Текст книги "Хабаров. Амурский землепроходец"

Автор книги: Лев Демин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)

Рассказывая о медвежьем празднике, Ерофей Павлович несколько раз терял нить повествования и непроизвольно зевал.

   – Виноват... Я что-то не в себе. Должно быть, притомился за день.

Крижанич заметил, что гость устал, и отпустил его с миром.

   – Вам надо отдохнуть, отоспаться, Ерофей Павлович. Отложим нашу беседу до другого раза.

Большого желания идти к хорвату у Хабарова не было. Но где ещё можно предаться воспоминаниям о своих плаваниях по Амуру и где найти такого внимательного слушателя? Не то чтоб совсем неудержимо, но его как-то неосознанно потянуло к Крижаничу, чтобы продолжать беседу с ним.

На этот раз Ерофей Павлович не пошёл с раннего утра рыбачить или стрелять куропаток – перепоручил это занятие своим помощникам, а сам отправился к хорвату.

   – Так на чём мы остановились? – произнёс вместо приветствия Крижанич.

   – Я рассказывал о медвежьем празднике.

   – После вашего ухода я записал всё, что вы говорили. Послушайте. – Крижанич достал из стола толстую тетрадь в переплёте, прочёл записанное и спросил: – Я ничего не напутал?

   – Всё так, – подтвердил Хабаров. – О чём же теперь поведём речь?

   – Желал бы я знать о верованиях гиляков.

   – Что можно об этом сказать... Они верят в разных духов, добрых и злых. Добрые помогают людям, злые приносят им всякие беды.

   – У этих духов есть имена?

   – Помнится, главный из идолов носил имя Кине. Гиляки вырезают изображения своих идолов из дерева. Я их не раз видел, иногда они были похожи на человека, а то и на человекоподобное существо, иногда имели облик какого-то зверя. Довелось мне слышать от гиляков о каком-то главном божестве, которого они называют Куш и считают, что он создал все существующее на земле.

   – А что они думают о загробном мире?

   – Умершего гиляки отвозят в лес и сжигают на костре. Пепел – это как будто и есть умерший. Его оставляют в небольшом домике недалеко от деревни, где жил покойный, здесь же кладут его вещи, одежду, оружие, курительную трубку.

Крижанич слушал Хабарова с нескрываемым интересом и, когда тот завершил свой рассказ, сказал удовлетворённо и с восхищением:

   – Сколько же ты, Ерофей Павлович, всего важного знаешь! Какие ценные сведения я от тебя узнал. Спасибо тебе за то, что на беседу со мной время находишь.

Сибирская зима отступала медленно. Только к середине апреля реки полностью очистились ото льда, и можно было пускаться в дальнейший путь.

Из Тобольска на Лену направлялся большой купеческий караван. Годунов распорядился, чтобы глава этого каравана, известный на севере России купец взял к себе Хабарова с сопровождающими. Перед отплытием каравана воевода принял в своих палатах Ерофея Павловича, чтобы попрощаться с ним и сказать напутственные слова.

Воеводе вновь нездоровилось. Он сидел в глубоком кресле, закутавшись в тёплый халат на меховой подкладке.

   – Отбываешь, Хабаров? – спросил вместо приветствия Годунов. – Дальний ещё предстоит тебе путь – Обь, Кеть, Ангара, Илим и волоки. Жаль, что не добился ты своего назначения на Амур. Сочувствую.

   – Знать не судьба попасть ещё раз на Амур.

   – Не горюй. Хорошие дела можно творить и на твоей Киренге.

Воевода хотел сказать какие-то ободряющие слова, но не очень верил в их значимость.

   – Доброго пути тебе, Хабаров. Сохраняй бодрость духа и не грусти. Не всё так плохо у тебя.

На этом прощание с воеводой и закончилось. Не мог предположить Ерофей Павлович, что через каких-то полтора года воеводы Петра Годунова не станет. Уйдёт в мир иной этот энергичный, деятельный человек, немало сделавший для Сибири.

Караван дощаников отбыл из Тобольска в один из первых майских дней, ему опять предстоял долгий и утомительный путь.

Хабаров со своим отрядом высадился в Илимске, а купеческий караван продолжал дальнейший путь на Лену. Сила Осипович Аничков, илимский воевода, тепло встретил Хабарова, пригласил остановиться у него на несколько дней на отдых. Заставил подробно рассказать о своей встрече с тобольским воеводой Годуновым и поездке в Москву. Посочувствовал, что поездка не дала желаемого результата и глава Сибирского приказа не оправдал надежд Хабарова.

   – Что я могу сказать тебе, Ерофей? Зело сочувствую тебе, – проговорил искренне Аничков. – А может, оно и к лучшему? Стоит ли тебе в твоём почтенном возрасте сниматься с насиженного места? Я бы на твоём месте не стал этого делать. Займись хозяйством. Распахай новые пашни.

   – Остыл я к этому, Сила Осипович.

   – А вот это зря. С долгами Якутскому воеводству рассчитался?

   – Нет пока. Ещё два года придётся долги выплачивать.

   – Два года быстро пролетят. А ты тем временем подумай, как население твоей волости увеличить, создать новые поселения на верхней Лене и Киренге, расширить пашни, поголовье скота увеличить.

Полезные советы дал воевода, но Хабаров ничего на это не ответил. Им владела какая-то апатия, навалилась беспредельная усталость. Не было желания подымать и расширять хозяйство, распахивать новые пашни, обзаводиться новым скотом. Он понимал, что жизнь его катится к закату, а начатое дело продолжать уже не ему, а его детям. Всё настойчивее одолевала его мысль об уходе в монастырь. Хабаров решил, что если бы он выплатил до конца долг Якутскому воеводству, то там, пожалуй, ему было бы самое место. Долг – большая забота, обуза, которая буквально давила его.

Из всех спутников Хабарова, сопровождавших его в столицу, только двое были из Хабаровки, все остальные из Илимска. Ерофей Павлович распрощался с каждым из них, поблагодарил за службу. Продолжительным оказалось прощание с воеводой.

Сила Осипович уловил настроение Хабарова. Не мог не обратить внимания и на его внешний вид. Прошло не больше года, как Ерофей Павлович покинул Илимск, направляясь в Тобольск и Москву, но он сильно изменился за это время. Стал стариком с обострившимися скулами, поседел и ссутулился. Воеводе хотелось, соблюдая нормы приличия, пожелать Ерофею Павловичу доброго здоровья, он и пожелал, подумав при этом, что пожелание получилось каким-то неуклюжим, неискренним – Хабаров выглядел измождённым стариком на закате жизни.

Аничков сделал всё что мог для Ерофея Павловича, чтобы тот благополучно добрался до своей Хабаровки. Воевода выделил в его распоряжение новый просторный дощаник с большой командой гребцов. Давыд Бурцев, хотя он и был в большом чине – он стал сыном боярским, – сам напросился сопровождать Хабарова до его селения. Аничков проводил Ерофея Павловича до причала, обнял и сказал ему только два слова: «Держись, Ерофей».

Путь от Илимска до Хабаровки был не слишком продолжительным. Чтоб попасть в Лену, приходилось преодолевать несколько малых рек и один волок. Он лежал между Индирмой и рекой Мукой, впадавшей в Кучу, которая, в свою очередь, впадала в ленский приток Куту. Путь этот был Хабарову хорошо знаком, так как он проходил им неоднократно в том и другом направлении. Реки ещё не обмелели настолько, чтобы сделаться недоступными для крупных дощаников. Садились на мели лишь два-три раза и без большого труда снимались с неё и плыли дальше. Наибольшее затруднение доставил волок, который проходил через скалы.

Путники разгрузили дощаник, вытащили его на берег и взялись перетаскивать по шероховатой неровной поверхности. Ерофей Павлович, не желая отставать от спутников, тоже ухватился руками за борт судна. Он поднатужился, но неожиданно почувствовал острую боль в пояснице, его голова закружилась, и потемнело в глазах. От боли он даже вскрикнул, только выпустил из рук борт дощаника.

Находившийся рядом с Хабаровым Бурцев заметил его состояние, подхватил, помог ему сесть на какой-то бугор.

   – Зачем ты берёшься, Ерофей, – неодобрительно сказал Бурцев, – при твоём-то возрасте... Вон сколько у нас здоровых, молодых мужиков.

   – Эх, сдал я... – с горечью произнёс Ерофей Павлович. – Подкосила меня эта поездка в Первопрестольную, много сил отняла.

   – Что поделаешь, возраст... – в тон ему сказал Бурцев. – Все когда-нибудь старятся и сдают.

Перетаскивали дощаник через волок и спустили его в речку Муку уже без помощи Хабарова. Ерофея Павловича подхватили под руки, доведя до места, усадили между гребцами. Бурцев достал из дорожной сумки флягу и протянул Хабарову.

   – Глотни-ка, Ерофей, крепкого зелья. Полегчает, коли теряешь силы.

Ерофей Павлович взял горлышко фляги в рот, смочил язык, но пить не стал. Не было ни желания, ни сил. Ему показалось, что огненное зелье обжигает рот, и лишь запах его вызывает головокружение.

Считаясь с болезненным состоянием Хабарова, Бурцев распорядился почаще устраивать остановки и ночёвки на берегу и сам следил за тем, чтобы для Ерофея Павловича подкладывали у костра охапку веток и прикрывали его тёплыми накидками.

Наконец-то показались очертания Киренгского монастыря, его бревенчатые стены, возвышающиеся над ними купола монастырской церкви.

У стен монастыря располагалось небольшое поселение с казачьим отрядом. Оно было основано ещё в 1630 году десятником Ермолиным и сперва носило название Никольского погоста, переименованного через полтора десятка лет в Киренгский острог. Это название произошло от имени ленского притока Киренги, которая, впадая в Лену двумя рукавами, образовывала остров.

Ерофей Павлович выразил желание высадиться у стен монастыря.

   – Свези моих спутников до Хабаровки, – попросил он Бурцева. – И давай, Давыдушка, распрощаемся. Свидимся ли когда-нибудь ещё...

   – Свидимся, свидимся непременно... – настойчиво повторял Бурцев. – Тебе надобно отдохнуть с дороги, отоспаться вдоволь.

Двое поселенцев из Хабаровки решили не оставлять Ерофея Павловича одного и тоже высадились у монастыря со всеми нехитрыми вещами. Хабаров тепло распрощался с Бурцевым, уже не веря, что когда-либо свидится с ним.

В монастыре заметили приближение дощаника. Из ворот вышло несколько монахов. Среди них оказались знакомые Ерофею Павловичу старцы Савватий и Иона, навещавшие его в Хабаровке.

Савватий, державшийся за старшего, осенил Ерофея Павловича крестным знамением и протянул руку для поцелуя, потом благословил и спутников Хабарова.

   – С приездом, Ерофеюшка. Милости просим в нашу скромную обитель, – высокопарно проговорил монах.

Ерофея Павловича и оставшихся с ним спутников пригласили к столу, угостили постными щами и кашей. Потом настоятель монастыря выразил желание побеседовать с Хабаровым, спросил о поездке в Москву, а потом перешёл к главному.

   – Не изменил ли своего намерения принять монашеский сан?

   – О таком намерении я не говорил, – ответил Хабаров.

   – Не говорил. Но ведь думал об этом. Служитель Божий умеет читать мысли.

   – Ты прав, отче. Я думал о монастырском житье. И сие желание укрепилось.

   – Доброе желание. А как решил распорядиться имуществом?

   – Чувствую, что остался мне земной жизни малый срок. Всё моё имущество – пашни, покосы, строения – после моей кончины перейдёт в собственность монастыря.

   – А почему после твоей кончины? Ворота обители остаются открыты для тебя. Принимай сан и передавай имущество в монастырскую собственность.

   – И рад бы, владыко, поступить так, как ты советуешь, да вот...

   – Что тебе мешает так поступить?

   – Я ведь говорил, что остаюсь пока великим должником якутского воеводы.

   – Ну и что? Станешь иноком, все твои долги наследует монастырь. Не станет же якутский воевода вести с ним тяжбу.

   – С монастырём, может быть, и не станет тягаться, а вот дети мои могут пострадать.

   – Ты же, насколько нам ведомо, исключил детей из числа наследников.

   – Не уверен, что воевода на это посмотрит. Сынов моих могут взять под стражу да жестоко пытать. Я ж не враг своим кровным деткам.

   – Как же ты намерен поступить?

   – Пишу завещание о передаче моего имения, земельных угодий и строений в собственность монастыря после моей кончины. А пока жив, попытаюсь рассчитаться с воеводством.

На том и закончилась беседа с настоятелем, который вполне удовлетворился решением Хабарова. Одряхлевший, расслабленный, болезненного вида, тот никак не выглядел долгожителем. «Может, протянет год-два», – подумал настоятель и напоследок сказал:

   – Тебе потребно, раб божий Ерофей, заиметь из числа моих старцев духовника, перед которым ты всегда мог бы открыть свою душу.

   – Кого посоветуешь, отче, взять в духовники?

   – Выбери Савватия, человека достойного, богобоязненного.

   – Пусть будет Савватий, – согласился Хабаров с рекомендацией настоятеля.

Он посетил могилу жены на монастырском кладбище, отстоял две службы в храме. Во время последней службы почувствовал себя плохо, опять закружилась голова, будто ослабли колени. Заметив его состояние, спутники подхватили Хабарова под руки и помогли добраться до скамьи у стены.

Монастырь предоставил Ерофею Павловичу лодку с двумя послушниками-гребцами, чтоб он мог добраться до Хабаровки. Там его встретил управляющий, готовый доложить о состоянии хозяйства, но Хабаров отмахнулся от него:

   – Потом, потом, голубчик. Всё расскажешь. А сейчас помоги мне добраться до постели. Хвор я. Дорого обошлась мне эта поездка.

Ерофей Павлович беспробудно спал несколько суток. Просыпался только для того, чтобы выпить кружку горячего молока. Когда наконец он поднялся после долгого сна, то приказал истопить баню, а потом вызвал управляющего.

   – Поведай, как там у нас расчёты с воеводой, – спросил его Хабаров.

   – За этот год должок сполна выплачен.

   – Какой ещё долг висит над нами?

   – Не зело великий. Если вот так будем ежегодно его выплачивать, понадобится лет пять.

   – Пять – это слишком. Не сумею расхлебаться до конца дней своих. А конец мой может наступить скоро.

   – Полно, полно, батюшка. Не говори так.

   – Не перебивай. Я правду говорю. Скажи-ка лучше, какие запасы зерна имеются в наших амбарах?

   – Есть запасы. Это примерно половина той годовой нормы, какую мы выплачиваем в счёт долга.

   – Оставь мне на пропитание малую толику, а остальное свезёшь в Якутск в счёт погашения долга. И повидай там сынка моего старшего. Он сейчас в Якутске?

   – Не слыхал, чтоб он отправлялся куда-нибудь на дальнее зимовье.

   – Свезёшь ему пятьсот рубликов, которые я сумел припрятать, и кое-что из вещей. Да передай ему, что жениться пора. Давно пора.

   – Передам непременно.

   – А кого-нибудь пошли за моим младшеньким, Максимкой.

   – У него, кажись, молодуха на сносях.

   – Похвально, коли так.

Максимка незамедлительно наведался к отцу. Ерофей Павлович обнял сына, потом одарил, отдал ему новый полушубок, кое-что из посуды и триста рублей.

   – Мне уже всё это не понадобится, – произнёс он с горечью, – а ты подымай хозяйство.

Пока управляющий плавал до Якутска с грузом зерна, Хабаров выискивал возможности, где бы можно было скупить зерно для дальнейшей выплаты долга.

В укромном месте у Ерофея Павловича было припрятано немного денег, которые он потратил на закупку зерна. Управляющий вернулся из Якутска с приветом Хабарову от тамошнего воеводы, который выражал своё удовлетворение и высказывал ему похвалы.

Ерофей Павлович тем временем неторопливо занимался составлением завещания, по которому вся нажитая им недвижимая собственность после его кончины переходила во владение Усть-Киренгского монастыря. Текст завещания был передан через Савватия, часто навещавшего Хабарова, настоятелю монастыря. Копию завещания Ерофей Павлович переслал в Илимск воеводе Аничкову. Воевода подтвердил получение завещания и сообщил в монастырь, что с его стороны данное завещание не встретило возражения.

В конце зимы Хабаров распродал стада коров, оставив себе лишь одну хорошую дойную корову. Так же он поступил с овцами, свиньями. Вырученные от продажи деньги отправил в Якутск в счёт погашения числившегося за ним долга.

К концу 1670 года весь долг Якутскому воеводству был погашен. Теперь можно было вздохнуть облегчённо. Однако сразу после того как управляющий сообщил Хабарову, что передал последнюю часть долга воеводе в Якутск, у Ерофея Павловича случился приступ. Закололо сердце, дыхание стало прерывистым, отнялись ноги.

Незамедлительно послали за Максимом, который спешно приехал по санному пути.

   – Узнаешь меня, сыночек? – с трудом спросил Ерофей Павлович. – Люди говорят, исхудал я, неузнаваемо изменился. Сделай доброе дело, свези меня в монастырь. Только закутай потеплее.

Максим выполнил просьбу отца. Монахи встретили его у ворот монастыря, перенесли во внутренние покои, где собрались все монахи и послушники. Над умирающим Ерофеем Павловичем, пребывавшем в забытьи, был совершён обряд пострижения.

В течение нескольких дней умирающий не приходил в сознание, не узнавал никого, даже сына, не принимал пищу. Скончался он в начале февраля 1671 года.

Похороны были многолюдными. Собрались все жители Хабаровки и других окрестных селений. Похоронили Ерофея Павловича на монастырском кладбище рядом с могилой его жены Василисы. Мёрзлая земля не поддавалась лопате. Послушники долго долбили её ломами, совсем выбившись из сил. На помощь пришли казаки из гарнизона. Общими усилиями удалось вырыть не слишком глубокую могилу.

Монахи Усть-Киренгского Троицкого монастыря известили илимского воеводу Аничкова о смерти Ерофея Хабарова. Они писали воеводе «а ночью он, Ярафей, умер» и просили воеводу подтвердить право монастыря на владение всем недвижимым имуществом, которое было ему завещано Хабаровым, что воевода, очевидно, и сделал.

Мы не знаем точной даты рождения Ерофея Павловича и о дате его смерти можем говорить лишь приблизительно. Поэтому трудно судить о возрасте, до которого он дожил, но исследователи склоняются к тому, что к моменту кончины Хабарову было 64-66 лет.

19. Заключение

Итак, завершился земной путь Ерофея Павловича Хабарова. Путь, насыщенный бурными событиями, радостными и горькими. Можно ли выделить среди этих событий главное, которое определило роль Хабарова как исторического деятеля? Пожалуй, главным событием – а правильнее сказать, периодом в его беспокойной жизни – была амурская служба, освоение Приамурья.

Какова же оказалась дальнейшая судьба Приамурья, освоение которого ставится в заслугу Хабарову? Сложная оказалась судьба, связанная с бурными событиями, развивавшимися не слишком удачно для Российского государства. Понадобилось немалое время, чтобы на его дальневосточных рубежах воцарились мир и справедливость.

Чтобы дать этому логическое объяснение, и понадобилась эта заключительная глава.

Внешнеполитическая обстановка на Дальнем Востоке во второй половине XVII века складывалась для Российского государства неблагоприятно. Царствование Алексея Михайловича было насыщено столкновениями с соседями, военными событиями. Это оттягивало вооружённые силы страны и препятствовало усилению гарнизонов на Дальнем Востоке, которые могли бы противостоять воинственным соседям.

В 1654 году произошло историческое закономерное воссоединение Руси с Украиной, вызвавшее резкое осложнение отношений с Речью Посполитой. Дело дошло до военных действий между обоими государствами. Конец 50-х годов ознаменовался войной со шведами. Много сил потребовало подавление крестьянской войны под руководством Степана Разина (1670—1671 гг.). Имели место и столкновения с османами и крымскими татарами, тревожившими южные пределы Российского государства. На всех западных и юго-западных границах требовался серьёзный заслон из вооружённых сил.

Все эти события препятствовали усилению воинских формирований на Дальнем Востоке и созданию там сильного противовеса вооружённым силам маньчжур и монголов (мунгал). Воеводы восточно-сибирских воеводств настойчиво просили московские власти значительно увеличить вооружённые силы у восточных границ, но эти просьбы оставались без ответа либо выполнялись в малой мере. Такая судьба постигла и усилия Ерофея Павловича Хабарова в тот период, когда он нёс службу на Амуре.

Всё же воинственное поведение южных соседей заставило московские власти обратить внимание на защиту дальневосточных рубежей. В 1682 году, одиннадцать лет спустя после кончины Хабарова, было создано Албазинское воеводство. В его состав входила долина реки Амур от слияния Шилки и Аргуни. Без применения военной силы Российское государство смогло значительно расширить свою территорию на востоке за счёт освоения огромных пространств.

Заселяя и осваивая Сибирь, русские столкнулись с серьёзной проблемой защиты её юго-восточных рубежей от воинственных джунгаров, государство которых возникло в начале XVII века и охватывало земли монгольских ханств между пустыней Гоби, Алтаем и Тянь-Шанем, а также земли нынешнего восточного Казахстана, Кашгарии и южной Монголии. Джунгарские феодалы не хотели мириться с продвижением русских на восток. Той же позиции придерживались и маньчжуры. Маньчжурская династия Цинь утвердилась на престоле китайских императоров и правила Китаем до 1911 года.

Появление русских на Амуре было встречено маньчжурскими феодалами крайне враждебно, хотя никогда никаких маньчжурских органов власти на Амуре не было. Маньчжуры ограничивались здесь лишь грабительскими набегами и уводом пленников из числа местных жителей.

Перед русскими властями вставала серьёзная задача, как организовать надлежащую оборону Приамурья и противостоять вторжению маньчжурских вооружённых отрядов. Эта задача осложнялась тем, что русские могли противопоставить маньчжурам гораздо меньшие силы. Хабаров, командуя русскими силами на Амуре, дважды сталкивался с нападением превосходящих сил маньчжур, которые в обоих случаях терпели поражение, понеся серьёзные потери.

При огромных просторах Сибири и при своих сравнительно малых силах русские были вынуждены возлагать серьёзные надежды на строительство острогов, крепостей, укреплённых поселений. Их возведению предшествовал тщательный выбор места, которое должно было отвечать целому ряду требований, быть стратегически выгодным, иметь по соседству плодородные земли, которые могли бы обеспечить гарнизон продуктами питания.

Главным материалом для возведения крепостных сооружений было дерево, преимущественно лиственница или ель. Характер сооружения зависел от численности гарнизона. Обычно крепость или острог представляли собой укреплённое поселение, которое окружалось стенами и глубоким рвом. Стены дополнялись башнями с бойницами. Внутри стен возводились казармы, продовольственные склады, хранилища боеприпасов. Крупные поселения имели церковь или часовни.

Для строительства привлекались не только люди из гарнизона, но и местное население, занимавшееся земледелием и охотничьим промыслом и рыболовством. Оно принимало участие в заготовке материала, его доставке к месту строительства, выполнению плотницких и земляных работ. В случае нападения противника за стенами острога или другого оборонительного сооружения укрывались не только бойцы гарнизона, но и окрестные крестьяне, промысловые и посадские люди.

Поскольку с присылкой пополнения из Европейской России возникали сложности, воевода стремился воспользоваться внутренними резервами. На воеводскую службу охотно привлекались не только русские, обосновавшиеся в этих краях, но и представители местных, сибирских народностей. Вот характерный пример. В Забайкалье на русской службе оказался принявший в 1651 году русское подданство тунгусский предводитель Гантимур, а за ним и его сын, выставивший значительный конный отряд.

Во второй половине XVII века участились нападения маньчжур на русские поселения. Циньские власти стремились всеми мерами заставить русских покинуть берега Амура.

Российские власти рассматривали военное столкновение с маньчжурами лишь как крайнюю меру, стараясь найти возможность для мирного урегулирования отношений с противоположной стороной. Для этой цели были предприняты конкретные шаги. В 1654 году из Тобольска было направлено в Китай посольство «для присматривания в торгах и товарах и в прочих тамошних поведениях». В качестве главы посольства выбрали Фёдора Исаковича Байкова. До своего дипломатического назначения он был одним из стольников митрополита Филарета. Почти два года понадобилось посольству, чтоб добраться до Пекина. По-видимому, на последнем участке пути посольство встречало всяческие препятствия и задержки со стороны маньчжурских властей. Однако дипломатическое поручение Байков исполнить оказался не в состоянии. В продолжение всего своего шестимесячного пребывания в китайской столице русское посольство сидело взаперти и занималось лишь бесплодными препирательствами с маньчжурскими властями. Пекинские чиновники досаждали посольству мелочными требованиями и придирками, воспрепятствовав личной встрече посла с богдыханом. Миссия Байкова не дала никаких практических результатов, и он покинул Пекин ни с чем. Возвратившись в Москву, Байков представил подробное описание своего путешествия, содержащее богатые и интересные сведения о Китае. Это описание при крайней недоступности этой страны в XVII веке вызвало большой интерес в Западной Европе, внеся весомый вклад в географическую науку. Близкий к Петру I пытливый амстердамский бургомистр и учёный Витсен смог приобрести копию с донесением Байкова и использовал его в своих сочинениях.

В 1675 году русским правительством была предпринята новая попытка наладить мирные отношения с маньчжурским Китаем. На этот раз главой русского посольства в Китай был назначен Николай Гаврилович Спафарий-Милеску, получивший хорошее западноевропейское образование и служивший молдавскому и валашскому государям, а затем переехавший в Россию и поступивший на русскую дипломатическую службу. В 1675—1678 годах Спафарий, возглавляя русское посольство, пытался добиться той цели, какой не удалось достичь его предшественнику Байкову, т.е. установить с Китаем торговые и дипломатические отношения. Однако Спафарию этой цели достичь не удалось.

Спафарий-Милеску, человек наблюдательный и пытливый, оставил ценные записки о своём путешествии, которые впоследствии были изданы вместе с другими его трудами.

Так две попытки российских властей наладить мирные отношения с маньчжурами не увенчались успехом. Это можно было объяснить взглядами правителей маньчжурского Китая, которые рассматривали любое иностранное государство как страну низшего ранга, признавать её Пекин может лишь в качестве своего вассала.

Неудача в деле налаживания добрососедских отношений с маньчжурами заставила ожидать с их стороны новых враждебных действий. При пекинском дворе в это время находились два иезуита, Жербиньон и Перейра. Они выступали в роли советников богдыхана, а фактически подстрекали маньчжуро-китайское воинство против русских на Дальнем Востоке.

На протяжении 70-80-х годов XVII века русские города и поселения неоднократно подвергались нападению со стороны маньчжурских войск. Целью этих нападений было создание для русских на Амуре невыносимых условий, которые заставили бы их покинуть Приамурье.

Считаясь с крайне неблагоприятной обстановкой, Сибирский приказ предписывал нерчинскому и албазинскому воеводам укреплять охрану границы, ставить всё новые остроги в стратегически важных местах. Особенно сложной и тревожной обстановка в Забайкалье и Приамурье сложилась к 90-м годам XVII века.

Нападающей стороной выступали отряды феодалов северной Монголии, подстрекаемых маньчжурами. Одним из них был Очира Саи-Хан, совершивший со своими отрядами несколько провокационных нападений на русские поселения. Эти постоянные нападения, продолжавшиеся в течение шести лет, в конце концов привели к тому, что русские вооружённые силы и местное население Забайкалья собрались с силами и дали отпор нападавшим. Несмотря на значительный перевес сил, противник почти не располагал огнестрельным оружием, вовсе не имел пушек. Монгольские феодалы по здравому размышлению и вынужденно пошли на переговоры и замирились с северными соседями.

Маньчжуры же не прекращали своих грабительских набегов всю вторую половину XVII века. Набеги сопровождались захватом местных жителей. Поля их опустошались, посевы уничтожались. Подобные разбойные действия преследовали свою цель: лишить русскую часть населения продовольственной базы, держать их в страхе перед возможными разбойными нападениями.

Маньчжурское население распространялось по территории нынешнего северо-западного Китая крайне неравномерно. Его основная масса обитала в центральной и южной Маньчжурии, где находились города, резиденции феодалов. Северная же часть страны, примыкавшая к Амуру, была почти безлюдна. Поэтому, когда император Канси, основоположник Циньской династии, распорядился начать военные действия против русских, его распоряжение натолкнулось на затруднения. Одно из них – отсутствие опорных баз в северных и северо-восточных районах Маньчжурии, на которые могли бы базироваться их вооружённые силы. Отдалённость от основных баз снабжения, находившихся в центральной части Маньчжурии, и раньше ограничивала продолжительность маньчжурских набегов: быстро исчерпав запасы продовольствия и боеприпасов, маньчжуры были вынуждены отойти к своим удалённым от Амура базам. Кроме того, к тому времени маньчжурское военное руководство ещё не располагало достаточными сведениями о Приамурье, его природе, всех русских опорных пунктах и укреплениях. Это заставило начать планомерные исследования местности на подступах к Амуру, строить суда для плавания по амурскому притоку Сунгари, на которых предполагалось завозить запасы продовольствия и боеприпасов. Маньчжурская сторона серьёзно готовилась к столкновению с русскими силами, вела тщательную разведку. К примеру, в начале осени 1652 года в верховья Амура был направлен видный маньчжурский военачальник Лантань. Император Китая поставил перед ним задачу выяснить местоположение Албазина, главного опорного пункта русских в этом районе.

Не считаясь с тем, что русские фактически владели землями Приамурья более сорока лет, маньчжурские власти подготовили вымышленные документы, оправдывающие свои притязания на них. Циньские власти стремились представить дело так, что Приамурье исконно принадлежало им, а затем было отторгнуто «захватчиками», поэтому Циньская империя, осуждая такой «захват», считала «освобождение своих земель» своей справедливой «исторической миссией».

К осуществлению этой задачи маньчжуры приступили в 1653 году. В начале этого года маньчжуры построили свои опорные пункты Эсули между городами Айгунем и Курарой, а во второй половине года начали завоевательный поход по реке Зее и её притоку Селендже. К тому времени долины этих рек уже осваивались русскими, здесь были возведены остроги и поселения. Местное население, как русские, так и аборигены, подвергалось грабежам, разрушались их жилища, но завоеватели лицемерно заявляли, что они пришли защищать местные народы от русских захватчиков. На деле же представители малых народов бежали при приближении маньчжурских отрядов под защиту русских и вместе укрывались в горах и тайге.