Текст книги "Страшные истории для бессонной ночи (сборник)"

Автор книги: Лилия Белая

Соавторы: Лариса Петровичева,Мария Карапетян,Евгения Левицки,Рона Цоллерн,Лина Славянова,Андрей Вдовин,Александра Фартушная,Дмитрий Морфеев,Сергей Мельников,Мария Роше
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Лилия Белая. Каменный ангел

Ваши белые могилки рядом,

Ту же песнь поют колокола

Двум сердцам, которых жизнь была

В зимний день светло расцветшим садом.

Марина Цветаева

Говорят, история эта произошла около двухсот лет назад, во время правления благословенного Александра Первого. Случилось все в Серпуховском уезде Московской губернии. На берегу живописной реки Оки на самом пригорке стоял барский дом. Вокруг него выросло село, а подле леса к югу расположилось небольшое кладбище с едва приметной деревянной церквушкой. Доставшимися по наследству землями владел отставной майор Димитрий Невский. Овдовевший помещик находил утешение в молитве да в двух дочерях – Анне и Александре. Младшенькая его, Александра, миловидная, златокудрая девушка, была, однако, нраву спесивого и капризного. Старшая, напротив, походила на покойную мать, женщину смиренную и добрую, но не блиставшую красотой. Анна получила домашнее воспитание, прекрасно музицировала и владела несколькими языками; Сашеньку же по протекции тетушки устроили в пансион благородных девиц в Петербурге. Возвратившись по окончании обучения в отчий дом, Александра вскоре возненавидела поселение и все рвалась в столицу, где ждали ее кавалеры, балы и театры, а не только речка, куры с овцами да пьяные мужики.

Когда по случаю в их глушь забрел молодой поручик из Серпухова – Николя Чернышев, то терять времени он не стал. Выискал предлог остаться погостить, поближе познакомился с дочерями ветерана и соблазнил ту, что легка была и наивна. После нескольких рандеву с поездками в город прошли месяцы, и Сашеньке сделалось дурно. Плохое состояние барышни замечали девки: кто-то просил позвать лекаря, кто-то сам пытался разобраться, а кто-то сразу повел к бабке Маланье, известной ведьме, знавшей сотни способов исцелить травами и погубить заговорами. Дом ее, черный и полусгнивший, стоял неподалеку от кладбища и, если приглядеться из-за каменных крестов, напоминал затаившегося голодного паука.

– Да не больна барышня, не больна! – трясла головой старуха, порицая сенных девок, когда те привели к ней на осмотр испуганную Сашеньку. – Али не видите вы, курицы слепые, что госпожа под сердцем ребеночка носит? – Она костлявыми пальцами коснулась груди барышни, и темные глаза Маланьи округлились, голос захрипел от радости: – О-о, да не одного ребеночка Господь-то тебе дарует! Двои-их! Лови-ка добра молодца, пока не улизнул и не осрамил твое имя! Повитухой тебе буду, на добрые роды благословлю, а ты взамен, – тут она предложила немыслимое, – девочку Машеньку свою мне отдашь в награду, а Андрюшку себе оставишь, надо же род Невских продолжать!

Изумление Александры Димитриевны от новости про беременность сменилось лютым гневом, стоило ей услышать предложение знахарки.

– Сдурела, карга старая?! – вскричала она, отшатнувшись от ведьмы. – Чтобы тебе – да дите барское отдавать?! Да только за такие мысли в Сибирь ссылают! Будь папенька дома, все бы ему рассказала, в кандалах бы ты, уродина, ходила! Похлебку жрала бы, да не такого нрава я! Милую! Черти тебя после смерти на дыбе пытать будут, слово мое помяни!

Маланья лишь усмехнулась, обнажая желтые зубы, похожие на разрушенные надгробия.

– Ступай к себе, госпожа, ступай. Добра молодца-то лови, а то уйдет, шельмец! А мои слова не забывай: с отроками ты намучишься и клясть будешь каждый их день, молить будешь, чтобы Боженька поскорее забрал их к себе, а кладбище у нас большо-ое, могилок хватит на все-ех…

– Сумасшедшая, – тихо молвила Александра.

Хотелось сказать что-то еще, но она не смогла. Резкая боль пронзила ей живот, и к горлу подкатила тошнота. Девки помогли добраться до усадьбы и только рады были тому, что подвернулась возможность поскорее покинуть жуткую избу.

Предсказания ведьмы начали сбываться. Николя, разузнав о случившемся, попробовал незаметно уехать из города в столицу, но не удалось: Димитрий Невский войну прошел, француза проклятого бил! Так разве составило бы ему труда поймать нечестного жениха? Невский человек был суровый, подобных розыгрышей не любил, но сам умел шутить по-черному. Хорошенько смог он припугнуть Чернышева, и венчание провели спустя месяц.

Как несется русская тройка по скрипучему снегу, так же бешено мчались сладкие свободные дни молодых. Николя быстро привык к селу и даже счел за благо женитьбу на дочери ветерана. Ни в чем не отказывал ему старый барин, богатства и сотню душ пожаловал поручику, но притом строго приглядывал, чтоб «не убег».

Аннушка, сестрица Александры, невольно понимала: ее надежда найти супруга таяла как свечка. Вот младшая уже замуж вышла, пускай и для того, чтобы избежать неприятностей, а от нее, от Аннушки, Бог, видно, отвернулся. Всю заботу и любовь отдавала она сестре, усердно молилась за ее здоровье. Поддерживал чем мог отец. Помогала и подруга Сашеньки по пансиону – Элен, частенько приезжавшая погостить из города.

Близился день родов. Прошли они тяжело. В слезах, крови и страданиях рожала бедняжка. И, перемешиваясь с собственным криком, звучал в голове ее мерзкий голос ведьмы: «Отдай мне ребеночка. Одного отдай! Не то в могилку всех загонишь!» Александра была на грани, но молитвами Анны и усилиями лекарей все же выдержала, и на свет появились двойняшки – мальчик да девочка. Ровно так, как говорила Маланья. Эта ведьма знала даже имена детей! Николя назвал сына Андреем в честь своего дедушки, а дочку Марией во имя Богородицы, пусть сам он в мыслях и далек был от Царицы Небесной и Господа.

С рождения двойняшек посыпались трудности. Видя, как сестра устает от хлопот и не выносит постоянного плача, Аннушка напросилась стать крестной матерью. Возражать не стали, и, крестив детей, Анна тесно связала свою жизнь с жизнью сестры. Молодые, желая провести больше времени друг с другом, часто отдавали младенцев кормилицам. Бывало, перекладывали все заботы на Анну, но девушке воспитание племянников приносило только радость. Происходили между супругами и ссоры. Когда Димитрия не было дома, Анна и слуги становились свидетелями истерик сестры и вечных пререканий Николя. Не стеснялись они и Элен, периодами гостившей у них. Анна с ужасом осознавала: скоро о разладах в семье Невских заговорят не только в Серпухове и Москве, но и в самой столице. Анне приходилось молча терпеть и брать на себя заботы о детях. Для племянников она старалась делать все.

Годы текли водой. Александра Димитриевна подурнела от вечного недосыпа, постоянной тревоги и ссор. Дети росли благодаря дедушкиной поддержке, помощи Анны и Элен. На четвертый день рождения, незадолго до Рождества Христова, семья Невских созвала гостей на праздник. Щедро украшенная ель у камина создавала ощущение уюта. Пахло сладостями и свежей сдобой. Андрейке и Маше дарили подарки, приговаривая, что не зря родились братец с сестрой за пару дней до Иисуса – Богом были поцелованы, а значит, беды стороной их обойдут.

Необычным подарком отличилась Элен. Крестьяне внесли в зал нечто громоздкое, завернутое в белую простыню.

– Пусть слуга Господа оберегает ваш семейный очаг и хранит род Невских от злых чар и горестей, – сказала она нежно и кивнула, давая знак стянуть ткань.

Под ней оказалась белая статуя ангела. Гости благоговейно ахнули. Красивый крылатый юноша, в половину человеческого роста, сложив на груди каменные руки, печально смотрел куда-то в небо. По достоинству оценили присутствующие ювелирную работу – складки длинной ангельской одежды, казалось, вот-вот колыхнутся от прикосновения. Анна замерла, засмотрелась. Когда объявили танцы, она разговорилась с Элен.

– Он как живой, ей-богу! – говорила Аннушка.

Элен мельком упомянула, что статую по ее заказу делал скульптор из Италии.

– А это лично вам, Анна Димитриевна, от меня.

С последними словами Элен кивнула слуге, и тот поднес на блюде деревянную иконку Спасителя. Иисус на ней виднелся плохо, потемневшая дощечка, видать, была старинной. Элен любила собирать древние вещи и готова была платить на аукционах за них десятки тысяч рублей, благо положение дочери известного московского чиновника позволяло.

То ли ослабла Анна, то ли игристое ударило в голову, но икона выскользнула из пальцев и упала на пол ликом. Испугавшись, Аннушка ахнула, вспомнив нехорошую примету. Но вскоре, в разгар веселья, все забылось.

В тот же вечер муж Элен пригласил семейство Невских в Москву отмечать Рождество. Ехать должны были майор и его дочь с мужем. Дети закапризничали и упросили родителей, чтоб их оставили с крестной. Делать было нечего. Пришлось с утра запрягать карету и отправляться в путь-дорогу неполным семейством. Будучи затворницей, Анна этому даже обрадовалась. Ее ждали племянники, ставшие за четыре года словно родными детьми.

Первым утром, когда ребятишки резвились на улице с нянюшками, играя в снежки, а Анна сидела в отцовском кабинете, разбирая бумаги со счетами по доходу поместья, к ней заявилась суеверная Матрена. Крепостная, боязливо поглядывая на госпожу, доложила, что Машенька с утра вела себя очень странно: она разговаривала с подаренной статуей и заявляла, дескать, ангел сам начал с ней вести беседу.

– В эти годы у детей фантазия разыгрывается, Матрен, – усмехнулась Аннушка, не отрывая взгляда от бумаг, на которых мелькали цифры.

– Так-то оно так, барышня, но дюже странно все это… Ангел так смотрит… будто с кладбища его принесли аль басурманом сделан, может, в том дело-то… Ночи перед Рождеством самые страшные, говорят, разгулье для нечистой силы-то…

– Не бери в голову, ступай, – отозвалась мягко Анна, но вскоре насторожилась.

К вечеру, придя в гостиную, и впрямь убедилась в правоте Матрены. Машенька сидела на турецком ковре перед изваянием и показывала ангелу подаренные игрушки. Больше всего она хвасталась ему новым деревянным конем, на котором можно было качаться.

– Смотли, Бозый вестник, этого зелебца мне подалил папенька Димитлий Невский. Он очень известный. Он в полку Кутузова воевал! И он самый лучсый на свете!

Ангел оставался равнодушным к рассказам дворянской девочки и так же безмолвно продолжал глядеть в потолок. Анна стояла в дверях, не зная, как поступить.

– А сколько детей ты в Цалствие Небесное пловодил, ангел? – вдруг поинтересовалась Машенька, и Анне от ее слов сделалось не по себе.

Она окликнула племянницу, постаравшись придать голосу строгости:

– Мария Николаевна, что вы тут делаете?

– Тетуска! – весело всплеснула ручками Маша. – Посмотлите, ангел мне улыбнулся! Он лассказывает сказочные истолии!

– И что же… что же он тебе рассказал? – спросила Аннушка, с тревогой поглядывая на статую.

Ангел неподвижно смотрел вверх, не отнимая от груди перекрещенных рук. Огонь, бодро горевший в камине, внезапно потух, точно его залили водой. Машенька ойкнула.

– Матрена! – позвала Невская крепостную и велела немедля зажечь в гостиной свечи.

Пока служанка исполняла приказ, Анна всмотрелась в изваяние, и ее передернуло. Ей вдруг показалось, будто скульптура увеличилась в размерах. Вероятно, так играли свет с тенью, решила Анна, пристально разглядывая застывшую каменную маску. Ее не покидало ощущение, что…

– Может, госпожа, велите унести его куда подальше отсюдова?

Резкий вопрос девки так напугал Анну, что она вздрогнула, схватившись за сердце. И на секунду отвернулась от скульптуры.

– Не стоит, пускай здесь будет, у ели. Свечей как можно больше зажги. Да не подкрадывайся сзади, напугала!

– Виновата, барышня.

Анна выдохнула, вновь обернулась к статуе, и холод пробежал по ее спине: мертвые глаза ангела смотрели уже не вверх, а прямо на Аннушку. Запахло тающим воском, послышался треск свечей.

– Детям спать пора, я их сама уложу… – как зачарованная произнесла Анна, не сводя взора с ангела. – Матрен, поспи сегодня у дверей детской… Пойдем в постель, Машенька.

Она взяла девочку за руку и быстро вывела ее из гостиной. Матрена побежала за ними. Захлопнулись двери. В помещении разом потухли свечи. Никто не увидел, как голова изваяния медленно повернулась и посмотрела ушедшим вослед.

Казалось, десятки волков собрались стаей и разом завыли протяжную голодную песнь. Именно так стонала за окном вьюга и свирепо свистел ветер, раня мелкими снежинками лица попавших в буран людей. Ныне никому бы не хотелось оказаться на месте ямщика в дальнем пути или бродяжки, оставшегося без крова.

Анна смотрела в окно в надежде, что батюшка и сестрица с мужем уже добрались до Москвы и дорога их прошла без злоключений. Госпожа Невская видела, как в свете луны мрачно блестел лед реки Оки, протекающей недалеко от усадьбы. Поежившись от холода, онемевшими пальцами Анна Димитриевна взяла книгу со сказочной поэмой, выпущенной совсем недавно, но уже прославившей на всю империю романтичного красноречивого поэта, выпускника Царскосельского лицея. Анна, бывало, зачитывалась его любовными стихами, и майор Невский, прознав об увлечениях дочери, одним из первых достал книгу, решив сделать ей дорогой подарок. Залпом прочтя поэму, Анна осталась под впечатлением и желала теперь поделиться сказкой с племянниками. Андрюша и Машенька лежали в постелях, а тетя, сидя в кресле, зачитывала строчки нежным голосом, который все же дрожал, словно от предчувствия чего-то нехорошего:

 
Дела давно минувших дней,
Преданья старины глубокой.
 
 
В толпе могучих сыновей,
С друзьями, в гриднице высокой
Владимир-солнце пировал;
Меньшую дочь он выдавал
За князя храброго Руслана
И мед из тяжкого стакана
За их здоровье выпивал[1]1
  Строки из поэмы «Руслан и Людмила» А. С. Пушкина. Здесь и далее примечания авторов.


[Закрыть].
 

Дети уснули быстро, даже не дослушав о похищении Людмилы злобным колдуном. Утомленная странной тревогой, заснула и Анна. Она не помнила в деталях, что ей приснилось, но в этом сне точно мелькали какое-то белое лицо без глаз и большая каменная говорящая голова из поэмы.

Разбудила Невскую книга, вдруг выпавшая из рук. Погасли последние свечи. Комнату затопило тьмой. Метель за окнами успокоилась, но в стенах поселился холод, а в воздухе стояла сырость, как в темнице. Запах был таким резким, что горло защекотал кашель. Аннушка чиркнула огнивом, зажигая новую свечу, взглянула на детей и выдохнула: те мирно спали, крепко укутавшись в одеяла. Перекрестив племянников, она осторожно перешагнула порог детской, намереваясь попросить Матрену заварить чай. Мысль о горячем прочно засела в голове. Снаружи крепостной не оказалось. Анна не имела привычки часто злиться, но сейчас сжала губы, силясь подавить гнев. Когда Матрена так ей нужна, ее попросту нет! Ни за дверями детской, ни в длинном коридоре, ни в анфиладе других комнат! Возможно, она позабыла приказ барышни и отправилась спать в людскую.

Накинув халат, Анна сама решила пойти в столовую. Но когда спускалась на первый этаж, то остановилась на полпути. Перед глазами потемнело. Посреди мраморной лестницы, как бы сходя вниз, поставив одну ногу вперед на ступень ниже, замер в неестественной позе каменный ангел. Он стоял спиной к Невской, сильно сгорбившись.

– Матрена! Ванька! – позвала громко Анна Димитриевна, не сводя перепуганного взора со статуи, но никто не откликнулся. – Почему это изваяние здесь, а не в гостиной?!

Голос ее дрожал. Анна в смятении прислушивалась, надеясь получить ответ, но только оглушающая тишина давила на уши. Она боялась шагнуть навстречу камню. Ее тянуло назад, в детскую. Не смей идти мимо! Вернись! Анна переборола испуг и спустилась на одну ступень.

Ангел выровнялся. С хрустом ломающихся шейных позвонков и мерзким скрипом заржавевших дверных петель голова скульптуры медленно повернулась по направлению к Анне.

– Господи…

Сердце бешено забилось о ребра. Сияние свечи, упавшее на свернутую голову, вырвало из тьмы белизну каменного лица. Не вскрикнув только потому, что пропал голос, Аннушка по-звериному быстро рванула в детскую и наскоро заперла дверь.

– Сыне Божий, помилуй, защити, – едва слышно, приникнув ухом к двери, повторяла Невская.

Дети спали, не ведая происходящего, и Анна Димитриевна до последнего надеялась, что спала вместе с ними и просто видела кошмар. До нее доносился приглушенный звук медленных тяжелых шагов. Он раздавался повсюду: над потолком, за стенами, внизу, точно из подвала. Топот усиливался и отдалялся одновременно.

– Господи, спаси! Господи, сохрани! – продолжала Анна, уже плача навзрыд.

Шаги стихли. Анна настороженно прислушалась. Внезапно дверную ручку дернули с той стороны. Вскрикнув от ужаса, барышня отпрянула назад. Дверь отчаянно пытались открыть. Еще немного – и сломают! Свеча погасла, лишь у образов чадила лампадка.

– Отче наш, Иже еси на небесех… – зашептала Аннушка и схватила попавшийся под руку стул.

Ручку дергать перестали.

Тяжело дыша, смотрела Анна в полной мгле на дверь, но ни топота, ни скрипа, ни стуков уже не слышала. Фитиль свечи загорелся сам собой.

Утром Невская обнаружила статую ангела, спокойно стоящую на положенном ей месте – в гостиной. На рассвете крепостную ждал серьезный разговор. Матрена клялась, что спала под дверями детской и никого не видела:

– Вот вам крест, барышня, рядышком я была всю ночь! Вам, видно, дурной сон просто…

– Нет, не приснилось, Матрена! – громко прервала ту Невская. – Или ты меня сумасшедшей считаешь? Я до сих пор не могу забыть того ужаса… Оно побежало за мной…

Матрена пусть и суеверная девка, однако не поверила словам госпожи, но закивала, как бы поддерживая. Кто знает, что может натворить человек, не выспавшийся после ночного кошмара? А сказки о нечистой силе, так они на то и сказки, чтобы детей пугать. Дети, к слову, ничего не помнили. Только рассказали, что им обоим приснилось нечто страшное, но что именно, описать не сумели. Целый день, испивая лекарства, Аннушка старалась не думать о произошедшем, ничего особого не делала, только не отходила от племянников и время от времени читала Писание.

К вечеру в гостиной разожгли камин, но тепло его Анны не коснулось. Сидя в кресле под шерстяным пледом в детской, она продолжала читать племянникам поэму. Девушку знобило. И когда Андрей с Марией уснули, Анна подошла к красному углу, посмотрела на подаренную икону Спасителя. Зажгла перед ней лампадку, потянулась к молитвеннику и встала на колени. Страх разрастался как снежный ком. Молитвы она читала вполголоса, не переставая креститься через каждые два слова окоченевшими пальцами. Тишина – эта мерзкая тишина – пугала.

Вдали что-то хрустнуло. Раздались треск стекла и топот тяжелых шагов.

В запертую дверь постучали. Ручка дернулась. Один раз. Не смей туда смотреть, Аня, не смей. Не смей открывать.

– Царю Небесный, Утéшителю… – Анна встала с колен, но не сводила взора с молитвенника и пыталась читать бегло. От страха пересохло горло. – Душе истины, – ручка двери дернулась во второй раз, уже резче, настойчивее, – Иже везде сый… – На третий раз она поддалась неведомым силам и со скрипом отворилась.

Анна Димитриевна остолбенела, видя, как в детскую входит оживший камень. Статуя на ощупь, точно слепой попрошайка, медленно двинулась вперед. Каждый шаг давался ей с трудом. Лицо ангела кривила злоба, в приглушенном свете делая его уродливым. Мало чем он был похож на красивого юношу. Крылья не напоминали крылья светлого вестника с картин Рафаэля Санти, нет, это был не слуга Божий. Тяжело ступая, изваяние остановилось, повернуло голову налево. Никого. Прямо. Здесь стояла Анна с молитвенником в руках. Направо. В своих мягких, уютных постелях мирно спали дворянские дети. Туда. Ему надо к ним. Забрать с собой двоих сразу.

Анна не помнила, как сорвалась с места и загородила собой племянников.

– Иже везде сый и вся исполняяй… – продолжала читать она, но на статую не смотрела. – Сокровище благих…

Перед глазами плыли разноцветные пятна, казалось, еще немного, и она бы упала в обморок. В комнате, будто из ниоткуда, прозвучал жуткий булькающий смех. Каменная рука легла на страницы молитвенника. На глазах Анны ангел вырвал книгу и отбросил в сторону.

– Отдай мне! – твердил некто, указывая белым тяжелым пальцем в сторону детей. Аннушка не двинулась с места, лишь перевела взор на подаренную икону Христа. Только бы крестников уберег!

– Господи, защити нас, рабов твоих! – закричала Аннушка, умоляюще смотря на Спасителя, отчего-то медленно черневшего.

Каменные пальцы отчаянно пытались схватить тонкую девичью шею, но им словно что-то мешало. Внезапно Иисус Христос на подаренной темной иконе странно улыбнулся Анне. Ухмылка рождалась на устах Господних отнюдь не добрая. Икона начала крошиться, гнить. С красного угла на пол посыпались личинки. Не желая видеть происходящее, Анна Димитриевна зажмурилась, представила светлый образ Николая Чудотворца и продолжила громко петь молитву. Будто из иного мира услышала она плач проснувшихся детей и вой каменного существа.

– ОТДА-АЙ! – простонало оно еще раз. Скульптура с трудом размыкала каменные губы, говоря человеческой речью. Спустя мгновение все прекратилось. Статуя скрылась за дверью, и шаги ее стихли. Личинки исчезли, а Спаситель на иконе вновь приобрел светлый облик. Андрей и Маша, прижавшись друг к другу, завопили, когда тетушка без чувств рухнула на пол.

Следующий день ознаменовался встречей Рождественского сочельника. За детьми приглядывала няня. Анна же лежала в постели, сломленная лихорадкой.

– Что мне с ней делать, барышня? – спрашивала у Невской несчастная Матрена, которая уже засомневалась, настолько ли история госпожи сказочная.

– Выкиньте с мужиками ее. Прочь вынесите из нашего дома! Прочь! – говорила Анна, тяжело дыша.

Тело ее горело жаром, зрение расплывалось. И в болезни она прекрасно понимала: ей это не приснилось, даже несмотря на то, что ангел стоял на том же месте, у ели в гостиной, сложив на груди руки и печально уставившись в потолок. Вестник Смерти обязательно их навестит. Сегодня. В ночь перед Рождеством.

– Утопите эту проклятую статую в реке, – стонала Анна, едва ли не плача.

Иван, возлюбленный Матрены, помогал той подносить лекарства барышне и положил на лоб Анны мокрую тряпицу.

– Вы бредите, Анна Димитриевна, – сказал он, – вам покой нужен.

– Дети… дети… – ворочала головой хворая.

– Они с нянюшкой! – тут же попыталась успокоить ее Матрена. – Уж вы-то знаете: она в обиду их не даст!

– Что-то еще прикажете, Анна Димитриевна? – уточнил Иван.

Аннушка умоляюще посмотрела на слугу и попросила перо с бумагой. Наскоро написала письмо Элен с просьбой приехать.

– Отправьте ей, немедля. Пусть казачок в Серпухов доедет, дайте ему коня… И там… к Элен…

– По таким-то сугробам, – тихо молвила Матрена, озадаченно взглянув на Ивана. – Сгинет малец…

Иван лишь плечами пожал. Что же им, подневольным людям, делать оставалось?

В скором времени Анна Димитриевна уснула.

Вечером сыпал мелкий снег, штрихуя серые избы села и темный купол видневшегося поодаль храма. Стекло спальни Невской начали царапать ветви сухого дерева. Анна спала периодами, постоянно вскакивала с постели. Горящая огнем, она заставляла себя встать и пойти проведать племянников, но силы, казалось, покидали ее с каждой минутой. В горле свербел кашель. Пахло известняком и чем-то кладбищенским. Молитвослов лежал на хрустальном столике у окна, и до него не было возможности добраться. В полудреме виделись Анне статуя ангела и старое сморщенное лицо. Оно показалось смутно знакомым.

В один момент сквозь сон Невской почудилось, будто кто-то стоит над ней и буравит взглядом.

– Андрей… Машенька…

Собрав все силы, Анна встала с постели. Ноги тут же сделались ватными, стоило ей ступить на пол. Давай, Аня! У тебя получится! Покачиваясь, прямо в ночной сорочке, она пошла к двери.

За спиной послышался скрежет. Обернувшись, Анна увидела, как окно царапают вовсе не оголенные ветви дерева, а длинные когтистые пальцы. Девушка не вздрогнула.

– Я тебя не боюсь, – процедила она через боль. Затем подошла к столику и взяла молитвенник, пристально глядя на ведьму, следившую за ней через окно. Карга улыбнулась и погрозила костлявым пальцем. Уродливое, искаженное злобой лицо неотрывно смотрело на Аннушку, а губы что-то шептали. Свечи начали гаснуть одна за другой. Запахи каменной пыли и могильной сырости резко ударили в нос. Улыбка ведьмы сделалась еще злее.

– Не получишь…

Произнеся это, Аннушка рванулась прочь из спальни.

Помещичий дом пустовал. Ни одной свечи не горело в его коридорах. Ни одной живой души не увидела Анна Димитриевна. Смрад гнили и холод стояли невыносимые. И только коридор, ведущий в детскую, был немного освещен настенными канделябрами. Анна бросила взгляд на портреты, висящие на стенах, и оцепенела. У людей, предков Невских, не было глаз: их точно выжгли пламенем. Из-под рам по обоям стекала кровь.

Позади послышался звук тяжелых шагов.

Анна, твердо убеждая себя, что происходящее ей всего лишь снится, все же крепко прижала к груди молитвенник и помчалась в детскую.

У двери в комнату Марии и Андрея лежала служанка.

– Матрена… – прошептала Аннушка, наклонившись. Тронула ее, но та была холодна. – Матрена… – вновь позвала крепостную Анна, перевернула ее и увидела, что у несчастной свернута шея.

Закричать госпожа не успела: позади раздался такой голос, будто нож точили о камень:

– Отдай мне!

Медленно обернувшись, Анна увидела белое крылатое изваяние на другом конце коридора.

– Нет…

Шаг назад. Ангел приблизился. Еще один. И еще…

Статуя сорвалась с места.

Закричав, Анна перешагнула мертвую, забежала в комнату и дрожащими пальцами заперла дверь на ключ. Крестники мирно спали в кроватях и, казалось, не слышали ничего. Шаги становились ближе. Анна посмотрела на красный угол. Лампадка у иконы потухла. Лик Господень сделался уродливым, не было теперь на иконе Христа-Спасителя. Вместо Него смотрел на Аннушку и спящих детей страшный размалеванный черт. Отвернувшись от иконы, Невская заслонила собой племянников и принялась читать молитву истинному Богу, смотря в пустоту:

– Отче наш, Иже еси на небесех…

Сильный удар сотряс дверь.

– И да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое…

Дверь не поддалась и во второй раз. Прогнившая икона упала на пол.

– Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли, – Анна читала быстро, задыхаясь на каждом слове.

Дверь распахнулась. Ангел возник на пороге. Секунда – и он вцепился в шею Невской ледяными пальцами. Молитвослов выпал из ее рук.

Проснувшиеся дети завопили.

– БЕГИТЕ! – успела выкрикнуть Аннушка, прежде чем каменные руки, сжимая горло, подняли ее в воздух.

Наконец она узрела истинное лицо подаренной статуи. На мертвенно-бледном лике зияли пустые глазницы, из которых по скулам стекала жидкость, похожая на смолу. На полу вокруг тяжелых пят образовалась черная лужа. Губы кривились в злой усмешке.

– Хлеб наш насущ-щный даж-ждь нам… днес-сь, – хрипела Анна, отчаянно пытаясь глотнуть воздуха. – И остави нам долги наша…

– Тетушка!

Андрей, схватив Машу за руку, помчался к выходу, но дверь не поддалась. Зато снаружи раздались стук и громкий голос:

– Анна! Аня, открой немедленно! Что там у вас происходит?!

В этот момент лицо существа исказила злоба. Оно стало несимметричным, ужасающим: черные глазницы поплыли вниз, переносица провалилась. Белые крылья окрасились алым…

– Яко же и мы оставляем должником нашим… и не введи нас во искушение…

– Заткнис-с-сь! – Статуя со всей силы стиснула Анне горло.

Детям удалось повернуть ключ в замочной скважине, и Анна, теряя сознание, различила в ужасном вопле голос отца:

– АНЮТА!

Грянул выстрел. Пуля ударила в каменные одежды статуи и отскочила в стену. Демон, взвыв как от боли, отпустил Анну. Девушка рухнула на пол, с болезненным воплем приблизилась к крестникам и заслонила их собой. Скульптура, истекая чем-то черным, наступала на Димитрия Невского. Демон выбил из его руки кремниевый пистолет, вцепился каменными пальцами майору в глаза, намереваясь их выдавить.

В отчаянии Анна схватила с пола гниющую бесовскую «икону» и со всей силы ударила статую по согбенной спине, завершая молитву:

– НО ИЗБАВИ НАС ОТ ЛУКАВОГО!

Статуя замерла. Зашаталась, пошла трещинами… И наконец взорвалась. Тяжелые обломки разлетелись в стороны, чудом не задев детей. Бесовская «икона» рассыпалась пеплом.

– Tante![2]2
  Тетушка! (фр.)


[Закрыть] – Андрей кинулся в объятия Анны вместе с плачущей Машей.

Невская не могла отдышаться, хватаясь за посиневшее горло.

– Все хорошо, все будет хорошо… – обрывисто бросала она. – Больше оно не вернется… Папа?.. – Тут она посмотрела вниз.

Отец лежал на полу не двигаясь, пустым взором уставившись в потолок.

– Деда! Деда! – Дети подбежали к дедушке, начали трясти, надеясь, что он встанет. Но Димитрий лежал неподвижно. Аннушка на коленях подползла к отцу.

– Нет, пожалуйста, нет!.. – Трясущиеся руки закрыли мертвому глаза, и по комнате разлился горестный плач.

Сердце Димитрия разорвалось ровно в тот момент, когда разрушилось проклятое изваяние.

Отца похоронили спустя три дня недалеко от родного поместья, на сельском кладбище. После отпевания вечером у могилы собрались Аннушка, Элен, приехавшая из Серпухова, да вернувшиеся из Москвы Александра и Николя. Элен, вся в черном, скорбела по Димитрию так, будто всю жизнь с ним дружила. На деле он оставался для нее абсолютно чужим человеком.

Снежные хлопья кружили на ветру, осыпая новую статую ангела, поставленную на надгробие. Свет фонарей в руках господ Невских проливал бледное золото на камень, и в этих лучах лицо ангела источало умиротворение. Видно было: сей ангел зла никому не желает.

– Божие чудо, что он успел, – говорила Александра об отце, и голос ее дрожал. – Когда папенька там, в Москве, резко сорвался с бала и велел заложить карету, чтобы отправиться обратно к тебе, мы все поразились. Он тогда себя не слышал, кричал, что почувствовал опасность.

Анна слушала затаив дыхание и решила под конец открыться, поведать сестре историю страшных ночей. Взамен от сестры она услышала историю про бабку Маланью.

– Эта карга умерла намедни, – вдруг встрял в разговор господ крепостной Иван, одиноко сидящий поодаль у могилки Матрены.

Резко прокаркала ворона, следящая за людьми с ветви голого дерева. Сомнений, что здесь замешано колдовство, ни у кого не осталось. И только Николя Чернышев горестно усмехнулся, намекая, что Аннушке не мешало бы лечь в лазарет для душевнобольных.

– Где ваши глаза, Николя? – изумилась Александра. – Выходит, убийство нашей девки Матрены вы тоже спишете на бред моей сестры? Анна и отец спасли наших с вами детей!

Чернышев, услышав в ответе супруги толику правды, спорить не посмел:

– Прошу меня простить, ma chère[3]3
  Моя дорогая (фр.).


[Закрыть]. И вы, Анна Димитриевна, простите.

Анна склонила голову, позволив плачущей сестре уткнуться в складки шерстяного плаща. Сегодня можно и нужно было лить слезы. Иван, в отличие от сдержанных помещиков, убивался, не стесняясь своего горя и рыдая над деревянным крестом возлюбленной. Аннушка молча продолжала обнимать сестру и неподвижным взглядом смотрела на надгробие. Там, на каменной скамье, неподвижно восседал крылатый вестник.