Текст книги "Страшные истории для бессонной ночи (сборник)"

Автор книги: Лилия Белая

Соавторы: Лариса Петровичева,Мария Карапетян,Евгения Левицки,Рона Цоллерн,Лина Славянова,Андрей Вдовин,Александра Фартушная,Дмитрий Морфеев,Сергей Мельников,Мария Роше
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Разбуженная жаром, визгами и кашлем девушка вскочила и схватила потерявшего сознание отца. Отравленная дымом, она изо всех сил пыталась дотащить его до выхода, но не вышло: одна из балок упала, намертво пригвоздив отца к полу. Девушка поняла, что это конец, но не могла просто смириться. Она доползла до двери, израненными руками толкнула ее и оказалась в сущем хаосе: тут и там носились люди, кричащие во все горло, пламя перепрыгнуло на несколько домов, однако их хозяева умело тушили пожар. Девушка хватала прохожих за руки, сипло умоляя помочь спасти отца, но те брезгливо сбрасывали ее пальцы, рыча: «Все из-за тебя, проклятая ведьма!»

Крыша горящего позади нее родного дома обрушилась с оглушающим шумом, погребая под собой любимого отца, состояние, надежды на будущее и единственное прибежище на всем белом свете.

Ревущий огонь затих. Улица погрузилась в тишину.

И тогда вся ярость жителей направилась на «виновницу» – ведьму, что устроила пожар и уничтожила имущество соседей. Они набросились на нее, остервенело царапая лицо и вырывая клочьями густые волосы. Ярость усталых людей быстро схлынула, но этого хватило, чтобы избить девушку до полусмерти. До следующего утра она лежала прямо на пепелище родительского дома, близ обглоданного огнем тела отца. А наутро исчезла, оставив позади ненависть и разбитую жизнь, которую любила вопреки этой ненависти.

Она нашла прибежище в ближайшем монастыре, куда сумела добраться. Монахи приютили ее только потому, что знали: если они откажутся, безымянная красавица умрет. Девушку определили к другим путникам и несколько месяцев выхаживали. Телесно она сумела исцелиться и даже вернула прежнюю красоту, ставшую проклятием, но излечить ее душу было не под силу ни одному живому существу на земле. Девушка стала замечать в себе странные способности: она слышала природу, откликаясь по ночам на ее зов. И природа доверяла ей свои секреты. Так «проклятая ведьма» действительно стала ведьмой.

Приходилось ли девушке бороться с собой, подавляя желание отомстить? Нет, она не ощущала ничего. Казалось, способность быть сгорела в пожаре, оставив лишь внешнюю оболочку, глухую к чувствам. Так могло продолжаться вечно, если бы в один солнечный день к стенам монастыря не прискакал всадник. Девушка лишь раз взглянула в его ясные глаза, чтобы понять: это начало ее сказки, сказки, в которую она никогда не верила. Всадник оказался лордом, любящим путешествия. Как и многие другие, он остановился в монастыре, рассчитывая на гостеприимство более безопасное, чем постоялый двор.

В первый же вечер девушка совершенно очаровалась им: благородные манеры, острый ум и красота проникли в сердце, заставляя его трепетать. Лорд, как и прочие мужчины, не смог остаться равнодушным к чарам девушки. Вскоре она отдала ему свою вновь научившуюся чувствовать душу. Длинными вечерами они тайком смотрели на звезды и мечтали, как станут мужем и женой, как смогут танцевать открыто на пиршествах в замке лорда, как он непременно обучит ее ездить верхом. Никогда в жизни девушка не была так безмятежна. Лорд стал не только ее рыцарем, но и ее домом.

День шел за днем, и вот уже осень разливалась вокруг опостылевшими дождями, вторившими хмурым думам. Девушка знала: совсем скоро придется покинуть монастырь, его обитатели и так нарушили все мыслимые правила, когда не бросили ее гнить в овраге. Той ночью она сидела в крошечной комнате, слушая шарканье ног паломников за стеной. Где-то там отходил ко сну и ее лорд. Погруженная в себя, девушка не сразу заметила силуэт за спиной. Крепкая рука, положенная на плечо, заставила вздрогнуть, но знакомый аромат принес успокоение. Пробравшийся в каморку лорд благоухал розами и грозой.

Пульс девушки пустился вскачь.

Лорд молчал, но порывистое дыхание говорило яснее слов. Его пальцы нежно поглаживали тонкую кожу на шее, воспламеняя кровь. Она бежала по венам, словно жидкий огонь, и этот сладкий поток оглушал. В голове не осталось мыслей, не осталось тревог. Были лишь лорд, его бархатная теплая кожа и озорная улыбка, от которой слабли колени. Девушка сама не заметила, как оказалась перед ним совершенно нагой. Она шептала, что поступает дурно, но лорд возмущенно отвечал: «Неужто посягнул бы я на твою добродетель, если бы не собирался сделать своею женой!»

Она стеснялась своих шрамов, стеснялась происхождения, но он заставил забыть о несовершенствах. Той ночью она отдала последнее, что до сих пор оставалось для него тайной, – свое тело.

Утром она проснулась от щебетания птиц, свивших по ее воле гнезда за окном. Вмешиваться в дела природы недостойно, но девушка не выносила мучительной монастырской тишины. Непривычно яркое сияние солнца уже било в глаза, дремота быстро ушла. Девушка обнаружила, что лежит одна на неприветливой узкой постели.

До дрожи захотелось прокрасться в комнату к лорду и разбудить его. Она побежала быстро, но осторожно, стараясь не попадаться на глаза служителям, встающим с первыми петухами. Немногочисленные паломники спали, приберегая силы для дальнейшего пути. Добравшись до нужной комнаты, девушка сразу осознала: что-то не так. От пребывания лорда не осталось и следа.

Мир медленно рассыпался на куски.

Он уехал, оставив красавицу в монастыре наедине с надеждами и растоптанной любовью.

В тот самый миг нечто зловещее темными корнями стало разрывать ее внутренности. Разом обрушилось все, что так долго не находило выхода: мерзкие старушечьи плевки, окрики соседей, проклятия, детский страх и пожар. Душу девушки затопила жестокая боль, заставляющая кричать. То была агония человека, которого мир превратил в свое отражение. Губы девушки шевелились в неведомом ей заклинании:

Я жива, пока жива последняя капля твоей крови, я жива, пока ты не истреблен в веках. И не будет тебе покоя в этом мире и в будущем – да будет так!

Зубами девушка разорвала кожу на тонких запястьях, очертила вокруг себя кровавый круг. Она танцевала, бездумно повторяя: «Да будет так! Да будет так! Да будет так…» Кровь из вен густым потоком лилась на пол, волосы испачкались, искусанные губы потрескались, она теряла кровь, теряла так много крови и не замечала этого. Плата за страшное заклинание. Кровь за кровь…

Еще теплое бездыханное тело девушки с безумной улыбкой на устах нашел юный послушник, пришедший с вечерним обходом. Похоронили безымянную красавицу наутро под пение монахов, так и не сумевших узнать, кого укрыли под стенами монастыря. С тех пор каждые десять лет в ту пору, когда луна особенно сильна, девушка восстает из могилы и жаждет исполнить проклятие…

Леди Маршан закончила рассказ. Александр лежал не шелохнувшись, боясь даже дышать.

– Надеюсь, я сумела развлечь вас, милорд, – с усмешкой сказала Луиза.

– Безусловно, леди Маршан, вы умелый рассказчик. Какая странная легенда, – добавил он после короткой паузы, – никогда не слышал о ней. Пожалуй, не стоило глупышке верить лорду. Как жалко, что женщин ничему не учит собственный опыт.

Луиза перестала улыбаться.

– Так вы считаете, милорд, что девушка сама виновата в своих несчастьях?

– Разумеется! Не ожидала же она, что знатный лорд выберет в жены безграмотную дочь бакалейщика? – хохотнул он. – Сдается мне, с душевным состоянием нашей героини всегда было что-то не так.

– Что же, лорд Карлайл, благодарю вас за честность. Полагаю, вам пора выспаться, вы должны поправиться, – сказала она со значением. – Доброй ночи!

Хлопнула дверь, разгоняя холодный поток сквозняка. Александр поежился и зарылся поглубже в одеяло. Он заснул глубоким сном, в котором ему виделась безымянная девушка, пляшущая в кровавом танце посреди кельи.

Едва хмурое утро заглянуло в окно, Александр пробудился после тяжелого сна. Голова гудела, но в остальном он ощущал себя невероятно бодрым. Сегодня он попросит руки леди Маршан. Случай настраивал на волнение, однако глаза застилала непривычная уверенность: за его спиной огромное состояние, титул и положение. А что у Луизы? Лишь полуразвалившийся дом да красивое лицо. Она примет предложение, как приняла бы его любая благоразумная леди.

Александр не мог ждать.

Он выскочил из комнаты, желая найти леди Маршан как можно скорее. Снаружи клубился густой туман, обещая промозглый день. Александр безрезультатно бродил по огромному дому, однако Луизы нигде не оказалось. Он готов был отчаяться – в пути растерялась добрая часть залихватской бравады, но вдруг из приоткрытого окна послышалось тихое пение со знакомым тошнотворным перезвоном. Желудок мгновенно сжался.

Александр выглянул и увидел леди Маршан, стоявшую под уродливыми голыми ветвями корявого дерева. Туман окутывал ее густой дымкой. Луиза двигалась странно, будто пыталась научиться ходить. Зрелище породило смутную тревогу. Дама нуждается в помощи? Необходимо послать за врачом?

Лорд выскочил на улицу и стремительно побежал. Глуховатый перезвон звучал все настойчивее. Древний инстинкт взревел внутри, разворачивая стопы в обратном направлении, но остановиться Александр уже не мог: неведомая сила тащила его тело к Луизе невидимыми канатами. Он барахтался, сопротивлялся, пальцы ног до хруста упирались в носки сапог, – бесполезно, он все равно очутился прямо за ее спиной.

Александр задрал голову, потому что перезвон стал совершенно невыносимым! На грудь словно опустился камень из Стоунхенджа… Внутренности взорвались от ужаса: каждая ветвь дерева была увешана маленькими человеческими костями, связанными между собой в аккуратные одинаковые пучки.

Грянул раскат грома, прихватив с собой мощный порыв ветра, приведший в движение жуткий музыкальный инструмент. Желтоватые кости зазвенели, ударяясь друг о друга. Кровь отхлынула от сердца, горло сдавил раскаленный добела ужас!

Александр опустил голову.

Перед ним стояла Луиза.

Перед ним стояло то, что осталось от Луизы за века, проведенные в сырой могиле. Редкие черные волосы торчали из черепа, обглоданного жирными личинками, выползающими из пустых глазниц. Челюсти щелкали в попытках произнести что-то. Голыми костями обеих рук Луиза придерживала гнилые куски плоти, свисающие с щек. Она утробно взревела и бросилась к Александру.

– Я прос-с-с-с-сила не гуля-ят! – зашипела она. – Я про-с-с-с-сила сидет тихо! – булькнула она несмыкающимся безгубым ртом.

Александр обмер.

Издевательский перезвон костей заставил поднять глаза к покачивающимся ветвям. Откуда ни возьмись налетела стая тощих черных ворон. Луиза заметила его взгляд и с рыком хохотнула.

– Мои де-е-е-е-вочки… И мои мальчики. – Она любовно погладила кости на опустившихся к ее плечам ветвях. – Монахи так кра-с-с-сифо пели… А я так с-с-с-скучала по музыке! – с душераздирающей печалью проговорила Луиза. – Почему ты с-с-сказал, что я ф-финовата? Почему? Я любила, я ф-фсех любила! – Она дико завыла и принялась раскачиваться.

«Беги! Черт возьми, беги!» – приказал себе Александр. Все равно как и куда, лишь бы подальше от этого жуткого монастыря-поместья, таившего в себе уродливые секреты! Не чувствуя ног, он развернулся и метнулся вперед.

Костяная рука с нечеловеческой мертвой хваткой остановила его.

– Уш-ш-ш-ше уходишь? – обиженно захныкала Луиза. – Не нраф-ф-флюс тебе такой? – Она развернула лорда к себе лицом.

В ноздри ударил запах разложившегося тела, белые черви переползали на плечи Александра, заползали в нос. Он закричал, одеревеневшие пальцы едва слушались, но лорд упрямо смахивал все прибывающих и прибывающих тварей.

Луиза схватила его за шею, удерживая в тисках. Александр больше не мог дергаться, горло сорвалось от криков, он мог лишь сипеть и слушать худший из кошмаров, стоящий перед ним.

– Потомок… Его потомок… Ты похош-ш-ш-ш на него… Тош-ше любиш-шь только крас-с-соту! Я так долго ж-ж-дала! С-с-с-коро нас-с-станет покой! Много ж-же Карлайлов так и не приш-ш-шли на зоф-ф!

Совершенно обезумевшая за века собственного проклятия Луиза притянула Александра к себе. Изо всех сил он сжал зубы, стараясь не смотреть в черные провалы на месте красивых сияющих глаз. Александр не заметил, как прокусил щеку изнутри. Во рту скопилась слюна с соленым железным привкусом. Смердящие челюсти Луизы с истлевшими губами прижались к его губам.

Мир вспыхнул ослепительным жарким светом.

Александр больше не был собой – он был ею. Безымянной девушкой. Он был Луизой Маршан, изуродованной людьми, не умеющими принимать тех, кто непохож на них. Он терпел гадкие плевки, плакал от обид, он горел в пожаре, он замирал от чистой любви к лорду-предателю, он танцевал с разорванными запястьями, он полыхал и умирал.

Кровь за кровь.

Жизнь за жизнь.

Покой за сотни лет страданий.

А потом все стихло.

Дождь шел три дня. Старому кучеру Джону местные сказали, что такого на памяти старожил еще не бывало. Природа бушевала сутками, заливая округу со всем возможным неистовством. Множество крыш было повреждено, множество деревьев выдрано вместе с древними корнями. Однако когда тучи наконец рассеялись, из-за горизонта выплыло теплое солнце, подсвечивающее не успевшие высохнуть лужи.

Настала пора возвращаться в поместье. Деревенские и так недоумевали, почему лорд остановился в этой пустующей старой развалине, где никто не жил уже сотню лет. Неразговорчивый кучер не стал их разубеждать, пусть новая хозяйка сама объявит о приезде, когда пожелает.

Джон покряхтел, запряг отдохнувших лошадей и пустился в путь. Дорогу развезло, но молодой лорд наверняка не станет слушать оправдания. Грязь всасывала мощные копыта лошадей, колеса кареты вязли, но Джон упрямо тащился к поместью.

Издали он заметил необычайно шумную стаю воронья, пронзительно галдящую на всю округу. Птицы летали вокруг обветшалой крыши дома, в котором не было ни единого признака жизни. Старые стены при свете дня казались еще более суровыми, а многочисленные оконные стекла затянулись пылью настолько, что через них не мог пробиться ни один огонек.

Странное предчувствие охватило душу.

Кучер остановил лошадей перед подъездной дорожкой и сломя голову ринулся к двери. На стук никто не ответил. Джон откашлялся, заглушая беспокойство за мальчишку – внутри было слишком тихо. «Пошли прогуляться в саду!» – подумал он. Старый кучер не упустил из виду выражение лица, с которым его юный господин смотрел на красавицу-хозяйку. Дело молодое, видать, загулялись, но не воротились еще.

Джон вернулся на козлы и обождал. Время тянулось бесконечно медленно, пустой живот урчал, лошадки нервничали. Он мог бы рассиживаться часами, таков его удел, вот только больная мать лорда вечностью не располагала. Это обстоятельство заставило Джона отправиться на поиски в сад.

Он шел медленно, в лицо то и дело били надоедливые ветви. Наконец перед глазами оказалась поляна. Подслеповатый взгляд кучера не смог уловить причину странного перезвона, раздражавшего слух всю дорогу. Джон подошел к толстому дереву и обомлел.

На крючковатых ветвях висели… кости. Но было здесь нечто, что напугало его гораздо больше, – скрытая от глаз мощным стволом глубокая могила в размытой дождями земле. В могиле лежал мертвенно-бледный Александр, прижимающий к себе разложившийся скелет в алом платье.

Сердце старика кольнуло с ужасающей силой. Он схватился за грудь, грузно рухнул на колени и с последним вздохом навеки забрал с собой воспоминание о красивой женщине, предложившей измученному лорду Карлайлу прибежище в один непогожий день.

Густой туман, подгоняемый крыльями птиц, окутал поместье, в оглушительной тишине раздавалось лишь хлопанье крыльев да редкие гортанные выкрики ленивых птиц, скрывающих от людей вековые секреты.

Многолетнее проклятие свершилось.

Осталось лишь вечное забытье.

Вечный безмолвный покой.

Дмитрий Морфеев. Пока смерть не разлучит нас

I

В девятнадцать Ида вышла замуж по расчету. Она пошла на это с покорным смирением, чтобы спасти свою семью с многочисленными младшими братьями и сестрами от разорения.

Своего мужа Грегори Монтегю она почти не знала: до венчания они виделись в присутствии ее родни от силы три раза и едва ли перекинулись друг с другом несколькими словами. Ему было около тридцати двух, он унаследовал все внушительное семейное состояние, а еще слыл эстетом, знатоком искусства и вел весьма уединенный, почти отшельнический образ жизни. Вот такой характеристикой, сотканной из досужих россказней, пришлось довольствоваться Иде, связывая свою жизнь с незнакомцем.

Сразу после свадьбы они, провожаемые шумной оравой гостей, сели в экипаж и отправились в вотчину семейства Монтегю – далекое поместье Алмонд-хаус.

Они провели в дороге весь день, делая короткие остановки. Грегори был с Идой вежлив и внимателен, время от времени спрашивая, не устала ли она и не нужно ли ей чего-нибудь. Ида отвечала учтиво, но вместе с тем робко и кратко. Иногда они по очереди предпринимали попытки завязать разговор, но не преуспевали. Поэтому большую часть пути они, сидя друг напротив друга, неловко молчали, невольно отводя взгляды в окна, за которыми проплывали живописные пейзажи. Сперва это были в основном безлюдные вересковые пустоши, но затем стали появляться перелески и рощицы. Лес все густел и густел, пока не превратился в дикую глухую чащобу.

Грегори казался Иде слишком зрелым. Он был хмур, угрюм и мрачен, но иногда его лицо вдруг озарялось, и тогда на нем отчетливее проступали приятные черты: темные выразительные глаза, острые скулы, красивые губы и волевой подбородок. Пусть Грегори не был лишен привлекательности, Ида содрогалась от мысли, что ей придется провести с ним всю оставшуюся жизнь и делить с ним ложе. Кажется, еще вчера она играла в куклы и салки и спала в тесной детской вместе со всеми. А сегодня ее нарядили в подвенечное платье и вынудили изображать взрослую даму. Ида ощущала себя притворщицей и самозванкой, совершенно не готовой к семейной жизни и возлагаемой на нее роли хозяйки большого дома. Она стыдилась своей неопытности и ужасно боялась оконфузиться.

– Я слышала, Алмонд-хаус особенно прекрасен в это время года, – нерешительно заговорила Ида, припомнив какие-то невнятные, расплывчатые комментарии окружающих о поместье Монтегю.

Стояло позднее лето. Пора урожая. Время на границе увядания.

– Пожалуй, – задумчиво отозвался Грегори. – Хотя полагаю, что в любой сезон природа прекрасна по-своему. Поместье укрыто в местах заповедных, практически диких, однако в этом есть свое очарование. Уверен, вам понравятся наши сады. Они лишены всякой нарочитой искусственности, в отличие от французских с их вычурностью и идеальной симметрией… Долгое время в оранжерее выращивали миндаль, отчасти чтобы оправдать название поместья[22]22
  Название поместья Алмонд-хаус (Almond House) можно перевести как «Миндальный дом».


[Закрыть], да и просто для красоты, пока однажды… – Он вдруг осекся и помрачнел сильнее обычного. А затем удрученно выглянул в окно и спросил с плохо скрываемой тревогой в голосе: – Может, нам повернуть назад?..

Ида непонимающе уставилась на него. Заметив ее взгляд, Грегори тяжело вздохнул и пробормотал:

– Нет, конечно нет… Это невозможно… Alea iacta est[23]23
  Жребий брошен (лат.).


[Закрыть].

Сказав это, он погрузился в тягостные раздумья. Ида терялась в догадках, о чем же муж размышляет и к чему были сказаны эти слова, но не посмела нарушить молчание.

До дома они добрались глубокой ночью.

Грегори первым выбрался из экипажа и подал ей руку. Спускаясь, Ида посмотрела мужу в лицо, надеясь поймать его взгляд и поблагодарить легким кивком, но Грегори, увы, даже не взглянул на нее. Казалось, он все еще пребывал во власти тяжелых мыслей и оттого печально смотрел в никуда.

На свежем воздухе Иду пробрала мелкая дрожь то ли от холода, то ли от переживаний, которые она держала в себе всю дорогу. Во мраке ночи Ида увидела зловещие очертания фасада дома-великана. На втором этаже горели огоньки свечей в двух окнах-глазах. А на первом уже распахнулась огромная сияющая дверь-пасть, готовая в любой момент поглотить прибывших.

Причудливый вид заворожил Иду. Она все глядела и глядела то на дверь, то на окна, не в силах сдвинуться с места. Внезапно в одном окне показалась чья-то фигура в светлых одеждах и тут же исчезла. Все случилось за считаные мгновения, но Ида отчего-то решила, что то была девушка в свадебном платье. Но откуда здесь взяться другой невесте?..

– Аделаида! – окликнул ее Грегори. Он уже стоял у порога.

Ида вздрогнула и поспешила вслед за мужем.

Внутри дома царил торжественный полумрак, пахло деревом и душистой смесью цветочных ароматов, среди которых угадывались сладковатый запах розы, пряные нотки флокса и тонкое благоухание дельфиниума.

Проводив Иду в ее покои, Грегори вручил ей свечу, пожелал доброй ночи и растворился во тьме коридора. Оставшись в одиночестве, Ида вздохнула с облегчением и огляделась. Вся комната была заставлена пышными букетами в роскошных вазах, и оттого цветочное благоухание ощущалось здесь сильнее, чем во всем доме. С одной стороны, Иде польстило такое внимание, но с другой – она сожалела, что все эти цветы сорвали лишь затем, чтобы доставить ей удовольствие, ведь век срезанных растений так короток. Куда больше Иде понравились бы цветы в горшочках, за которыми она смогла бы ухаживать. Уж они бы радовали ее намного дольше…

Ида ожидала, что все, накопившееся за день, выльется в слезы, но плакать совсем не хотелось. Лишь тихая тоска по семье и отчему дому заполнила грудь. Как скоро они теперь смогут увидеться? Этого Ида не знала, но надеялась, что Грегори позволит ее родным хотя бы изредка приезжать в Алмонд-хаус… А еще Ида лелеяла хрупкую надежду, что со временем они с Грегори полюбят друг друга и будут жить душа в душу так же, как ее дражайшие родители.

Несмотря на усталость, Ида долго не могла уснуть. Свернувшись калачиком на краю громоздкой кровати с балдахином, она прислушивалась к каждому скрипу, к каждому шороху и прочим незнакомым звукам дремлющего старинного особняка Монтегю. В какой-то момент в коридоре раздались чьи-то шаги. Некто остановился у порога Иды. Она почему-то решила, что это Грегори, и вся сжалась, тревожно ожидая, что он вот-вот постучится к ней. Но этого не случилось. Неизвестный, кем бы он ни был, немного постоял за дверью, а затем тихонько ушел.

Ида не заметила, как уснула. Ей снилось, что она лежит на холодной каменной плите и не может ни глаз открыть, ни пошевелиться. Пахло ладаном и затхлостью. Рядом сидела какая-то девушка. Напевая грустную мелодию, она неспешно расчесывала Иде волосы гребнем. Голос незнакомки туманил голову. Пусть ничего страшного и не происходило, Иде почему-то было не по себе. Она хотела остановить это странное действо, но не могла. Она чувствовала, как проваливается куда-то в тягучую темноту, но изо всех сил боролась с этим. Измучившись, она уступила и погрузилась в забвение.

Наутро Ида проснулась усталой и разбитой. При свете дня она увидела, что все чудесные цветы, заполнявшие ее комнату, увяли за минувшую ночь.

II

Прошло около двух недель, как Ида поселилась в Алмонд-хаусе. За это время ее постигло смутное разочарование. Что-то было не так, но Ида не могла внятно объяснить сама себе, что именно и в чем причина.

Пожалуй, она чувствовала себя чужой и лишней. Здесь, в этом огромном особняке с дубовыми панелями, узорчатыми коврами и тысячей тысяч удивительных, бесценных диковинок, расставленных по бесчисленным комнатам, Иде словно не было ни места, ни занятия. Все жило и работало без ее участия. А слуги, привыкшие обходиться без хозяйки, с ледяной вежливостью пресекали любые попытки Иды вмешаться в сложившийся распорядок.

Своих соседей, хозяев ближайших поместий, Ида не знала и не могла посетить их, не будучи им представленной. А те не спешили ни с приглашениями, ни с просьбами о визите в Алмонд-хаус. Видимо, слухи о нелюдимости Грегори оказались правдивыми. Даже письма доходили сюда крайне редко. Ида получила лишь одно – от Дороти Ллойд. Подруга, со свойственной ей непринужденностью, засыпала Иду неудобными вопросами о замужестве и о новом доме, но Ида не торопилась с ответом.

С Грегори они виделись редко. В основном только за завтраком. Муж целыми днями где-то пропадал, не посвящая в свои дела никого из домашних. По ночам он также не приходил. Если поначалу Ида списывала все на тактичность, то теперь ей вдруг стало казаться, что Грегори ее сознательно избегает, что она не нужна ему. Но зачем тогда было жениться?.. Увы, Иде совершенно не с кем было посоветоваться и поговорить по душам, а доверить бумаге подобные откровения она не могла. Привыкшая к постоянному шуму и оживлению отчего дома, Ида чувствовала себя неимоверно одинокой в Алмонд-хаусе. Если бы не идеальный порядок, который поддерживали малозаметные слуги, особняк Монтегю казался бы совсем необитаемым. Томясь от скуки, она безрадостно коротала дни за книгами (благо в библиотеке их было в избытке) и рукоделием, а еще регулярно прогуливалась по окрестностям.

Грегори не кривил душой, когда говорил о красоте поместья. Искусная рука садовника устроила все так гармонично и естественно, словно сады сложились сами собой. Тенистые аллеи, извилистые дорожки, очаровательные пруды с островками и туфовыми мостиками, декоративные готические постройки, перголы, увитые плющом и девичьим виноградом, душистые клумбы гортензий, пионов, георгинов, лилий и роз… Любоваться всем этим великолепием можно было бесконечно.

Однако оранжерея, о которой упоминал Грегори, произвела на Иду удручающее впечатление: грязные, помутневшие стекла, кое-где поросшие мхом, брошенный заржавелый садовый инструментарий, неубранные мертвые деревья миндаля и сухая трава… Ида решила при случае предложить мужу навести здесь порядок.

– Отчего оранжерея заброшена? – спросила она служанку.

– Никто точно не знает, мадам. Говорят, земля вдруг утратила плодородие, хотя садовники утверждают, что на то нет никаких причин. Странное дело, ведь растения начали увядать сразу после смерти миссис Монтегю… Я имею в виду первую жену хозяина – Александру. Она так любила это место…

Ида знала, что до нее у Грегори было еще две жены, но обе скоропостижно скончались от болезней. Перед свадьбой Дороти, страстно любившая всякие жуткие байки, не уставала мягко подтрунивать над Идой по этому поводу: «Смотри, как бы твой загадочный жених не оказался Синей Бородой. По приезде лучше сразу проверь подвал. Вдруг тела его женушек все еще там!»

Вернувшись с прогулки, Ида направилась в свои покои, но по пути вдруг услышала знакомый мотив из снов. Сперва она подумала, что ей чудится, но мелодия не утихала. Движимая любопытством, Ида пошла на звук. Мрачные запутанные коридоры вывели ее в ту часть дома, где она еще ни разу не бывала. Ида увидела приоткрытую дверь и зашла в комнату, оказавшуюся дамской спальней.

Здесь было так пыльно, что казалось, будто сюда давно никто не заглядывал. На туалетном столике стояла открытая музыкальная шкатулка, инкрустированная сапфирами и брильянтами. Внутри нее красивая пара кружилась в механическом танце. Как завороженная Ида смотрела на искусно сделанные фигурки до тех пор, пока мелодия не прекратилась.

Оглядевшись, она обратила внимание на висевший на стене портрет дамы в белом. Холст был испорчен и свисал уродливыми шматками в районе лица. Перетащив банкетку к стене, Ида хотела было встать на нее, чтобы получше разглядеть портрет, но тут за ее спиной раздался шум.

– Что ты здесь делаешь?! – прогремел Грегори.

Вздрогнув, Ида обернулась. Муж стоял на пороге. Хмурый, как грозовая туча. Разгневанный, как всадник Дикой охоты, чью добычу спугнули. Лицо его исказилось и побагровело от ярости. Ида впервые видела его таким.

– Я лишь… я лишь… Шкатулка играла… Дверь была открыта, – с трудом промямлила она, перепугавшись.

Громкими размашистыми шагами, сотрясающими пол, Грегори прошел вглубь комнаты.

– Ты трогала здесь что-нибудь?! – Муж принялся судорожно осматривать вещи на туалетном столике. – Отвечай! – рявкнул он, грубо схватив Иду за плечи и тряхнув.

Ида задрожала, на глазах выступили слезы. Она не понимала, чем так рассердила мужа. От страха она не могла вымолвить ни слова.

– Эта комната обычно заперта! Кто тебя впустил?! Черт возьми, неужели дом недостаточно велик, чтобы не найти другого места?.. Отвечай, когда я к тебе обращаюсь! – не унимался он.

– Я… Я ничего не трогала, с-сэр. Т-только переставила банкетку. Х-хотела взглянуть на портрет поближе… П-прошу, отпустите. Мне больно… – только и смогла выдавить из себя Ида, а затем, не сдержавшись, громко всхлипнула. Слезы заструились у нее по щекам.

Грегори словно опомнился. Ярость в его глазах уступила место смятению. Он отпустил Иду и понуро повесил голову.

– Сюда никому нельзя, Аделаида… Никому… Пожалуйста, уходи и не смей заходить сюда вновь… – с неимоверной горечью в голосе проговорил он.

Прикрыв глаза, Грегори замер, словно мраморное изваяние. Ида ощутила, что нечто причиняет ему неимоверные страдания. От этого она на мгновение забыла о страхе.

– Н-но… – Ида тихонько сжала запястье мужа, желая как-то поддержать, утешить его.

Грегори небрежно отнял руку, снова вспыхнув:

– Убирайся! Чего тебе непонятно?!

Ида попятилась, а затем, достигнув порога, побежала прочь, сдерживая рвущиеся из груди рыдания.

Жгучая обида, боль и непонимание перемешались в ней. Она чувствовала себя глубоко несчастной. Она ничем не заслужила такого отношения! Она не сделала ничего дурного! Сперва Грегори не замечал ее, а теперь это! Ида не знала, что делать. Ей казалось, что она в ловушке. Как бы ей хотелось собрать свои немногочисленные пожитки и уехать, но она не могла. После свадьбы ее жизнь всецело принадлежала мужу, и Ида никогда не обрекла бы себя и свою семью на позор и бесчестье. Кроме того, ее родные нуждались в деньгах, которые Грегори уплатил им…

Она заперлась в своей комнате и проплакала до ночи. Несколько раз стучалась служанка, предлагая ей перекусить, но Ида не откликалась.

За окном давно стемнело, когда она снова услышала тихие шаги в коридоре, как в свою первую ночь в Алмонд-хаусе. На этот раз в дверь постучали. Ида не отозвалась.

Стук повторился, а затем послышался встревоженный голос Грегори:

– Аделаида, это я… Прошу, открой. Нам нужно объясниться… Я поступил очень дурно, обидев и напугав тебя. Ты не заслужила моего гнева. Прости меня… Я пойму, если ты не захочешь меня видеть, но тебе нужно поесть…

Пусть в словах мужа звучало искреннее раскаяние и даже нежность, но этого Иде было мало. Она все еще ощущала острую досаду и не могла просто так снести столь вопиющую несправедливость.

Грегори еще какое-то время провел у ее порога, пытаясь уговорить впустить его, но Ида стоически держалась и молчала, несмотря на то что ее юное доброе сердце оттаивало с каждой минутой. К несчастью, когда Ида наконец решилась простить Грегори, он уже ушел.