Текст книги "Змия в Раю: Роман из русского быта в трех томах"
Автор книги: Леопольд фон Захер-Мазох
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
31. В ложе
В первые дни поста в окружной город приехала польская театральная труппа и давала там представления.
Винтерлих в порыве юношеского воодушевления повсюду разнес сию радостную весть. Как-никак, это было что-то новое. Ему поручили заказать шесть лож на ближайшее представление, и к вечеру следующего дня вся компания, обыкновенно собиравшаяся в Михайловке, прикатила в столицу округа, где была встречена приветственными возгласами гусаров.
В театре давали пьесу из народного быта.
Посмотреть ее явились Меневы, графиня, три студента, священник с женой и Аленой, супружеская чета Литынских – короче говоря, все, даже Сергей; отсутствовала только Наталья.
Священник помог жене снять шубу.
– Что это опять за новое платье? – спросил он. – Оно, верно, очень дорогое. Из каких средств ты оплачиваешь подобную роскошь?
– Это мое свадебное платье, – невозмутимо ответила та. – Я велела его перекрасить, чтобы ты его не узнал.
– Вот как.
Ложь сделала свое дело: священник успокоился.
Зиновия сидела в отдельной ложе и буквально утопала в знаках внимания, которые наперебой оказывали ей Менев, майор, фон Ланберг, Плоцкий и Суходольский. Менев примостился за ее спиной, на высокой скамье у стены, и мало заботился о происходящем на сцене; он увлекся гораздо более приятным спектаклем, где исполнителями главных ролей были плечи Зиновии, ее темные, искусно завитые локоны и унизанные золотыми браслетами руки.
Он терпеливо дождался, пока остальные мужчины один за другим удалились, и потом пылко поцеловал ее в шею.
– Не теряй голову, – пробормотала Зиновия, – на нас смотрит твоя жена.
Затем пришел Винтерлих. С энтузиазмом, который придавал его облику что-то трогательное, он расхваливал все: актеров, костюмы, музыку и танцы.
– Вы влюблены, – с добродушной иронией заметила Зиновия, – потому вам все и видится в розовом свете.
– Ах, перестаньте, будь вы правы, я бы, напротив, смотрел на вещи чрезвычайно мрачно! – пробормотал он. – Когда любишь без надежды… – Тут он запнулся, пожирая глазами Зиновию, и прижал ее руку к своим губам.
– Я полагаю, вы боготворите Лидию?
– Нет, никоим образом.
– Или Февадию?
– Тоже нет.
– Однако такое создается впечатление…
– Обе дамы относятся ко мне очень доброжелательно.
– Тогда, если позволите дать вам совет, женитесь на Лидии.
– Вы действительно так считаете?
– Я очень хочу, чтобы вы стали частью нашей семьи, чтобы соединяющие нас нежные узы стали еще прочнее.
– Конечно, я тоже этого хочу.
Винтерлих тяжело вздохнул и погладил Зиновию по руке – осторожно, как если бы дотронулся до шкуры задремавшего тигра.
После второго акта, когда Зиновия наконец осталась одна, нагрянул Феофан. Он уселся напротив нее и прижал ее руку к своему сердцу.
– Ну, как складываются твои отношения с Аленой? – спросила Зиновия.
– Скажи мне, а можно влюбиться сразу в двух женщин? – ответил он вопросом на вопрос.
– Почему же нет? Разумеется.
– Тогда я влюблен в Алену.
– Превосходно!
– Да только что толку? Черкавский с женой без особого удовольствия смотрят на мои домогательства: я, дескать, еще слишком молод и не имею никакого положения…
– Ты должен просто похитить Алену, – решила Зиновия.
Феофана сменил дядюшка Карол, который по примеру Менева уселся на скамью позади Зиновии, чтобы оставаться невидимым.
– Ах, какая ты сегодня красивая! – шепнул он ей на ухо.
– Мне кажется, я всегда красивая.
– Как долго еще, Зиновия, ты собираешься меня мучить?
– Разве я тебя мучаю?
Она повернула голову и через плечо весело взглянула на него.
– Когда ты положишь конец этому невыносимому для меня состоянию неопределенности, тоски и сомнений? На что мне надеяться?
– Наберись терпения, – игриво проговорила она, – так быстро такие дела не делаются.
– Я охотно готов подождать, – тихо сказал Карол. – Время счастья еще, видимо, не пришло, но мне хотелось бы знать, достигну ли я когда-нибудь вожделенной цели, или мне лучше уже сейчас зарядить пистолет и застрелиться.
– Дурачок! – воскликнула Зиновия, пылкая страсть Карола ее забавляла.
– Это не пустые слова, я говорю серьезно.
– Хорошо, в таком случае – у тебя есть надежда.
– Наконец-то!
– Однако ты еще не совсем остепенился. А такие мужчины для брака не годятся.
– Что же я должен сделать?
– Прежде чем я за тебя выйду, ты должен пережить по крайней мере один настоящий роман. Тогда со всеми проволочками будет покончено. Только не воображай, что мое ярмо окажется легким – я мужчин знаю и уж тебя сумею держать в узде.
– Ты не только самая красивая, но и самая умная женщина, какая когда-либо мне встречалась.
– Ты это наконец признаешь?
– Да; однако где же я найду героиню для этого романа?
– Экий ты нерасторопный человек, прямо невинная овечка! – Она передала ему театральный бинокль. – Погляди-ка вот на ту маленькую актрису. Как она тебе нравится?
– Очень недурна-с.
– Значит, за ней ты и поухаживаешь.
– Как же ее зовут?
– Девица Ярунковская.
– Я боюсь показаться смешным.
– Ты немедленно раздобудешь букет цветов и отошлешь ей, со своей визитной карточкой.
– С моей карточкой?
– А после этого акта пройдешь за кулисы и представишься.
– Представлюсь ей?
– Если ты сразу пригласишь ее на ужин, то, разумеется, гораздо быстрее продвинешься к цели.
– Быть по сему, – вздохнул Карол. – Но боготворю я тебя, только тебя.
– Надеюсь, – ответила Зиновия. – А сейчас не теряй времени попусту, иначе кто-нибудь тебя опередит.
Едва он покинул ее, она извлекла записную книжку, набросала на листке – измененным почерком – несколько слов, вырвала листок и через Ендруха отослала на сцену.
К тому моменту, когда Карол появился за кулисами, Зиновия уже одержала блистательную победу. Маленькая актриса была сама любезность, она многообещающе смеялась в ответ на комплименты Карола и, когда он по рассеянности запамятовал пригласить ее на ужин, напросилась сама. Она вообще его больше не отпустила: по окончании представления чуть не насильно усадила на обтянутую холстом дерновую скамью и велела не двигаться с места, пока она переодевается. Впрочем, еще с большим удовольствием она бы его сразу привязала.
На сцене было довольно темно, когда она воротилась из гардероба – в тонком пальтишке и в шляпке с вуалеткой, уже потершейся в некоторых местах, но оттеняющей свежесть хорошенького лица. Полумрак сделал Карола предприимчивым.
– Вы не простудитесь, барышня? – нежно проворковал он.
– О нет, я вовсе не избалована.
– Но вы все же позволите мне положить к вашим ногам шубу?
– Охотно, однако сперва мы отправимся ужинать – я очень проголодалась.
Она взяла его под руку и повела вниз по узкой безлюдной лестнице.
– Я думаю, мы съедим жареную курицу и компот, – сказала она.
– И выпьем бутылку шампанского.
Она обрадованно посмотрела на него.
– Я вижу, что имею дело с истинным кавалером…
Сергей объявился только в тот момент, когда Зиновия покидала театр.
– А где Наталья? – поинтересовался он. – Я ее что-то не видел.
– Она осталась дома.
– Одна?
– Разумеется, одна, – ответила Зиновия. – Влюбленные любят одиночество, а она, полагаю, вас любит.
Сергей молчал.
– Какой у вас несчастный вид! – с иронией проговорила она. – Пойдемте, я попробую вас утешить.
С этими словами она взяла его под руку.
Всей компанией отужинали в гостинице «Европейская» и затем вернулись к саням. Ночь выдалась холодной, но спокойной и звездной.
Зиновия ехала с Сергеем. Однако он сидел рядом с ней, точно каменное изваяние.
На следующее утро Карол явился к актрисе на квартиру с огромным букетом.
– Сейчас мы отправимся покупать шубу, – робко начал он. – Вы ведь доставите мне такое удовольствие? – И уже смелее продолжил: – Я посмотрел театральную афишу: сегодня вы не играете.
– Да, я сегодня свободна.
– Смею надеяться… Если у вас, конечно, нет других планов… Прошу не принимать мое предложение за бестактность.
– К чему так много слов?
– Если это доставит вам удовольствие…
– Конечно, я очень рада.
Барышня Ярунковская закончила свой туалет и затем под руку с сияющим Каролом отправилась в город. Первым делом он повел ее к еврейскому скорняку, где она выбрала себе шубу из черного бархата с хорьковым мехом и тут же ее надела; потом – к одной marchande de modes [71]71
Торговка модными товарами (фр.).
[Закрыть](там Карол преподнес ей вышитый золотой нитью башлык), а в завершение – к кондитеру. Здесь он угостил свою даму паштетами и ликером. Затем они, оба в прекрасном расположении духа, прошли на постоялый двор, где стояли его лошади, и Карол велел запрягать.
Не прошло и десяти минут, как подкатили сани. Карол посадил барышню Ярунковскую, заботливо укутал ее в теплую шкуру и уселся рядом – с видом победоносного военачальника, въезжающего в ликующий Рим. Молоденькая актриса с искренним блаженством прижалась к его руке, день был таким чудесным, так приветливо светило солнце, снег искрился, точно бескрайнее море маленьких бриллиантов, она в кои-то веки наелась досыта и впервые в жизни куталась в теплые меха. Все было так упоительно.
Она сбоку посмотрела на Карола, затем вдруг схватила вожжи и громко, радостно запела: «Вот мчится тройка удалая…» [72]72
«Тройка» – русская народная песня. (Примеч. автора.)
[Закрыть]
32. Одна дома
Тем временем Наталья оставалась одна в большом тихом доме. Она радовалась одиночеству: она снова могла, наконец, сидеть у окна, мечтать и предаваться своим думам. Однако картины, чередой встававшие перед ее внутренним взором, были совсем не радостными. Она откинулась на спинку кресла, сложив руки на коленях. На ее красивом лице лежала легкая тень печали, прискорбной безнадежности; сжатые губы по-прежнему упрямились, но в больших голубых глазах уже забрезжил мягкий элегический свет. Снаружи лежал снег; ровным белым глянцем он покрывал землю и кровли, кусты и деревья. На оконных стеклах расцвели чудные зимние узоры. Ветер разглаживал холмы и равнины; внезапно величественная, торжественная мелодия долетела сюда на его крыльях и дальний дубовый лес могуче зашумел исполинскими безлистыми кронами; ему стали вторить деревья в саду, а маленькие кусты зазвенели, словно были обвешаны тысячами крошечных бубенчиков.
Наверху запел флюгер, и в полутемной горнице сердито откликнулась старая, выложенная зеленым кафелем печь.
Два блуждающих огонька показались из-за амбара – глаза волка, который прокрался в поместье и снова исчез, когда гигантские собаки встретили его яростным лаем.
Во всем доме воцарились теперь сумрак и тишина. Не горела ни одна лампа, ни одна свеча, мерцало только пламя в печи. Долго не слышно было ничего, кроме тиканья массивных часов, такого же размеренно-торжественного, как в те времена, когда здесь расхаживали господа с косицами и дамы с напудренными буклями.
В долгие, тихие зимние вечера кажется, будто снаружи все вымерло, а внутри каменных стен ожило и заговорило мертвое. Тогда ты со страхом всматриваешься в темную анфиладу комнат. Даже ближайшее и хорошо знакомое на мгновение становится чужим и почти зловещим. Все предметы словно увеличиваются и отодвигаются вдаль, так что комнаты превращаются в залы, а залы – в мрачные соборы. Оживают древние эпохи, тихо бродят по дому призраки, в воздухе шепчутся чьи-то голоса, и из темных углов за нами следят, как нам мнится, неведомые глаза.
Наталья испуганно вздрогнула, однако мощный и отчетливый звон старинных часов вернул ей смелость. Пробило восемь, и с последним ударом через открытые двери легко и утешительно полилась к ней чудесная мелодия Вебера: «Я в одиночестве теперь, но не одна». Затем начала кряхтеть старая мебель, и сверчки в стенах дали о себе знать звонкими, приветными голосами. На комоде стояли две изящные фарфоровые фигурки: дама в кринолине и кавалер с тростью и шпагой. Двое верных влюбленных со времен бабушки улыбались друг другу и все не могли досыта друг другом налюбоваться. Глубже, в темноте высился шкаф со старыми книгами, источающими легкий запах плесени. Там, казалось, что-то двигалось, обложки распахивались, точно двери, и из них выскальзывали фигуры, словно сотканные из тумана: Рыцарь печального образа, Телемах и Ментор, Гулливер и Либуше, [74]74
Либуше – легендарная правительница и прародительница чешских королей, жившая предположительно в VIII в.
[Закрыть]оруженосцы Роланда, Алладин с волшебной лампой и мудрый Гарун-аль-Рашид. Отблеск света скользнул по портрету на стене: красивая женщина в цветастом дамасте, голубые глаза весело смотрят из-под белых напудренных локонов…
Наталья хорошо ее знала. Это была бабушка, у ног которой она играла в детстве, но нынче словно выступившая из clair-obscure, [75]75
Светотень (фр.).
[Закрыть]– сама же картина казалась выполненной виртуозной рукой Рембрандта. Уже в пору, когда создавался портрет, эти голубые глаза смотрели будто из иного мира, однако в голосе бабушки еще и сейчас ощущалась по-детски искренняя доброта.
Пребывающая в одиночестве девушка с грустью мысленно вернулась в те далекие дни, когда она каждый вечер засыпала на коленях отца и каждое утро мать, смеясь, поднимала ее из кроватки. Она вспоминала, как в невысоких садовых зарослях играла в прятки со своим младшим братом, как она была пастухом, а он – волком, как он катал ее в маленькой коляске.
И она все глубже погружалась в воспоминания, но чувствовала щемящую тоску оттого, что в спокойном и тихом – когда-то – доме раздается теперь громкий смех, хотя счастье, похоже, навсегда из него ускользнуло.
Куда упорхнули ангелы детства, где сейчас приветливые гении ее безмятежных девичьих лет? Отчий дом казался ей оскверненным.
В эти часы она почувствовала, что ненавидит Зиновию; она в бессильной ярости сжимала кулаки, хотела сбежать от всего этого, но не знала куда.
Тут едва слышно к ней подошла по мягким коврам ее маленькая подруга – посмотрела на нее блестящими глазами и запрыгнула на колени, а потом, поглаживаемая Натальей, начала нежно мурлыкать.
Наталья больше не была одна, в полутемной комнате стало покойно и уютно, ворчливо-скрипучие голоса умолкли и зловещие гости убрались восвояси.
Однако Наталья продолжала размышлять и спросила себя, по какой причине она потеряла Сергея. Она сама была виновата, теперь она это знала: она недооценила его – и, что еще хуже, не поняла собственного сердца. Вот теперь и наказана – хотя, как ей представлялось, она действовала правильно. Она утешалась тем, что он к ней дружески расположен, что рядом с ней он – в последнее время – чувствует себя хорошо. Сейчас всего этого ей казалось вполне достаточно, она с этим смирилась, но счастлива она не была.
Потолок небольшой горницы тяжело нависал над ней, стены стали для нее слишком тесными, она боялась задохнуться в горячем воздухе.
Она быстро накинула кацавейку, через темные комнаты вышла из дому на мороз и долго стояла под спокойным и ясным звездным небом. Ее по-детски невинные глаза искали там, в вышине, успокоения, которого так не хватало ее бедному сердцу.
За мутными окнами пекарни теплилась свеча, и в глубине сада опять показались сверкающие глаза волка. Огромный пес подошел к ней и ласково приветствовал молодую хозяйку. Ветер тихонько пел в дымовой трубе и, играя, припорашивал темный мех ее кацавейки серебряными звездочками и иголками.
Было очень холодно, колючий морозный воздух пробирал до костей. Внезапно почувствовав озноб, Наталья поежилась, еще раз взглянула на сияющие письмена небес и затем медленно воротилась в дом, чтобы снова сидеть у окна за мерцающей льдистой пеленой и грезить с открытыми глазами.
«Поехал ли он тоже в театр?
Не напрасно же Зиновия наряжалась…
Сейчас он, верно, сидит позади нее в ложе, она делает незаметное движение, и мех горностая приоткрывает ее лилейные плечи. Это она умеет…
А как она улыбается, эта чаровница!
Наверняка они возвращаются в санях вместе, сидят плечом к плечу. Позванивают колокольчики, она шепчет ему на ухо ласковые слова, и ее взгляды вьют вкруг него колдовские петли.
Как она красива! Почему я не такая красивая?..»
Наталья больше не задает вопросов, она прижимает ладони к груди, и по щекам у нее текут слезы, горькие и горячие.
Тут кто-то тихонько стучит в окно. Может, это ветер или снег, вихревой каруселью соединяющий небо и землю?
Нет, снаружи тихо: голоса воздушных призраков смолкли и в дымовой трубе, и в безлистых ветвях деревьев.
Стук повторяется.
Наталья быстро отворяет оконную створку и, выглянув, узнает старого Онисима, который стоит во дворе и улыбается ей.
– Вы одна, барышня? – спрашивает старик.
– Да, заходи же в дом.
– Если вы позволите.
– Разумеется, к чему лишние слова, я очень рада тебя видеть.
Затворив окно, Наталья идет навстречу Онисиму. Она приглашает его в маленькую горницу, где провела весь вечер, и усаживает напротив себя.
– Что это с вами, милая барышня? – спрашивает, расположившись в кресле и внимательно посмотрев на Наталью, верный слуга. – Вы никак плакали, если меня не обманывают мои старые глаза?
– Нет, нет, тебе показалось… С чего бы мне плакать?
– Зачем лгать? Уж коли я что-то видел, меня с толку не собьешь, – возразил он. – Кому, как не мне, вы можете довериться? Намерения у меня самые честные – и по отношению к моему молодому барину, и по отношению к вам. Поверьте, у вас нет причин проливать слезы – по крайней мере, из-за этой дамы, которая наведывается к моему барину!
– Да она все вечера у него проводит!
– Правильно, нельзя же быть неучтивым. Мой барин не может запереть перед ней дверь, однако что он делает всякий раз, как она появляется? Он увещевает ее, он проповедует, как священник. Но понимаете ли, милостивая барышня, сколько волка ни корми, он все в лес смотрит. Ей правда очень хотелось бы набросить петлю на шею моему барину, да только зря она ему показывает, что он ей так нравится. Мужчины этого не переносят.
– Ты, мой друг, даже не представляешь, – сказала Наталья, – какой несчастной я себя чувствую. Эта женщина властвует здесь, она султан в юбке, а мы все – только ее невольники. Для меня отчий дом стал чужим, а где еще мне найти родной уголок?
– У нас, милостивая барышня, – ответил Онисим, – у нас, где же еще?
Наталья с грустью покачала головой.
– Вы, видимо, полагаете, что мой барин по-прежнему злится? Мне это лучше знать.
– Он, конечно, уже на меня не сердится, – возразила Наталья, – но он и не любит меня.
– Это он-то вас не любит? – переспросил старик. – Да кого же он тогда любит? Любит, конечно, Иисуса, Деву Марию и Иосифа, но стоит ли из-за этого плакать? Клянусь вам, он любит вас, только вас одну, чтоб мне в преисподнюю провалиться, если это неправда!
Наталья медленно подняла голову и сквозь пелену слез улыбнулась Онисиму.
– И не плачьте больше, оно того не стоит, – пробормотал старик. – Все уладится, но вы должны нам доверять.
– Ты прав.
– Разумеется, я прав. Осознали вы это наконец, милостивая барышня?
Когда Онисим уходил, Наталья вышла с ним на крыльцо.
– Спасибо тебе, – сказала она, – ты сделал для меня доброе дело.
Он поцеловал ее в плечо и тихонько выскользнул за ворота: ему не хотелось, чтобы его здесь видели.
А Наталья еще минутку постояла под торжественным ночным небом. Вечные звезды спокойно горели высоко над нею, мерцающий воздух был проникнут миром и ясностью. Она медленно вернулась в дом, и, когда снова села у окна, на нее нахлынули добрые, прекрасные мысли. Одни были похожи на ангелов с белыми переливающимися крыльями и с лилиями в руках, а другие приближались чуть слышно, в венках из алых маков. Она еще раз вздохнула, затем откинулась на спинку кресла и с улыбкой на устах задремала.
33. Кто покупает богов любви?
Сегодня сойдутся счастливые звезды.
Гете
Любители театра вернулись из окружного города поздно ночью – или, лучше сказать, рано утром. Дамы проспали чуть ли не весь день, только Менев и Наталья поднялись в урочный час и сели вместе пить кофе.
– В подобных случаях тебе следовало бы оставаться дома, папа, – сказала Наталья. – У тебя сегодня измученный вид. И вообще… Такой образ жизни! В твоем возрасте нужно больше спать.
– Ерунда! – проворчал Менев. – Что ты в этом понимаешь? – Он погладил усы. – Разве я старый? Есть другие вещи, которые меня угнетают.
– И что же это за вещи, папочка? – спросила Наталья, присаживаясь к отцу на колени и обнимая его за шею.
– Так, ничего особенного.
– Очень даже особенное, я даже догадываюсь, в чем дело.
– Ну и в чем?
– У тебя кончились деньги, папа.
– Черт побери! Ты права. Вся внушительная сумма денег, хранившаяся в сберегательной кассе, утекла, словно песок сквозь пальцы, напрочь растаяла. – Он выпустил изо рта кольцо дыма. – Придется у кого-то занимать. Я потому и поднялся так рано. Закину удочку у Карола.
– Лучше не делай этого! – взмолилась Наталья. – Куда нас такое расточительство заведет? Мы ведь сейчас живем не по своим возможностям…
– Тут ничего не изменишь, Натальюшка. Я не хотел бы попасть в неловкое положение – что сказали бы наши гости, и в первую очередь Зиновия?
– Ты все-таки ее раб?
– Чепуха!
– Но ты делаешь все, чего она пожелает.
– Делаю, потому что сам нахожу в этом удовольствие.
– Но подумай, папочка, как долго это может длиться? Ты увязнешь в долгах, у нас отнимут Михайловку, и придется нам всем идти побираться…
– Вздор! Ты что, меня учить собралась? Я для этого слишком стар.
Он высвободился из ее объятий, надел шапку, вскочил на лошадь и поскакал к Каролу. Того не оказалось дома. Когда Менев пожаловал во второй раз, Карол хотя и вернулся, однако вместе с молодой актрисой – а стало быть, его вроде как и не было по-настоящему дома.
Тогда Менев вспомнил о Сергее. Но сразу отбросил эту мысль. Священник? Тоже исключается. Ничего другого не оставалось, как обратиться к фактору.
Старый барин воротился домой чернее тучи и в довершенье к своим неприятностям обнаружил в салоне настоящий гарем. Первое, что он увидел, было облако табачного дыма. Потом из него мало-помалу проступили очертания фигур: на оттоманке разлеглась Зиновия, в покойном кресле устроилась Лидия, в другом – его жена. Непричесанные женщины лениво курили папиросы и сонно потягивались.
– Хорошенькая история! – заговорил Менев, недоуменно разводя руки. – В доме ни гроша, из сберегательной кассы забрано последнее, никого не найти, кто дал бы мне в долг хоть пять гульденов, а вы тут нежитесь, как одалиски.
– Он, похоже, хочет устроить нам головомойку! – воскликнула Аспазия и неестественно рассмеялась.
– И самое время было бы! – огрызнулся Менев, все более распаляясь. – Так дальше продолжаться не может, иначе мы до нищенской сумы докатимся. Я положу конец этим нескончаемым праздникам, так дело не пойдет, не пойдет…
Между тем Зиновия встала и спокойно сняла шапку у него с головы.
– Прежде всего: разговаривая с дамами, нужно снимать головной убор.
– Пардон.
– И потом, с ними нельзя говорить в таком тоне.
– Еще раз пардон, но тем не менее все отныне должно перемениться.
– Менев, ты в самом деле смешон! – Зиновия громко расхохоталась. – Ты собираешься корчить перед нами хозяина? Хорошо, в таком случае мы тебе докажем, что времена, когда женщина была рабыней мужчины, миновали. В Америке, в Англии, во Франции женщины давно эмансипировались, кто помешает нам сделать то же самое?
– Совершенно верно, – поддержала ее Аспазия. – Если ты разыгрываешь из себя тирана, мы совершим революцию.
– Мы эмансипируемся, – присовокупила Лидия.
– И я положу этому начало! – провозгласила Зиновия. – У меня есть роскошный мужской костюм, который я уже носила в Лемберге, сейчас я его надену. Кто последует моему примеру?
– Я! – крикнула Аспазия.
– Представляю, как ты будешь выглядеть, – с иронией заметил Менев. Его даже смех разобрал.
– Смейся, смейся, мы не собираемся и дальше таскать твое ярмо, – отрезала жена.
– Отныне мы будем жить так, как нам нравится, – сказала Лидия.
– Мы больше не позволим закабалять себя, – снова воскликнула Зиновия, для которой все происходящее было лишь замечательным развлечением, тогда как Аспазия с Лидией восприняли дело всерьез.
Менев начал отступление.
Во второй половине дня появился Камельян Сахаревич. Смиренный, учтивый и улыбающийся, он терпеливо выслушал, что наболело на сердце у каждого. Сначала свое горе излил Менев, затем украдкой исповедалась Аспазия и, наконец, пожаловалась Лидия. В результате Сахаревич поднял в Михайловке настроение, покинул ее с тремя векселями за пазухой и тем же вечером привез деньги.
Этот вечер вообще был богат на события.
Сначала в ростокскую овчарню проникли волки. Сергей и его люди с ружьями, а также крестьяне, вооруженные молотильными цепами, преследовали их до самого леса и там устроили облавную охоту.
Тем временем произошло второе событие.
Когда старый Онисим остался дома один, верхом прискакала Наталья, чтобы навестить его. Она подала ему руку и так приветливо кивнула, что старик на радостях снял ее с лошади, точно ребенка, и на руках отнес в дом. Здесь он опустил ее на диван, пошел поставить лошадь в конюшню и затем вернулся обратно, чтобы спросить, какие у нее будут распоряжения.
Наталья, которая сняла шапку с накидкой и перед зеркалом приводила в порядок волосы, покачала головой:
– Мне ничего, кроме тебя, не нужно. Расскажи-ка мне о Сергее, о своем барине.
– Он сейчас, слава Богу, гоняется за волками.
– Об этом я слышала уже в деревне и тем не менее приехала.
– Вам все-таки не следовало бы выезжать одной, это теперь не безопасно.
– Я не боюсь, – хладнокровно ответила Наталья, – да и ехать-то тут сколько? Полчаса на коляске. Я проскакала это расстояние за четверть часа, и в случае надобности я всегда смогу себя защитить.
С этими словами она извлекла из карманов меховой шубы два небольших револьвера.
– Какая отвага горит в ваших глазах, – с удовлетворением произнес старик. – Господь сотворил вас для моего барина, который не боится ни смерти, ни черта.
Наталья присела у камина и слушала Онисима, который в своей многоречивой манере пустился было рассказывать о Сергее.
Тут произошло третье событие.
Во дворе внезапно появился сам Сергей и громко окликнул Онисима. Наталье не хотелось встречаться с ним, а поскольку она не могла незамеченной выскользнуть из дома, ей не оставалось ничего другого, как спрятаться. Она быстро сгребла в охапку шапку с накидкой, плетку, перчатки – и побежала через все комнаты до самой последней, где притаилась у окна, задернув гардины. Она дрожала при одной мысли, что Сергей может ее обнаружить, однако дело приняло совершенно иной оборот… Произошло четвертое событие.
Не успел Сергей, отставивший в сторону ружье, с помощью Онисима стянуть сапоги, как пожаловала Зиновия – верхом на лошади и в мужском костюме. Когда она вошла в маленький салон, Сергей поглядел на нее с удивлением, к которому явно примешивалось восхищение. Это не ускользнуло от глаз Зиновии, и она гордо улыбнулась.
Выглядела она великолепно. Ростом и статью она скорее походила на ослепительно красивого мужчину, чем на переодетую женщину, когда прошлась с нагайкой в руке из угла в угол комнаты – в высоких черных сапогах, просторных складчатых панталонах из черного бархата, в шнурованной куртке из той же материи и в маленькой папахе на уложенных á lа Тит [76]76
Тит Флавий Веспасиан (39–81) – римский император.
[Закрыть]волосах.
Наталья слышала, как она пришла, и теперь узнала ее по голосу; она на цыпочках прокралась до последней портьеры, которая отделяла ее от обоих, и отсюда могла видеть и слышать все, что происходило в маленьком салоне. Она трепетала и чувствовала, как колотится у нее сердце, но овладела собой, ибо хотела в конце концов узнать правду.
Сергей сидел у камина, а Зиновия стояла перед ним, уперев руки в бока.
– Да не досадуйте вы, ради Бога! – молвила она. – Согласитесь, я хорошо выгляжу.
– Вы всегда красивы, – ответил Сергей, – излишне напоминать вам об этом, но я не люблю подобных экстравагантностей.
– Вы все вдруг стали ревностными поборниками морали, – насмешливо обронила Зиновия. – У вас, наверное, тоже нет денег – как у Менева, который нынче ни с того ни с сего пустился читать нам назидательную проповедь?
– Он это сделал? Меня сей факт радует.
– О, мы не потерпим этой тирании! – крикнула Зиновия. – Мы объявляем вам войну. Это будет веселая охота на рабов. Мы не пощадим никого и не остановимся, пока не наденем на каждого из вас хомут. Отныне мы станем повелевать, а ваше дело – повиноваться.
– Можно подумать, сейчас это не так… – улыбнулся Сергей. – Женщины и без того вертят всеми нами, только каждая на свой лад: одного мужчину, как охотничью собаку, потчуют плеткой, другим управляют, точно марионеткой, дергая за невидимые ниточки.
– Что ж, в таком случае лучшее, что вы можете сделать, – это сразу капитулировать, – произнесла Зиновия. – Хотите быть моим рабом?
– Я бы скорее продал свою душу дьяволу.
Зиновия расхохоталась.
– Кто знает, может, я и есть дьявол?
– Лет двести назад вас бы, бесспорно, сожгли на костре – как ведьму.
– Какая мне польза от магии, если я не в силах околдовать вас? – возразила Зиновия. – Увы, я не владею теми чарами, которыми обладают известные вам глаза.
– Прошу вас не говорить о Наталье.
– Почему же не говорить? – Сергей промолчал, и Зиновия медленно положила руку ему на плечо. – Потому что вы любите Наталью, а мои недостойные губы осквернят имя вашей святой, не такли?
Сергей пожал плечами, встал и подошел к окну.
– Вы опять ведете себя крайне неучтиво, – сказала Зиновия. – Вам обязательно нужно снова и снова давать мне понять, что вы меня не любите?
– Вы сами принуждаете меня к этому. Разве вы не обещали мне быть благоразумной?
– Фи! – крикнула Зиновия, щелкнув нагайкой. – Я не могу быть благоразумной. Прощайте! – Она подала ему руку. – Я отправляюсь к Каролу.
– Это лучшее, что вы могли бы сейчас сделать.
Зиновия посмотрела на Сергея, сокрушенно покачала головой и вышла из комнаты. Когда она галопом ускакала со двора, произошло пятое и последнее событие.
Сергей, до того момента стоявший у окна, прошел, отодвинув занавес, в соседнюю темную комнату – и в его объятиях нежданно-негаданно оказалась женщина, которая, тихо вскрикнув, тут же попыталась вырваться. Голос, мягкий бархат и мех, родной милый трепет… это была Наталья! Он страстно прижал ее к своему сердцу, и уста их слились в поцелуе. В следующую минуту она высвободилась и тоже упорхнула.
Опять лошадиный галоп.
Сергей отворил окно.
– Онисим, послушай, кто это сейчас ускакал?
– Какая-то дама, я ее не знаю. Как мне всех дам-то упомнить!
