Текст книги "Хабаров. Амурский землепроходец"

Автор книги: Лев Демин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

В отсутствие Хабарова, пребывавшего в Якутске, на Амуре произошли следующие события. Ерофей Павлович оставил в Лавкаевом городке пятьдесят двух человек. Весной и летом Дружина Попов высылал отсюда группами промысловиков для сбора ясака. Собирая ясак они призывали дауров принять русское подданство.

На первых порах эти призывы возымели своё действие, чему способствовал и захват аманатов. В начале июня прислал ясак в сто двадцать соболей брат Лавкая князёк Шилгиней. Его жена и сын были захвачены русскими в качестве аманатов, что и заставило Шилгинея быть таким покладистым и уступчивым. Вернулся в покинутые им четыре городка и князёк Лавкай. Он также решил откупиться от русских и послал им двенадцать соболей и соболью шубу. Его примеру последовал и князец Ал база, тоже приславший ясак. Всего отряду Попова в отсутствие Хабарова удалось собрать четыре сорока соболей, не считая соболиной шубы.

В Лавкаевом городке русские обитали до первого сентября. Затем отряд переместился в другое место, расположенное невдалеке от даурского городка, владельцем которого был зять Шилгинея, князёк Албаза. По его имени русские называли городок Албазином. Это перемещение было вызвано стремлением Попова занять более выгодную со стратегической точки зрения позицию и возможностью контролировать улус Албазы. Население этого улуса считалось по тем временам многолюдным. Оно насчитывало до 300-400 человек. Вскоре Албаза убедился, что отряд русских вовсе не так многочисленен, как он думал, и изменил свою позицию. Когда Попов потребовал от него очередной выплаты ясака, князёк наотрез отказался от выплаты и даже стал угрожать русским. Отряд Попова приготовился к нападению дауров. Невдалеке от Албазина русские поставили острожек из одной избы с четырьмя бойницами и соорудили передвижной щит для защиты от вражеских стрел. Когда к острожку стали подступать толпы дауров, Попов распорядился оставить в острожке несколько человек для прикрытия тыла, а остальные его люди стали приближаться к наступавшей толпе дауров, прикрываясь двигающимся щитом. Однако русским не удалось избежать потерь: четверо из отряда были убиты. Русским пришлось отказаться от наступательных действий. Слишком велика была разница в силах. Кроме того, на подмогу Албазу прибыли дауры из соседних улусов. Русские во главе с Дружиной Поповым оказались осаждёнными превосходящими силами дауров и вынуждены были отсиживаться в остроге, занимая круговую оборону. Запасы продуктов у защитников острога были на исходе, надвигался голод. Осаждённые проявили всю хитрость и умение, чтобы, отвлекая внимание противника, послать лазутчиков навстречу Хабарову. Ерофей Павлович со своим отрядом в это время находился на подступах к Амуру.

Знакомый путь казался Хабарову коротким и не таким сложным – Лена, Олёкма, Тугирь, волок через Камень, амурский приток Урка и, наконец, Амур, широкий и многоводный. Даже коварные пороги и перекаты на пройденном пути уже не казались Хабарову такими коварными и опасными.

Ерофей Павлович торопился на Амур, с тревогой подумывая о судьбе оставленного под началом Дружины Попова отряда. Тревожные мысли усилились, когда в опустевшем Лавкаевом городке Хабаров и прибывшие с ним люди не встретили никого из отряда Попова.

«Неужели мы опоздали, и отряд Попова перебит даурами», – с тревогой подумал Хабаров. Отчётливо сознавая, что оставленные на Амуре товарищи нуждаются в незамедлительной помощи, он старался не задерживаться в пути, а в Якутске, как мог, поторапливал воеводу в решении неотложных дел. В результате его пребывание в Якутске затянулось на месяц с небольшим. Преодолевая путь по Лене и Олёкме на вёслах, идя против течения, Хабаров поторапливал гребцов, старался чаще менять их. Чтобы ускорить прибытие на Амур, он решил избавиться от тяжёлого груза и части отряда: на Олёкме оставил громоздкие дощаники, пушки, пищали, запасы пороха и с ними сорок человек во главе со служилыми людьми Степаном Поляковым и Минулаем Юрьевым. И вот с частью отряда, налегке, Хабаров достиг Лавкаева городка.

   – Неужели опоздали? – спрашивали друг друга люди.

Мысли Хабарова сработали молниеносно. Он разослал несколько мелких летучих отрядов в разных направлениях, чтобы разведать – нет ли где русского отряда, если вообще кто-то из него остался цел.

   – Увидите скопление дауров, в бой не вступайте, – напутствовал он людей, – поспешно отходите. По возможности захватите пленника.

Влас Галямин, который уже успел побывать с Хабаровым на Амуре, отправился в сторону Албазина. Местность Галямину уже была знакома. Через некоторое время он и его напарник вернулись, прихватив с собой пленника, отставшего от ватаги дауров.

   – Похоже, басурмане осадили острожек с русскими, – доложил он Хабарову.

   – Похоже, ты смахиваешь на Илью Муромца. И что из того? А точнее? – с издёвкой произнёс Ерофей Павлович.

   – Ранее-то никакого острожка здесь, в двух шагах от Албазина, не было. И срублен он, как у нас принято. Порасспросить надо бы пленника.

   – Порасспросим, – согласился Хабаров. – Давай сюда толмача Коську.

Толмач Константин Иванов перевёл слова пленника, сообщившего, что в остроге уже давно обороняются русские, осаждённые великим полчищем дауров.

   – Выступаем в поход, братцы, – скомандовал Хабаров. – Там Попов с людьми нашими. Идём им на выручку.

Пленник, малорослый и худосочный мужичонка в обтрёпанной одежонке, по внешнему виду никак не мог принадлежать к даурской знати, и в самом деле, как оказалось, он был рабом знатного представителя родовой верхушки. Толмача, который владел языком тунгусов, родственным, но сильно отличающимся от языка даурского, он понимал с большим трудом.

   – Спроси у басурманина, много ли дауров стоит под русским острожком, – сказал толмачу Ерофей Павлович.

Пленник не понял вопроса и растерянно молчал, наконец толмачу удалось растолковать дауру, о чём его спрашивают, и тот испуганно забормотал, что под русским острожком стоит много даурских людей, очень много. Люди от разных князьков. Они собираются поджечь острожек и всех русских перебить.

Отряд Хабарова двинулся в направлении острожка, окружённого со всех сторон высокими зарослями камыша и кустарника. В таких зарослях было удобно прятаться нападавшим и незаметно подползать к самым стенам острожка. Когда в зарослях стали мелькать фигуры дауров, Хабаров дал команду открыть огонь из ручниц-самопалов и карабинов.

   – По людишкам не стреляйте. Палите в воздух, – предупредил Хабаров.

   – Почему же не по людишкам, коли стервецы, нехристи?.. – спросил кто-то.

   – Сказано, по людям не стреляйте. Понятно вам? – резко прокричал Хабаров. – Мы должны припугнуть их и образумить... Эти басурмане ещё будут нам нужны как подданные московского царя.

Стрелки дали два залпа в воздух, вызвав в рядах дауров великое смятение. Люди побежали прочь от острожка, вопя с перепуга. Нашёлся один из князьков, попытавшийся остановить бегущих. Он хватал их за рукава, за полы одежды и ругал на чём свет стоит, но его никто не хотел слушать. Тогда побежал и он.

К Хабарову подошёл толмач из казаков, задержавший пленника.

   – А что прикажешь сделать с этим, прости его Господи? – спросил он, указывая на пленника.

   – Пулю ему в башку и делу конец, – бросил воинственно настроенный пожилой казак.

   – За такие непотребные словеса, коли услышу от тебя ещё раз, прикажу батогами отходить, – одёрнул его Хабаров.

   – Да я ведь, Ерофей Павлович, пошутил, – ретировался казак.

   – Шути да знай меру, – ответил Хабаров внушительно и обратился к толмачу. – А пленника отпусти на все четыре стороны. Пусть идёт к своим и передаст им: мы де не с войной пришли, а с миром. И негоже князьки поступают, негостеприимно. Сможешь это сказать пленнику?

   – Попытаюсь.

Дауры ушли от острожка вниз по Амуру и быстро растворились в дальних просторах. Осаждённые, изголодавшиеся и исхудавшие, вышли из острожной избы. Кое-кто даже прослезился. Кто-то запросил: «Хлебца бы, братцы...» Дружина Попов не удержался и бросился к Хабарову, чтобы обнять его.

   – Вовремя пришёл на помощь нам, Ерофей Павлович. Мы уж всякую надежду на спасение стали терять.

   – А вот это напрасно. Надежду никогда не следует терять, даже если вам придётся тяжко, зело тяжко, – ответил на это Хабаров.

Ерофей Павлович дал команду щедро накормить голодных людей, вызволенных из осады.

Исследование подлинных источников позволяет установить, что никакого боя у стен русского острожка вблизи Албазина с приходом отряда Хабарова не происходило. Дауры, осаждавшие острожек, завидев русский отряд и напуганные залпами в воздух, не решились вступать в бой и в панике разбежались. Вот, например, одно из свидетельств на сей счёт, оставленное служилым человеком Иваном Седельниковым: «И пришёл к Албазину Ярко Хабаров. И увидел Албаза государевых людей и из Албазина побежал, городок покинув. И они с Яркой в Албазин вошли». Здесь, как мы видим, нет ни слова о военном столкновении. Острожек осаждали не только люди Албазы, но и дауры некоторых других князьков. Все они были обращены в бегство.

Совершенно иную картину рисует воевода Францбеков в своей отписке царю Алексею Михайловичу. По его словам, отряд Хабарова овладел Албазином в результате кровопролитного боя, стоившего даурам многих убитых. Это явное преувеличение, по всей вероятности, вызвано стремлением воеводы похвалиться перед царём.

Обратив противника в бегство, Хабаров разместил отряд в Албазине. Вместе с тем он организовал погоню за бежавшими вдоль Амура даурами. За ними отправилась группа охочих промышленных людей под предводительством Третьяка Чечина и Дуная Трофимова. На следующее утро отряду удалось настичь дауров у городка, принадлежавшего князьку Атую. Но при приближении русских дауры подожгли городок и, оседлав коней, ускакали дальше по Амуру, при этом второпях бросили большое стадо домашнего скота, доставшееся русским. Стадо в качестве добычи пригнали в Албазин.

Никакого столкновения с даурами здесь тоже не происходило. Однако, упоминая об этом эпизоде в отписке в Москву, Францбеков снова бахвалился военными подвигами, утверждая, что при преследовании дауров произошёл бой, в котором «много даурских людей побито». Документы более надёжные, чем отписка Францбекова, опровергают факт столкновения русского отряда с даурами.

Наступила зима 1650—1651 года. Хабаров разместил свой отряд в Албазинском городке, построенном по тому же образцу, как и Лавкаев городок. За его стенами находились жилые юрты и хлебные склады с большими запасами. В Албазине отряд провёл семь месяцев. Постепенно, терпеливо Хабаров налаживал отношения с даурскими князьками, убеждая их принимать российское подданство и платить ясак. Для его сбора Ерофей Павлович высылал в даурские поселения небольшие группы сборщиков. Не забывал он при этом задабривать князцов и старост поселений подарками, всячески подчёркивая свою заинтересованность в установлении добрых, дружественных отношений с ними. При каждом удобном случае Хабаров и его ближайшие помощники напоминали даурам, особенно их князцам, что русские могут быть единственной для даурского народа реальной защитой от набегов воинственных южных соседей.

Зимой 1651 года по велению Хабарова группа его сподвижников направилась на запад. В составе группы были служилый человек Третьяк Чечигин, есаул Василий Поляков, толмач Константин Иванов и с ними десять промышленных людей. Группа достигла того места, где сливаются воедино Шилка и Аргунь, образуя Амур, а потом, поднявшись вверх по льду Шилки, побывала в местах расселения дауров и тунгусов, которых удалось убедить принять российское подданство и дать в аманаты своих людей. При их посредничестве была сделана попытка склонить к принятию русского подданства даурского князца Дасаула и тунгусского – Гантимура.

Направлял Хабаров своих людей и в улусы Лавкая, Албаза и Шилгинея. Непростые отношения с этими князьками постепенно наладились. От них поступали аманаты.

Главным занятием отряда в зимнюю пору был соболиный промысел. Рядовые промысловики из отряда Хабарова надеялись, что за верную службу их рано или поздно поверстают в казаки, и они станут не просто вольными охочими людьми, а служилыми казаками на государевом жалованье, что значительно улучшит их материальное положение.

Зимой Ерофей Павлович также был занят строительством Тугирского острожка, который мог послужить промежуточной базой на пути из Якутска на Амур. Хабаров привлёк в качестве строителей два десятка промышленников. Место для острожка было выбрано на реке Тугирь, притоке Олёкмы. До Тугирского острожка можно было плыть на речных дощаниках. Здесь дощаники оставляли, так как для дальнейшего пути на Амур они становились слишком громоздкими. В летнюю пору в острожке пересаживались на лодки и в них продолжали путь по верхней Тугири, перетаскивали лодки вручную через перевал и, спустившись с него, попадали в бассейн Амура. Если на Тугири путников заставала зима, то дальнейший путь они преодолевали на лыжах.

   – Хорошо бы заселить берега Тугири пашенными крестьянами. Для начала направить бы сюда десятка два семей, – делился Хабаров со своими близкими.

Иногда он принимался подсчитывать, сколько он остался должен Францбекову. Долг был всё ещё велик, даже возрастал. В счёт его погашения Ерофей Павлович отправил в Якутск свою долю соболя, добытого на промысле. После долгих и мучительных размышлений, он всё же решился распродать участникам экспедиции снаряжение, инструмент и другое имущество по завышенной цене. Он готовил себя к болезненной и недружелюбной реакции со стороны промысловиков и казаков, долго собирался сообщить о своём решении отряду и в конце концов, собрав сход, объявил:

   – Други мои, наверное, я вас не порадую. Вынужден сказать... Дело вынуждает...

   – Чего уж там... Не томи, говори, Ерофей, – перебил есаул Поляков.

   – Дорого нам обходится снаряжение, вооружение. Я весь в долгах. Не знаю, как и выпутаться из долговой кабалы. А ведь этим снаряжением, вооружением пользуется каждый из нас. Почему только на мои плечи взвалили сие тяжкое бремя? Давайте обсудим вместе, как нам всем найти из этого выход...

   – Что предлагаешь, Ерофей? – спросил Третьяк Чечигин.

   – А вот что... – Хабаров замолчал на мгновение и после проговорил: – делаю, други, это вынужденно. Хочу распродать вам отрядное имущество, оружие, плотницкий инструмент, косы, серпы, ещё кое-что. Пусть теперь всё сие принадлежит не отряду, а каждому из вас.

   – Дорого ли возьмёшь, скажем, за серп или пищалину?

   – Цены не я устанавливаю. Воевода.

   – Каковы цены? Назови.

Хабаров замялся – цены на все предметы, подлежащие торгу, воевода устанавливал завышенные. Когда огласил цены, среди людей невольно раздался ропот, отражавший изумление и недовольство. Кое-кто, не скрывая своей неприязни к воеводе, ругал Францбекова матерными словами.

   – Ему набивать карманы, а нам гнуть на него спину! – выкрикнул Чечигин.

   – Посмотрите вперёд, – пытался увещевать людей Ерофей Павлович. – Вас ждёт знатная добыча. Амурский край богат пушниной. Потерпите малость, потом все расходы восполните.

   – Как же... Две трети добычи забираешь себе. А нам – с гулькин нос! – дерзко выкрикнул Чечигин.

   – Не скрою. Приходится так поступать, чтобы покрыть задолженность воеводе, – спокойно ответил Хабаров.

Спор продолжался долго и казался бурным и напряжённым. И всё же промысловики и купцы молча смирились. Некоторые сразу стали приобретать казённое имущество, вооружение, снаряжение, плотницкий инструмент. Другие поступали так после раздумий. Расплачивались с предводителем отряда не очень охотно. Чаще ограничивались долговой распиской. Хабаров снаряжал в Якутск гонцов с партией пушнины и отпиской воеводе. Францбекова он извещал, что предложение его в отряде приняли, хотя и неохотно, со скрипом.

Иногда недовольство Хабаровым выходило наружу. Промышленники жаловались на него в своих челобитных. Однако не в интересах Францбекова было делать эти челобитные достоянием московского начальства, и он всячески старался попридержать их, не дав им дальнейшего хода. Всё же некоторые ретивые челобитчики ухитрялись направлять свои жалобы в Москву, в Сибирский приказ, в обход Якутска. Так, промышленный человек Воропаев жаловался на Ерофея Павловича, что он две трети соболей, добытых его отрядом, взял себе. Воеводу такое положение дел вполне устраивало, поскольку большая доля добытой пушнины поступала в его руки в порядке погашения долга.

Весь зимний период 1650—1651 годов шла интенсивная добыча мягкой рухляди, в первую очередь соболя. Охотничий сезон подходил к концу в марте-апреле. Промысловики целыми ватагами и по одиночке возвращались с окрестных сопок и тайги в зимнее становище. Одним из первых возвратился с товарищами Никифор Хабаров. Вручил брату его долю добычи и сказал:

   – Прими образец. Посмотри, каков соболь, подивись. Получше того, что мы с тобой добывали на Лене и на Киренге.

   – Вот и воевода, чтоб ему было неладно, говорил то же самое. Мол, амурский соболь отменный.

   – Рассчитался ли с долгами воеводе?

   – Конца-краю не видно моим долгам. Закабалил меня аспид окаянный, связал долговыми путами по рукам и ногам.

Ерофей Павлович, пользуясь тем, что свидетелей их разговора не было, нещадно ругал и поносил Францбекова. Самыми мягкими словами, сказанными в его адрес, были «кровопивец» и «аспид».

Дмитрий Андреевич тем временем умел польстить Хабарову, подчеркнуть свой интерес к его промыслу, заботу о нём. Князькам приамурских племён предписывалось всячески оберегать русских промысловиков и торговых людей и «изобижать их не велеть». Ерофею Павловичу было наказано довести сие предписание воеводы до сведения даурских князьков. А на самом деле Францбеков стремился припугнуть князьков, сделать их покорными.

Вслед за Никифором возвращались с промыслов другие промысловики с обильной добычей. Каждый из них был обязан одну десятую долю добычи сдавать в казну в качестве государевой пошлины. Две трети добычи составляла доля Хабарова как организатора экспедиции. Доля промысловиков, таким образом, была невелика, поэтому люди роптали, открыто выражали своё недовольство. Ерофей Павлович мог опасаться, что это недовольство когда-нибудь прорвётся наружу и обернётся открытым бунтом и неповиновением.

В зимний период Хабаров не терял времени, расспрашивал через толмача дауров и их соседей тунгусов, собирая сведения о приамурских народах, в том числе и о тех, с которыми ему ещё не довелось общаться.

В районе реки Шилки большим влиянием пользовался тунгусский князёк Гантимур. Считаясь с его влиянием, Ерофей Павлович приложил немалые усилия, чтобы склонить Гантимура к принятию русского подданства и уплате ясака, и в конце концов этой цели при посредничестве Гантимурова родича Тыгичея удалось достичь. Гантимур через Тыгичея сообщил Хабарову, что готов жить с русскими в мире и выплачивать им ясак. Так же поступили и люди его улуса. Уступчивость Гантимура нетрудно объяснить: в русских он видел защитников от грабительских набегов маньчжур.

Вскоре в Забайкалье и на Шилке появились русские казачьи отряды, пришедшие сюда из Енисейска. С Гантимуром были оформлены ясачные отношения. Он вызывал своим безукоризненным поведением полное доверие русских, и поэтому от него не стали требовать аманатов-заложников.

Хабаров из рассказов Пояркова знал о жителях нижнего Амура натках (нанайцы) и гиляках (современные нивхи) и постарался уточнить эти сведения. Так, он выяснил, что основу хозяйства натков и гиляков составлял рыболовство и в меньшей степени охота. Сведений о земледелии у этих народов Хабарову не удалось получить. В образе жизни этих приамурских народов не обнаруживалось китайского или маньчжурского влияния. Лишь изредка к ним наведывались китайские торговцы, привозя ткани, украшения, кухонную утварь и другие товары.

В связи с наступлением маньчжуров на Китай и без того редкие появления китайских торговцев на Амуре вовсе прекратились. Их место заняли русские промысловики, обменивавшие у приамурских народов на пушнину ножи, топоры, котлы, бисер. Хабаров располагал сведениями, что натки и гиляки, будучи независимыми, никому ясака не платили.

– Многие дауры, слава Богу, приведены нами под государеву руку, – делился мыслями Ерофей Павлович со своим ближайшим окружением. – Теперь мы должны отправиться в плавание вниз по Амуру. Перед нами будет много племён, кои ещё не объясачены, не признают ничьей власти. Придётся нам с вами потрудиться в поте лица.

Эти слова услышали сослуживцы Хабарова, готовые к походу. На время даже прекратили роптать недовольные, и обстановка в отряде изменилась в пользу предводителя.

Ещё из расспросов местных жителей Хабаров узнал, что Приамурье богато не только пушным зверем, но и рудой. Здесь залегали железная руда, свинец, серебро. Поговаривали и о золотых россыпях, встречавшихся в некоторых местностях. По просьбе Ерофея Павловича дауры и тунгусы приносили ему слитки, выплавленные из обнаруженной в земле руды. Хабаров поинтересовался, откуда они берут руду, местные жители ответили, что если добираться от Албазина по воде, а потом преодолеть гористый участок суши, дорога до нужного места займёт всего одну-две недели. Речь шла о забайкальском месторождении свинца, олова и серебра. На рубеже XVII—XVIII веков это месторождение было обнаружено и освоено, получив название Нерчинских рудников. А в конце XVII века в районе рек Зеи и Селенджи началась разработка месторождений железной руды.

Помня наказ Францбекова, Хабаров решил собрать сведения о хане Богдое, чтобы в дальнейшем установить с ним контакт и попытаться склонить к русскому подданству. О Богдое (или Барбое) сообщал и Поярков. Ерофей Павлович стремился расспросить тех дауров, которые побывали в маньчжурском плену, видали чужие земли. Он беседовал с князцами Лавкаем и Шилгинеем, которые, вполне вероятно, могли там оказаться, когда выкупали Моголчак, захваченную в полон.

С помощью толмача Ерофей Павлович выяснил у даурских князьков, что ни о каком хане Богдое они никогда и ничего не слышали. Однако есть Богдойская земля, и лежит она к югу от Амура, а правит там Алан Батур, которого иногда называют Шамшаканом. Это один и тот же человек, у которого несколько имён. Хабарову удалось поговорить с одним китайским торговцем, человеком осведомлённым и утверждавшим, что Богдоя как лица реального не существует. Ерофей Павлович тоже пришёл к убеждению, что Богдой придуман, и на самом деле такого правителя нет.

Даурским князькам имя Шамшакана внушало страх. О нём говорили как о жестоком и воинственном предводителе, располагавшем большим войском с «огненным боем». По сведениям, собранным Хабаровым от собеседников, Шамшакан правил в богатой стране, которая славилась своими серебряными рудниками. Среди его подданных можно было встретить искусных мастеров: ювелиров, чеканщиков, изготовлявших красивые украшения с драгоценными камнями, а также умельцев украшать ткани причудливой росписью.

Слово «Маньчжурия» применительно к стране в XVII веке ещё не бытовало среди русских. В те времена эту страну называли Богдоевой землёй. Её главным городом был Нингут, расположенный на реке Науне, одном из притоков Сунгари, относящихся к главным амурским притокам. О Нингуте Хабаров смог составить представление по рассказам бывавших там людей, описывающих город с каменными стенами и башнями, внушительными домами, охраняемый множеством вооружённых солдат.

Собрав совет ближайших помощников, казачью верхушку промысловиков, Хабаров повёл речь:

   – Велик сей край. И население его обильно. И сколько сил потребно, чтоб убедить этих людей вступить под государеву руку. Многие, яко дети неразумные, выгоды своей не видят в российском подданстве. Мы – покровители и защитники народов здешних – супротив воинственных обитателей Богдоевой земли. Мало ли бед видели дауры и другие люди Приамурья от набегов, грабежей богдоевцев...

   – К чему ты всё это говоришь? – перебил Хабарова Дружина Васильев Попов. – Знамо всё это.

   – Наберись терпения, Дружина. Сейчас поймёшь, к чему веду речь. Для такого обширного и богатого края, как Амурская земля, отряд наш маловат. Истинно маловат. Я так полагаю, что для охраны сего края, для его освоения потребно по крайней мере тысяч шесть служилых людей.

   – Ого! Размахнулся Ерофей Павлович, – воскликнул его родич Петриловский.

   – Шесть тысяч, может быть, нам и не дадут. Но просить, чтоб увеличили отряд в несколько раз, нужно. Непременно нужно! И пусть воевода Францбеков обращается за подмогой в Москву, в Сибирский приказ.

   – Как станешь убеждать воеводу и Москву? – спросил Третьяк Чечигин.

   – Неужели сам не догадываешься, Третьяк? Разве не подсказывает здравый смысл, что здесь, на Амуре, потребны более внушительные силы, чем те, кои остаются нынче во всём Якутском воеводстве. За Амуром лежат великая страна Китайская и земли Богдойские. Говорят, хан богдойских земель воцарился над всем Китаем. У него огромное войско с «огненным боем». Это не какой-нибудь князёк с сотней-другой лучников.

   – Ты скажи лучше, хлебец-то когда у нас будет? – жалостливо спросил пожилой покрученик.

   – Вот видите, о хлебе заговорили. А оглянитесь окрест. Сколько землицы на Амуре пахотной, доброй. Урожай эти земли дают большой и смогут прокормить не только наш амурский отряд и всех служилых людей, но и Якутский край.

   – Ты что же это, Ерофей Павлович... Склоняешь нас к тому, чтобы мы всё ещё и хлебопашцами стали? – произнёс пытливо одни из казаков.

   – С чего ты взял? Ни к чему подобному я вас не склоняю. Были промышленными и охочими людьми, таковыми и останетесь. А буду просить воеводу прислать на Амур земледельцев. Первых готов поселить за свой счёт здесь, у Тугирского волока и Лавкаева городка. А глядя на них, на Амур устремятся и добровольные пришельцы.

   – Дай-то бог, – воскликнул Третьяк.

   – Вот послушайте, люди добрые... Прочитаю вам мою отписку. «И государевым счастьем того Даурскою землёю обладать будет мочно и под государеву высокую руку привести. И та новая Даурская земля будет государю второе Сибирское царство и впредь будет то Даурская земля прочна и постоянна».

В конце марта 1651 года Хабаров отправил из Албазина в Якутск троих доверенных лиц с партией ясака, в том числе были и Третьяк Чечигин, служилый человек, отвечавший за доставку отписки Ерофея Павловича и ясака, а также Артемий Петрищев, родич главы экспедиции, и Дружина Попов, один из крупных должников Францбекова, ехавший, чтобы рассчитаться с ним и заодно упросить воеводу поверстать его в службу. Все трое, снабжённые небольшой охраной, благополучно добрались до Якутска.

Выслушав прибывших с Амура, воевода начальственным тоном произнёс:

   – Ты, Попов, поедешь в столицу вместе с соболиной казной. Обо всём, что рассказал здесь мне, о делах амурских, расскажешь в Сибирском приказе. Коли желаешь быть повёрстанным в казаки, подашь челобитную главному приказному дьяку. Дам тебе отписку в том, что я против твоего поверстания возражений не имею. Сопровождать тебя будет для охраны небольшой отряд казаков.

   – А как, Дмитрий Андреевич, с увеличением амурского отряда? Ерофей Павлович просит... – начал Петриловский.

   – Мне ведомо, что Ерофей просит... – перебил его воевода. – Сперва спроважу Попова в Москву. Потом займёмся делами амурскими. Рассмотрим просьбу Хабарова.

Попов с охраной благополучно отбыл из Якутска. Пару дней воевода предавался размышлениям, допуская к себе только дьяка Григория Протопопова, на третий день вызвал к себе Петриловского и Чечигина.

   – Я дал указание спешно готовить для Хабарова новый отряд, – произнёс Францбеков. – Сознаю, что Ерофей действует на Амуре с размахом и пользой. Но всякая подмога ему полезна.

   – Велико ли будет пополнение? – спросил Чечигин.

   – Судите сами. Дано Хабарову тридцать служилых казаков и ещё около сотни промышленных охочих людей.

Считая бесполезным вступать в споры с воеводой, Петриловский и Чечигин промолчали, помня о том, что Хабаров говорил о желательности видеть на Амуре шесть тысяч служилых людей. Если бы даже Францбеков и согласился с Ерофеем Павловичем, сделать этого всё равно не смог бы, поскольку выполнение его пожелания было далеко за пределами скудных возможностей воеводы.

Пока укомплектовывалось пополнение для амурского отряда, стало известно, что в качестве приказных новой партии назначались казачий десятник Чечигин и Петриловский. Вместе с ними воевода направлял своего личного поверенного в финансовых делах Анания Урусланова и ответственного за делопроизводство, подьячего Богдана Габышева. А всё пополнение включало тридцать служилых казаков и около сотни промышленных охочих людей.

Ерофей Павлович уведомил воеводу в отписке, что хан Богдой оказался выдумкой, возникшей из-за недоразумения. Земля Богдойская была – так называли Маньчжурию, – но правил в ней никакой не Богдо, а хан Шамшакан. Францбеков составил новую грамоту, адресованную Шамшакану, и вручил её Чечигину для передачи Хабарову. В грамоте предлагалось властелину Богдойской земли принять русское подданство, а Хабаров должен был изыскать возможность направить надёжного человека с этой грамотой к Шамшакану.

Расставаясь с предводителями отряда, отправлявшегося на Амур, Францбеков сказал:

– Посылаю Хабарову девяносто пудов пороха и тридцать пудов свинца. Съестных припасов даю вам не густо. Не взыщите. У самих амбары от припасов не ломятся. Промышляйте сами. Ловите рыбу, стреляйте дичь, собирайте грибы, ягоды. А хлебец покупайте или выменивайте у дауров.

Францбеков помахал перед отъезжающими на Амур куском ржаного хлеба, зерно для которого взрастили дауры, а другой кусок, такой же, послал для наглядности в Сибирский приказ. Пусть там полюбопытствуют.

   – Хлебец-то ничего. Не хуже нашего, – сказал многозначительно воевода.