это детство, "счастливое" мое. Опять меня понесло. А я назло не буду... Все же как здорово, как приятно: возлюбленный.

Стоп, говорят вам! Размечтались. Заехали. Назад! Опомнитесь, мадам. Времена возлюбленных давно прошли. Настали времена партнеров. А потому – приказываю вам: не расслабляйтесь, сударыня! Ни на что не надеяться, ни во что не верить, ничего не ждать... Соответственно, с красивыми словами. Партнер, не более того. Выпала случайно хорошая карта, ну и ладно. И спасибо. Получили – а теперь забыть! Забыть, забыть.

Мне все же не удалось сдержаться, не поцеловать Сержа. Ладно, в последний раз... Осторожно, чтобы не разбудить... Тяжкий вздох на прощанье... И, плотно прикрыв за собой дверь в спальне, – на караул! На стражу у входа, чтобы диллерша не успела разнести мне весь дом своим трезвоном.

Отворила я вовремя: она уже заносила кулак, целясь на кнопку звонка.

К счастью, надолго задерживаться Соня сегодня не собиралась.

– Вот я тут болтаюсь, – завела она свою обычную песню: – за тебя твою работу делаю, а люди в это время бабки клепают.

Но не такая это была растяпа, чтоб чего-нибудь не заметить. Войдя, потянула носом, а уходя, вскользь спросила: – А ты что, замуж за этого вышла, что ли?

– Да нет, тот вообще уехал.

– Во даешь! – позавидовала диллерша. – Рожаешь ты их, что ли?

Я промолчала, но Соня не успокаивалась.

– А этот, новый... – она кивнула подбородком на закрытую дверь спальни: – Этот что, богатый?

Я пожала плечами.

Она еще переждала пару минут, но я все равно не стала распахиваться настежь.

– Чтобы завтра он ее в упор не видел! – отчаявшись, приказала Соня. Затем исчезла, даже не дав мне ответить.

Со вздохом облегчения закрыв за ней дверь, я стала рассматривать фотографию, которую сунула мне диллерша.

Запечатленная там парочка, явно того не подозревая, была застукана очень вовремя, засняли их в машине, в упор, крупным планом.

На мужчине торчком стояли усы, одежда топорщилась... Сам он, прикрывая глаза, рвался в бой. На лице женщины застыло выражение блаженства, смешанного с довольством собой.

Драма, разыгрываемая вокруг усатого, была выше моего понимания: лично мне второй раз не захотелось бы наблюдать этого "гусара".

Я подожгла фотографию в пепельнице. Я не знаю, зачем это сделала. Все получилось автоматически, бессознательно, словно кто-то руководил движениями моих рук, или же мои руки сами распоряжались своими действиями. Во всяком случае, мозг мой в этом процессе не участвовал. Вернее, чудился мне неясный голос, доносившийся откуда-то изнутри, тихо-тихо, будто шепотом, просил не делать этого. Только тело мое -(видно, именно о таких случаях и говорят: будто бес вселился) не послушалось этого голоса. Как будто со стороны я наблюдала, как пальцы перебирают спички, отрывают от картонки, зажигают... Затем огонь набирает силу...

Вот тогда и появился страх, который погнал меня в спальню. Я присела на кровать, не понимая, ни зачем пришла, ни что делать дальше... Случайно, а может, инстинктивно заглянула в календарь. Там черным по белому моими каракулями было нацарапано, что в десять должен появиться клиент по имени Крис. Нет худа без добра, вышло, что диллерша подняла меня вовремя.

С удовольствием, еще раз порадовавшись тому, что он продолжал спать, я опять поцеловала дрыхнувшего без задних ног Сержа. Мне, конечно, уже стало ясно, что разбудить его не так-то просто. Что тоже очень похоже на меня. Американцы в подобных случаях говорят: "Вот елз из нью" в том смысле, что это уже не новости... Все же стараясь двигаться по возможности тихонько, видимо, по инерции, я вышла, плотно закрыв за собой дверь.

Фотография в пепельнице догорала, с сильным шипением погружаясь в клубы черного смрадного дыма. Лица на фотографии съежились, скорчились, разъединились... Неожиданно эта пара представилась мне очень ясно, как в кино. Женщина цеплялась за мужчину, мужчина отрывал от себя ее руки... Над ними торжествовало лицо Сони-диллерши.

А в ушах у меня ехидно звенели слова из дурацкой детской песенки, которую соседские девчонки от нечего делать распевали во дворах... Кажется, до сих пор они там орут эту ерунду: "Колдуй, баба, колдуй, дед, колдуй маленький обед...". Слова этой песенки с самого детства были выше моего понимания. И никто никогда не мог объяснить мне, что это за маленький обед за такой... Вроде бы мое поколение особо не голодало, если не считать времен хрущевских дел с кукурузой и Вьетнамом, куда, как ругались шепотом в очередях, уходил русский хлеб.

Мне пришлось несколько раз с силой тряхнуть головой, дабы отлепить от себя малоприятное видение расставания людей, знакомых мне только по рассказам диллерши. Но видение все не уходило. По лицу ирландки стекали обильные слезы, преображаясь в большие мутные капли на кончике носа. Мне стало противно. Терпеть не могу, когда плачут. Никакой жалости почему-то не испытываю при виде слез. Ничего, кроме отвращения. Мерзкое я существо. Ненавижу себя. Что мне сделала эта ирландка? За что я ее так?

Я чувствовала себя виноватой, будто действительно колдовала и наколдовала... Зачем только я зажгла злосчастную фотографию? А когда дым рассеялся совсем, когда от фотографии осталась кучка черного пепла, мне стало совсем худо. Скверно, ужасно, да еще сильно заболела грудь. Я высыпала пепел в унитаз, спустила воду, вымыла пепельницу... Толстенное, к тому же ужасно едкое жало сидело в груди. Что я наделала, мне самой было не понять, я только интуитивно чуяла: натворила нечто, непозволительно плохое.

Я опять заглянула в спальню, немножко посмотрела на Сержа. Тот спал мирно, крепко. Он даже чмокал губами, ну просто, как маленький ребенок. Жаль было его будить да приставать со своими проблемами... Только поцеловать, совсем легонько...

Я еще постояла в дверях, глядя на спящего, пока все не отошло само собой: жжение в груди успокоилось, боль стихла. Остался безотчетный страх, да и тот постепенно уходил, превратившись предварительно в обычную, хорошо знакомую тягучую тоску... Определить природу этого чувства мне пока не удается. Оно не похоже на то, что я испытывала, когда видела волну, или труп на площади, или зло, которое когда-то насылала на меня Зинаида. И вовсе уж отличалось от тех ощущений, когда идет хорошее настоящее гадание. Для него, для этого чувства, я не смогла отыскать словесного эквивалента в моем лексиконе, а может, в моем мозгу нет четкого понимания, которое помогло бы выразить его словами. Во всяком случае, ни изобразить, ни хотя бы предсказать наступление этого ощущения у меня пока еще не получалось, зато я хорошо знала грядущий результат: тяжелую тошноту с головной маятой и сильным желанием заснуть, чтобы уже никогда не проснуться.

Клиент явился точно в десять, длинный, веснушчатый, с козлиной бородой. Он первым долгом шумно втянул носом воздух, пожевал губами, будто пробуя что-то на вкус, а затем безапелляционно сообщил: – Черная магия к добру не приводит.

– Откуда ты знаешь про черную магию? – быстро спросила я.

Крис горько усмехнулся, но не ответил.

Тогда я пробормотала примирительно: – Просто сожгла ненужную бумагу...

Но клиент, по-моему, не поверил. Он смотрел на меня долго, с подозрением во взгляде, как будто не мог сразу решиться, сесть передо мной за стол или лучше не искушать судьбу

– Я вообще о черной магии ничего не знаю...

Глупо в таких случаях оправдываться, даже если по какой-то причине считаешь своим долгом. Я в самом деле не знала ритуалов черной магии. Я не желала ничего плохого!

Он все стоял, ел меня глазами.

– Лучше не начинать, если ты мне не доверяешь, – посоветовала я, отчаявшись.

Тогда клиент, как будто вспомнив нечто свое, отчего взгляд его сделался обреченно безразличным, пожал плечами и решился. Но только лучше бы он ушел.

Карты с готовностью разлеглись на любовные неприятности, слезы, сердечные удары, болезни, и уж если хлопоты, то пустые: вышла вся пика, от шестерки до туза наконечником вниз, только так называемый благородный король, который мог бы все плохое пусть не аннулировать, так хоть немного смягчить, – мой любимый пиковый король упорно не показывался...

Следуя совету Деби да кое-какому своему опыту, я довольно давно вывела для себя правило ни при каких обстоятельствах не пугать клиента. В конце концов, любую карточную ситуацию можно изобразить по-разному... Но тут получился такой расклад... Тут следовало хорошенько обдумать каждое слово.

– Что это означает?

Крис резво замотал головой во все стороны, выказывая интерес, граничивший с восхищением. Но его энтузиазм улетучивался с каждым моим заявлением, несмотря на все мои старания соблюдать свои правила.

Я еще не встречала человека, настроение которого с такой яркостью отражалось бы в его взгляде: по лицу сидевшего передо мной парня можно было читать еще лучше, чем по картам.

Внимательно изучив это лицо, взгляд мой случайно, безусловно, не нарочно соскользнул повыше к макушке. То, что я увидела, хоть кого заставило бы застонать от изумления: чуть повыше головы небольшой короной стоял легкий, еле различимый, но все же очевидный туман. Оторвать взгляд от этого тумана было невозможно. Чем больше всматривалась я в него, тем больше он облекался плотью, тем более ясно вырисовывались очертания, повторяя контуры видимого тела. Постепенно туман сконденсировался в облако, а оно, это облако, обволокло всего Криса густой черно-серой волной.

Мамочки мои, что ж это происходит со мной?

Говорят, ко всему можно притерпеться. Даже к разбиравшей меня чертовщине я, наверно, уже начала привыкать. Увидев подобное когда-нибудь, раньше, я тут же, на месте скончалась бы от разрыва сердца. Теперь же, после всего случившегося за последние три дня, даже легкого обморока не случилось со мной: я только слегка замерла, разглядывая ядовитую черную тень, окутавшую клиента, но давившую почему-то на меня.

Встрепенувшись через некоторое время, я заметила: Крис смотрел на меня с ужасом. Мне самой было жутко. Всю подноготную клиента я уже знала наизусть.

– У тебя медицинская страховка есть? – уверенно спросила я.

– Да.

– К врачу давно обращался?

– Нет.

– Диагноз?

Этого можно было бы не спрашивать. Диагноз ритмично стучал в моем воспаленном мозгу, будто забивал гвозди.

Крис опустил голову и вымученно улыбнулся, с трудом выговорив: – Ты чувствительна.

Он облизнул пересохшие губы и, наконец, выплюнул свой короткий приговор.

После того, как он произнес это односложное, самое главное, самое позорное слово, говорить ему стало чуть легче, он прибавил: – Обращаться к врачам не имеет смысла.

– Каким образом это случилось?

– Мой друг. Мы жили вместе... Кто из нас первый схватил проклятый вирус, не знаю... Да только он уже умер... Три месяца назад.

Голос клиента сорвался. Я поняла, он пытался сдержать рыдание.

– Он не смотрел на меня с той минуты, как понял своий диагноз... Ненавидел.

В горле у него всхлипнуло. – Он меня ненавидел! Только перед самой смертью... Мой любимый, – так и сказал: "Май билавд уан". – Мой любимый взглянул на меня. И сказал: "Уходи". И все.

Бедный Крис заплакал, тоненько взвизгивая. – Что мне делать? Страшно вспомнить как мучился он, а проклятые врачи... Как я с ним ТАМ встречусь? Боюсь умирать. Не хочу умирать. Ненавижу всю эту канитель. Должны быть другие формы лечения... Говорят, белая магия может помочь. Я потому и научился отличать запахи черной... Но нужна мне белая...

– Ясно. Я-то только гадалка...

– Я понимаю, вылечить ты меня не можешь... Но если б хоть знать, сколько мне осталось. Можешь ли ты сказать, сколько мне еще осталось?

Я отрицательно покачала головой.

– Жаль. Моему другу было немного легче: он вообще ничего не знал заранее, думал, всего-навсего простудился... А посоветовать кого-нибудь можешь?

Я никого не знала, кроме Кашпировского, да и то понаслышке. Но я рассказала о нем Крису, и тот ушел на поиски нового советского Месмера, здорово обнадеженный.

Серж появился в дверях, когда я, не жалея ни хлорки, ни собственных рук, мыла все, к чему мог прикоснуться несчастный больной.

– Ни с места! – с пафосом повелела я.

Во все еще сонном взгляде Сержа обозначилось изумление.

– Представляешь? – сказал он позже, когда, закончив уборку, я поделилась впечатлениями. – Вот так проснуться утром: "добрый день", – и думать, что, может быть, этот день последний. А может, предпоследний... Каждое утро.

– Ужас.

– Ужас – это наши с тобой ночные кошмары, а тут все ясно. Это не просто ужас. Это уже нечто поужаснее ужаса.

– Может, это нарочно он появился здесь в тяжелое для нас время. Показать, что бывает хуже.

– Всегда может быть хуже... Наверно, даже этому, как его, Крису, кажется, что может быть хуже... А почему, собственно, ты считаешь это время тяжелым? По-моему, оно просто интересное.

Серж надолго задумался. Он молча сидел некоторое время, сгорбившись, будто на спину ему давили пудовые гири, а потом, допив свой кофе, сказал: – Случалось с тобой раньше что-нибудь подобное? Только хорошенько подумай прежде, чем отвечать.

Тут и думать было нечего: самым первым звеном в этой сумасшедшей цепи была волна, которую я видела из окна бара, и которой на самом деле не существовало, кроме как в моем взбесившемся воображении.

– А до этого? Интересные сны? Или гадание?

Гадание. Я рассказала о тех редких случаях, когда гадание, по-моему, получалось.

– А еще до этого? В детстве?

Глаза Сержа округлились. – Говорят, в детстве все начинается...

Я содрогнулась. ТОГДА? С Зинаидой.

Серж, внимательно наблюдавший мои мытарства, пришел на помощь: – Я, например, в детстве ужасно боялся кошек. До сих пор, честно говоря, боюсь их немного.

– Я тоже.

Совпадения моего характера с характером Сержа меня больше не удивляли. На фоне всего остального, вероятно.

– Но это все.

Он покачал головой: – Со мной вообще никогда ничего подобного не происходило. Пока ты не затащила меня в кровать.

– Я тебя затаскивала в кровать?

Серж горько засмеялся. Похоже, ему очень хотелось повернуть время вспять, чтобы головы не вскинуть на ту палубу, откуда я ему сигнализировала...

Уже через мгновенье я поняла, что угадала.

– Это все, конечно, интересно, но ей-богу, если б знал заранее, что будет, ни за что не посмотрел бы на тебя там, на катере, – с сердцем произнес Серж.

– Я тебя не держу.

Вот оно. Как ни стараюсь не расслабляться, мое ни кара, ни гуа, я знаю, все равно всегда наготове. Оно ищет возможностей ударить меня побольнее, и находит, и не упускает.

– Я не к тому, – улыбнулся Серж. – Не лезь на рожон. Может, наоборот, ринулся бы к тебе еще быстрее.

Чтобы не ввязываться в спор, я закурила: мне ли не знать этой прелюдии... Мужчина, который намеревается залезть к женщине в кровать... Мужчина, который обвиняет женщину в том, что она завлекла его... Мужчина, который намеревается исчезнуть... Однообразно до тошноты.

– Когда я тебя заметил, я сразу почувствовал что-то, как будто ужалило меня, что ли.

– Там, наверно, оса летала, – предположила я. – Если хочешь свалить, то и сваливай, только скорей.

Не люблю этих размазываний перед концом.

– Ну ладно, хватит, – отрезал Серж. – Вечно вы с вашими бабскими делами... В серьезный момент... Я вот что думаю.

Он говорил медленно, взвешивая каждое слово. – Я думаю, нам с тобой необходимы элементарные знания. Существует, наверно, литература, которая как-то может объяснить происходящее...

– Называется, оккультизм. Если я хоть что-нибудь во всем этом понимаю... У моей подруги Деби этой литературы навалом.

Серж поморщился: – Чуть что, – сразу оккультизм.

Он немного подумал, затем стал перечислять: – Переселение душ, ведьмы, черти, институт НИИЧАВО... Штучки-дрючки для дураков...

– Ты можешь предложить что-нибудь для умных? – осведомилась я.

– Бог его знает... Генетическая память, например. – Серж всмотрелся в меня внимательно, сарказм в его голосе исчез. – Впрочем, ладно. Читай про оккультизм. А я почитаю древнюю историю, картинки похожие поищу, постараюсь определить пространство и время. И про инквизицию еще надо прочитать побольше...

Серж говорил, а я ничего из его слов не воспринимала. Только одно меня сейчас интересовало, одно-единственное: "Неужели ошиблась? Неужели все-таки не конец?"

– Так когда ты сможешь приехать? – голос его казался спокойным.

Тут, впервые за время знакомства с ним мне удалось взглянуть на него взглядом гадалки, так сказать, профессионально. В результате этого осмотра Серж поежился, а меня поразила идея, что его будущее тоже волнует. Не просто будущее, – наше, совместное будущее. Может быть, и даже очень вероятно, волнует так же сильно, как меня.

– Я хочу все же показать тебя матери, – неуверенно сказал он, глядя на меня с едва заметной надеждой во взгляде.

Да, пожалуй, это был не конец... Или только разговоры? Устала я от этих мыслей, пусть все будет, как будет, сейчас мне необходимо выспаться.

Мы сговорились встретиться непременно, а на прощанье пообещали звонить друг другу, ну и черт с ним, что дорого, мы будем звонить поздно вечером или в воскресенье, главное, не терять друг друга... Ни в коем случае не терять друг друга... Ведь это явно судьба и так далее...

– Еще бы поверить в нее, в судьбу! – протянул Серж. – А как тут не поверишь?