Текст книги "Змия в Раю: Роман из русского быта в трех томах"

Автор книги: Леопольд фон Захер-Мазох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

– Об этом даже думать нельзя, – с горечью сказала Наталья. – Я слишком сильно его обидела. Я была бы довольна уже тем, что он хотя бы остался мне другом.

– Однако мыне были бы этим довольны! – возразил Онисим. – Неужто вы думаете, что ему так трудно вас простить? Я его лучше знаю. В прошлом он бывал ветреным и безрассудным, но у него отзывчивое сердце!

В таком ключе рассуждал Онисим, и его слова успокоительным бальзамом ложились на душу Натальи. Вдруг он подал ей знак, который она не поняла, и вышел из горницы. Спустя некоторое время Онисим вернулся, держа в руке темный футляр, аккуратно извлек из него маленькую акварель и протянул ей.

– Кто это?

Наталья с немым восхищением рассматривала портрет.

– Какой красивый и милый ребенок, – пробормотала она. – Русые кудри лучатся, точно золото солнца, а эти глаза…

Наталья еще долго вглядывалась в портрет, затем положила его на стол и подала старику руку.

– Вы их должны были бы узнать, – с улыбкой заметил Онисим. – Это же он, мой барин: так он выглядел, когда ему минуло пять лет.

– Ну, мне пора, – сказала Наталья, – но прежде я хочу увидеть его, его самого.

Они вышли на двор под сень спокойного звездного неба, и Наталья тихонько приблизилась к светящемуся окну. В комнате, подперев голову руками, сидел за книгой Сергей. Освещенная лампой голова четко вырисовывалась на темном фоне. Наталья пальчиком забарабанила по стеклу. Сергей обернулся на звук, но она стояла в темноте и была уверена, что останется для него невидимой. В порыве прелестного озорства она постучала еще раз. Но едва он поднялся, выбежала за ворота, крикнув на прощание старику:

– Спокойной ночи!

Когда Сергей отворил окно, снаружи ничего не было видно, кроме темного ночного неба да золотого воинства звезд.

37. Похищение

О женщины, женщины, женщины, сколько миллионов коварных дьяволят служат у вас в наемниках?

Бомарше. Женитьба Фигаро

На Пасху выпал свежий снег.

– Хороший год выдастся, – сказал Тарас. – «Белая Пасха – зеленая Троица», говорят крестьяне.

В пасхальное воскресенье уже с раннего утра началось веселое оживление. Феофан, Данила и Василий, проводившие пасхальные каникулы дома, прыскали дам духами, Тарас же с Ендрухом – на улице – как раз в эту минуту выливали на визжащих девиц целые ушаты воды.

В каждом доме накрывался обильный стол, потому что в этот день обычно приходят друзья и родственники, чтобы пожелать счастья, – и каждого, кто приходил, угощали. На длинном столе гостей ждало освященное. [83]83
  Свьенчонэ. Называется так, потому что съестное прежде освящается в церкви. (Примеч. автора.)


[Закрыть]Здесь были холодное жареное мясо, ветчина, сало, паштеты, колбасы, пасхальные ягнята из масла, огромные куличи и мазурки, [84]84
  И то и другое – выпечка. (Примеч. автора.)


[Закрыть]крашенки, вино и ликеры. Хозяин и хозяйка дома привечали каждого и обменивались с ним яйцом.

К десяти утра все общество собралось в Михайловке. Даже Сергей был здесь. Наталья держалась в сторонке, тихо и скромно, однако Сергей время от времени перехватывал взгляд ее темных глаз, в котором отражалась светлая радость чистой и счастливой девичьей души.

Феофан сидел с Аленой в дальнем углу и шептал ей на ухо сладкие слова, заставлявшие девушку заливаться румянцем.

– Давай я тебя украду, – говорил он, – и притом сегодня же вечером, а?

– Умоляю тебя, ну что ты еще выдумал? – отвечала бедняжка. – Ты хочешь сделать меня несчастной?

– Напротив, я желаю только твоего счастья. Будешь в восемь часов ждать меня у садовой калитки?

– Я не могу, Феофан, не могу.

Когда все собрались ехать к Бадени и были поданы сани, Наталья вдруг объявила, что хочет остаться дома. Тут к ней подошел Сергей.

– Прошу вас, сударыня, доставьте мне удовольствие хоть раз поприветствовать вас в моем доме.

Наталья растерянно смотрела то на него, то в пространство.

– И позвольте мне, пожалуйста, быть вашим кавалером.

Наталья покраснела.

– У меня никогда и в мыслях не было вас обидеть, – смиренно прошептала она. – Хорошо, я поеду, но только вместе с вами.

Сергей низко поклонился, поспешил подать Наталье шубу и башлык, заботливо помог ей одеться и проводил к своим саням. Усадив девушку, он запахнул на ней тяжелую медвежью шкуру. Наталья счастливо улыбалась. Санный караван стронулся с места. Сначала направились к Бадени, от него – к графине, к Каролу и затем к Сергею. Последний ни на шаг не отходил от Натальи. Он поднимал ее из саней, помогал снять шубу, занимал для нее местечко за столом, заботился о тарелках и столовых приборах, подавал блюда, нарезал ей мясо и до краев наполнял бокал. Когда снова пускались в дорогу, он всякий раз старался защитить ее от стужи и сделать так, чтобы сидеть рядом с ним ей было комфортно и приятно. Наталья разговаривала мало, однако снова и снова посматривала на него, благодарно и преданно. А когда они уже покидали Ростоки, он, помогая ей расположиться в санях, почувствовал мимолетное прикосновение ее ладони.

– Прошу тебя, помоги мне, – сказал Феофан, сидевший сейчас рядом с Зиновией. – Я собираюсь похитить Алену, а у этой глупой девчонки сотни сомнений. Поговори с ней.

– Хорошо, только предоставь мне свободу действий, – ответила Зиновия.

– Скажи ей, что в восемь часов я подъеду к садовой калитке. Она должна ждать меня – в крестьянской одежде, ты понимаешь?

– Да.

– Но пусть она прикроет лицо платком, как делают турчанки.

– Хорошо.

Зиновия улыбнулась. В голову пришла блестящая мысль, с каждой минутой все больше ею завладевавшая. Мелкие дьявольские проказы всегда были ей по вкусу, а здесь представлялся случай одним махом разыграть полдюжины человек.

Меневы возвращались в Михайловку одни, сопровождал их только Сергей, да и тот, введя Наталью в дом, сразу попрощался. Она с сердечностью подала ему руку.

– Благодарю вас, – сказала.

– Это я должен вас благодарить, – возразил он, поднося ее озябшую руку к горячим губам.

Темный жар разлился у нее по щекам, и восторженный трепет пробежал по телу. Она хотела еще что-то сказать, но ласковые слова застыли на губах. Так он и ушел, а у Натальи было о чем поразмышлять в своей тихой светелке, у окна, под мурлыканье свернувшейся на ее коленях кошки.

Когда стемнело, Зиновия, в отороченном соболем мужском костюме из черного бархата, верхом прискакала в приходской дом. Данила с Василием оставались в Михайловке, священник затворился в обсерватории, Алена возилась на кухне. А стало быть, Зиновия могла без помех переговорить с Февадией.

– Что стряслось? – с любопытством спросила та, когда Зиновия поднесла палец к губам и доверительно к ней подсела.

– Феофан собирается похитить Алену.

– Что?!

– Чистая правда, – продолжала Зиновия, – и я, чтобы проучить его, придумала замечательную интригу. В восемь вечера Алена должна ждать его у садовой калитки, он подъедет туда на санях, но вместо вашей племянницы пусть похитит вас.

– Неплохая шутка, но если он меня узнает?

– Перво-наперво вы заприте Алену, – объяснила Зиновия. – Затем наденьте крестьянскую одежду Алены и закройте лицо платком, как делают турчанки.

– Ну что же, можно попробовать, – произнесла Февадия после короткого размышления. – Решено, я запру обоих, Алену и своего муженька, и буду поджидать Феофана.

Зиновия попрощалась с ней и галопом вернулась в Михайловку.

– Алена тебя ждет, – шепнула она Феофану. – Стало быть, быстро принимайся за дело, а я желаю тебе удачи!

Около восьми часов Февадия кликнула Алену и прошла с ней в ее комнату.

– Ты останешься здесь, – приказала она, с нероновским выражением лица, бедной девушке, – я обо всем знаю, тебе понятно?

– Что ты знаешь?

– Не задавай глупых вопросов, какое-то время ты посидишь здесь.

Она величавой походкой вышла за дверь и повернула ключ. После чего поднялась на башню, где застала мужа замершим в немом восхищении перед телескопом.

– Ты тут, Михаил? – спросила она.

– Да, моя дорогая.

– Тогда побудь наверху, пока я не позову тебя.

– Как тебе угодно.

Февадия и здесь повернула ключ в замке, а потом быстро переоделась. Через несколько минут она осторожно вышла из дома – в красных сапожках, пестрой кофте и длиннополой овчине, обернув голову красным платком, так что наружу выглядывали только поблескивающие хитрые глазки. Она тихо прошла через двор и по саду. Было довольно светло. Луна на ущербе мерцала в небе, точно урезанный евреем дукат. Снег поскрипывал под ногами, как будто могучий шаг попадьи выдавливал из него вздохи.

У калитки ее поджидал Феофан, тоже одетый по-крестьянски. Он намазал лицо сажей, как гайдамак, [85]85
  Разбойник. (Примеч. автора.)


[Закрыть]а за кожаным поясом у него торчал пистолет. В десяти шагах стояли сани. Не проронив ни слова, эти двое обменялись нежным рукопожатием, потом она уселась, он взял поводья и кнут, и они полетели сквозь лунную ночь, так что снег и лед алмазными брызгами разлетались в обе стороны из-под полозьев.

Между тем оба пленника вели себя смирно, затем священник все же подал голос:

– Февади-я!

Никакого ответа.

– Февади-я! Голубушка моя, я могу спуститься?

И на сей раз никто не отозвался.

– Февади-я!

– Тетя уехала, – крикнула снизу Алена.

– Уехала? И куда же?

– Этого я не знаю.

Священник спустился с башни и обнаружил, что дверь закрыта на замок.

– Алена, дитя мое, иди сюда и отопри дверь – я, оказывается, заперт.

– Я тоже, дядя.

– Что все это значит?

– Я видела, как тетя прошла через сад, у калитки ее поджидал какой-то мужчина.

– Быть такого не может!

– Они вместе укатили в санях.

Оба пленника стали трясти двери, но тщетно: те не поддавались; а поскольку окна были с решетками, им пришлось покориться судьбе и ждать до тех пор, пока домой не вернулись Данила с Василием, но произошло это лишь около десяти часов. Тогда священник поднял страшный шум, а Алена принялась звать на помощь. В результате двери были открыты, и священник учинил племяннице спешный допрос.

– Ты не ошиблась?

– Нет.

– Ты действительно видела мужчину?

– Да.

– Кто же это мог быть?

– Мне показалось, что это был господин Винтерлих.

– Вот для чего новые платья! Вот почему все новые траты! – вскричал священник и тут же велел Алене одеваться, а сыновьям – запрягать сани.

– Я не могу найти ни своих сапог, ни овчины, – посетовала Алена. – Мою одежду, вероятно, надела тетушка.

– Тогда возьми ее вещи, – решил священник, – но только поторопись!

Сани были поданы, Черкавский уселся в них и взял в руки вожжи. Тут вышла и Алена в лисьей шубе Февадии. Через несколько минут они уже были в Михайловке. Священник с всклокоченными волосами вошел в трапезную, где в этот момент как раз ужинали. Алена робко последовала за ним.

– Винтерлих был здесь? – возбужденно спросил Черкавский.

– Винтерлих? – отозвался Менев. – Да вот же он перед вами.

Тот действительно сидел за столом, с самым невинным видом.

Все рассмеялись.

– Тогда я вообще ничего не понимаю, – растерянно проговорил священник.

Между тем Алена подошла к Зиновии и поинтересовалась, где Феофан.

– Не знаю, где он, – с напускным простодушием ответила змия.

– Молодой барин уже около восьми куда-то уехал, – сказал Тарас, хитро прищурившись. – Он, похоже, затеял какую-то отчаянную шутку, потому что вырядился крестьянином и намазал лицо сажей.

– Феофан? Разве такое возможно? – пробормотал священник. – Впрочем, вы наверняка что-то об этом знаете, – обратился он к Зиновии. – Ведь в указанное время вы были у моей жены.

– Это какое-то недоразумение…

– Я же вас сама видела, – сказала Алена, теперь тоже возбудившись от возмущения.

– Конечно, Алена вас видела! – закричал священник. – Значит, вы соучастница этого кощунственного деяния!

– О чем вы? – вмешался Менев. – Что, собственно, случилось?

– Вы спрашиваете, что случилось? – елейным голосом ответил священник. – А случилось то, что ваш сынок, господин Менев, похитил мою супругу.

38. Дуэль

Она, как львица, даже пусть ручная,

Не устоит и не упустит шанса

Кровавого исполнить с жертвой танца.

Байрон. Дон Жуан

Когда священник с Аленой воротились домой, там сидела Февадия и, как ни в чем не бывало, играла с Данилой и Василием в домино.

В первое мгновение Черкавский оцепенел от неожиданности, затем отослал сыновей спать, а Алену попросил сходить в погреб за бутылкой вина.

– Что это тебе вдруг пришло в голову, – сказала Февадия, – кто в такой час пьет вино?

– Кто? Я пью, с твоего позволения! – Он, точно тигр в клетке, расхаживал из угла в угол. – Впрочем, если ты опять надумаешь пускаться в авантюры, делай это умнее, понятно?

– В авантюры? Я? – Февадия расхохоталась. – Ты, может, ревнуешь? Коль так, значит, мне удалось разыграть тебя.

– Не увиливай!

– Мне стало известно, что Феофан собирается похитить Алену, – спокойно продолжала она. – Поэтому я заперла ее и сама в ее одежде пошла к калитке. Ну и физиономия же была у него, когда вместо своей сладкой голубки он увидел рядом с собой меня! Я от души над ним посмеялась.

– И ты воображаешь, что я этим россказням поверю?

Алена принесла вино и вышла из комнаты, чтобы подслушивать за дверью.

– Я тебе больше ни в чем не верю! – крикнул священник, налил себе вина и залпом выпил бокал. – Ни в чем, чтоб меня черт побрал, если ты еще хоть раз меня проведешь.

– Не стыдно священнику так ругаться?

– А не стыдно жене священника позволять похищать себя?

Он опорожнил второй бокал.

– Если б ты только знал, как ты смешон!

Священник осушил третий бокал. Он, очевидно, намеревался таким образом придать себе мужества, однако последствия вышли совсем иные: вино развеселило его.

– Эх, стоит ли огорчаться из-за какой-то женщины, – произнес он, – один раз на свете живем, и лучше жить себе в удовольствие!

И он запел:

 
Жила одна смуглянка,
Как смоль черна коса,
На каждой щечке ямка,
Что звезды в небесах.
Острей любой булавки
Глядится мгла очей.
Но жены и девчонки
Не стоят злых ночей!
 

– Лучше смеяться, чем плакать. Иди-ка сюда, потанцуем.

– Да ты с ума спятил!

– Февадия, не раздражай меня.

Попадья с улыбкой встала из-за стола: она знала, как себя вести. Священник обнял ее за талию, он пел и топал ногами до тех пор, пока она сердито не оттолкнула его от себя.

– Ты пьяный, Михаил, иди-ка спать.

– Пьяный? Я? – Черкавский вдруг глубоко растрогался. – Это только от боли… мне так… так грустно… А тебе разве не грустно, моя кошечка? Что за мир? Что за люди?

Он начал плакать.

– Пойдем, тебе надо уснуть, – сказала его супруга, к которой снова вернулась вся ее прежняя сила, а с ней и власть над ним. – Ты слышишь, я хочу, чтобы ты шел спать.

– Конечно, конечно, если ты хочешь, – но только ради тебя.

Февадия без долгих препирательств подхватила его под мышки и потащила в спальню, а Черкавский дорогой опять принялся петь:

 
Жила одна смуглянка,
Как смоль черна коса…
 

На следующее утро Феофан тихонько воротился домой. Он выглядел сконфуженным и одновременно рассерженным, когда вошел в комнату Зиновии, которая в этот момент сидела перед зеркалом и делала прическу.

– Хорошенькую же историю ты мне нынче устроила, – заговорил он. – Я оказался в дурацком положении. С какой целью ты все это сделала? Не понимаю, чего ты хотела достичь.

– Чего я хотела? – промолвила Зиновия, не обращая на него особого внимания. – Наказать тебя.

– Разве не ты сама предложила мне поухаживать за Аленой?

– Потому что хотела тебя испытать. Теперь ты наконец понимаешь? Но если ты думаешь, что после всего случившегося я позволю тебе еще и бросать мне упреки, то ты ошибаешься. Убирайся! Я больше не желаю тебя слушать.

– Зиновия!

– Убирайся! – Она сверкнула глазами и топнула ногой. – Ты еще здесь? – спросила она, закончив прическу.

– Прошу тебя.

Она вытолкала его и заперла дверь.

Вскоре после этого прибыл Онисим. Сначала он постучался в дверь Натальи.

– Мой барин уехал в Лемберг, – сообщил он, – по делам. И поручил мне передать вам сердечный привет, милостивая барышня.

– Когда же он вернется обратно? – печально спросила Наталья.

– Через несколько дней.

Ту же самую весть старик затем сообщил Зиновии, правда, не присовокупив привета.

– Что за дела у него могут быть в Лемберге? – удивленно спросила она.

– Этого я не знаю.

– И больше он ничего не просил мне передать?

– Ничего.

Зиновия рассердилась на Сергея, но в настоящий момент тот был на недосягаемом расстоянии, поэтому она выплеснула всю досаду на Феофана. Она встретила его в салоне, и запутавшийся в амурных сетях повеса тотчас начал просить у нее прощения.

– Я избаловала тебя, – сказала Зиновия, – но впредь буду обходиться с тобой, как ты заслуживаешь. Мне нужен такой молодой человек, который с восторженной мечтательностью склонится к моим ногам, и, поскольку ты вел себя со мной слишком высокомерно, я позволю ухаживать за собой кадету.

– А я должен спокойно на это смотреть? Ты вполне могла бы рассчитывать на меня…

Зиновия расхохоталась и, все еще продолжая смеяться, уселась за письменный стол Менева, набросала на листе бумаги несколько строк к Леперниру, запечатала конверт, помахала адресом под носом у Феофана и затем велела Ендруху немедленно отвезти письмо.

Когда во второй половине дня Лепернир в самом деле прибыл, Феофан побледнел.

– Как славно, что вы пожаловали, – молвила Зиновия и протянула кадету руку. – Мне хотелось бы переговорить с вами наедине, пойдемте.

Она отвела Лепернира к себе в горницу. Феофан метнул на нее гневный взгляд, но препятствовать не осмелился.

– Хочу предупредить вас, – начала Зиновия, – что знаки внимания, которые вы оказываете госпоже Меневой, слишком бросаются в глаза и могут ей навредить. Аспазия просит вас отныне проявлять крайнюю осторожность. Поэтому, чтобы отвести всякие подозрения, мы с ней решили, что вы пока поухаживаете за мной.

Аспазия была уже поставлена в известность, и тем же вечером кадет начал буквально осаждать Зиновию.

Феофан сидел за столом, кусал ногти и наблюдал за этой парой, которую его присутствие нимало не беспокоило. На следующий день он вернулся в город, поскольку возобновились занятия. Мрачно насупившись, сидел он на школьной скамье, разрабатывал тысячи планов мести и снова их отбрасывал, а с наступлением вечера искал забвения, кочуя из одного заведения в другое с Данилой и Василием: пил, играл, буянил, балагурил с симпатичными дивчинами и колотил бедных евреев, на свою беду попадавшихся ему на пути.

Однажды утром он получил письмецо, отправленное здесь же, в окружном городе, и написанное измененным почерком:

«Если вам любопытно, приезжайте сегодня – незаметно – к десяти часам вечера в Михайловку».

Ему даже в голову не пришло, что эти строки продиктовала маленькой Софье сама Зиновия.

В условленный час он был в Михайловке. Оставив лошадь у корчмы, пешком через сад прошел к родительскому дому. Все окна, кроме окна Зиновии, были темны. Он тихонько взошел на крыльцо, мало обрадованный подобным сюрпризом, и в прихожей натолкнулся на Софью.

– Что, все уже легли спать? – смущенно спросил он.

– Нет, барин с барыней в усадьбе священника.

– А тетя здесь?

– Какая тетя?

– Госпожа Федорович.

– Да, она здесь, но не одна.

– Кто у нее?

– Молодой кадет.

Феофан сунул Софье в руку серебряный гульден и приказал вести себя тихо. Затем на цыпочках поднялся по лестнице. Перед дверью Зиновии сердце у него начало учащенно биться. Он сделал глубокий вдох и вошел в комнату.

Зиновия в белоснежной ночной сорочке и надетой поверх нее кацавейке из синего шелка, отороченной горностаем, сидела на диване рядом с кадетом.

– Я не помешал?

– Нетактично, – ответила Зиновия, – столь бесцеремонно врываться: обычно сперва стучат.

– Я даже подумать не мог…

– Я запрещаю вам делать мне подобные замечания! – крикнула Зиновия.

– Вы ведете себя как мальчишка, – произнес Лепернир, поднимаясь с дивана и пристегивая саблю.

– На эту тему мы с вами еще потолкуем, здесь для этого не место.

– Как вам будет угодно.

Лепернир отвесил рыцарский поклон Зиновии и вышел. Вскоре послышался топот его лошади, галопом скакавшей к воротам.

– Ты хочешь довести меня до безумия? – заговорил теперь Феофан.

– Если б ты знал, как меня забавляешь, – ответила Зиновия, – ты лучше бы скрывал свою ревность.

– Стало быть, ты непременно желаешь, чтобы один из нас пролил из-за тебя кровь?

– Кто знает, может, именно к этому и сводятся мои планы.

Зиновия встала и позвала Софью.

На следующий день Феофан и Лепернир дрались на саблях, проводить пистолетную дуэль не позволил майор. Противники встретились в полковом фехтовальном зале и были немало удивлены, обнаружив там Зиновию, весело и кокетливо болтавшую с офицерами.

При первом же выпаде Лепернир получил удар по предплечью. Схватка была остановлена, противники пожали друг другу руки, и комедия на этом закончилась. Когда Зиновия возвращалась домой, Феофан скакал верхом рядом с ее санями. Она демонстративно не замечала его.

– Прошу тебя, только одно слово, один взгляд! – умолял Феофан.

Зиновия смотрела на раздольный, мерцающий снеговой ландшафт и не реагировала.

– Тебе требовалась кровь, теперь ты довольна?

Никакого ответа.

– Может, ты хочешь, чтобы я пустил себе пулю в лоб?

Зиновия плотнее укуталась в меха, откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

– Зиновия! Я буду биться с каждым, кого ты одаришь хоть словом, хоть улыбкой: с Сергеем, Винтрелихом, с Каролом, а если понадобится – даже со своим отцом.

Тут она не выдержала и расхохоталась:

– Ну до чего ты смешон! Чего ты, собственно, от меня хочешь?

Она велела остановить сани.

– Ничего, только бы ты простила меня, – сказал Феофан.

– Хорошо, но это в последний раз. Если ты хоть раз еще станешь мне докучать, я собственноручно заряжу тебе пистолет.

Она улыбнулась и протянула руку, которую он осыпал пылкими поцелуями.