Текст книги "Витте. Покушения, или Золотая Матильда"

Автор книги: Лев Кокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

5. Прокламации от полиции

На телефонный звонок полиция отозвалась быстро. В особняк на Каменноостровский съехалось полицейских чинов тьма. А всех опередил ротмистр Комиссаров.

Его появление неприятно поразило Сергея Юльевича. Имел сомнительную честь быть знакомым с красавцем жандармом, и, хотя разговаривал с ним лишь однажды и тому не менее года, дело было настолько из ряда вон, что запало в память, не затерялось в потоке бессчетных встреч председателя Совета Министров.

Одной из главных тогдашних забот была необходимость заграничного займа. На то, чтобы окончательно подавить революцию, добиться успокоения умов в России, требовалось тратить миллионы и миллионы. Из житейского опыта каждый знает: не заплатишь – и не поедешь… но никто яснее Сергея Юльевича не отдавал, казалось, себе отчета, что простая обывательская мудрость действует в государственном масштабе. На этом держится великая сила финансов, или, если хотите, как когда‑то говаривали у них в Одессе, кто платит, тот и танчик заказывает… Так вот, получению займа очень сильно препятствовал еврейский вопрос.

Волна погромов прокатилась сразу же после объявления Манифеста 17 октября. Первые плоды долгожданной российской свободы оказались отвратительны и кровавы. По сему печальному поводу новоявленный председатель Совета Министров пригласил тогда к себе для беседы Лопухина. Недавний директор полицейского департамента слыл первейшим знатоком по этим самым делам еще с тех пор, как расследовал в девятьсот третьем обстоятельства страшного погрома в Кишиневе.

Витте прямо его спросил, в чем он видит причины погромов и что следует предпринять.

Лопухин объяснил не колеблясь, что причины тут две: черносотенные организации и (он запнулся) правительственный антисемитизм.

– Частичное решение невозможно, – убежденно заявил он.

– Так посоветуйте, что же делать? – попросил его Витте.

– Целиком исполнить обещанное Манифестом 17 октября!..

Это было слишком общо, ради этого не стоило затевать разговора.

– Вы можете указать конкретных сеятелей погромов? – спросил Витте.

Лопухин и не у дел продолжал быть человеком осведомленным. Он сказал:

– Недавно государю представлялся новый градоначальник в Ростове, на Дону, разумеется. «Там у вас жидов много», – заметил царь. И, услышав в ответ, что их много при погромах погибло, заявил с досадой, что могло бы и больше… – И добавил к этому, поскольку премьер промолчал: – Да знаете ли вы, что в департаменте полиции недавно учредили особый отдел для погромной агитации?! Со своею собственной типографией!

– У вас есть доказательства?! – вскричал Витте.

– Постараюсь, чтоб были.

Он исполнил обещание через день. Пришел с пачкой воззваний. Часть была уже отпечатана, часть готова к печати в корректурах, просмотренных директором департамента.

– По распоряжению Рачковского занимается этим ротмистр Комиссаров, – сообщил он.

В полицейских кругах личность очень известная, возвращенный недавно на службу Петр Иванович Рачковский был старинным знакомцем Сергея Юльевича, подчас партнером, чаще противником. А известен был тем, что стоял за кулисами многих важных событий.

– Как же следует, по–вашему, поступить? – спросил Витте Лопухина.

– Вы хотите иметь гарантию для успеха заграничного займа? – в свой черед спросил Лопухин. – Поезжайте сами сейчас в департамент, а накрыв типографию за работой, созовите экстренно Совет Министров и оповестите прессу! Вот гарантия, Сергей Юльевич!

Разговор этот поразил его точно громом. Не успел Лопухин от него выйти, грудь сдавило удушье, от волнения разыгрался приступ астмы… Но он не был бы дальновидным политиком, если бы в точности последовал совету Лопухина.

Когда он от кого‑нибудь слышал, что нельзя сидеть на двух стульях сразу, он чисто по–одесски парировал:

– А на семи не хотите?

Сергей Юльевич любил называть себя старым железнодорожником. В самом деле, именно с железной дороги началась крутая колея его к власти. Ну так вот, дальновидный политик, он же старый железнодорожник, предпочел спустить дело о типографии на тормозах, даром что замешаны были люди, по долгу службы обязанные подобных подпольщиков вылавливать. Из каких‑то своих хитроумных расчетов он даже выгораживал перед царем самодовольного офицера, поскольку тот всю вину принимал на себя одного.

Нет, граф Сергей Юльевич Витте не нагрянул в подпольную печатню, как советовал ему Лопухин, на Фонтанку, 16, в помещение Министерства внутренних дел, а лишь вызвал проштрафившегося ротмистра к себе в кабинет.

Между ними состоялся обстоятельный разговор.

Председатель Совета Министров( протягивая прокламации). Это ваша работа?

Жандармский офицер. Так точно.

Председатель. Кто распорядился?

Офицер. Оборудовать распорядился полковник Рачковский.

Председатель. Оборудовать?

Офицер. Приобрести машину–бостонку, подобрать типографщика, обить комнату пробкой.

Председатель. Для беззвучности?

Офицер. Для сохранения в тайне.

Председатель. Сколько было отпечатано штук?

Офицер. Одна тысяча экземпляров.

Председатель. Кто распространял их?

Офицер. Не могу сказать точно. В Петербурге, знаю, через «Союз русского народа», дубровинский [12], а в Москву отвозил в декабре сам Рачковский.

Председатель. Вот что, ротмистр. Вы должны немедленно уничтожить печатный станок и вообще все следы. Имейте в виду, вас будут допрашивать. Прокурор Камышанский и… полковник Рачковский!..

Положительно, дальновидный политик не желал наживать себе лишних врагов. И тем более в могущественном департаменте. Можно было бы счесть, что его тонкий замысел спустить дело на тормозах увенчался успехом, когда бы месяцем позже некий скользкий благожелатель, связанный с этим же департаментом, не прислал ему отпечатанную, на сей раз с законного разрешения цензуры, дубровинским «Русским знаменем» новую погромную прокламацию, что продавалась вполне открыто на улицах. А в ней содержался прямой выпад против председателя Совета Министров как главного врага русского народа и главного помощника жидовского с его жидовской женой.

6. «Юго–западный железнодорожник»

Концерт затянулся допоздна. Фигнер бисировал и бисировал, а публика не желала отпускать певца. Переполненная впечатлениями, с несмолкающей музыкою в душе подъехала Матильда Ивановна к дому, и тут ее как ударило.

Толпа полицейских чинов у входа… И в вестибюле…

Не скинув мантильи, подбежала к мужу, такая крохотная с ним рядом.

– Ты жив? Ты здоров? Что случилось?!

Он, как мог, пытался успокоить ее, не скрывая, однако, подробностей происшедшего.

Да и старик истопник, и прислуга, еще не вполне придя в себя, в который раз принялись излагать, как все было.

– Слава Богу, все живы–здоровы, это главное, – причитала Матильда Ивановна.

А оставшись с Сергеем Юльевичем вдвоем, воскликнула потрясенно:

– А если бы Вера была дома?!

– Но Верочка давно уж не приезжала, – утешал ее Сергей Юльевич, – и смею тебя уверить, что тот, кто затеял свое грязное дело, прекрасно учитывал это.

Всему Петербургу, разумеется, было известно, что дочь Сергею Юльевичу неродная, что женился он на разводке, с ребенком, и это в свое время едва не сделалось поводом для большого скандала. Сей факт из жизни Сергея Юльевича был так же окутан сплетнями, слухами и пересудами, как многие другие. Само имя графа Витте купалось в некой ауре, совершенно притом не ангельской…

Когда молодой министр предложил своей избраннице руку и сердце, подобного рода браки в свете отнюдь не одобрялись. И Витте вынужден был поступить согласно неписаному этикету. Сообщив государю императору, отцу нынешнего, о своих намерениях, выказал готовность немедля подать в отставку. Император Александр III благоволил своему протеже. Сделал вид, что ничего особенного не услышал.

– Я имею дело с министрами, а не с их женами. Женитьба – ваше личное дело.

Зато его окружение заклокотало. Как! Этот выскочка, парвеню, этот делец, неизвестно как взлетевший из грязи… ну не в князи, а, впрочем, может быть, даже выше того – в министры, да ради такого умнейшие и опытнейшие сановники тратят едва ли не целую безупречную жизнь, а этот делец железнодорожный в довершение всего имеет наглость тащить за собой еще и свою даму с весьма… – извещали под рукой всезнающие шептуны, ужасно округляя глаза… – с весьма, знаете ли, сомнительным прошлым!.. Вполне довольно того, что из этих… Крещеная! Ну и что, эка невидаль, известное дело, что вор прощеный, так еще и… – тут нашептывалось такое, от чего дамы закатывали глаза, якобы готовые вот–вот упасть в обморок. Дошло до верхов. Молодая царица отказывалась принять у себя сомнительную министершу. «Твои дуры наговорили Бог знает что, – будто бы сказал ей на это молодой царь, – а она порядочная женщина, хотя и «разводка»… Тогда дуры принялись собирать подробности, ровно пыльцу пчелки… И про самого молодого министра зашушукались, уж и он не из этих ли… про то давно уж судачат.

Как‑то раз после очередного доклада государь Александр Александрович поинтересовался с присущей ему прямотой:

– А правда, говорят, Сергей Юльевич, что вы за евреев?..

В столичные высокие сферы он ворвался, подобно нежданной комете, действительно принят был старожилами этих сфер как чужак, как пришелец из неизвестных миров. «Счастливчик, – кривились завистники за спиной. – Просто случай его вынес!» Верно, случай ему сильно помог, но ведь одного такой случай в самом деле вознесет высоко, а другого вполне погубить может…

В 1888–м, 17 октября, – заметьте, 17 октября, судьбоносная для него дата, – под Харьковом, на станции Берки, потерпел крушение царский поезд. Царь с семьей только чудом спаслись. Когда стали на следствии разбираться в причинах, император вдруг вспомнил, что катастрофу уверенно предсказал до того, должно быть, за месяц тот верзила железнодорожник: напрямик заявил, что не хочет ломать голову государю.

…Начальник эксплуатации Юго–Западных железных дорог в их пределах был обязан сопровождать царский поезд. Ничто не вызывало столько хлопот и волнений, чем эти поездки. А в то лето и осень государь собирался проехать у них трижды. По расписанию, составленному в Петербурге безо всякого учета тяжести громадного поезда, надлежало мчаться со скоростью легкого пассажирского, а тяжесть была, с какой и двум пассажирским паровозам не справиться. Приходилось цеплять два товарных… А они на больших скоростях могли так расшатать путь, что того и гляди будет крушение. Витте подал рапорт министру с требованием изменить расписание. Изменили. Но на первой же станции император выразил неудовольствие черепашьей ездой по жидовскойдороге. На других дорогах ездят же быстро!..

В те годы крушения случались нередко. Как всякое последнее слово прогресса, движение по железным дорогам было еще не вполне освоенным и привычным.

Узнав от собственного начальства о высказанном царем недовольстве, вот тут‑то верзила железнодорожник громогласно, на весь перрон объявил:

– Знаете, ваше превосходительство, пусть другие делают, как желают, а я государю голову ломать не хочу!

Император Александр III человек был простой и грубый. Ростом тоже Бог его не обидел. Он запомнил того верзилу. Дерзкое заявление прекрасно расслышал, но виду тогда не подал. А когда предсказанное сбылось, то велел кому следует навести о нем справки. Оказалось, что это тот самый провинциал, который сразу после гибели императора Александра II предложил создать «Священную дружину»!..

От царской же службы был позднее отставлен… по дерзости.

…О злодейском убийстве царя–освободителя Сергей Юльевич (он жил тогда в Киеве) узнал в тот же вечер 1 марта в театре. Спектакль долго задерживался, в зале начали волноваться. Наконец на сцену вышел управляющий театром и прочел телеграмму из Петербурга с ужасным известием. Поднялся страшный переполох… В ту же ночь Сергей Юльевич написал письмо своему дяде Фадееву [13], человеку, близкому к наследнику, которого случившаяся трагедия возвела на престол.

«…У меня в паровозной мастерской, – писал дяде–генералу племянник–железнодорожник, – есть громадный паровой молот, от удара которого большущий кусок железа обращается в тонкий лист. А вот если подложишь крупинку, то, сколько ни бей, ничего ей не сделается. И с анархистами так же: вся мощь государства не может справиться с ними, бороться же надо их собственным оружием, отвечать на подлые покушения и убийства такими же гнусными действиями. А для этого составить сообщество людей безусловно порядочных, готовых пожертвовать собою ради своего государя…»

Ответ последовал без задержки – сначала от дяди о том, что письмо уже находится у нового государя, затем министр императорского двора телеграммой вызвал Сергея Юльевича Витте в Петербург.

К его приезду секретное сообщество уже было создано. В роскошном дворце на Фонтанке, в огромном кабинете средь стен, увешанных серебром и оружием, в присутствии сразу двух великих князей граф Боби Шувалов принял от молодого провинциала присягу перед иконой: «…Во имя Отца и Сына и Святого Духа вступаю отныне в «Священную дружину» и посвящаю себя всецело охране государя, а вместе с тем разоблачению крамолы, позорящей русское имя… В чем клянусь на пресвятом кресте и Евангелии памятью родителей, жизнью жены и детей и собственною моею честью. Аминь…»

Имея задачу уловления крамольников на юге России, к себе в Киев он возвратился главным для Киевского района, снабженный шифрами, наставлениями и тайными знаками, по коим члены дружины должны были узнавать друг друга.

К несчастью, а возможно и к счастью, пора охранителей–добровольцев оказалась весьма недолгой. «Священная дружина» не протянула двух лет, не снискав каких‑либо лавров. Пересилили традиционные охранительно–бюрократические учреждения. Но время, однако же, показало, что преданность государю незамеченной не остается. Отстраненный, по причине дерзости, титулярный советник получил назначение директором департамента в Петербург в чине действительного статского. Это – как из поручиков в генералы…

Ну а что до дерзостиэтой самой, так перед тем предварительно ее историю прояснили.

По службе на Юго–Западных дорогах Витте постоянно соприкасался с дорогой на Пруссию, на Кенигсберг. И однажды получил из министерства, из Петербурга, неожиданное извещение, что германский император пожаловал ему орден Прусской Короны. При этом министр путей сообщения просил его превосходительство доложить, за что именно император Вильгельм его наградил.

На это «юго–западный железнодорожник» не без одесского юмора отписал в Петербург, что удивлен министерским вопросом, так как орден ведь не он дал Вильгельму, а, напротив, Вильгельм дал ему, и поэтому логичнее было бы обратиться к кайзеру, почему его величество так поступил. Сам же он, С. Ю. Витте, объяснить это не в состоянии, поскольку никаких заслуг ни перед императором Вильгельмом, ни перед Пруссией за собою не знает.

Императору Александру Александровичу, прежде чем утверждать «юго–западного железнодорожника» в новой должности, демонстрировали нахальный ответ… Тем не менее император заметил, что ему норовистые по душе, – и назначение состоялось.

7. «Священная дружина»

Когда графиня Матильда Ивановна вернулась из концерта домой, жандармский ротмистр Комиссаров еще возился с извлеченным из печки ящиком. Во избежание больших неприятностей действовать следовало с превеликой осторожностью и осмотрительностью, так что ротмистр не спускал с ящика глаз.

Постепенно, по мере того как раздвигали в стороны доски, глазам представал часовой механизм. Он походил на домашний будильник, был установлен на девять часов и соединен с детонатором, тем самым, «горлышко» которого разглядел подслеповатый Гурьев. На деле горлышко оказалось стеклянною трубкою с кислотой… Подозрение подтверждалось: в печь спустили взрывное устройство, почему‑то вовремя не сработавшее. Ведь было уже около одиннадцати ночи. И страшно даже себе представить, какую побудкумог бы устроить этот адский «будильник».

К этому часу в полицейской команде, заполонившей виттевский особняк, ротмистр уже не был старшим. Прибыл его начальник полковник Герасимов с целою свитой полицейских и судебных властей. Закрутилась обычная их канцелярия – допросы, составление протоколов.

Сергей Юльевич невольно подумал, что, случись происшествие на несколько месяцев раньше, наверняка не обошлось бы без непременного в подобной обстановке Рачковского. При Столыпине, однако, тот снова вышел в тираж, ненадолго отстав, таким образом, от самого Сергея Юльевича… Между тем по Петербургу ходили упорные слухи, что Рачковский в отстранении Витте сыграл не последнюю и, как всегда, закулисную роль.

Его профессией было держаться в тени, на свет Божий он показывался редко, ненадолго и, по возможности, наверняка… точно «бог из машины». В 1905–м его пригрел всемогущий Трепов, даже поселил у себя на квартире. В 1906–м примеру Трепова последовал Горемыкин, сменивший Сергея Юльевича на месте председателя Совета Министров. Вообще в деяниях таинственного полковника не всегда легко было отделить интерес личный от государственного. Нечто схожее нередко происходило и у Сергея Юльевича. И уж если их карьеры в конце оказались словно бы как‑то сопряжены меж собою, то тем более это просматривалось в начале. Ну что, казалось бы, общего у бесшумного, неприметного офицера тайной полиции с тем солистом на политической авансцене, каким на протяжении полутора десятилетий выступал Сергей Юльевич Витте?! Даже так пошучивали в Петербурге, что при нем правительствостало писаться через два «т»! (Не одни документы коллекционировал Сергей Юльевич, анекдоты о себе тоже, и статьи, и даже бесчисленные карикатуры – складывались тома…) И все же некий общий знаменатель столь несхожих на первый взгляд судеб можно было при большом желании отыскать.

Эти два человека – будущий государственный муж и будущий сыщик – вполне могли повстречаться, ну хоть в той же «Священной дружине»… да и раньше, в Одессе… впрочем, там не случилось. Конспиративный же характер тайного общества не поощрял к знакомствам. В лучших традициях каких‑нибудь карбонариев или масонов братья дружинники, на кресте поклявшись охранять священную особу государя императора и бороться с крамолой, взамен имени получали номер. Каждый братмог знать еще только одного человека – своего «старшего брата».

Энергичный Сергей Витте, под номером 113 став старшим братом пятерки, занялся в Киеве вербовкой политической агентуры для уловления крамольников на юге России (не слишком, впрочем, успешно), а также сообщал о настроениях среди южан в донесениях Набольшемув Петербург. Плюс к тому, под кличкой Антихрист, он участвовал в деле, что, по сути, являлось литературною провокацией. Издавали своими силами газеты разной степени резкости, как бы яро спорящие между собой. Цель была опорочить в революционных кругах народовольческие взгляды, а заодно эти самые круги между собой перессорить… Так что данный царю совет бросить кость, чтобы недруги из‑за нее перегрызлись, родился не на пустом месте – даже если сам советчик и не сознал, что использует давний «дружинный» опыт.

Тот же опыт прокладывал Петру Рачковскому его будущую стезю… А 113–й номер чуть было не предвосхитил его карьеру, очутившись в Париже для убийства известного террориста.

Он, собственно, не догадывался о цели поездки. В Киеве ему сообщили, что указания получит на месте. И действительно, в Париже узнал о некоем человеке, который потерпел неудачу при попытке взорвать царский поезд Александра II [14], а теперь готовит новое покушение, уже на молодого царя. Оказалось также, что задание предстоит выполнять вдвоем. Однако дело затягивалось. В Петербурге, как выяснилось, колебались… А к тому же охота на Человека (113–му его показали) на практике выглядела довольно‑таки мерзко… Проведя в Париже дня три и не дождавшись распоряжений, 113–й отправился восвояси. Операция с его участием не состоялась. Оградил Сергея Витте Господь от осуществления собственной его идеи…

А вот Петр Иванович Рачковский два–три года спустя с подобными поручениями справлялся успешно…

Так могли ли они судьбами поменяться? Жесткие рамки полицейского тайного общества для деятельной, властной натуры Сергея Витте оказались невыносимо тесны, она выламывалась из них, тогда как Рачковский обрел себя в этом. И то, наверно, сыграло роль немаловажное практически обстоятельство, что он находился у своих наставников на привязи. Когда «дружина» через год или два, к немалому облегчению Витте, благополучно скончалась, а на смену охранителям–добровольцам понадобились профессионалы, тут Рачковский раскрыл свой талант. Наступило его время на почтенном поприще провокаций и сыска.

А привязь была исключительно, до банальности, обыкновенной для успехов на избранном поприще. После покушения на генерала Дрентельна, шефа Третьего отделения собственной его величества канцелярии (предшественника департамента полиции), туда поступили сведения о связях с этим террористическим актом некоего подвизающегося в разных газетах писаки. Имевший репутацию революционера в студенческих кружках, потомственный дворянин Рачковский (о нем и шла речь) был взяти – согласился сотрудничать. А уже позднее – не исключено, что по наущению тех же хозяев, – поучаствовал в «Священной дружине».

…Революционные увлечения, арест, вербовка. Кто только в сыскном ведомстве не повторил этот путь! Сергея Юльевича Бог миловал и от таких поворотов. В университетские годы он, правда, чуть не угодил за решетку… впрочем, по совершенно иной статье. За негласную студенческую кассу, которой его выбрали руководить. Обошлось. Но начало его финансовой карьеры, таким образом, сложилось не слишком удачно.

Между тем Рачковский развернул свою деятельность именно из Парижа, и дела, какие ему удавались с успехом, не чета были любительским спектаклям «дружины»… Разгромил – заодно и разграбил – типографию «Народной воли» в Женеве. Чтобы скомпрометировать русских эмигрантов, подослал агента пошвырять бомбы в Бельгии. Затеял громкий процесс против эмигрантов в Париже, сам подбив их – опять же через агента – заняться изготовлением бомб. Это были проявления, так сказать, полицейского духа. Имелись и литературные успехи, до них далеко было дружинному «Вольному слову» или псевдолиберальной брошюре против «Народной воли».

Смолоду завзятый шутник и выдумщик, Петр Иванович даром что служил все больше по почтовому да по канцелярскому ведомству, где, казалось бы, выдумкам какое может быть место. Однако же озорник и выдумщик до поры до времени талантливо притворялся канцелярским служащим, так же, как, к примеру, яростным пропагандистом в студенческих кружках, возможно и сам еще не сознавая, что все это для него не более чем игры. Жестокий и беспощадный игрок скрывался под личиной улыбчивого, добродушного увальня, компанейского, свойского, любителя девочек и застолий. Лишь тот, кто узнавал его ближе, что мало кому удавалось, за мягкостью его и вкрадчивостью мог разглядеть ум и волю сильного зверя, этакого прячущего когти тигра. К тому же вдобавок был мстителен и с девочками, до коих охоч был, расправлялся жадно и быстро, быть может, в отместку за неудачную попытку жениться по неземной любви. Богиня втоптала любовь его в грязь, в нечистоты, из своей солнечной, жаркой, бесстыжей Одессы сбежав от него – с кем! – с евреем–выкрестом, с вором прощеным… Не потому ли, заагентуренныйжандармским светилом Судейкиным, пристроился выпущенный на волю Петр Иванович в редакции затеваемого соответствующей публикой еженедельника «Русский еврей», чтобы между прочим познакомиться с этим племенем изнутри?.. Заодно не откладывая воспользовался возможностью напечатать в типографии у тех же издателей Бермана и Рабиновича собственное сочинение о… Китае. Отродясь там не был и близко не подходил и сочинял‑то чуть ли не на пари, а читатель «Небесной империи и ее обитателей» вполне мог подумать, будто автор исколесил те далекие земли и поперек и вдоль, тогда как на самом деле, пока еще безобидно резвясь в Петербурге, он всего лишь перетасовал заметки подлинных путешественников.

На новом поприще, увы, первый же блин вышел комом. Шпион «Народной воли» известный Клеточников [15] раскрыл новоиспеченного агента перед своими дружками, и пришлось Рачковскому второпях, дабы скрыться, пропутешествовать‑таки из Петербурга не в Небесную, понятно, империю, но в Галицию все же. А коллеги по сыску заподозрили, что он и вообще Дурачковский. С этим поспешили, однако. Минул всего лишь год с небольшим, как он всплыл в «Священной дружине». А затем и вовсе вступил в полицейскую службу. Правда, снова попался, как бы подтвердив подозрения коллег… Жандармское расследование в Киеве – о революционных воззваниях, распространяемых среди рабочих, – вывело на некоего интеллигента, который проживал, как выяснилось, по подложному паспорту. Зацапали человек тридцать, и все в один голос показывали на него. Но когда разобрались, «интеллигент» оказался агентом Рачковским. Знакомую роль пропагандиста он исполнил настолько искусно, что Судейкин его отметил. Вскоре неудачливый агент возглавил заграничную агентуру в Париже.

Произошло это после убийства народовольцами его крестного (сам считал так) отца. И уж тут его дурачестване раз прогремели, в том числе и в прямом смысле, как, к примеру, при взрывах в Брюсселе. Впрочем, даже самые оглушительные из них не доставляли и доли того удовольствия, какое испытывал Петр Иванович от дурачеств литературных. Например, от письма раскаявшегося революционера П. Иванова, широко распушенного по рукам, с чистосердечным признанием, будто бы чуть не все террористы – евреи. Возмущенные эмигранты ломали головы над загадкой, кто ж такой этот П. Иванов, и агенту из их среды доносили про то исправно, а довольный проделкою Петр Иванович потирал руки. Не могли, дурачье, докумекать: П. Иванов – это П. Иванович… фокус прост.

Потом случалось выдумывать и посложнее.

«Г. Плеханов» – кому не известный! – обличил в публикации подобных признаний руководство «Народной воли», И в ответ «другие революционеры» ополчились на Г. Плеханова… Но на самом‑то деле это все один лицедей озорничал–развлекался… А позднее затеял интригу еще хитроумней. Объяснил о создании некой «Лиги спасения России» от грозящей ей революции – по образчику «Священной дружины» – и призвал французов своими франками ее поддержать. Затем же ничтоже сумняшеся обвинил… шефа охранки Рачковского в искажении целей «Лиги» и ее действий. На сем его фантазия не иссякла, и он выразил вдобавок надежду, что месье женеральеще признает свои заблуждения и «Лигу» по заслугам оценит… не двойная уже комбинация, а по меньшей мере тройная изобретательного месье!

«Женералем»именовали Петра Ивановича многие русские парижане, он и сам успел парижанином стать, француженка–католичка принесла ему законного сына. Вполне приличное общество собиралось на его вилле в Сен–Клу, и месье женераль задавал там лукулловы пиршества [1]1
  Богатый, роскошный пир.


[Закрыть]. Ведь не только упражнялся в изощренных интригах да с бомбистами тайно в кошки–мышки играл. Не без прибытка и поигрывал на бирже, и посредничал в финансовых сделках…

Сергея же Юльевича Витте эпопея «Священной дружины» не выбила из железнодорожной его колеи. Отвлекла, но не более, и то ненадолго, так что службы он даже не прерывал. Однако – это выяснилось позднее – в карьере его сыграла не последнюю роль. Крушение царского поезда в Берках, которое Витте пытался предотвратить, надоумило кого следует вспомнить об участии его в «Священной дружине». Что и было ему без промедления зачтено.

Покамест Петр Рачковский свою предприимчивую натуру проявлял столь разносторонне на берегах Сены, собрат его по «дружине» из защитника патриархальных исконных устоев успел превратиться в яростного их реформатора, из славянофила – в западника, из железнодорожного служащего средней руки – в могущественного министра на берегах Невы.

Но еще немало воды утекло – и в Неве и в Сене, – прежде чем державный министр обратился к мало кому известному офицеру. Не сам, понятное дело, через одного человечка, что от его лица попросил сыщика об услуге. А услуга догадаться нетрудно какая. Разумеется, выследить… Выследить некоего профессора–эмигранта, нападавшего с яростью на министра, на его политику… и не только… Ну и некоторые существенные документики раздобыть бы при этом (сиречь – выкрасть) неплохо.

Как на грех, однако, перед тем незадолго не захотел министр поддержать один проект весьма прибыльный, в коем кровный интерес имел сыщик. Так совпало… Но хоть было это в нарушение неписаных деловых правил, тот не стал считаться по мелочам, согласился‑таки оказать со своими людишкамитребуемую услугу.