Текст книги "Дороги на Ларедо"

Автор книги: Лэрри Джефф Макмуртри (Макмертри)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 38 страниц)

Однако же самым приятным в этом сне было то, что Тед не только пах седельной ваксой. Тед был с ней. Он тихо юркнул в их спальню, как делал всегда, когда приходил поздно, снял сапоги, скинул портки с рубашкой и забрался в постель, чтобы крепко обнимать ее не только всю ночь, но и всю жизнь. Дуби пыталась остаться и спрятаться в своем сне, но он вдруг стал зыбким, и она заподозрила, что это всего лишь сон. Она старалась отогнать пробуждение и глубже зарыться в сон, но из этого ничего не выходило. Несмотря ни на что, она проснулась, открыла глаза и поняла, что случилось самое худшее. Теда Планкерта с ней не было.

Его не было с ней, просто не было, и все. В один из дней, когда она не имела ни малейших оснований ждать беды и даже ни малейшего опасения на этот счет, ее жизнь с Тедом Планкертом неожиданно кончилась.

– Нет, милая, это не так. Он просто уехал на работу, – чуть позже говорила ей в то утро подруга Сюзанна. Дуби была так расстроена, что прибежала к ней босиком и с плачем бросилась на грудь.

– Он никогда не вернется. Он никогда не вернется, я это знаю, – повторяла она между сотрясавшими ее рыданиями.

– Он вернется, – говорила Сюзанна. – Он вернется, Дуби. – На самом деле она была не так уж уверена в этом. Всего год назад ее муж, Джон Слэк, считавшийся одним из лучших ковбоев во всей округе Рио-Гранде, уехал однажды утром клеймить бычков, что он проделывал сотни раз за двенадцать лет их совместной жизни, и больше не вернулся – живым, во всяком случае. Бычок, которого он заарканил, свалился прямо под ноги его лошади, летевшей во весь опор. Передние ноги у лошади подкосились, и Джон Слэк упал прямо на голову и сломал себе шею. Смерть наступила мгновенно, и с тех пор Сюзанна стала вдовой.

У тебя хоть есть от него ребенок, с тоской думала Сюзанна, обнимая плачущую подругу. Они с Джоном мечтали о ребенке, мечтали из года в год, но Бог им не давал его. И теперь от Джона у нее ничего не было, кроме нескольких записок, которые он написал, когда ухаживал за ней, и, конечно, воспоминаний о том, как она была замужем за лучшим ковбоем в долине Рио-Гранде. Когда-то кроме ребенка они мечтали также завести ранчо, но теперь Джон был мертв и у Сюзанны не было ни того, ни другого. Ей пришлось переехать в город и пойти работать в магазин, чтобы сводить концы с концами.

Дуби никак не могла успокоиться. Да и какое утешение могла предложить ей Сюзанна, опечаленная собственной утратой. Вскоре у нее тоже потекли слезы.

– Он не вернется. Он никогда не вернется, – без конца повторяла Дуби. Она никогда ни в чем не была так уверена, как в том, что ее муж, Тед Планкерт, покинул ее навсегда. Маленький Эдди так и не увидит своего отца. Муж никогда больше не будет обнимать ее по ночам.

– Я собиралась справить ему новое седло, – сказала Дуби без всякой надежды в голосе. И действительно, она исхитрялась и экономила, как только могла, чтобы выкроить деньги на эту покупку. Ей пришлось уплатить старому Джезасу, местному седельному мастеру, целых восемь долларов. Она обсудила с Джезасом новое седло Теда до самой мелкой детали. Дуби даже взялась шить, чтобы расплатиться за седло. Старый Джезас обещал управиться до весны.

Дуби мечтала о том дне, когда шериф Джекилл уберется из города, а его место займет Тед. Она считала, что Тед будет прекрасным шерифом, а маленький Эдди, возможно, станет его заместителем, когда подрастет. И ей хотелось, чтобы у Теда было седло, достойное шерифа Ларедо.

Теперь надо было проститься и с этой мечтой тоже, хотя Джезас уже начал делать седло. Пускай он закончит его. Быть может, когда-нибудь оно пригодится маленькому Эдди.

– Я ненавижу этого старика Калла. – От долгих и сильных рыданий Дуби ослабела, но не настолько, чтобы лишиться ненависти к тому, кого ненавидела. Она видела старика лишь издали, как и янки тоже, но ненавидела их обоих. Они приехали и забрали у нее Теда. Чтоб их обоих убили, а грифы съели их внутренности.

– Кто он такой, чтобы являться сюда и вот так забирать людей? – спросила она у Сюзанны.

Сюзанна была на десять лет старше Дуби и слышала много рассказов про капитана Калла, так как ковбои постоянно говорили о нем. Но это были в основном чисто мужские разговоры, и она почти не прислушивалась к ним. Появление расстроенной Дуби огорчило и ее. К тому же ей уже надо было идти на работу.

– Мне кажется, он воевал с индейцами, – ответила Сюзанна.

– Жаль, что они не прикончили его, – сказала убитая горем Дуби.

– Не думай об этом, – посоветовала Сюзанна.

Вскоре она пошла на работу в магазин. Дуби, которой было все равно, как она выглядит, возвращалась домой босая. Ей хотелось, чтобы индейцы напали на город и убили ее. Это было бы легче, чем так страдать. Но тут она вспомнила, что должна жить, потому что без этого не мог появиться маленький Эдди. Как ни тяжело, но она должна жить. И делать это ей придется без Теда. Вчера еще он был здесь, а сегодня его уже нет и, наверное, уже больше не будет. Тед был не очень искушенным бойцом. Дуби знала об этом. Он не создан для того, чтобы убивать. А значит, кто-нибудь да убьет его – не Джо Гарза, так другой. Она чувствовала это нутром.

Дуби пришла домой и весь день пролежала в кровати, гадая, кто именно принесет ей известие о смерти мужа и как долго ей придется его ждать.

12

В десятилетнем возрасте Марии подарили хромого пони – не настоящего пони, а маленькую пятнистую лошадку, которая в свое время сильно поранилась о колючую проволоку, натянутую людьми с большого ранчо за рекой. Они натянули ее где попало, и лошадка, запутавшись в ее хитросплетениях, так сильно порезала одну ногу, что ей грозила потеря копыта. Обитатели Охинаги все ждали, когда старый Рамон, который был хозяином лошадки, зарежет ее и пустит на колбасу.

Так хотелось жителям Охинаги, но не Району. Самому Рамону, несмотря на его преклонный возраст, хотелось Марию, которой было всего десять лет У Района была жена по имени Кармила – скандальная женщина, которую не любил никто и еще меньше сам Рамен, тридцать лет терпевший ее косые взгляды и ядовитый язык. А теперь еще у нее обнаружилась опухоль в матке. По мере того как опухоль росла, Кармила становилась все злее и ядовитее и напрочь отказывалась ложиться с Рамоном в постель. Она заявляла, что это он сделал ей опухоль в матке, чтобы она не могла больше рожать. Детей у них было уже тринадцать.

Лишенный интимных отношений с женой, Рамон все чаще и чаще обращал свои взоры на Марию, у которой уже набухали груди. Заметив однажды, что Мария каждый день приходит поласкать хромую лошадку, которую он собирался превратить в колбасу. Рамон под влиянием момента подарил ее Марии. Это случилось не потому, что он был щедрым, а потому, что имел далеко идущие планы. Как только Кармила отдаст Богу душу, он собирался пойти к Томасу, отцу Марии, и просить ее руки.

План провалился, так как Томас вместе со своим старшим сыном и зятем попался в Техасе на краже двадцати лошадей. Отряд рейнджеров во главе с капитаном Каллом и капитаном Маккрае схватил их, и спустя час они уже болтались на виселице. Рамон подумал-подумал и решил не забирать назад лошадку, которая не только могла хорошо ходить, а даже бегать рысцой, несмотря на покалеченную ногу.

Когда пришло известие о смерти отца и брата, Мария взяла свою лошадку, которую звала Трехножкой, и ушла с ней далеко вниз по реке, куда еще никогда не забредала прежде. Она никогда не ездила на Трехножке верхом, но любила ее больше всего на свете и каждый день делала ей припарки на больную ногу в надежде, что рана заживет. Но колючая проволока, в которой когда-то запуталась Трехножка, перерезала ей сухожилие, а с перерезанным сухожилием нога не могла поправиться.

На реке, пока она оплакивала отца, Мария питалась побегами мескита и осторожно блуждала среди колючих кактусов. Раз или два ей удавалось ухватить в воде маленькую рыбку, которую она съедала сырой. Однажды в руки ей попала небольшая черепаха, которую она тоже собиралась съесть, но вместо этого продержала ее несколько дней и выпустила. Днем она бродила с Трехножкой, пока та паслась, а в самую жару пряталась в тени и смотрела через реку на ненавистные места, которые звались Техасом и где люди лишали жизни других людей из-за нескольких лошадей. Ей хотелось убить тех, кто повесил ее отца с братом. Она понимала, что это вряд ли будет в ее силах, но все равно поклялась сделать это, если представится возможность.

По ночам она смотрела на звезды, спала мало и слушала реку. Реки были непостижимы для нее. Откуда берется столько воды? Может быть, думала она, река берет свое начало на небе, где живет дождь? Бывали дни, когда она не ела вообще, а лишь пила прохладную воду из реки.

Рамон негодовал из-за того, что Мария исчезла с лошадью, которую он ей дал. Ему хотелось разыскать девчонку и поколотить ее, но он был слишком ленивым, чтобы пуститься на поиски. Рамону было наплевать на то, что Томаса с сыном повесили. Они были отъявленными ворами, и неудивительно, что рейнджеры поймали их и вздернули. Они знали, что им грозит, когда переправлялись через границу. Те, кто ворует лошадей, должны быть повешены. Этот закон действовал по обе стороны границы.

Рамона злило то, что десятилетняя девчонка осмелилась уйти, не спросив никого об этом, да еще прихватив при этом лошадь, которую дал ей он. Его жена Кармила находилась при смерти и в любой момент могла отдать концы. Живот у нее посинел и разбух. Есть она уже не могла. И все, о чем Рамон мог думать в отсутствие Марии, были ее маленькие распускавшиеся груди. Ему хотелось трогать свежие и молодые груди, а не отвисшие мешки, которые были у Кармилы.

Наконец Мария вернулась в деревню. Молодые побеги мескита закончились, а она хотела есть.

Через два дня после возвращения Марии Рамон застал ее на кукурузном поле, где она кормила с руки Трехножку кукурузными зернами. Мария встретила Рамона улыбкой, но тут же увидела, что он настроен отнюдь не по-дружески. Она кое-что слышала о мужчинах и женщинах, поэтому жутко испугалась, когда Рамон, ни слова не говоря, повалил ее на землю и стал задирать на ней платье. Она закричала, и Рамон ударил ее. Она закричала опять, и он опять ударил ее. Мария подумала, что он сошел с ума, когда он стал раздвигать ее ноги. На крик из деревни никто не появлялся. Сил после недавнего голодания у Марии было мало, а Рамон был здоров, как бык. К тому же она была так потрясена переменой в Рамоне, который всю жизнь жил по соседству, что не знала, что делать. Она думала, что болезнь жены свела его с ума. Он вел себя как сумасшедший. Лицо его было перекошено, зубы оскалены, и он был готов ударить ее опять, если она попытается кричать.

Мария сдалась. Ее существо превратилось в одну сплошную боль. Она поразилась удовольствию Рамена, которое вскоре потекло из нее вместе с ее собственной кровью. Все еще не выпуская ее из-под себя, Рамон сказал, что хочет, чтобы она жила теперь с ним. Кармила скоро умрет. И как только это случится, он женится на Марии. Даже когда он валил ее в грязь, Рамон хотел, чтобы она знала, что намерения у него были чистыми.

То, что он сказал, потрясло Марию, пожалуй, даже больше чем то, что он сделал. Она не хотела выходить замуж за Рамона и ни за кого другого Случившееся на кукурузном поле напугало и травмировало ее, но и кое-чему научило. Оно показало ей, чего на самом деле мужчины хотят от женщин. Это было как раз то, что только что проделал с ней Рамон.

Кармила умерла на следующий день. Через два дня после похорон Сильвана, мать Марии, сообщила ей, что приходил Рамон и просил ее руки. Сильвана считала, что отказывать не следует. У Рамона водились деньги – не такие уж большие, но все же больше, чем у них. У Марии было два младших брата и маленькая сестра, Сильване с трудом удавалось прокормить их. Она была невысокого мнения о Рамоне, но считала, что он не хуже большинства мужчин. Если Мария выйдет за него, он, возможно, будет помогать Сильване с оставшимися детьми.

Мария опять была потрясена. Она знала, что мать устала от этой жизни. Всю свою жизнь Сильвана работала из последних сил. Но теперь она потеряла мужа и взрослого сына. Это заставило ее сдаться. Мария знала, каково человеку, когда ему приходится сдаваться. Она испытала это на кукурузном поле, когда испугалась, что спятивший старик может убить ее.

И тем не менее она не собиралась идти замуж ни за него, ни за кого другого.

– Он плохой человек, – сказала она матери. – Он сделал мне нехорошую вещь. – Она не собиралась рассказывать об этом; но не смогла сдержаться.

Новость стала для Сильваны новым горем. Подтвердились ее страхи, которые она гнала от себя последние два года: Рамону нельзя было доверять в отношении Марии. Сильвана плакала, но недолго. Это было лишь еще одно несчастье, которых накопилось столько, что слез не хватало.

– Он не хуже некоторых, – сказала Сильвана.

– Он плохой, он укусил меня! – Мария показала след от зубов Рамона на своем плече.

– Он даже не такой плохой, как твой отец, – настаивала Сильвана. – Тот делал вещи и похуже. Выходи за Рамона, Мария. Это поможет нам прокормиться.

Но Мария не соглашалась даже под страхом голодной смерти всей их семьи.

Сильване пришлось сказать Рамону, что Мария отказалась. Что поделать, она упрямая девчонка, упрямая до того, что может ослушаться мать.

Рамон плохо воспринял это известие. Он поносил Сильвану и считал, что та вообще не спрашивала Марию. Ему всего семьдесят два и он дал девчонке лошадь, хоть и хромую, но все же лошадь. Сколько у них в деревне найдется таких, кто бы мог подарить десятилетней девчонке коня?

После этого Рамон окончательно спятил и стал постоянно следить за Марией. Но ее уже нельзя было застать врасплох, как тогда на кукурузном поле, когда она еще считала, что Рамон ее друг. Наверное, мужчины никогда не станут ей друзьями, если будут хотеть того же, что и Рамон, который никогда больше не испытает удовольствия с ней. В этом она была твердо уверена. Ее брат оставил в доме старый мачете, когда в последний раз отправлялся в Техас. Мачете было тупое, но она наточила его на наждаке так, что оно стало острым, словно бритва. После этого мачете постоянно висело в ножнах у нее за спиной. Всякий раз, когда она водила Трехножку пастись на кукурузное поле, мачете было у нее в руке.

В один из дней, когда Сильвана ушла на реку стирать белье, Рамон тихо пробрался к ним в дом в надежде застать Марию врасплох. Вместо этого он обнаружил ее стоящей на пороге полутемной кухни и двумя руками сжимающей мачете.

Рамон бранился последними словами, но против секиры тогда не полез. Он был слишком неповоротлив, да и подслеповат тоже. Мария могла сильна порезать его, пока он будет пытаться подчинить ее себе. Он может истечь кровью или в рану попадет инфекция. Многие из тех, кого он знал, умерли от инфекции, попавшей в раны, полученные в драках. Рамон не собирался расставаться с жизнью из-за того, что его порезала десятилетняя девчонка.

В тот же день, после полудня, когда Сильвана вернулась домой, Рамон пришел и предложил купить у нее Марию. Девчонка не выходила у него из головы. Он чувствовал, что свет будет ему не мил весь остаток жизни, если он не заполучит ее. Ему так сильно хотелось Марию, что он предложил за нее Сильване две сотни песо. Две сотни песо было неслыханной суммой за такую молодую и неопытную девчонку.

Каково же было удивление, когда Сильвана вместо Марии предложила ему себя.

– Она не хочет тебя, – сказала Сильвана. – И не пойдет за тебя. Бери меня. Я твоя соседка, и мне нужен муж.

Рамон был вне себя от злости. Он хотел девчонку, не мамашу.

– Ты слишком старая, – сказал он. – Почти такая же, как Кармила. Продай мне девчонку.

– Она не пойдет за тебя. А если заставить, зарежет тебя, когда ты будешь спать, – сказала Сильвана. – Мать Томаса из апачей, а Мария вся в нее. Они не боятся резать мужчин.

– Я не знал мать Томаса. – Рамон несколько сник. Он не любил апачей, но все еще хотел Марию и продолжал твердить об этом.

– Нет, она не пойдет за тебя, – повторила Сильвана. – Бери меня в жены. Не такая уж я старая.

Сильвана не ожидала, что предложит себя мужчине, который хотел ее дочь, но в жизни случалось много такого, чего она не ожидала. И это могло бы стать еще одной неожиданностью, которая помогла бы ей прокормить детей.

Рамон плюнул и с отвращением отвернулся. Старухи ему больше не нужны.

На следующее утро Марию разбудил ружейный выстрел. Сердце сжалось от страха. С мачете в руках она выскочила на улицу, но было уже поздно, Рамон застрелил Трехножку. Он не стал пускать ее на колбасу, а просто увел за кукурузное поле и пристрелил ее там.

Мария плакала, пока могла. Когда мать пришла успокоить ее, она перестала плакать и окаменела. Это было еще одним уроком ей в отношении мужчин: им хотелось только одного, и они мстили, когда не получали этого или получали не сполна. Позднее ей придется усвоить, что тот, кто получал то, чего хотел, становился еще мстительнее.

Через несколько недель Рамон передумал и взял к себе Сильвану. А девчонку он стал побаиваться. Как-никак, а в ней текла кровь апачей. Она могла зарезать его во сне. Когда бы он ни посмотрел на нее, он видел ненависть в ее глазах, черную ненависть. Он стал избегать ее, особенно ее ненавидящих глаз. Ее ненависть была слишком черной. Девчонка вполне могла оказаться ведьмой. Ему все больше и больше казалось, что в один прекрасный момент она подкрадется и зарежет его в собственном доме. Она всего лишь грязное индейское отродье, и как только он мог хотеть ее.

Сильвана и в самом деле оказалась не такой уж старой. От нее не исходил такой неприятный запах, как от Кармилы. Она была вполне приличной мексиканкой и слегка напоминала свою красивую дочь. Жениться на ней Рамон не хотел, но привел ее в свой дом. Однако ее отпрыски должны были оставаться у себя. Он давал ей немного денег на их питание, но не хотел, чтобы они путались у него под ногами.

Дети Сильваны, двое мальчишек и одна маленькая девочка, находились на попечении Марии в доме Сильваны. Мария была им матерью. Сильвану они видели редко с тех пор, как та ушла жить к Рамону, хотя до его дома было рукой подать.

Мария не осуждала мать. Она знала, что Сильвана устала от этой жизни Она приняла предложение Рамона, потому что душа ее была сломлена и умирала. Только женщина с умирающей душой могла отдаться такому, как Рамон.

Когда Рамон убил Трехножку, Мария почувствовала, что ее душа тоже может умереть. Она любила свою лошадку больше всего на свете. Но ее душа не умерла. Она осталась жить благодаря ненависти, ненависти к Рамону, а заодно и ко всем остальным мужчинам. Они были насильниками и животными. Мария собиралась жить одна. Она будет растить своих братьев с сестрой и не собирается жить с мужчиной, как другие женщины. Мужчина овладеет ею, если только окажется быстрее и сильнее нее, как это было с Рамоном.

Сильвана родила Рамону еще двоих детей. Большую часть времени они проводили с Марией и другими детьми. Марии было жаль мать, ведь душа у нее была такой израненной. Она помогала матери как могла, но к Рамону относилась с неизменной ненавистью.

Со временем Рамон стал бояться ее как собственной смерти. Однако в отношении всех остальных мужчин Мария была не права, когда думала, что ни с одним из них не сойдется по собственной воле. Годы шли, и однажды в их городе появился Карлос Гарза. Он был пастухом и работал на юге. Она видела, как он смотрит на нее, а когда он заговорил с ней своим бархатным голосом, она почувствовала, что внутри у нее что-то изменилось. Через несколько дней она пошла с Карлосом, и не только по собственной воле, но даже с готовностью. Лишь потом она узнает, что за бархатным голосом Карлоса скрывалась натура ревнивца. Вскоре после их первой встречи Карлос подарил ей коня – маленького белого мерина, который был слишком неповоротлив для него. По причине низкорослости животного Мария назвала коня Чапо. [5]5
  Малыш (исп.). – Прим. ред.


[Закрыть]

Через день после того, как Карлос подарил ей коня, они верхом на лошадях отправились с ним далеко вниз по реке, мимо тех мест, где Мария оплакивала своего отца. По пути им попался каньон, огромные скалы которого нависали над рекой. Карлос Гарза был ей особенно симпатичен в тот день. Ее влекло к нему. Такого влечения она еще никогда не испытывала.

Во время той поездки был зачат Джо.

После того как Карлос дал ей Чапо, Мария не расставалась с конем. Чтобы прокормить ребят и свою лошадь, ей приходилось работать в поле, получая за это кукурузу.

Джо было шесть лет, когда Хуан Карлос продал его апачам. Мальчика не было дома два года. Мария уже стала терять надежду, когда Джо неожиданно вернулся. Но, увидев его, она поняла, что с надеждой встретиться с сыном ей все же придется расстаться, хотя и по другой причине. Хуан Карлос продавал прелестное дитя – ребенка, в котором она не чаяла души, а тот, кто к ней возвратился, вовсе даже не был похож на ее сына. Его не узнавал никто. Он был самым красивым мальчишкой в деревне. Девчонки с надеждой заглядывались на него.

Но надежды их были напрасны. Всем, кто возлагал на Джо Гарзу свои надежды, суждено было надеяться напрасно. С десяти лет он часто исчезал из деревни и пропадал по месяцу и больше. Уж не вернулся ли он к апачам, сокрушалась Мария. Неужели индейская кровь в нем побеждала ее собственную? Однажды, когда она спросила его об этом. Джо лишь посмотрел на нее и усмехнулся.

– А почему тебя это заботит? – спросил он.

– Ты мой сын, – сказала она. – Разве это может не интересовать меня? Я уже сломала себе голову.

– Я не хожу к апачам, – заверил Джо. – Если мне придется пойти к ним опять, то только для того, чтобы расквитаться с теми, кто бил меня.

Позднее Мария случайно узнала правду. Джо ходил вниз по реке аж до самого Ларедо, чтобы воровать. Он был вором, и весьма удачливым. О его проделках ей стало известно от Олина Роя. Олин рассказал, что Джо нашел пещеру в горах к северу от Боквилласа. Однажды вечером Олин случайно краем глаза заметил, как Джо нес дорогое седло, украшенное серебром и сверкавшее в лучах заходящего солнца. Олин понял, что седло краденое, потому что всего двумя днями ранее он останавливался в доме идальго, у которого пропало точно такое седло. Старый идальго считал, что его украли индейцы, поскольку не обнаружил следов лошади, которые бы вели к его ранчо или обратно. Никаких следов не было вообще.

Путь от ранчо старого идальго до гор возле Боквилласа был неблизкий. Но Джо тем не менее, был здесь, у реки, и нес седло. На такое способны только апачи. Апачи редко ездили на лошадях. Они ходили пешком и не оставляли следов.

Олин провел ту ночь у реки, надеясь утром разыскать Джо. Но это ему не удалось. Пещер было множество в высоких известковых скалах, которые тянулись на многие мили, уходя в Техас, там, где река делала огромную петлю. В пещерах обитали пантеры и даже встречались медведи-гризли.

Олин рассказал об увиденном Билли Уильямсу, а тот – многим другим. Вскоре о пещере Джо Гарзы стала ходить легенда. В ней утверждалось, что Джо Гарза прячет в ней несметное количество дорогим ружей, диковинных шпор, вычурных уздечек, расчесок из слоновой кости и драгоценных украшений, украденных им из спален богатых владельцев ранчо по обе стороны реки. Река не была для него препятствием. Он преодолевал ее с легкостью, словно какой-нибудь ручей.

Олин рассказал Марии об увиденном, потому что любил ее и знал, что она беспокоится о своем сыне. Он знал также, что с сыном у нее было неладно, с тех пор как Джо вернулся от апачей.

– Он уезжал отсюда на гнедой лошади, которую взял у сына Рамона, – сказала Мария, выслушав рассказ Олина. – А когда вернулся, лошади уже не было. Он уезжает верхом, а возвращается пешком. Или уходит пешком, а возвращается на лошади. Я не могу его понять.

– Может быть, Джо ест лошадей. Апачи это делают, ты же знаешь, – говорил Олин, обсуждая это дело с Билли Уильямсом. – Из Охинаги до Ларедо путь неблизкий, а он шурует там, как в соседней конфетной лавке.

– Пусть он лучше ворует лошадей, чем ест их, – заключил Билли, которому всегда нравился Джо. Он считал его хорошим парнем, только странным. Но быть странным никому не запрещалось. В конце концов, ведь он и сам был странным.

– Жизнь делает странными всех, кто живет долго, – сказал как-то Билли Марии.

Мария не согласилась.

– Я не странная, – возразила она. – Я даже могла быть счастливой, если бы имела хоть небольшую поддержку.

– Ну, так я поддержу тебя, – сказал Билли. – Ты попроси, я сделаю.

– Если бы ты на самом деле хотел помочь, мне не надо было бы просить тебя, – заметила Мария. – Ты бы просто делал, что надо, и все.

Однако на лице у нее при этом была довольная улыбка.

Билли охватило беспокойство. Они только что вкусно пообедали. В какой помощи могла нуждаться Мария? Он хотел спросить ее, но в последний момент передумал. Вместо этого он напился.

У Марии почти не было денег. За работу акушеркой с ней расплачивались продуктами, которых хватало только на то, чтобы прокормить себя и Рафаэля с Терезой. Два ее брата сбежали в Техас, а младшая сестра умерла в одну из зим. Она подхватила болезнь легких, которая свалила ее за неделю. Чтобы Рафаэль с Терезой не сидели голодными, Марии приходилось много и тяжело работать. Когда Джо возвращался из своих походов, у него всегда были деньги. Он держал их в поясе, который носил через плечо. Когда-то она точно так же носила ремень, на котором у нее висело мачете для защиты от Рамона.

Марию злило, что сын не делился с ней деньгами, ни единым песо, чтобы помочь прокормить семью. Кроме акушерства, Мария подрабатывала стиркой и уборкой, чтобы у детей на обед были хотя бы кукуруза с капустой.

Джо нравилось носить одежду, выстиранную матерью. Она делала это умело. После стирки одежда у нее всегда была чистой и мягкой. Чистую и мягкую одежду Джо воспринимал как должное. Ему никогда также не приходило в голову предложить матери деньги за еду. Брата с сестрой он не замечал вообще, если только на него не находило настроение поиздеваться над кем-нибудь из них.

В один из дней, когда Мария была особенно измотана и разозлена, – старик, для которого она готовила еду, пытался залезть своей костлявой рукой к ней под юбку, а когда она отшвырнула его, то плюнул в нее, – она не выдержал и спросила Джо про пещеру.

– Я слышала, у тебя есть пещера, полная сокровищ, под Боквилласом, – сказала она. – Это правда?

Джо посмотрел на нее с наглым вызовом, как делал всегда, когда его спрашивали. Кто она такая, чтобы задавать ему вопросы? Она развратничала с четырьмя мужиками. А может быть, их было еще больше.

– Где ты пропадаешь? – спросила Мария, не дождавшись от него ответа. Ее так и подмывало закатить ему оплеуху или садануть кулаком. Даже убогие Рафаэль с Терезой относились к ней с любовью. Рафаэль не упускал случая, чтобы подойти к ее кровати и промычать какие-нибудь слова ободрения. Если на свет появлялся новый цыпленок, он осторожно приносил его в своих больших ладонях и протягивал матери в подарок. Тереза каждое утро лезла к ней с объятиями. Если Мария была печальна, если из глаз у нее текли слезы, Тереза пыталась утешить ее и вытирала ей мокрое лицо.

– Не расстраивайся, мама, – говорила она. – Я с тобой. Рафаэль тоже. Мы не дадим тебя в обиду.

Марию злило, что даже ее обделенные дети – одна зрением, другой разумом – отдавали ей свою любовь, тогда как Джо, которому Бог дал все: и быстрый ум, и зоркие глаза, и белозубую улыбку, от которой млели даже замужние женщины, – Джо не давал ей ничего и даже не хотел с ней разговаривать. Марии не так уж нужны его деньги. В чем она действительно нуждалась, так это в его поддержке.

– Тебя видели возле Боквилласа, – сказала Мария. – У пещеры, где ты прячешь свои сокровища.

– У меня нет никакой пещеры, – сквозь зубы процедил Джо. – И езжу я в Педрас-Неграс, а не в Боквиллас.

Мария подумывала о том, чтобы выследить, где у Джо пещера. Она не поверила, когда он сказал, что ее нет у него. Его деньги нужны были ей не для себя, а для детей. Она слышала, что в Мехико есть доктора, которые творят чудеса, делая слепых зрячими. Ей очень хотелось свозить Терезу к таким докторам и открыть для своей маленькой девочки красоту этого мира.

Мария слышала также, что есть доктора, которые помогают тем, у кого не в порядке с умом. Она хотела показать Рафаэля таким докторам, чтобы он когда-нибудь смог думать, как все остальные люди.

Ей очень хотелось взять детей и отправиться на поиски великих докторов в большой город Мехико, но у нее не было денег. У Джо деньги были, но Мария знала, что он никогда не даст их ей. Джо не отличался щедростью и всегда был безразличен к ней и к брату с сестрой. Небезразличен он был только к самому себе.

– Ты никому не помогаешь, – с горечью заявила она ему однажды.

– Я помогаю себе, – отрезал Джо.

– А разве ты на свете один-единственный? – спросила Мария.

Джо не ответил. Он ушел, как делал всегда, если она спрашивала его о чем-нибудь.

В тот день, когда Мария уехала в Кроу-Таун предупредить Джо о том, что капитан Калл, знаменитый охотник за людьми, специально нанят, чтобы убить его. Билли Уильямс уже протрезвел и готовил еду для детей Марии. Настроение у него было мрачное. Ему следовало поехать вместе с Марией, хотя он был почти так же слеп, как Тереза. Он бы поехал, если бы Мария попросила об этом. Но ему следовало сделать это и без ее просьбы. Правда, он уже слишком стар для таких мест, как Кроу-Таун. Поездка туда могла бы закончиться для него смертью. Но она может также закончиться смертью и для Марии. Теперь беспокойство не будет покидать его до того самого момента, пока он не увидит ее вновь. Неужели она отказала ему только потому, что он был из Техаса? Похоже, что это так, поскольку все ее мужья были мексиканцами. Но все же подлинной причины он не знает. Может быть, он допустил какую-нибудь ошибку, которая заставила Марию отвернуться от него? Он ел свое фриджоле в полном унынии. Он был стар и уже здорово опоздал. Больной парень Марии что-то напевал, маленькая слепая девчушка без умолку трещала. Будет уже хорошо, думал Билли, если Марии просто удастся уцелеть и вернуться из Кроу-Тауна живой и невредимой к своим ребятам. Ему же надо тем временем оставаться трезвым и заботиться о детях.

Однако позднее, когда дети Марии спали на своих маленьких соломенных тюфяках, на Билли вновь навалилась тоска по его утраченной любви, которая теперь уже навсегда останется безответной. Вынести эту тоску было невозможно, во всяком случае, трезвым. И он опять напился.