Текст книги "Змия в Раю: Роман из русского быта в трех томах"
Автор книги: Леопольд фон Захер-Мазох
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)
34. Чтобы пить вино и петь…
Долго ль пениться будет бокал нашей жизни,
Не знает никто, каждым часом давай наслаждаться.
Расин. Атония
Все пришли в изумление, когда Зиновия сказала, что поедет с двоюродной бабушкой в окружной город.
– Что это она надумала? – проворчал Менев, а Аспазия отвела бабушку Ивану в сторонку для разговора.
– Нужно же и мне о своих туалетах позаботиться! – раздраженно проговорила та. – В кои-то веки я собралась сделать несколько покупок, и это сразу расценили как заговор.
Сказано – сделано. Они собрались в дорогу и благополучно отбыли.
Первым, кого они встретили в городе, был Карол. Он принял таинственный вид, был очень скуп на слова и только непрестанно подавал глазами знаки Зиновии.
– У тебя, верно, тоже здесь какие-то дела? – поинтересовалась двоюродная бабушка.
– Конечно, дела-с.
– И поэтому ты уже несколько дней у нас не показываешься?
– Да, поэтому.
– Менев тут тебя разыскивал, а тебя не застать дома.
– Да, я отсутствовал.
– Ты завтра приедешь?
– Завтра? Нет.
– Может быть, послезавтра?
– Может быть.
– Что это с Каролом творится? – спросила бабушка, когда они двинулись дальше.
– Он начинает жить, – ответила Зиновия. – Давайте и мы с вами сегодня немного повеселимся.
Справившись со своими покупками, двоюродная бабушка, накормленная Зиновией, почувствовала усталость.
– Ты немного вздремни, – предложила Зиновия, – а я тем временем проведаю наших студентов. А ты приходи попозже.
– Да, совершенно верно.
Бабушка Ивана улеглась на диван, и Зиновия отправилась к Винтерлиху. Того дома не оказалось, а оба поповских сына играли в кафе в бильярд. Таким образом, в квартире она застала одного Феофана и уже с порога улыбнулась от ощущения, что ее появление сделает его несказанно счастливым. Затем подошли Данила с Василием. Первый – широкоплечий, с грубыми чертами лица; второй – с непокорными вихрами каштановых волос, геройским взглядом и легким шагом школяра, не обремененного земными заботами. Оба крепко пожали Зиновии руку и расположились в некотором отдалении. Данила скручивал папиросу, тогда как Василий, тайно влюбленный в Зиновию, неотрывно пялил на нее глаза.
Она извлекла портсигар и предложила молодым людям. После того как она сама зажала папироску в маленьких белых зубах, закурили все, и вскоре комната наполнилась густым синим дымом.
– Знаешь что?! – громко и радостно воскликнула Зиновия, обращаясь к Феофану. – Двоюродная бабушка в городе. Она и сюда придет. Пусть она разок покутит с нами.
Три студента как по команде расхохотались.
– Не мог бы кто-нибудь принести нам пива и несколько бутылок вина?
– Я просто схожу в гостиницу «De Pologne», [77]77
«Польская» (фр.).
[Закрыть]и хозяин пришлет все, чего мы пожелаем, – вызвался Феофан, уже поднабравшийся некоторого опыта в подобных вещах.
Он удалился с Данилой, а Зиновия впервые осталась наедине с Василием. Он был близок к отчаянию. Он то застегивал куртку на все пуговицы, то снова расстегивал, потом выглянул в окно.
– Их все еще не видно, – проговорил он.
– И неудивительно, они ведь только ушли.
– Здесь очень жарко.
– Не знаю… мне зябко.
– Может, я разведу огонь?
– Не надо, благодарю.
Василий вздохнул.
– Что с вами?
– Я сожалею… это было бы так красиво!
– О чем вы сожалеете?
– О том, что вы не султан в женском обличии.
– А почему?
– Потому что у султана много рабов, и я мог бы быть одним из них.
– Василий, вы часом не влюблены в меня?
– А если б и так?
– Ерунда!
– Ну, коли я столь безрассуден, чтоб вас любить, можете высмеять меня, я даже прошу об этом…
Затем он подошел к окну и оставался там до тех пор, пока в комнату не вошли Феофан с Данилой, а по пятам за ними – коридорный из евреев, с двумя корзинами, полными бутылок.
Феофан накрыл стол и принес бокалы, Василий расставил стулья, Данила взялся откупоривать пивные бутылки. Вскоре все радостно пили пиво, Зиновия положила на стол свой портсигар, каждый закурил и с наслаждением делал глубокие затяжки. Василий проявлял признаки нервозной веселости, он наполнял стакан за стаканом, чокаясь с каждым в отдельности, хохотал, стучал по столу, скинул куртку, рассказывал еврейские анекдоты и в конце концов на ломаном немецком запел «Застольную» Гете:
Остальные подпевали, и песня следовала за песней, а бутылка – за бутылкой. Все уже изрядно поднабрались, когда появилась двоюродная бабушка. Ее встретили криками ликования, помогли освободиться от зимних покровов и усадили за стол.
– Здесь, кажется, пир горой, – проговорила она с простодушной улыбкой.
– Один раз на свете живем, тетушка, – ответила Зиновия, поднимая бокал. – За твое здоровье!
– Спасибо, спасибо!
Бабушка отхлебнула глоток и отставила пивной бокал.
– Нет, в студенческой компании так не кутят! – крикнула Зиновия. – Ты должна выпить по-настоящему, милая тетушка.
– Ну, если так заведено… – улыбнулась та и сделала весьма похвальный глоток. – Однако что это здесь столько дыма?
Она обмахнулась носовым платком.
– Ничего не поделаешь, тетушка, – сказала Зиновия. – Единственный способ усидеть среди курящих – закурить самой.
– Я же не умею.
– А ты попробуй.
С этими словами Зиновия протянула ей папиросу, которую бабушка взяла с некоторым сомнением, а Данила подал огня.
– Ой нет, ни за что на свете… – пробормотала бабушка, но тем не менее благополучно прикурила папиросу и принялась, не затягиваясь, пускать дым.
– А что, очень симпатично выходит, – сказала она, – когда голубые облака так вот вытягиваются и принимают очертания всевозможных фигур. Можно каждый день открывать для себя что-то новое.
– Однако ты не пьешь, тетушка, – заметила Зиновия.
– Уже пью, – ответила бабушка Ивана.
– Пить до дна! – закричали студенты, и она действительно осушила бокал.
– Если дело так и дальше пойдет, – улыбнулась старушка, – то я, чего доброго, захмелею.
Она мало-помалу раззадорилась, катала хлебные шарики, бросалась ими в Зиновию и смеялась всему, что бы ни происходило вокруг.
Студенты затянули «Гаудеамус».
– Как смешно, когда поют на латыни! – воскликнула двоюродная бабушка и отхлебнула пива, которым в очередной раз наполнил ее бокал Данила.
– Спой с нами, – попросила Зиновия.
– Я?.. Нет, право… Я не умею.
– Ты только начни.
Бабушка Ивана рассмеялась и в конце концов все же запела вместе со всеми «Гаудеамус». Теперь была открыта первая бутылка вина.
– Я не пью, – категорически заявила добрая старушка. – Я больше не могу, действительно не могу.
Она закрыла ладонью бокал, однако растопырила пальцы, так чтобы Феофану было удобно наливать.
Вино окончательно развязало языки. Феофан бахвалился, Василий пылко клялся Зиновии в любви, Данила провозглашал один тост за другим: за Зиновию, за красивых женщин вообще, за отечество, за дружбу, за свободу и за любовь.
Двоюродная бабушка то смеялась, то курила, то пела и пила.
– Ах, если бы вернуть молодость! – вздохнула она. – Где они, прекрасные годы? – Затем обратилась к молодым людям. – В мое время пили из туфельки дамы, – молвила назидательно. – Я, к сожалению, уже стара, но здесь присутствует красивая женщина, неужели она недостойна того, чтобы ей поклонялись? Присягните ей! На колени!
Василий тотчас бросился ниц перед Зиновией, снял с нее туфельку и, наполнив вином, выпил за ее здоровье. Феофан с Данилой последовали его примеру. Тогда Зиновия подняла бокал и провозгласила:
– Ура, да возлюбим! [79]79
Vivat! Kochajme sie – польский тост. (Примеч. автора.)
[Закрыть]
Все воодушевленно чокнулись.
– Но при этом, – хихикая, проговорила двоюродная бабушка, – при этом… нужно… целоваться. Поцелуй же ее, Феофан, и от всей души!
Феофан приобнял и поцеловал Зиновию, после чего та, азартно сверкая глазами, подставила губы Василию и Даниле.
– Ну а ты, тетушка, ты тоже должна поцеловаться! – воскликнула она затем.
– Я?.. Ах нет, мне это все-таки не приличествует…
– Ура, да возлюбим! – повторила Зиновия. И прибавила: – Здесь не может быть никаких исключений.
Молодые люди обступили двоюродную бабушку, стыдливо закрывавшую лицо ладонями, и по очереди крепко расцеловали ее.
– Нет, ну что за молодежь нынче… это же неприлично… это действительно неприлично. – Она тщательно вытерла рот. – Не знаю, я чувствую себя как на корабле. Палуба качается под ногами, все вокруг меня кружится и танцует…
Бабушка Ивана пересела на диван и, пока остальные продолжали пить и петь, крепко уснула там, счастливая, как ребенок.
35. Плод созрел
Сети есть, прикрытые цветами.
Ариосто
Появились первые приметы весны, пробуждающей природу; неистовый ураганный ветер гулял по лесам и полям, сотрясал окна и двери, но воздух был уже мягким. Началось таяние, лед ломался. Ручьи и реки набухли, перед усадьбой в Михайловке образовалось небольшое озерцо. Ендруху подвернулся случай блеснуть изобретательским гением, построив на новом водоеме шаткий мостик из кирпичей и досок.
По этому-то мостику однажды вечером и перебрался в дом дядюшка Карол. Он пешком пришагал из Хорпыня, тихонечко отворил ворота и осторожно заглянул внутрь через освещенные окна. В Михайловке снова играли в рулетку. Он вошел в переднюю, на цыпочках прокрался по коридору и вверх по лестнице до дверей Зиновии. Здесь постучался и затем надавил на щеколду. В комнате царил абсолютный мрак. Он подался назад и принялся терпеливо ждать в темном углу рядом с дверью. Он знал, что Зиновия периодически поднимается наверх, чтобы взглянуть на себя в зеркало и чуточку припудрить разгоряченное лицо. И действительно, не прошло много времени, как на лестнице зашелестело платье, застучали маленькие каблучки, а затем в комнату вошла Зиновия.
Когда Карол шевельнулся, она от неожиданности вздрогнула.
– Кто тут? – спросила.
– Тсс! Это я, не шуми.
– Карол, ты? Ах, а я уже думала, что ты умер…
Она вошла в горницу, он последовал за ней.
– Ты же сама потребовала, чтобы я… роман… понимаешь?
– Но это еще не причина, чтобы совсем не показываться на глаза, – молвила Зиновия, которая уже зажгла свет и удобно устроилась на диване.
– Невозможно было вырваться, в эту малышку просто бес вселился!
– Надеюсь, по крайней мере, что ты хорошо развлекся.
Карол опустился на стул и махнул рукой, невольно воспроизводя жест священника, отпускающего кому-то грехи. С его одутловатого лица стерлись все краски, покрасневшие от бессонницы глаза смотрели устало и жалобно.
– Что случилось? У тебя такой вид, будто ты только что похоронил родного отца.
Карол тяжело вздохнул.
– Я попал в ужасное положение, Зиновия. Дал обвести себя вокруг пальца. Положение мое ужасно, говорю тебе.
– Из-за этой Ярунковской?
– Да, из-за нее.
– Она такая жестокая?
– Если бы только это!
– Она тебя высекла?
– Еще чего не хватало… – проворчал Карол. – Достаточно и того, что разбойник или налоговый исполнитель – ангелы по сравнению с нею: она, будь ее воля, лишила бы меня крыши над головой и сняла бы с тела последнюю рубашку.
– Много же она успела за столь короткое время! – рассмеялась Зиновия. – Особа, видно, очень талантливая, такую следует назначить министром финансов.
– Смейся, смейся, – обиженно сказал Карол. – Ты впутала меня в эту историю, и мне-то сейчас не до смеха. О подарках, которые я ей дарил, даже заикаться не буду. Но она умудрилась за мой счет наделать массу долгов: в гостинице, у торговца, у двух портных, у трех модисток, у сапожника, у скорняка, у ювелира; одних носовых платков она накупила на двести флоринов, всем жителям окружного города хватило бы носы утирать. В итоге мне теперь нужно выплатить шесть тысяч флоринов.
– Это скверно.
– И в конце концов она от меня сбежала с каким-то молодым румыном, прихватив с собой целую дюжину серебряных столовых приборов.
– Хорошо, что теперь ты свободен, – сказала Зиновия. – Несмотря ни на что, ты должен быть ей благодарен – за приобретенный опыт, за то, что познакомился с жизнью.
– Весьма дорогая школа.
– Мудрость никогда не обходится дешево.
– Ну ладно, тогда я успокоюсь, – согласился Карол, – лишь бы ты на меня не сердилась. Мне, собственно, стыдно перед тобой, я готов в мышиную нору спрятаться.
– Тебе придется найти очень большую нору, – со смехом воскликнула Зиновия. – Какой у тебя несчастный вид! Ты что, совсем разнюнился? Возьми себя в руки, не теряй голову, у тебя ведь еще осталась я. Или девица Ярунковская нравится тебе больше?
– Ты знаешь, что я люблю только тебя. Ах, если б ты согласилась стать моей женой!
– Я уже почти согласилась, – ответила Зиновия. – Однако пожертвовать своей свободой – это серьезный шаг.
– Разве я собираюсь быть для тебя тираном? – воскликнул Карол. – Разве я похож на Нерона или Домициана?
Зиновия посмотрела на него: он действительно мало походил на этих известных своей свирепостью римских императоров.
– Располагай мной, моим домом, моим состоянием – всем, что у меня есть.
– Я именно этого и хочу, – спокойно ответила Зиновия, – ибо ты не привык к свободе, тебе требуется твердая направляющая рука.
– Твоя рука.
– Да, вот эта маленькая рука, посмотри на нее.
Карол погладил руку.
– Она кажется мягкой, но на самом деле очень крепкая.
Карол улыбнулся и поцеловал пальчики.
– Я сделаю твою жизнь приятной, – продолжала Зиновия. – Более того, рядом со мной ты только и начнешь по-настоящему жить, но ты должен мне повиноваться.
– Буду.
– Впрочем, зачем нам долго обсуждать эту тему? – с милой иронией сказала Зиновия. – Вот символ моих грядущих побед.
Тут она скинула вышитую золотом туфельку и с комичной важностью приподняла ступню.
– Итак, ты склонна удовлетворить мое желание?
– Ты спрашиваешь, склонна ли я выйти за тебя? Да.
– Зиновия, ты делаешь меня несказанно счастливым!
– Я лишь сказала, что склоняюськ такой мысли, но у тебя нет оснований думать, что произойдет это скоро.
– Ты играешь со мной!
– Успокойся и не истолковывай мои слова превратно, – сказала она, погрозив ему пальчиком. – У меня есть желание стать твоей женой, разве этого тебе мало? Теперь ты можешь надеяться, можешь мечтать обо мне…
– Я и без того надеялся и мечтал…
– Ненасытный, чего же ты еще хочешь?
Карол вскочил на ноги, заключил Зиновию в объятия и трижды поцеловал.
– Теперь ты доволен?
– Да.
– В таком случае давай спустимся вниз, – сказала она. – Но играть ты не должен, помни: деньги, которые ты проигрываешь, – мои.
Она взяла его под руку и повела по лестнице в зал. Когда они вошли, старинные часы на каминной полке – семейный оракул – заиграли арию из «Дон Жуана»: «Отдай мне руку, жизнь моя!»
Зиновия сразу заметила то, на что остальные, сидевшие за столом и увлеченно ставившие на красное и черное, чет и нечет, не обратили внимания: Сергей отсутствовал, а Наталья была у себя в комнате.
Зиновия поставила на тройку и проиграла, она опять поставила на тот же номер и проиграла, поставила в третий раз – и выиграла.
– Вот видишь, – шепнула она Каролу, – в игре, как и в любви, следует запастись терпением.
Внезапно со двора донесся странный шум: кричащие наперебой голоса, хлопанье дверей и собачий лай.
– Что там происходит? – досадливо поморщился Менев.
– Может, это грабители? – предположил Карол, замерев в напряженном ожидании.
Возня и гам между тем все более усиливались.
– Пойду-ка я взгляну, что там случилось! – воскликнула Зиновия и поспешно вышла из комнаты.
Карол тотчас последовал за ней, трепеща и сжимая в каждой руке по револьверу. Тогда и остальные поднялись из-за стола. Менев, Винтерлих, священник, майор и Лепернир выскочили на крыльцо, а дамы ограничились тем, что распахнули окна.
Зиновия, балансируя на рукотворном мосту – даже трясогузка не справилась бы с этой задачей изящнее, – двинулась по шатким доскам над водной стихией и в конце концов сделала остановку на кирпичах посреди двора. Там стоял Ендрух, с взлохмаченными волосами и в рваной рубахе, тесно окруженный тремя фуриями. В роли этих богинь мщения выступали Квита, Софья и Дамьянка.
– Что? Ты еще отпираться будешь? – спросила взбешенная Квита, чьи косы развевались на ветру подобно огненным змеям. – Или я собственными глазами не видела, как ты обнимал Софью?
– Да, я ее обнимал, – покорно признал Ендрух.
– Но ты не должен ее обнимать, – отрезала Квита. – Для чего тогда я существую?
– Может, ты его купила себе на ярмарке? – съязвила Софья.
– Ты не больно-то нос задирай, – перебила ее Дамьянка, – мне он тоже говорил, что любит меня.
– А мне он божился! – закричала Квита. – Мечом, который носит в сердце Дева Мария. Клятвопреступник. Тьфу!
Она собралась было вцепиться ему в вихры.
– Коли ты ей божился, – вмешалась опять Дамьянка, – то почему ты, ворюга, принял от меня в подарок шейный платок?
– А от меня – перстень? – заплакав, спросила Софья.
– От меня он тоже получал подарки! – закричала Квита. – Я связала ему носки, подарила новый кошелек и серебряные часы. О небо, и ты спокойно взираешь на такое кощунство?!
Поскольку небо никак не отреагировало на риторический вопрос, на Ендруха вдруг со всех сторон посыпались оплеухи, и его буквально разорвали бы в клочья, если бы на помощь ему не подоспела Зиновия.
– Хорошо, что вы вышли, барыня, – начала Квита. – Вы должны узнать, какую змею пригрели у себя на груди.
– Он нас всех обманул, – заверила Дамьянка.
– На мне он собирался жениться, – сказала Софья.
– И на мне тоже.
– На всех трех, турок некрещеный!
– Ну, что там происходит? – прокричал с крыльца над водной гладью Менев. – Скоро этот скандал закончится? Утром я вас всех выгоню. Кто зачинщик?
– Ендрух! – в один голос завопили три женщины.
– Поди-ка сюда, любезный, – распорядился Менев, – я надеру тебе уши.
«Любезный» не спешил выполнять приглашение и остался стоять, где стоял.
– Не меня, милостивый благодетель, драть надо, – смиренно возразил он, – а вот этих сумасбродных баб; разве я виноват, что каждая из них втемяшила себе в голову, будто я в нее влюблен.
– Мы во всем разберемся, ты только подойди ко мне, сын мой, – увещевал Менев.
– Не могу, отец родной.
– Это почему же?
– Они всю рубаху на мне разорвали, эти ведьмы, которые по ночам скачут верхом на помеле в Киев.
– Ну, так иди без рубахи.
– Неприлично в таком виде, не могу же я вас опозорить перед этими господами, нет, не могу.
– Ты пойдешь, наконец? – снова вмешалась Квита.
– Не слышишь, что тебя барин кличет? – присовокупила, со своей стороны, Софья.
– Давай, давай! Вперед! – крикнула Дамьянка и крепко поддала ему в ребра.
Тут он неожиданно развернулся и влепил ей в ответ увесистую оплеуху. Плотного сложения дивчина на мгновение отпрянула, потом, как кошка, вцепилась ему в лицо, а Квита и Софья составили ей компанию. Завязалась дикая потасовка.
Зиновия, видя такое дело, вернулась обратно, и Карол с двумя револьверами последовал за ней – от греха подальше.
Тут появилась Наталья; в красных мужских сапогах она энергично ступила в озерцо, так что вода взметнулась брызгами, а полы ее кацавейки начал безжалостно трепать ветер.
– Прекратите! – приказала она, взмахнув нагайкой. – Вы трое убирайтесь к себе, а ты, Ендрух, немедленно подойди к моему отцу.
– Прошу вас, милостивая барышня… – решилась было возражать Квита.
– Ни слова больше! – крикнула Наталья, и поскольку Ендрух не двигался с места, она довольно доброжелательно подтолкнула его вперед. Бедняга потерял равновесие и свалился с доски в озерцо, которое, казалось, чавкающими звуками выразило радость по поводу этой нежданной жертвы. Когда Ендрух снова поднялся на ноги, все вокруг хохотали: невозможно было и дальше на него сердиться.
– Боже мой, что у тебя за вид? – воскликнула Дамьянка.
– Ты похож на мавританского царя среди трех восточных волхвов, – сказала Софья.
Потом три девушки обступили его и отвели на кухню. Там одна стала умывать его, другая – расчесывать, третья тем временем приводила в порядок пострадавшую одежду и сапоги, а сам виновник этой суматохи восседал, как паша, в середине и улыбался.
36. Боевая вылазка
Хочу от всех подальше женщин быть,
Они безудержны, неукротимы в счастье.
Эсхил
Было воскресенье. Весенний ветер по-прежнему дул над равниной. Снег, тая, стекал ручьями и образовывал небольшие пруды. Реки вскипали, голые макушки деревьев время от времени отбивали поклоны, облака, точно надутые паруса, плыли по ясному небу, и катилось сияющее колесо солнца. Прозрачный звон колоколов приглашал к службе. Симпатичные молодые крестьянки в праздничных нарядах, подобрав юбки до колен и держа в руках большие сапоги, босиком шлепали по лужам в сторону церкви.
Камельян Сахаревич только что прикатил в Михайловку и, вытанцовывая на доске, ведущей от подножки его бричкик крыльцу, добрался до дома. Менев принял его очень приветливо. Фактор мигом сообразил, что тому опять понадобились деньги.
В будние дни Сахаревич всегда носил черный кафтан, но по воскресеньям облачался в голубой. В голубом он был и сегодня. Его физиономия, будто покрытая зеленой патиной, как лик императора на римской монете, пролежавшей в земле тысячу лет, выглядела курьезно и совершенно не гармонировала с ангельским цветом данного одеяния, да вдобавок фактор еще улыбался.
– Скажи-ка, Камельян, – начал Менев, – не мог бы ты одолжить мне небольшую сумму, случаем…
– У меня с собой пятьсот флоринов, – как бы ненароком вспомнил фактор. – Если ваша милость желает…
– Давай их сюда.
Дело было сразу улажено, после чего Камельян прошмыгнул в комнату Аспазии. Здесь у него тоже «случайно» обнаружились пятьсот флоринов, которые пришлись очень кстати госпоже Меневой. Затем он распаковал свои сокровища. Он доставил оба мужских костюма, заказанные Аспазией и Лидией, и с удовольствием показал два других, приготовленные им для графини и Брониславы Бадени. Перед обедом две вышеозначенные особы прикатили в Михайловку на коляске, доверху уставленной коробками и пакетами. Когда Ендрух с Софьей перетаскивали вещи в горницу Зиновии, все очень напоминало какой-то заговор: слышалось позвякивание оружия, поблескивали стволы пистолетов.
– Вы, похоже, войну вести собираетесь? – насмешливо поинтересовался Менев.
– Да, против вас, мужчин, – отрезала Аспазия, которая в последнее время обходилась с мужем как с подчиненным.
Сразу после застолья дамы, тихонько посмеиваясь, переоделись – и затем все вместе нагрянули в столовую, чтобы покрасоваться перед Меневым. Все они были в высоких сапогах, широких шароварах, обильными складками ниспадавших на голенища, длиннополых шнурованных куртках и с маленькими папахами на головах. Высокая стройная Бронислава смотрелась ничуть не хуже Зиновии. Так могли бы выглядеть Екатерина Великая и княгиня Дашкова в тот знаменательный день, когда первая начала революцию против своего венценосного супруга, внезапно появившись в Красном кабаке. [80]80
Имеется в виду кабак на дороге из Петербурга в Ораниенбаум.
[Закрыть]Аспазия, напротив, была похожа на опереточную диву, исполняющую мужскую роль, графиня – на молодого студента, а Лидия являла собой карикатуру на Диогена.
Наталья окинула их отнюдь не дружелюбным взглядом, однако промолчала. Но когда Менев, не удержавшись, отпустил несколько комплиментов в адрес Зиновии и Брониславы, ее терпению пришел конец.
– Вы двое и правда хорошо выглядите! – воскликнула она. – Сама я не стала бы показываться в таком наряде, но ваш вид, по крайней мере, не оскорбляет глаз. А вот мама, мне кажется, уже не в том возрасте, чтобы выкидывать подобные фокусы. Ты же, Лидия, – ты просто умора!
– В тебе говорит зависть, – обиженно возразила последняя. – Впрочем, твоего мнения никто и не спрашивает.
Наталья пожала плечами.
– Мама, – тихо проговорила она, отведя Аспазию в сторону, – я слышала, вы собираетесь ехать в таком костюме в город, это правда?
– Подумаешь! Невинное развлечение, не принимай все так близко к сердцу…
– Прошу тебя, мама, не ездить – или, по крайней мере, не в этом наряде. Сделай мне одолжение!
– Оставь меня в покое, – на полуслове оборвала свою дочь Аспазия. – Нас возглавляет такая благородная дама, как графиня, и я могу, не раздумывая, следовать за ней. Я не позволю испортить мне удовольствие. Будь ты понятливее, ты тоже эмансипировалась бы и отправилась с нами.
В то время как Наталья, запершись у себя, в ярости расхаживала из угла в угол и обливалась горькими слезами, пять новоиспеченных амазонок, закурив папиросы, принялись сражаться на рапирах и упражняться в стрельбе по мишени, благо графиня привезла элегантные дамские пистолеты.
Затем они на двух санях направились к Каролу в Хорпынь и, вооруженные пистолетами, ворвались в дом. Застигнутый врасплох Карол, дрожа, стоял перед ними и с растерянной улыбкой оглядывался по сторонам. В первое мгновение он решил даже, что попал в руки разбойников, и потребовалось какое-то время, чтобы он осознал положение и взял себя в руки.
– Революция женщин против их угнетателей началась! – воскликнула Зиновия.
– Вы наш пленник, – объявила Бронислава, приставляя к груди Карола терцероль. [81]81
Одноствольный или двуствольный карманный пистолет.
[Закрыть]
– Меня это радует, – ответил Карол, – однако попрошу вас… пистолет все-таки заряжен.
– Разумеется.
– Не шутите таким образом: каждый день читаешь в газетах о несчастных случаях…
– Итак, вы сдаетесь? – спросила графиня.
– Да, да.
– В знак того, что вы признаете наше господство, – приказала Бронислава, которая в темно-красном, отороченном мехом бархате выглядела просто умопомрачительно, – немедленно принесите присягу на верность и послушание.
Карол повиновался.
– А теперь приготовьте нам кофе, – решила графиня.
– Отличная идея, – поддержала ее Аспазия. – В государстве будущего, в котором мыбудем издавать законы, уделом мужчин станет домашнее хозяйство.
Пока графиня и Аспазия разглядывали комнаты, а Лидия, улегшись на диван, закурила, Зиновия с Брониславой наблюдали, как Карол готовит мокко. Разведя огонь и поставив кипятить воду, он с торжественной серьезностью принялся молоть кофейные зерна.
– Карол, ты бесподобен! – воскликнула со смехом Зиновия.
– Я могла бы прямо сейчас в вас влюбиться, – шутливо заметила Бронислава. – А если вы к тому же умеете хорошо стряпать и гладить, я бы взяла вас в мужья.
– О, прошу прощения, – вмешалась Зиновия, – он принадлежит мне, это дело решенное.
Потом Карол накрыл стол, поставил чашки, наколол сахару и, наконец, под громкое ликование дам появился с большим дымящимся кофейником. Дамы расселись, и он потчевал их кофе с пирожными.
– У тебя прекрасные задатки, – проговорила Аспазия. – Хочешь стать моим слугой?
– Карол моя законная собственность, – возразила Зиновия, – и я никому не позволю посягать на мои права.
Из Хорпыня амазонки отправились в окружной город, прихватив с собой Карола. Когда они вышли из саней перед гостиницей «De Pologne», вокруг них сразу собралась толпа праздного люда, сопровождавшая их затем до кофейни. Феофан и Данила с Василием примкнули к ним уже в гостинице. Дорогой они встретили Винтерлиха и кадета, а в зале кафе нашли остальных гусаров.
Зиновия предложила сыграть в бильярд. Решено было устроить сражение: одну воюющую сторону представляли дамы, другую – господа. Шары весело летали по зеленому сукну из стороны в сторону. Просторный зал ресторана был весь заполнен мужчинами, которые удивлялись дамам и любовались Зиновией, игравшей с неподражаемой уверенностью и грацией. Тем не менее победа досталась не дамам.
– Не торжествуйте раньше времени, – крикнула мужчинам Бронислава, – мы еще отомстим, дайте только срок!
После этого вся компания отправилась на променад, преследуемая стайкой уличной ребятни и евреями. Когда они проходили мимо католической церкви, там читал проповедь какой-то иезуит. Бронислава предложила войти в храм.
Пять амазонок произвели своим появлением неописуемую сенсацию. Крестьяне глядели на них, разинув рты, старые богомолки шипели, словно разворошенное змеиное гнездо, и даже иезуит на кафедре пришел в замешательство и несколько раз запнулся.
Наши дамы начали перешептываться, хихикать и бросать на него кокетливые взгляды. Среди прихожан уже раздавались недовольные голоса, жалующиеся на подобное святотатство. Винтерлих испугался скандала и посоветовал удалиться. Майор взял Брониславу под руку и пошел с ней к выходу. Остальные нехотя потянулись за ними. Но у церковной двери Зиновия еще раз обернулась и послала проповеднику воздушный поцелуй.
Винтерлих вспотел от страха и тем же вечером написал две эпистолы, которые сделали бы честь пророку Иеремии: одну – Меневу, а вторую – священнику Черкавскому.
В то время как пять амазонок ужинали с господами в гостинице и пили шампанское, Наталья незаметно выскользнула из дома, сама оседлала лошадь и поскакала в Ростоки. Завидев свет в окнах усадьбы, она не решилась войти, а медленно повернула обратно, остановилась в деревне и послала первого попавшегося крестьянского парубка к Онисиму.
Старик очень скоро появился в воротах.
– Барин дома, – сообщил он с лукавым выражением лица.
– Я так и предполагала.
– Отошлите свою лошадь к корчме, – продолжал Онисим, – а сами тихонько проходите в дом, он вас не заметит.
Наталья спешилась, передав узду хлопчику, и вошла во двор.
– Чем занят твой барин, у него гости?
– Нет, он читает.
– Мне хотелось бы вечерок поболтать с тобой, – сказала Наталья. – Ты должен рассказать мне о нем.
– Это завсегда можно. Не соизволите ли войти?
Онисим проводил барышню в маленькую горницу, где обычно столовалась прислуга. Стены были оклеены изображениями святых, на двери виднелись три креста, нарисованные мелом в ознаменование Дня трех волхвов. [82]82
Иначе: праздник Крещения, или Богоявления, приходится на 6 (19) января.
[Закрыть]В деревянной клетке щебетал чижик.
Наталья устроилась на лавке возле печи.
– Ты уже жил в доме, когда Сергей был маленьким? – начала она.
– Я? – улыбнулся Онисим. – Я появился здесь раньше него, я, можно сказать, видел, как он на свет народился. Ах! Вот это был день, мы все не могли нарадоваться! Я видел, как Сергей подрастал, это был прекрасный ребенок, смышленый и добрый, только уж больно непоседливый. С первых шагов он всегда находился подле меня. Я впервые посадил его на лошадь, я научил его заряжать ружье и стрелять. Когда его отослали в город, в латинскую школу, он каждое воскресенье приезжал к нам, тогда мы вместе отправлялись в лес и стреляли коршунов и ворон. Потом он стал взрослым баричем, и у всех молодых крестьянок краснели щеки и сверкали глаза, когда мы заходили в корчму и он танцевал с ними, ибо он никогда не держался гордецом и раздаривал все, что имел при себе. Всякий любил его. В Лемберге, когда он учился в университете, дамы преследовали его так, что стыд и срам. На каникулах, когда он приезжал домой, к нему каждый Божий день приходила пачка писем, благоухающая, точно корзина с цветами, а время от времени сюда наведывались, под густой вуалью, и сами дамы. Комедия, да и только! Однако ни одна женщина не завоевала сердца Сергея. Он любит вас, только вас, Наталья; и вы непременно должны стать нашей барыней, тогда в нашем добром старом доме вновь воцарится радость.
